ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ПРИ ТАКУБАЙЕ

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ПРИ ТАКУБАЙЕ

Ранним утром 11 апреля 1859 года генерал Игнасио Сарагоса сказал командующему конституционными армиями генералу Сантосу Дегольядо:

— Если сведения верны и у Маркеса в самом деле девять тысяч солдат при девяноста орудиях, то у нас есть только один выход…

— Я не уйду от Мехико, — быстро сказал Дегольядо.

— Я не о том, дон Сантос. Если бы нам удалось прорваться в Мехико и встретить Маркеса за городскими укреплениями…

В конце марта полки, состоящие из рекрутов, набранных Дегольядо в Мичоакане, и бригада северян под командованием генерала Игнасио Сарагосы, выполняя приказ президента Хуареса, подошли к столице республики. Большинство солдат было плохо обучено, и весь артиллерийский парк состоял из двадцати орудий.

Взять предместные укрепления с марша не удалось.

Скудность сил не позволяла Дегольядо вести правильную осаду. Он ограничился короткими атаками на разных участках, чтобы держать осажденных в напряжении и отвлечь их от внутригородских дел. Он ждал начала восстания, которое готовили столичные пурос. Но консерваторы массовыми арестами сорвали восстание, и теперь положение шести тысяч солдат Дегольядо и Сарагосы оказалось крайне тяжелым.

— Если бы нам удалось, — рассудительно и внятно продолжал Сарагоса, искоса поглядывая на бледное, изможденное лицо Дегольядо, — то мы не только получили бы опору в виде укреплений, но и существенное пополнение. Как только первые батальоны окажутся в городе — восстание начнется. Я уже не говорю о том, что в наших руках будет вся артиллерия столицы. Если мы не сумеем прорваться в город немедленно, надо думать только об одном — как вывести армию из ловушки с наименьшими потерями.

Дегольядо, закинув голову, смотрел на линию земляных валов впереди. Генералы стояли на одном из холмов, окружавших Такубайю.

— Надо решать, дон Сантос, — негромко сказал Сарагоса.

С севера доносились выстрелы. Это разъезды генерала Маркеса вошли в соприкосновение с охранением армии либералов.

Дегольядо повернулся к Сарагосе и встал перед ним, выпрямившись и закинув голову еще выше, — угольно-черные усы и бородка при восковой бледности делали лицо командующего почти нереальным. Сарагоса пытался поймать взгляд его увеличенных очками страдальческих глаз и — не мог. Дегольядо смотрел поверх головы коренастого собеседника.

— Решать! — сказал Дегольядо звучным, вздрагивающим голосом. — Больше года я только и делаю, что принимаю решения, чреватые кровью моих солдат! Почему господь так долго не дает победы правому делу? В чем мы виноваты? В чем наш грех перед богом и Мексикой?

Круглое лицо Сарагосы побагровело.

— Не знаю, как перед богом, а перед Мексикой наш грех в том, что мы плохо воюем, — отрывисто сказал он.

Дегольядо опустил на него взгляд.

— Почему господь так долго не посылает мне смерть в бою?

— Я бы на вашем месте, дон Сантос, не стал тягаться с господом в такой неподходящий момент. У Иова было много свободного времени.

Дегольядо глубоко вздохнул.

— Хорошо, дон Игнасио. Мы атакуем со стороны Сан-Косме.

— Я хотел бы…

— Нет. Ваша бригада будет сдерживать Маркеса, пока мы не прорвемся в город.

Широким взмахом руки он подозвал адъютанта…

Атака не удалась. Лишенные сильной артиллерийской поддержки, неопытные солдаты Дегольядо откатились на исходные позиции. И здесь, на холмах Такубайи, приняли удар многочисленных и обученных батальонов Леонардо Маркеса.

Маркесу не понадобилось даже вводить в дело свою подавляющую количеством стволов артиллерию. Противник под напором пехотных атак отступал, мешая ряды…

Генерал Дегольядо, к которому, как всегда с началом боя, возвратилось спокойствие, скакал от холма к холму, от батальона к батальону. Его мощный глубокий голос перекрывал выстрелы. Но с каждой минутой положение становилось безнадежнее.

Вылетев на холм, Дегольядо увидел, как батальон, закрепившийся у подножия, тает под густыми выстрелами, как десятки солдат противника, перебегая простреливаемую лощину, скапливаются на правом фланге, чтобы ударить одновременно с фронтальной атакой. Гибель этого батальона обнажала фланг соседнего. Это было началом катастрофы. Обида и отчаяние разрывали грудь Дегольядо. Лицо Хуареса мгновенно, как беззвучный выстрел, черно-белой вспышкой помчалось на него из порохового дыма, плотно курившегося над гибнущими рядами, и исчезло перед самым лицом генерала. Почему этот бесстрастный человек имеет такую власть над всеми?! Почему из-за свирепого приказа гибнут эти люди, доверившиеся ему, Дегольядо?! Хуарес хочет их кровью погасить войну? Так пусть возьмет и его кровь!

Он звонко ударил лошадь ладонью по горячей мокрой шее и пустил ее вниз, в интервал между ротами. Растерянные лица солдат повернулись к нему с ожиданием и надеждой.

— Дети мои! — крикнул Дегольядо, встав в стременах, и его худая, тянущаяся вверх, улетающая фигура взмыла над рядами. — Дети мои! Революция требует нашей крови! Кто готов умереть со мной за свободу?! Мексика нас зовет искупить ее грехи и подвигом своим оправдать наше святое дело! Кто со мной, братья?!

Его голос не гремел, он пел, как труба архангела.

Изумление и радость увидел Дегольядо на лицах солдат. Ломая ряды, они сгрудились вокруг него. С шипящим металлическим звуком вышла из ножен его сабля…

— Унеси меня дьявол, если он не святой! — пронзительно крикнул рослый метис, срывая с себя кепи.

Внезапно солдаты шарахнулись, и Сарагоса осадил коня возле командующего.

— Я продержусь не более получаса, — внятно сказал он и остро сквозь очки взглянул вокруг. — Потом — окружение и уничтожение. Мы должны сохранить солдат. Командуйте отступление, генерал!

Он протянул руку, схватил за узду лошадь Дегольядо и склонился к нему вплотную.

— Дон Сантос, я восхищен вашим мужеством, но я не имею права губить свою бригаду. Армия нам понадобится для победы. Прикажите отступать.

Он говорил, едва разжимая губы, его пухлое лицо осунулось и стало плоским, лоб был вымазан грязью.

Сарагоса отпустил узду и повернулся к солдатам.

— По местам! Сейчас мы начнем отступление! Этот бой проигран! Предстоят другие бои! Свободу не убить пулями! Отступая, обходите холм слева! Капитан! Следите, чтобы никто не бросал ружей. Солдаты! Не бросайте оружия, оно вам понадобится завтра!

Он круто развернул коня и ускакал.

Бригада Сарагосы отступила в относительном порядке по долине реки Консуладо.

Когда колонна оторвалась от наседавших на арьергард людей Маркеса, Сарагоса увидел два десятка всадников, галопом скакавших навстречу отступавшим — в сторону Такубайи. Они пролетели в сотне шагов от Сарагосы, стреляя из пистолетов в его солдат, которые ответили редкими растерянными выстрелами. В генерале, мчавшемся впереди, Сарагоса скорее угадал, чем узнал, Мирамона.

«Чертов авантюрист! — подумал он с насмешливым восхищением. — Еще делает вид, что он профессионал! Да он мальчишка, играющий в войну! Но как удачно играющий…»

Всадники исчезли за холмами. Сарагоса протер запыленные очки и поехал вдоль колонны, торопя солдат…

Мирамон, оставив позади эскорт, только со своим штабом, вторые сутки скакал почти без отдыха из Пуэблы. Он хотел успеть к началу сражения, в исходе которого не был уверен, ибо не знал истинного соотношения сил. Он опоздал. У въезда в Такубайю, возле первых домов предместья, его встретил победоносный Леонардо Маркес.

Генерал Маркес, уволенный и сосланный Комонфортом, вернулся в армию сравнительно недавно. После мятежа Сулоаги он некоторое время выжидал, наблюдая за ходом событий. И только убедившись в военном превосходстве Мирамона над Дегольядо, предложил консервативному правительству свои услуги. Он предпочитал воевать на стороне сильного.

Мирамон не любил Маркеса. Его почти пугало это мясистое лицо с воспаленными неподвижными глазами. И сейчас, идя на ноющих от длительной скачки ногах навстречу Маркесу и глядя на его возбужденное потное лицо с кровавыми белками, он едва удержался, чтобы не перекреститься. «Не иначе как дьявол отметил его…»

Он пожал горячую руку победителя. Поздравил офицеров. В голове у него гудело от усталости, глаза резало, горький вкус пыли заставлял время от времени сплевывать, хотя это и было ему неприятно.

Они прошли мимо группы пленных, угрюмо сидевших прямо на красноватой потрескавшейся земле. Один из них поднял голову и посмотрел на Мирамона. Мирамон узнал его. Это был генерал Марсиаль Лескано, перешедший на сторону либералов. Мирамон мало знал Лескано и совершенно не помнил о его существовании. Но сейчас вид этого человека, предавшего свое сословие, честь оружия и чистоту традиции, неожиданно вызвал у дона Мигеля истерическое раздражение. Только теперь, увидев Лескано, он с полной ясностью понял, что вернулся сюда, к воротам столицы, на поле чужой славы — побежденным, а рядом с ним идет победитель — с пугающим, вульгарным лицом и что теперь он должен будет чествовать этого сомнительного героя и терпеть его рядом с собой…

— Генерал, — сказал он, — дон Леонардо, приказываю вам расстрелять всех пленных офицеров, ранее служивших в армии. Так велит закон. Письменно сообщите мне число расстрелянных.

Когда Мирамон ускакал в Мехико, Маркес подозвал адъютанта.

— Передай командиру Третьего батальона, что предстоит работа. Хватит им отдыхать в резерве. Подготовь приказ, что на основании закона о борьбе с заговорами будут расстреляны все офицеры, взятые сегодня в плен.

Адъютант смотрел на него с недоумением.

— Но президент говорил только о тех, кто дезертировал из армии…

— Я слышал, что говорил президент. Но я еще знаю, чего он хочет на самом деле. Хватит играть в войну. Пора воевать. Пусть сеньоры либералы знают: поднимать оружие против генерала Маркеса — значит копать себе могилу. И мне наплевать, откуда взялись эти ребята — из армии или из скобяной лавки. Стал бандитом — отвечай!

— Но несколько офицеров в госпитале… Они ранены…

— Кто поместил их в госпиталь?

— Врачи… Они вышли на поле боя вместе со студентами-медиками и уносили раненых…

— Расстрелять всех, кто помогал бандитам, всех. И тех, кто ранен, — тоже. Это облегчит их страдания.

— Но, сеньор генерал…

Маркес приблизил свои неподвижные, налитые кровью глаза к испуганным глазам лейтенанта.

— Да, сеньор лейтенант, да! Президент хочет именно этого. Войну пора кончать. Иди!

Он повернулся всем корпусом к штабным, стоящим поодаль. Махнул рукой, ему подвели коня. Маркес с наслаждением вдохнул широкими ноздрями запах кожи и конского пота, положил руку на седло. Этот красавчик, который сам уже не раз расстреливал пленных, хочет воевать в белых перчатках. Пускай тогда сидит в своем кабинете или танцует со своей Кончей… Ему везло, но теперь он получил по носу под Веракрусом, и ему придется глотать все, что сделает победитель при Такубайе, спаситель столицы… Пусть он не мешает Маркесу, и Маркес закончит эту войну. Пришло время генерала Маркеса, сеньоры!