Глава 24 Диагноз к сорока

Глава 24

Диагноз к сорока

К сорока годам мне удалось обзавестись несколькими друзьями, с которыми у меня сложились прочные отношения. Среди них был и психотерапевт Т. Р. Розенберг, большой умница. Началось наше знакомство с того, что он позвонил, желая купить «лендровер», а у меня как раз был красный «лендровер» на продажу, и я отогнал машину ему домой в Лейден, в Беркшире, – показать.

Мы решили совершить пробную поездку по окрестностям. Доктор Розенберг ездил на «сузуки-самурай» и хотел проверить, насколько лучше «лендровер» покажет себя как внедорожник. Поэтому мы сели в «лендровер» и покатили к Грин-Ривер, по бездорожью, в глухие леса на границе с Вермонтом. Наконец мы добрались до самого берега – здесь грунтовая дорога превращалась в тропу и упиралась в реку. Когда-то тут был брод, по которому реку переходили караваны с фургонами, запряженными быками. Здесь колея была так глубока, что, по сути, мы ехали по дну канавы с земляными бортиками. Развернуться было невозможно, оставалось или ехать вперед, или давать задний ход. У самой воды доктор Розенберг остановил машину и выбрался наружу.

– Лучше выведите машину задним ходом, Джон. Мне ее тут в гору не вывести, не справлюсь, – сказал он.

Я оглянулся: мы спустились по ухабистой и крутой тропинке с холма к самой воде. Мне тоже не улыбалась идея вести машину задним ходом по такой дороге. Потом я посмотрел вперед. Тропинка, по которой когда-то шли караваны с быками, вновь возникала на противоположном берегу. Ширина реки здесь составляла футов сто. Вода бурлила, обтекая камни брода. Может, и не придется давать задний ход?

«Если здесь проходили фургоны с быками, значит, не так уж тут и глубоко, – рассудил я. – Наверняка смогу проехать на тот берег». Я подошел поближе к воде. Под волнами виднелось дно. Я сел обратно в «лендровер».

– Садитесь, едемте, – сказал я доктору Розенбергу, и тронул машину с места. Вода поднялась до самого капота, и доктор беспокойно заерзал.

«Глубже, чем я думал», – сказал я себе. Я дал газу и вывел машину на мелководье посреди реки. На глубоком месте у берега было фута три.

Я слышал, как булькает вода сзади, где погрузилась под воду выхлопная труба. Вода начала просачиваться сквозь щели в полу. Я повернул руль, развернулся на мелководье посреди реки, снова дал газу и направил машину к берегу. Колеса немного прокрутились, но мы выбрались на берег и теперь «лендровер» смотрел в гору.

– Можете садиться за руль, – сказал я доктору Розенбергу, освобождая водительское место.

– Ух ты! – только и сказал доктор, а потом умолк. Слышно было, как булькает, выливаясь из автомобиля, вода. Но мотор работал как ни в чем не бывало. – Здорово! Мой «сузуки» бы такой маневр не осилил. – Доктор Розенберг оправился от потрясения и заявил, что покупает «лендровер».

Когда я через несколько дней пригнал ему машину, мы решили совершить еще одну поездку. На этот раз мы поехали еще дальше в чащу леса, к самой границе с Вермонтом. Я долго вел машину по лесной тропе, а когда попытался развернуться, то налетел на поваленное дерево, которое не заметил под палой листвой. Машина застряла.

Мы выбрались из «лендровера», чтобы посмотреть, в чем дело, и доктор Розенберг заметил:

– Колеса как будто бы смотрят в разные стороны.

Так и было. Ствол погнул рулевую тягу, и колеса торчали в разные стороны. Без новой поперечной рулевой тяги и речи не могло идти о том, чтобы доставить новый «лендровер» доктора до дома.

Мы решили вернуться на шоссе пешком, найти телефон и позвонить.

– Мне надо съездить за кое-какими деталями, а потом я вернусь и заберу машину, – сказал я.

Учитывая, что я только что покорежил его новую машину о какой-то пень, доктор Розенберг сохранял удивительное спокойствие.

Мы зашагали по лесной тропе обратно к шоссе. Вечерело, сгущались сумерки, пошел мокрый дождь со снегом. В те дни у меня из-за стресса как раз было обострение астмы, и вот тут она дала знать о себе. Я едва переставлял ноги. «Сукин ты сын! – ругал я самого себя. – Сначала покорежил доктору новую машину, а теперь еще замерзнешь насмерть в лесу». Но я не упал замертво, а продолжал идти. Доктор Розенберг сохранял присутствие духа. Мы вышли к шоссе, отыскали телефон, позвонили жене Розенберга, она приехала за нами, а на следующий день астма моя угомонилась, и я вернулся в чащу за «лендровером».

С тех пор мы с доктором Розенбергом подружились. Вообще удивительно, что доктор приятельствует с таким механистичным и роботоподобным типом как я: он человек дружелюбный, общительный, теплый, похож на большого плюшевого мишку-весельчака. Со временем я убедился, что доктор очень проницателен. Он многие годы возглавлял службу психологической помощи в Академии Свифт-Ривер, – это широко известная школа в Беркшире для трудных подростков.[17]

Затем он основал собственную психологическую службу поддержки подросткам; ее цель – помочь трудным детям, детям из неблагополучных семей и детям со странностями благополучно приспособиться к взрослой жизни.

С годами доктор Розенберг, конечно, заметил некоторые мои странности, но и словом об этом не обмолвился. И только на десятый год нашего знакомства он решился поделиться со мной своими наблюдениями. Однако, как потом признался доктор Розенберг, он долго колебался, потому что беспокоился, как я отреагирую. В конце концов, большую часть времени я выглядел почти нормальным. У меня было свое дело, я преуспевал, благополучно общался с людьми, хотя кое-кто и находил меня чудаковатым. У меня были жена и сын. Я не страдал от неладов с законом, не пил и не принимал наркотики.

Доктор Розенберг завел обыкновение время от времени навещать меня на ланч. Как-то раз он сказал:

– Психотерапевты знают: не хочешь потерять друга – не анализируй друга. Но вот в этой книге есть описание, которое подходит вам как по мерке. Я бы хотел, чтобы вы прочли это и высказали свое мнение. – И он вручил мне книгу Тони Аттвуда «Синдром Аспергера».

Я осторожно принял книгу и спросил:

– Что это за чертовщина?

А сам подумал: «Считаные мгновения назад я рассказывал ему, что только что прочел о новых бульдозерах фирмы «Катерпиллар», которые вскоре составят конкуренцию марке «Комацу» в Азии – и теперь доктор Розенберг вручает мне вот это?»

Заметив мои колебания, доктор Розенберг поспешно пояснил:

– Простите, что так внезапно завел этот разговор. Но я давно раздумывал, как с вами об этом поговорить. В книге Аттвуда описаны вы – как две капли воды. Все совпадает один в один. Даже ваша одержимость поездами и бульдозерами… да вы почитайте, сами убедитесь. Манера речи, взгляд, то, что вам нелегко смотреть людям в глаза. Манера мышления.

– Так что получается, существует какой-то выход, способ исцелиться? – спросил я, вертя в руках книгу.

– Синдром Аспергера – не болезнь, – объяснил доктор Розенберг. – Лечиться необходимости нет. Это просто ваша особенность.

Я принялся листать книгу. Обычно я всегда читаю за едой, когда ем один, хотя слышал, что читать за едой в компании – невежливо. Но сейчас была исключительная ситуация. В глаза мне бросилось следующее:

«Диагностические критерии для синдрома Аспергера (299.809).

А. Качественное и множественно повторяющееся ухудшение в социальной интеракции, выраженное как минимум двумя из последующих черт:

Маркированная ущербность в невербальном поведении, как то: зрительный контакт, позы, жесты, регулирующие социальную интеракцию».

Что ж, подумал я, это определенно обо мне. Я не могу смотреть в глаза собеседнику, у меня неправильное выражение лица, я не знаю, какое выбирать, чтобы соответствовало ситуации, и я жестикулирую, когда надо вести себя спокойно. Все как про меня. Плохо дело. Что там пишут дальше?

Неумение завязывать отношения со сверстниками, соответствующие уровню развития.

Да, и это в точности про меня. В детстве и отрочестве у меня никогда не получалось общаться с ровесниками.

Недостаток спонтанного стремления к тому, чтобы делиться с окружающими радостью, удовольствием, интересами или достижениями (например, нежелание или отсутствие стремления показать, принести или указать объекты своего интереса другим людям).

Ну да, именно. Если я не умею общаться с людьми, то как можно ожидать, чтобы я им показал, что меня интересует? Да, и это про меня.

Недостаток социального и эмоционального сотрудничества, взаимодействия.

И это я уже тоже определенно слышал.

Пробежав глазами еще несколько страниц, я понял, что доктор Розенберг совершенно прав. Описание синдрома Аспергера подходило мне вплоть до мелочей. Это было настоящее откровение. Я внезапно осознал вот что: все психологи и психиатры и консультанты, по которым меня таскали в детстве, абсолютно упустили из виду то, что заметил доктор Розенберг.

В детстве мне говорили: «Ты умный, но лентяй». Читая книгу о синдроме Аспергера, я понял, что не был лентяем, просто отличался от других детей.

Я знал, что не смотрю в глаза, когда с кем-нибудь разговариваю. Черт, да меня били и бранили за это все мое детство! Но, пока я не прочитал книгу о синдроме Аспергера, я и не подозревал, что поведение мое необычно. Я никогда не понимал, за что мне так доставалось. Мне всегда казалось, будто со мной обращаются несправедливо, обижают ни за что ни про что. И даже в голову не приходило, что окружающих мое поведение сбивает с толку, и для них это естественно: я делал что не положено, не делал, что положено. А теперь мне дали книгу, в которой содержался ответ на вопрос: «Почему ты не смотришь в глаза, когда с тобой разговаривают?»

Книга стала для меня ошеломляющим откровением. На свете есть такие же, как я! И нас так много, что ученые даже придумали для нас особое название.

Я читал и читал, не в силах оторваться, и жалел, что глаза и мозг не могут впитывать текст еще быстрее. Голова у меня шла кругом.

Большую часть своей сознательной жизни я только и слышал от окружающих, что я заносчив, что я дуюсь, что я держусь мрачно и замкнуто. И вот теперь я читаю: обладателям синдрома Аспергера свойственно проявлять несоответствующую мимику. О, конечно, еще бы мне этого не знать! Когда я был маленьким и мне сообщили о смерти тетушки, я ухмыльнулся, хотя на самом деле был расстроен. И меня отшлепали.

Даже от самого чтения этой книги у меня стало гораздо легче на душе. Всю жизнь я ощущал, что не вписываюсь в общепринятые рамки. Всю жизнь чувствовал себя каким-то мошенником или, того хуже, социопатом, которого вот-вот выведут на чистую воду. Но по книге все выходило совсем иначе. Я вовсе не был бессердечным убийцей, который только и выжидает, как бы наброситься на первую жертву. Я был нормальным. В своих пределах. В рамках синдрома Аспергера.

Как все эти так называемые профессионалы – психологи, психиатры, консультанты – могли пропустить это? Куда они смотрели? Как могли так ошибаться?

Говоря по правде, синдром Аспергера описали и определили как особое психическое состояние сравнительно недавно, когда мне было уже тридцать с небольшим. А раньше он и не упоминался в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам» – Библии тех психиатров и психологов, к которым меня водили. В итоге получилось, что я много лет пытался адаптироваться к синдрому, о наличии которого у себя и не подозревал. Когда я узнал, что такое синдром Аспергера, это открытие без преувеличений перевернуло всю мою жизнь.

Среди прочего я с изумлением узнал, что синдром Аспергера считается расстройством аутистического спектра. То есть это – форма аутизма. Если бы мне кто в детстве сказал, что у меня аутизм, я бы ответил: «Ты чокнулся, что ли?» В моем представлении аутист непременно походил на Томми – мальчика-аутиста из телесериала «Сент-Элсвер».[18]

Томми почти ничего не говорил, да и ничего не делал. Для людей моего поколения считалось, что быть аутистом – это, по сути, быть живым трупом. Я понятия не имел об аутистическом спектре, той самой шкале, на которой есть место и наглухо замкнутым в себе людям вроде Томми, и людям вроде меня, – на разных концах этой шкалы.

Думаю, даже если бы мне диагностировали синдром Аспергера, когда мне было шесть лет, все равно никто бы не поверил. Возможно, нашему обществу понадобится еще подрасти и развиться, чтобы начать понимать такие сложные и неявные особенности развития, как синдром Аспергера – и различать их на фоне массовых предрассудков.

Если бы родители с самого начала знали, почему я не такой, как все, и обращались со мной, исходя из особенностей аспергерианцев, моя жизнь, возможно, сложилась бы совсем иначе. А так получилось, что долгое время она во многом состояла из упущенных возможностей и шансов, потому что я не вписывался в общепринятые рамки.

Я бросил школу в предвыпускной год, хотя тесты на уровень интеллекта показывали, что он у меня выше, чем у большинства выпускников колледжа. Несколько преподавателей уговаривали меня, не закончившего школу, поступить в Массачусетский университет, но я не смог себя заставить. Я был слишком выбит из колеи своими неудачами, не хотел снова связываться с учебным заведением и полагал, что если снова попытаюсь вписаться в очередные рамки, то опять потерплю поражение. Уже с шести лет я понял, что надо всеми силами избегать возможных унижений, которые мне сулило общение с людьми и разными организациями.

Я покинул «Жир» – первую рок-группу, с которой работал, потому что мне тяжело давалось тесное общение с товарищами (совместная жизнь в общем доме вдесятером). И впоследствии в юности многие знакомства и отношения у меня разваливались, потому что с точки зрения обычных людей я слишком странно себя вел.

Немало упустил я и возможностей, связанных с карьерой. Однажды мне предложили отправиться на собеседование в кинокомпанию «Лукасфильм», – на вакансию разработчика специальных эффектов, что при моих творческих наклонностях было бы идеальным местом работы: киностудия Джорджа Лукаса. Но я испугался и не пошел на собеседование. Я подумал: вдруг я получу работу, а потом меня уличат в том, что я чокнутый, и выгонят вон – и это после того, как я проделал путь через всю страну. Итак, я расстался с музыкальным бизнесом, несмотря на то что работа с музыкантами принесла мне больше счастья, чем все последующие места работы.

Изучив книгу о синдроме Аспергера, я начал понимать, чем мое поведение в разных ситуациях отличается от поведения «нормальных» людей. С тех пор я сознательным усилием старался смотреть в глаза собеседнику и, даже если, отвечая, смотрел в пол, то приучился время от времени поднимать глаза.

Кроме того, я научился выдерживать паузу, прежде чем ответить, когда со мной заводят разговор. Я научился отвечать в такой манере, которая лишь слегка отдавала чудаковатостью, но не пугала своей странностью. Теперь, если ко мне обращались: «Привет, Джон! Как дела? Как поживаете?», я уже мог ответить: «Привет, Боб! Неплохо, а вы?» – вместо «Я недавно читал о новых дизельных моторах, которые компания „Америкэн Президент Лайнс“ собирается устанавливать на новые грузовые суда. Новая электронная система управления моторами – это нечто потрясающее».

Я приучил себя запоминать, что происходит в окружении моих друзей. Когда я встречаю знакомого, с которым некоторое время не виделся, то иногда вспоминаю, что надо спросить: «Как там у Мэлори учеба в колледже?» или «Вашу маму уже выписали из больницы?» В этой области натренироваться оказалось непросто, но я делаю успехи.

Такие перемены колоссально улучшили отношение окружающих ко мне. Теперь я уже не считаюсь психом – в глазах окружающих я стал просто чудаком. И позвольте вас заверить, чудаком считаться гораздо приятнее.

Узнав, что такое синдром Аспергера, я извлек из новых познаний и другие преимущества. Как я уже упоминал, раньше меня все время преследовало ощущение, будто я – обманщик, которого вот-вот разоблачат и вышвырнут к отбросам общества. А обманщиком и жуликом я себя ощущал по той причине, что не умел и не мог ничего делать «как нормальные люди». Я не окончил школу, не мог сделать карьеру, методично поднимаясь от одной ступеньки к другой, не мог «соответствовать стандартам», «вести себя, как полагается», «жить по правилам». А я всегда игнорировал правила.

По этим самым причинам я всегда ощущал себя жуликом, а не полноправным членом общества. Теперь, когда я знаю и понимаю, что такое синдром Аспергера, все эти отрицательные чувства в основном исчезли.

Теперь я уверен, что полученные знания – подлинные. Когда я работал инженером, подлинным был мой талант создавать усилители с прекрасным звуком и прочие звуковые эффекты. Способность придумывать световые эффекты тоже была из разряда подлинного, настоящего. Теперь, став старше, я понимаю, какая же редкость – такие способности.

На свете есть множество людей, чья жизнь однообразна, подчинена правилам и полностью определяется рутиной. Таким людям со мной, наверно, было бы неуютно, потому что я не вписываюсь в стандарты и не стремлюсь им соответствовать. К счастью, на свете полно и людей, которым важны результаты, а не соответствие правилам и косным канонам. И вот они-то обычно рады общению со мной, потому что из-за синдрома Аспергера я всегда становлюсь знатоком в любой области, которая меня заинтересовала – докапываюсь до сути и набираюсь познаний. А благодаря основательным познаниям я достигаю хороших результатов.

Итак, я вовсе не дефективный и не ущербный. По сути дела, в последнее время я все больше убеждаюсь, что мы, аспергерианцы, лучше нормальных людей! И, похоже, ученые со мной согласны: судя по свежим научным исследованиям, многие ученые считают, что без крупицы синдрома Аспергера творческого гения не бывает.