Был ли в Лэнгли советский «Крот»?

Был ли в Лэнгли советский «Крот»?

Снова Канберра и снова Элиот-стрит, где живут: я с семьей, корреспондент «Правды» и два резидента обеих советских разведок — КГБ и ГРУ. Все советские обитатели на месте. Нет лишь моего австралийского четвероногого друга Джулиуса. Никто уже не царапает утром в дверь корпункта, приглашая меня в лес на прогулку. Джулиус исчез за то время, что не было с ним меня. Соседи сказали, что он попал под машину и погиб под ее колесами. Это было настоящей бедой. Только те, кто имеет и любит собак, могут меня понять. Известно, что беда не приходит одна. Через несколько дней из Москвы доставили телеграмму — умер отчим моей жены, добрый, порядочный человек. Мила улетела на похороны, оставив меня с двумя маленькими детьми. Вернувшись через пару недель в Канберру, она уговорила меня слетать в Москву в отпуск. Там за год накопилось много самых разных перемен.

Что же, Мила, кажется, права. Перемены действительно есть — и в Москве, и здесь. В Канберре новый посол Мусин. С его приездом отпала необходимость являться каждое утро в посольство, чтобы ознакомить его, как предшественника, с содержанием австралийских газет. Он прекрасно справляется с этим сам. Изменился не только рабочий, но и жизненный стиль посольства. Нет уже больше совместных походов в сауну, практикуемых прежним послом, где можно полюбоваться стройными телами жен молодых дипломатов, выбрать то, что тебе приглянулось, и за стаканом виски перебросить мост к «неуставным отношениям» с очередной пассией. У посла Мусина совсем иной склад характера — ему несвойствен комсомольский стиль жизни, коллективные попойки, сауны и увлечение женским полом. Он весь в работе: надо доказать Москве, что тебе, недавнему советнику, не зря присвоили ранг посла, доверив развивать отношения не просто со страной, а с целым континентом. К тому же и жена не в далекой Москве, а рядом, тут же в Канберре. Симпатичная, молодая и умная женщина. Ничего не скажешь, на сей раз в высотке, где разместился в советской столице МИД, наконец-то сделали правильный выбор.

Москва встречает цепью перемен, к сожалению, печальных. Холодный дождливый ноябрь, грязь на улицах, унылые лица и мрачных цветов одежда. Какой неприглядный контраст с Австралией! Там весна, яркие краски цветов, изумрудная зелень травы. И улыбки на лицах. Они везде в забитых продуктами магазинах, на рынках с их щедрым богатством экзотических фруктов, на спортивных кортах, в бассейнах, парках.

Но к такой перемене привыкаешь сравнительно быстро — ты родился и вырос в этой стране. Труднее свыкнуться с иным: внезапно после операции аппендицита в «кремлевке» скончался в расцвете лет твой старый друг заместитель генерального директора ТАСС Григорий Максимович Ошеверов. Умный, внимательный по отношению к людям человек, талантливый журналист, с которым опубликовано в «Известиях» немало совместных статей о Японии. Глупая смерть. Кремлевские врачи не сделали самого обычного после операции — укола, разжижающего кровь. В результате оторвавшийся тромб. Как тут было не вспомнить наш разговор с Григорием Максимовичем задолго до его ухода из жизни.

— Боря, — как-то под настроение сказал он, — я знаю, отчего скоро умру. Это будет операция аппендицита. Меня ожидает судьба отца. Он скончался после того, как ему удалили этот проклятый отросток.

Судьба… Можно ли предвидеть, что ожидает тебя самого или другого человека? Я тогда скептически отнесся к словам Гриши. Устал, мол, перенапрягся, подкачали нервишки. Жизнь, однако, вскоре убедила в обратном. Сиротами остались жена и двое чудесных детишек — Максим и Ляля.

Если работаешь не в тропиках, а в Австралии, отпуск всего 24 рабочих дня. Из них минимум неделю тратишь на отчеты и рабочие разговоры в Агентстве, затем надо съездить на неделю в Казань, повидаться с отцом, побывать на могиле мамы, отдать свой сыновний долг. Никогда не забуду то холодное серое утро, когда я, усталый после бессонной ночи, входил в старинное здание казанского вокзала. Здесь все по-прежнему, кажется, мало, что изменилось за много лет. Вот скамейка, на которой мы сидели с мамой в июле 45-го, когда она, больная туберкулезом, провожала сына в Москву и думала: даст ли бог увидеться еще? Газетный киоск в конце зала. В нем по приезде из Японии в шестидесятые годы покупал «Известия» со своими статьями, чтобы лишний раз порадовать отца. Вокзальный буфет. У его стойки была выпита с друзьями не одна рюмка. И вдруг воспоминания грубо прерваны. Две грязные старые цыганки бесцеремонно хватают за рукав:

— Не спеши, давай тебе погадаем!

— Не хочешь? Мы знаем, ты приехал издалека, тебя ожидают плохие вести.

Я досадливо отмахнулся. Известный цыганский прием — заинтриговать свою жертву. Да и догадаться, что приехал издалека, не так уж и трудно одет не по-казански и даже не по-московски, набитые чемоданы иностранного производства. Неприятный осадок в душе все же остался. И неприятности не заставили себя долго ждать. На работе в Москве я почувствовал, как вокруг меня возникает стена отчуждения. Люди перестали приветливо улыбаться, подсаживаться за мой столик в буфете, чтобы расспросить об Австралии за чашкой кофе-эспрессо. Странно вели себя и кадровики. На все мои вопросы об обратном билете и сроках отъезда в Канберру они отделывались маловразумительными фразами. Вскоре зарубежный опыт работы подсказал: мой домашний телефон взят на круглосуточную «прослушку». Явно что-то было не так. Но что?

Ответ не замедлил последовать. За неделю до планируемого отъезда меня внезапно пригласили в кабинет Замятина. Генеральный директор был не один. Его общество разделял начальник управления кадров. Бросив суровый взгляд на меня, Замятин нарушил молчание:

— Боря, тебе предстоит не возвращаться в Канберру. Останешься здесь, в Москве, в центральном аппарате. Мы не будем возражать, если ты уйдешь работать обратно в «Известия».

— Леонид Митрофанович, кто возьмет меня в газету после внезапного досрочного отзыва из Австралии? Вряд ли следует вам объяснять правила кадровой игры.

— Что же, ты прав… — И внезапно кадровику: — Подыщите ему что-нибудь у нас.

— Леонид Митрофанович, — не выдержал я, — в чем моя вина, почему через год меня отзывают? Разрешите по крайней мере съездить на неделю и забрать жену и детей.

Ответ был категоричен:

— Ты останешься здесь, семье помогут собраться сотрудники посольства. Что касается претензий к твоей журналистской работе, то у ТАСС просто их нет.

Итак, все становилось на своё место. Причина отзыва в другом. За скобками ее угадывался КГБ. Об этом дал понять Замятин, да и прослушка домашнего телефона свидетельствовала сама за себя. Чтобы предупредить жену о скором ее отъезде в Москву, я немедленно связался по телефону с Канберрой. Слышимость была отличная.

— Милаша, я не приеду. Мне дали здесь хорошую работу. Собирайся и прилетай вместе с детьми.

Жена обрадовалась такому известию. Жизнь в Австралии ей почему-то активно не нравилась. Видимо, действовал еще японский синдром, да и дома в Москве после недавней смерти отчима оставалась одинокая престарелая мать. Я попробовал сделать в Канберру еще ряд звонков. И тут же получил выговор от Замятина.

— Боря, ты злоупотребляешь телефоном. Хватит разговаривать с Канберрой. Наживаешь новые неприятности, — строго предупредил он, столкнувшись случайно со мной в коридоре неподалеку от своего кабинета.

Прослушка работала исправно, у КГБ в этой области был отличный опыт. Я прекратил звонки. Тем более что через пару дней ожидался прилет семьи. Вот он, самолет из Сингапура, на который пересели в этом городе жена и двое детей. В их глазах угадывается испуг.

— Что с тобой? — спрашивает тревожно жена. — Ты так изменился! Неприятности на новой работе?

Откуда ей было знать, что за пару недель я похудел на 13 килограммов, а былая наша беспроблемная жизнь надолго перечеркнута КГБ. Мне закрыли выезд за рубеж, даже туристом в соцстраны, запретили работать по специальности, установив мизерный оклад младшего редактора.

Рассудок подсказывал: смирись, произошло непредвиденное — ты шел по улице и тебе на голову с крыши свалилась огромная снежная глыба. Бывает. Постарайся собраться духовно и докажи всем скептикам, что ты не верблюд. Но как доказать свою невиновность? Это трудно, особенно когда не знаешь, что послужило поводом к расправе. Где найти ответ на мучающий вопрос? Я решил, что за ответом надо обратиться к авторитетным людям в разведке, которые знают тебя по прежней работе. Одним и самым честным из них был в моем представлении генерал Георгий Петрович Покровский, который занял после Японии важный пост в центральном аппарате КГБ. Он не побоялся принять погорельца у себя дома и дать ему нужный совет.

— Обратись с письмом к Андропову, попроси разобраться и проинформировать о причинах случившегося.

Георгий Петрович не знал обстоятельств дела, он занимался в разведке другим регионом. Но был уверен, что и в Австралии я оставался честным перед родиной человеком, не предавал интересов страны. Намного позднее мне удалось узнать от других людей, что он не побоялся выступить в защиту австралийского погорельца — дать ему самую лестную письменную характеристику. В то время это был смелый шаг — не согласиться с мнением руководства КГБ, по инициативе которого ЦК КПСС принял решение о досрочном отзыве тассовского корреспондента.

Я поступил так, как мне посоветовал генерал. Декабрьским утром 1972 года открыл массивную дверь приемной КГБ на Кузнецком мосту. Человек в военной форме поинтересовался, что меня привело сюда.

— Хочу опустить письмо на имя Юрия Владимировича Андропова.

Быстрый оценивающий взгляд и приглашение, как команда:

— Проходите, почтовый ящик вон там.

Впрочем, местонахождения огромного ящика из красного дерева с государственным гербом можно было и не указывать. Он и так бросался в глаза. Через пару минут все было кончено, конверт исчез в аккуратной прорези. Теперь оставалось лишь ждать. Известно — ждать и догонять мучительное занятие. Особенно мучительно оно по ночам, когда бессонница стирает все думы за исключением одной, навязчивой: правильно ли поступил, не прислушавшись к голосу рассудка? Быть может, стоило и впрямь перетерпеть, смириться, не опускать злополучное письмо? Только лишний раз привлечешь к себе внимание тех, для кого превыше всего честь мундира. А тут какой-то журналистишка рвется поставить под сомнение эту честь. Мало получил, хочет еще больше! Жалко, что сейчас не 37-й!

Все имеет конец, и ожидание в том числе. Однажды дома раздался звонок, прервав долгую телефонную блокаду, когда в подполье уходят от погорельца даже многие бывшие близкие друзья.

— Борис Иванович? Это говорят из Комитета государственной безопасности. Мы хотели бы встретиться с вами по поводу письма. Какой день и время устроят вас?

Меня устраивали любой день и время. Только бы понять, что произошло. Неужели оправдают, признав ошибку? Или просто объяснят, в чем моя вина? Точно в назначенный час я стоял в одном из подъездов знакомого огромного здания на Лубянке, с которым связано море искалеченных человеческих судеб. Ждать пришлось не больше минуты. Человек с военной выправкой бывалого офицера спустился со ступеней лестницы, осведомился, кто я, и протянул вооруженной охране заготовленный на меня заранее пропуск. Наверху в довольно большом кабинете меня встретили двое — Феликс Эдмундович Дзержинский, чей внушительный портрет висел на стене, и солидный мужчина в штатском. Выйдя из-за стола, он представился: Борис Семенович Иванов.

Это имя мне ничего не говорило, а он не горел желанием раскрыть скобки неизвестности вокруг собственной персоны. Знание пришло позже, через несколько дней. Мой собеседник оказался генералом и руководителем страшного подразделения — службы собственной безопасности в рядах советской разведки. В задачу его сотрудников входило следить за многочисленной армией советских разведчиков, с тем чтобы во время раскрыть потенциальных предателей и помешать им бежать на Запад. Контрразведчиков в разведке боялись в посольствах все, не исключая самих послов. Что касается лично Бориса Семеновича, то он пользовался у руководства КГБ заслуженным авторитетом. Когда политбюро, санкционировав в конце семидесятых ввод советских войск в Афганистан, увязло там, как в топком болоте, Андропов послал туда Бориса Семеновича в качестве «разъездного резидента».

Хозяин кабинета в обращении со мной был сама любезность.

— Садитесь, тезка. Как себя чувствуете? Я слышал, вы сильно болели.

Я невольно подумал: знают все, даже о нервном срыве. Вот уж по-настоящему обложили, как охотники медведя в берлоге.

И тут же он, не дав мне ответить, перешел к делу.

— Руководство поручило мне встретиться с вами и объяснить ситуацию. Зря вы плохо подумали о нашем резиденте. Он не причастен к отзыву. Это целиком инициатива Центра.

Я не выдержал:

— Что же заставило вас поломать мне судьбу?

— Поломать судьбу? Я бы так не сказал. Все как раз наоборот — мы спасли вас. Наш источник в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли сообщил, что против вас в Австралии готовится провокация. Вас хотели завербовать или вынудить к бегству на Запад.

— Почему же вы не сказали об этом сразу после моего возвращения? Я не стал бы обращаться к Юрию Владимировичу. Да и как мне быть теперь? В ТАСС меня лишили всего, что я достиг почти за четверть века работы. Жену же вообще обрекли на безработицу.

— Да, мы тут не досмотрели. Поймите правильно, наши работники тоже люди и тоже порой делают ошибки. Вас спасли, а за дальнейшим не проследили. Я исправлю это, позвоню Замятину. Кстати, ваша жена, кажется, работала раньше в управлении по обслуживанию дипломатического корпуса МИД? Она может не беспокоиться. Если пожелает, ее возьмут на работу обратно. Дома нам не приходится опасаться провокаций. Для этого мы достаточно сильны.

Я подумал: все, разговор исчерпан, пора прощаться, генерал сверхзанятый человек. Борис Семенович как бы угадал мои мысли.

— Задержу вас еще несколько минут. Давайте вместе подумаем о легенде, как нам следует объяснить в журналистских кругах ваш досрочный отзыв.

— Не имею понятия. Вам виднее, так что решайте сами.

Я так никогда не узнал, какого рода слух распустили обо мне по Москве. Надеюсь, более безобидный, чем о бывшем после в Австралии Месяцеве. По пути домой думалось о другом: план моей вербовки — что это, тоже неуклюжая легенда или в самом деле у КГБ есть свой человек в штаб-квартире ЦРУ? Достоверный ответ остается для меня неизвестным и сегодня, спустя много лет.

Генерал Иванов оказался человеком слова. Мою жену пригласили снова на работу в управление по обслуживанию дипломатических кадров МИД. Позвонил он, видимо, и Замятину. Через пару-тройку месяцев меня сделали заведующим объединенной редакцией информации на заграницу — одного из ключевых подразделений ТАСС. Перемены в судьбе дали сразу же положительный результат: в квартире опять начал регулярно звонить телефон. Слава Андропову, Иванову и тем сотрудникам меньших рангов, кто, слегка придушив меня, не затянул до отказа удавку на шее!