ИГРОКИ В ПОКЕР
ИГРОКИ В ПОКЕР
В полдень 25 октября войска мятежников были выстроены на площади перед дворцом. Солдаты повесили кресты поверх мундиров, некоторые прикололи бумажные иконки. После того как полковник Мирамон с соратниками обошел строй, на площадь вышла процессия монахинь. Они несли белый флаг с красным широким крестом. Толпа кричала. Затем должны были служить мессу.
Около часа дня к Мирамону подошел адъютант и что-то тихо сказал ему. Радостное мальчишеское лицо Мирамона мгновенно застыло. Он повернул голову к стоящему рядом подполковнику Рейесу.
— Они подходят…
Такой хватки он от Комонфорта не ожидал…
Мирамону не пришлось идти на Мехико.
Комонфорт за сутки собрал четыре тысячи штыков и сабель при тридцати орудиях и форсированным маршем двинул их на Пуэблу.
Под вечер 25 октября в городе услышали первые выстрелы орудий и первые ядра ударили в стены домов. Генерал Сулоага давал понять, что пощады в случае упорства не будет.
Началась вторая осада Пуэблы…
19 ноября Сулоага штурмовал монастырь Конкордия, один из главных опорных пунктов осажденных. Мирамон выдвинул вперед земляные укрепления, надеясь обескровить атакующих, прежде чем бой перейдет на территорию монастыря.
Белое знамя с широким красным крестом развевалось над длинным окопом, который занимали солдаты первого батальона Второго линейного полка — любимцы Мирамона.
Мирамон шел по окопу, заговаривая с солдатами, иногда поглядывая в сторону противника. Орудийный грохот нарастал. Ядра то с хрустом врезались в бруствер, сложенный из щебня и песка, то перелетали через окоп.
Мирамон поравнялся с тем местом, где в бруствер было воткнуто древко знамени. Он прислушался и выскочил на борт окопа, глядя назад — в сторону монастыря. Серая каменная стена то там, то здесь вспыхивала белыми облачками пыли — одна из батарей Сулоаги перенесла огонь на монастырь.
— Они недавно разрушили в Мехико монастырь святого Франсиско, — выкрикнул Мирамон, — в котором наши предки молились столетиями, в котором жили святые… Если мы не остановим их, они разрушат все монастыри Мексики, разобьют все колокола, сровняют с землей могилы наших отцов, перебьют всех священников и запретят нам носить святой крест. Что же будет с нашими душами, друзья? Что мы скажем господу, представ перед ним в свой смертный час? Что мы по трусости и по слабости веры не защитили дом его и слуг его? Что скажем мы святому Георгию, нашему небесному генералу? Что недостойны были звания солдат и мужчин? Кто скажет мне…
В этот момент ядро с тонким треском срезало древко знамени и, взвыв, прошло мимо Мирамона.
Солдаты с ужасом смотрели на распластавшееся по песку полотнище.
Сильным прыжком Мирамон перемахнул окоп, взбежал на бруствер и поднял знамя за остаток древка. Он держал его невысоко, на согнутых руках, знамя ложилось ему на левое плечо.
— Принести новое древко! — крикнул он.
Двое солдат бросились к монастырю.
Осаждавшие заметили странного знаменосца. Ядра стали гуще ложиться на участок бруствера, в центре которого стоял человек со знаменем.
— Дон Мигель! Спускайтесь вниз! — подбежавший по окопу де Кампо пытался дотянуться до сапога Мирамона стволом ружья. — Вы нужны Мексике! Спускайтесь!
Мирамон не смотрел на него. Знамя шуршало и шелестело у его уха. Ему слышался шепот многих голосов — сильных и нежных. «Меня не могут убить. Ведь не убили же Бонапарта, когда он бежал тогда, по мосту… со знаменем… Ведь не убили же меня, когда я лез на холм под Акатланом… Они еще только пристреливаются, а мои уже добежали до монастыря… Мы не позволим лишить нас домов господних… Мы не позволим лишить нас… Если меня убьют, то пускай со знаменем…»
Полковник Мигель Мирамон сжимал в одеревеневших руках обломанное древко, стараясь незаметно упереть в бедро острый конец обломка. Он глядел прямо перед собой, туда, где без всякого прикрытия стояли на опушке маленькой рощи три батареи Сулоаги. Они стояли без прикрытия, потому что у него, Мирамона, не было артиллерии, его шесть орудий были разбросаны по всем позициям, а это все равно что ничего… Он смотрел прямо перед собой и видел самого себя, неподвижно стоящего со знаменем в руках, видел каждую черточку своего лица, родинку на левой щеке, темную узкую бородку, отпущенную уже во время осады. Он видел, как гордо и бесстрашно стоит на простреливаемом бруствере двадцатипятилетний полковник Мирамон, осознавший свое назначение… «Меня не могут убить… Меня не могут убить… Его не могут убить…» Солдаты, пригнувшись, тянули у него из рук обломанное древко.
— Сеньор полковник, вот оно… Надо прикрепить к нему знамя… Сеньор полковник…
Он медленно разжал пальцы и сошел с бруствера.
Через два часа пехота Сулоаги выбила первый батальон Второго линейного полка с позиции. Перебросив свои батареи туда, где недавно стоял со знаменем полковник Мирамон, Сулоага стал сосредоточенно крушить стену.
К вечеру бой перешел на территорию монастыря, дрались на галереях, в кельях.
Вокруг разбитой ядрами церкви земля была усеяна восьмидюймовыми фигурками святых из обожженной глины. Солдаты под огнем подползали и собирали фигурки, чтобы хранить в ранцах и молиться им…
5 декабря 1856 года Пуэбла пала.
В это же время индейские эскадроны Томаса Мехиа были выбиты из Керетаро и ушли обратно в горы.
Отец Франсиско Миранда с ружьем за плечами ехал рядом с генералом во главе отступающей армии.