В районе Климовичей

В районе Климовичей

Старший лейтенант Денисюк с техником Лиманским в фюзеляже садился на новый аэродром уже в сумерках. На пробеге ИЛ катился по лужам, струи воды, разлетаясь из-под колес, с грохотом барабанили по опушенным металлическим закрылкам. Лиманский высунул голову из фюзеляжа и увидел кувыркавшийся позади штурмовика черный предмет.

Денисюк да рулил между двух высоких сосен, выключил мотор. Летчик и техник один за другим спрыгнули с крыла на землю и увидели прикрепленную к фюзеляжу длинную металлическую трубку. Так это, оказывается, баллон совершил с ними стокилометровое путешествие из Старого Быхова и оторвался при посадке! Тут уж было явное везение: оторвись он на взлете при скорости свыше 100 километров в час — разнес бы вдребезги стабилизатор и руль высоты. Взлет закончился бы катастрофою.

Денисюк после приземления признался Лиманскому:

— А знаешь, я ведь боялся взлетать с тобой: центровка самолета могла нарушиться. Однако раздумывать было некогда: дал газ — и о тебе вспомнил вот только теперь!

Лиманский с Денисюком невольно стали первооткрывателями второй "кабины" на одноместном штурмовике. Позже при перелетах на другие аэродромы начали перевозить в фюзеляжах даже по два человека. Вот каким выносливым работягой оказался ИЛ-2!

Между тем, осмотревшись, Денисюк с Лиманским не заметили на поляне ни одного самолета. Неужели их так хорошо замаскировали в лесу?

Летчик и техник пошли вдоль опушки искать кого-нибудь и набрели на стоявший около мокрой сосны самолет У-2. Возле него оказался очень молодой с виду, приземистый, плечистый военный без головного убора. Коверкотовая гимнастерка с генеральскими звездочками на петлицах перехвачена широким ремнем, ворот расстегнут на несколько пуговиц, видна волосатая грудь. Над левым карманом — две Золотые Звезды Героя, вся грудь в орденах. Денисюк с Лиманским замерли: генерал не редкость, но встретить в то время дважды Героя Советского Союза… Их знали наперечет: Смушкевич, Грицевец, Кравченко. После финской второй Золотой Звездой был награжден Денисов. О Смушкевиче в последнее время не было ни слуху ни духу, Грицевец трагически погиб осенью сорокового в Белоруссии, под Оршей. Его в кабине зарубил винтом садившийся следом самолет. Так кто же это? Кравченко или Денисов?

Генерал щелчком далеко стрельнул недокуренную папиросу, лихо сплюнул в сторону и спросил:

— Из какого полка?

— Из четвертого штурмового, — ответил Денисюк.

— Ну и долго пришлось блудить?

— Блудить не пришлось, товарищ генерал, я летел вдоль железной дороги.

— Правильно поступил. "Железка" надежнее компаса. А как же получилось, что прилетел позже других.

Денисюк объяснил, почему пришлось задержаться в Быхове.

— Вот и к лучшему, что опоздали, а то бы еще ткнулись где-нибудь… Тут только что закончилась сильная гроза, лило как из ведра, и темень была непроглядная. Гудели в этом районе ИЛы, да неизвестно, где они расселись. Будем искать. А теперь идите отдыхать, там ваши уже расположились, — показал генерал на лес.

Под соснами, на ворохах мокрого, покрытого брезентом лапника лежали техники полка, прилетевшие из Старого Быхова на транспортных самолетах.

— Еще объявились! — приветствовали они Денисюка и Лиманского.

— Ребята, а что там за генерал? — кивнул Денисюк в сторону У-2.

Ему объяснили: генерал-лейтенант — командир 11-й смешанной дивизии, в которую теперь будет входить 4-й штурмовой полк. Тот самый прославленный воздушный боец Григорий Пантелеевич Кравченко, который успел уже повоевать и в Китае, и на Халхин-Голе, и в финскую.

…Инженер-капитан Митин со своей командой добрался до Климовичей только к утру. На аэродроме он увидел командира полка. Вид у того был измученный, похоже, не спал человек всю ночь.

Гетьман сразу огорошил инженера:

— Двадцать штурмовиков сидят на вынужденной… Нужно срочно собирать самолеты.

— А где сели?

— Кое-что нам уже сообщили ночью из сельсоветов, летали искать на У-2. Срочно формируйте команды и посылайте в эти районы, — Гетьман водил карандашом по планшету.

Митин заспешил. В команду отобрали лучших техников: Калюжного, Тучина, Шума, Лиманского, Юрченко, Логинова, Насонова, Мовчана, Глущенко и других мастеров восстановления аварийных самолетов.

Заезжали в деревни, опрашивали местных жителей, разыскивали самолеты. Почти все штурмовики лежали на "брюхе" с погнутыми концами лопастей винта. Как поставить тяжелый штурмовик на ноги без подъемника? Додумались делать это с помощью обычной лопаты: под гондолами шасси рыли наклонные траншеи на высоту стойки шасси, потом уже выпускали колеса. Выкатывали самолет на ровное место полуторкой, помогали плечами. Запасных винтов не было — погнутые лопасти выравнивали кувалдой на глазок. На некоторых машинах оказались поврежденными складывающиеся подкосы шасси. И тут техники нашли выход: вместо них вставляли выпиленные в лесу брусья-распорки. Ведь до Климовичей можно долететь и с выпущенными шасси, а там уж будут всякие доделки…

Из 20 вынужденно севших самолетов только два нельзя было поднять в воздух. В районе Сещи оказался штурмовик с переломленным пополам фюзеляжем. В кабине нашли погибшего летчика старшего лейтенанта Александра Булавина, разбившего голову о коллиматорный прицел.

Сколько жизней унес этот невинный на вид приборчик, нацеленный в лоб! Летчики, кстати, расшифровывали сокращенное наименование прицела ПБП-1б так: "прибор, бьющий пилота один раз больно". И немало прошло времени, когда наконец, к великой радости, этот прибор вообще перестали устанавливать, а сетку прицела начали размечать прямо на бронестекле.

Второй самолет отыскали в лесу. Командир 4-й эскадрильи капитан Лесников попал в полосу ливня, в наступившей внезапно темноте пошел на посадку с включенными фарами. Сел все же на лес, приняв сомкнувшиеся кроны деревьев за поле. Ветви смягчили удар о землю, летчик отделался ушибами, а самолет ремонту не подлежал.

Митин решил снять с этих двух машин некоторые детали, необходимые для восстановления других штурмовиков. В правильности такого решения инженера полка — вернуть в строй 18 штурмовиков за счет двух разбитых — никто тогда не сомневался. Но никому и в голову не пришло, что позже это может обернуться для Митина большими неприятностями…

…Появились термины: "безвозвратная потеря", "безлошадный". Безвозвратная означала, что разбился самолет, погиб и летчик. Но могли быть потери и небезвозвратные. К примеру, капитан Холобаев прилетел с первого же боевого задания на пришедшем в полную негодность штурмовике. Самолет списали, а летчик остался в строю. Значит, потеря небезвозвратная.

Были и другие случаи. Летчик с задания не вернулся. Летавшие с ним в одной группе видели, как упал горящий самолет. Летчика считали погибшим. Но война, как выяснилось, часто относилась более милостиво к летчику, чем к "летающей крепости". Человек оказался более живучим. Поэтому летчиков в полку было всегда больше, чем самолетов.

На аэродром в районе Климовичей заявился обросший человек. Щеки покрыты струпьями, вокруг глаз до скул и через переносицу — кожа посветлее — отпечаток от летных очков. Опухшие губы не складываются в улыбку, смеется одними глазами.

Он поднимает подол рубашки, достает из-за пояса пистолет. Потом подпарывает подкладку пиджака — там красная книжечка и удостоверение личности. И по всем стоянкам уже слух прошел: Васька Сорокин объявился!

— Не может быть, он ведь под Бобруйском сгорел! Окружили летчика, появившегося будто с того света, почти у каждого к нему вопрос. Сорокин еле успевает отвечать.

— Самолет сгорел… А я начал кататься по болоту — одежда тлела. Повстречал женщину. Завела в крайнюю избу — переодела, лицо кислым молоком смазала… Попутчиком был уголовник из бобруйской тюрьмы. Он из этих мест. Фрицы таких отпускали на все четыре стороны. Я тоже арестантом прикинулся, вот и дошел… Отоспался, подлечился Вася Сорокин — подавай ему другого "коня". А где его взять? Сорокин со своим техником стали "безлошадными".

С появлением "безлошадных" боевую работу начали вести в две смены: одни летают, другие отдыхают. Отдыхали на первых порах на аэродроме, вблизи стоянок. Время проводили по-разному. Любители поспать располагались на брезенте под соснами, иные в глубокомысленных позах сидели за шахматной доской, а рядом, конечно, толпились подсказчики. При безнадежном положении кричали: "Сливай воду!"

Самую многочисленную группу составляли любители чтения. В первую очередь читали газеты: описания подвигов вслух, сообщения ТАСС молча. В те дни был опубликован Указ о присвоении за тараны трем летчикам-истребителям — младшим лейтенантам Харитонову, Здоровцеву и Жукову звания Героя Советского Союза. Израсходовав боеприпасы, эти летчики продолжали преследовать немецких бомбардировщиков. Несмотря на сильный огонь вражеских воздушных стрелков, ребята сблизились с фашистскими самолетами и порубили винтами хвосты. Все трое вернулись на свои базы. Тараны были произведены 28 и 29 июня. О них было много разговоров.

Добывали и книги. Как-то Мухамеджан Шакирджанов приволок книгу размером с том энциклопедии. В ней было много репродукций картин. Летчика просят почитать вслух. Читает он с акцентом, темпераментно. Его перебивают вопросами.

— Мухамеджан, а почему у художника двойная фамилия?

— У нас бывает и тройная… — отвечает он.

— А почему он еще и Водкин?

Мухамеджан озадаченно мигает, начинает кипятиться:

— Лубил выпит — закусит…

Аудитория смеется.

Но вот на аэродроме появилась "эмка" генерала Кравченко. Он подкатил к попавшемуся на глаза Рябову, открыл дверцу автомобиля. выставил пыльные сапоги на широкую подножку, сидит, как на крылечке своего дома.

— Что там за скопище людей? — спросил он Рябова.

— Отдыхающая смена летчиков, товарищ генерал.

— И давно они там у вас лежат?

— Как только позавтракали, так и ушли на отдых.

— А после обеда что будут делать?

— Снова отдыхать, товарищ генерал. Летать будут завтра. Кравченко пристально посмотрел на Рябова. Раскрыл пачку "Казбека", вышел из машины, пыхнул дымком.

— И вы считаете это отдыхом? Настоящая лежка, как у медведей зимой. Только те забираются в самую глухомань лапу сосать, а вы держите летчиков на аэродроме. Ведь тут все у них на глазах происходит. Небось про себя счет ведут: сколько не вернулось с задания, кого как зенитки или "мессеры" побили. Если на такое насмотришься, невольно разные мысли в голову полезут… А вдруг фрицы налетят да перебьют наш золотой фонд прямо на аэродроме, тогда что? В воздухе теряем, не хватало еще и на земле!

Рябов молчал. Не может же он тут, на лесном аэродроме, красный уголок построить…

— Вот что, — приказал Кравченко, — берите полуторку да поезжайте вместе с этими летчиками на речку, искупайтесь. Пусть снимут амуницию, бельишко пополощут, побултыхаются нагишом. А из Костюковичей привезите туда вина, закуски… Всех оделите, да не скупитесь, пусть разрядятся. Сейчас это даже приказом разрешено. Я, пожалуй, к вечеру тоже туда прикачу.

Летчики второй смены с наслаждением барахтались в тихой речушке Беседь, а потом на зеленом бережку закусывали и не спеша посасывали из горлышка сладкую яблочную наливку, врученную каждому лично Рябовым.

Борис Евдокимович всех как будто оделил, никого не обидел. Потом заметил стоявшего поодаль с безразличным видом капитана Лесникова. Тот подпирал плечом ствол березы, записная книжка в руках.

— Лесников! — весело крикнул Рябов. — Стихи, что ли, сочиняешь? Подходи, не задерживай!

— Я тут регистрацию заканчиваю… — отозвался Лесников.

— Какую еще регистрацию? Лесников пояснил:

— А помните, Борис Евдокимович, когда меня за это самое на партячейке разбирали. Тогда выходило, что вроде бы никто из активно выступавших против меня в рот вина никогда и не брал. А теперь посмотрите, какая у всех активность, — аж на высшем уровне колышется!

Наш комиссар ценил остроумие и любил шутку.

— Ты и меня в "активисты" записал?

— Еще не успел, — замялся Лесников.

— Что больше уважаешь?

— Мне уж, Борис Евдокимович, чего-нибудь покрепче…

Командир 4-й эскадрильи капитан Владимир Дмитриевич Лесников "прикладывался" к своему "крепкому" в последний раз. На следующий день он не вернулся с боевого задания. Это была тяжелая для полка безвозвратная потеря…