Через двадцать лет

Через двадцать лет

В крови, слезах и трауре встречает голодная и замученная Россия двадцатую годовщину воцарившейся там 25 октября (7 ноября) 1917 года жесточайшей в истории диктатуры, кощунственно наименованной ее творцами «диктатурой пролетариата и беднейшего крестьянства».

Именно пролетариат и крестьянство как социальные классы никакого ответственного участия в осуществлении диктатуры не принимали.

Даже наиболее ярые поклонники «революционно — пролетарского» величия ленинского Октября этот факт признают. Так, Л. Троцкий («Бюллетень оппозиции» № 59) пишет, что «пролетариат не может прийти к власти иначе, как в лице своего авангарда». Советы — «только организационная форма связи авангарда с классом. Революционное содержание этой форме может дать только партия». Или, как откровеннее писал в свое время Ленин, Советы «реальны лишь как орган восстания, лишь как орган революционной власти. Вне этой задачи Советы — пустая игрушка». Если бы Ленину не удалось обмануть взбудораженных революцией рабочих и солдат призраком «самой свободной советской демократии», то «пролетарская революция была бы в России делом безнадежным»(В Ленин), т. е. большевикам не удалось бы в России утопить едва рождавшуюся свободу в крови и установить там жесточайший деспотизм партийной олигархии.

Ф. И. Дан («Социалистический вестник», 30 октября 1937 г.) прямо признает, что «большевистская диктатура не возникла как зрелый плод социально — политического творчества и самодеятельности трудящихся масс… Эта диктатура родилась как некая сторонняя сила, которой трудящиеся массы, целиком поглощенные стихийно — революционным разрешением наиболее близких им частных и местных задач, передоверили именно в силу своей социально — политической зрелости разрешение задач общегосударственного и мирового значения».

Что такое значит «передоверили»? Где и когда в условиях «самой свободной страны в мире», каковой после Февральской революции считал Россию сам Ленин, крестьянские и рабочие массы открыто и свободно выразили доверие ленинской или сталинской диктатуре? Как известно, Ленин не хотел ждать для захвата власти ни созыва Учредительного собрания, которое было назначено на 28 ноября, ни даже выборов этого «хозяина земли русской» (13 ноября); не хотел ждать именно потому, что знал: «большинство Учредительного собрания будет против нас». Как известно, «пустой игрушке», Советам, Ленин также не доверял и начал вооруженное восстание накануне открытия II съезда Советов. А затем, с этих пор, где и когда на расстоянии двадцати лет население России, в особенности «диктаторствующий» рабочий класс и крестьянство, могли хотя бы раз высказать свободно свое отношение к диктатуре и громко заявить свои требования? А что этим свободным народным волеизъявлением не будет разыгрываемая ныне в Москве комедия всенародного плебисцита Сталина, в этом никто не сомневается.

Но — наперегонки возражают неисправимые поклонники ленинского Октября — между большевизмом и сталинизмом нет ничего общего. «Выводить сталинизм из большевизма или из марксизма, — пишет Л. Троцкий, — совершенно то же, что в более широком смысле выводить контрреволюцию из революции». Значит, сталинизм есть контрреволюция.

На этот раз г. Троцкий сказал совершенную истину. Более законченной и страшной контрреволюции, действительно, представить себе невозможно.

Однако нельзя только ограничиться одним определением режима Сталина — «контрреволюция». Нужно еще установить историческую дату ее рождения. В статье «Сталинизм и большевизм», посвященной апологии Ленина и самого себя, Троцкий и пытается это сделать. Из этой попытки ничего не выходит. Выходит только одно убедительное для самого Троцкого (и больше ни для кого) положение: большевистская диктатура была революцией, пока в ее аппарате находился г. Троцкий, и стала контрреволюцией, как только в этом аппарате Троцкого не стало. Террор, полное уничтожение всех свобод, ограбление крестьян, запрещение всех партий, кроме одной, запрещение даже в этой одной всякой оппозиции, управление огромным государством в порядке совершенно безответственной бюрократии — все это существовало и в ленинский, и в сталинский период диктатуры. Троцкий этого не оспаривает. Только оказывается, что при Троцком весь этот террористический и деспотический строй направлялся революционным «пролетарским авангардом», а при Сталине аппарат диктатуры стал орудием управления в руках реакционной «бюрократии».

Впрочем, цель оправдывает средства. Поэтому нужно понимать, что при Ленине и Троцком террор был прогрессивный, революционный, ибо большевистская революция «означала переворот социальных отношений в интересах масс, тогда как термидорианский переворот Сталина сопутствует перестройке советского общества в интересах привилегированного большинства». Следовательно, сталинский террор стал террором реакционным, контрреволюционным. Насчет «привилегированного социального меньшинства» — явный на Сталина поклеп, ибо самая удавшаяся ставка на зажиточных и социально избранное меньшинство была сделана нэпом Ленина, а Сталин как раз под давлением левацкого уклона Троцкого взорвал нэп, учинил новый страшнейший погром крестьянства во имя на этот раз уже «окончательного» социального поравнения.

Всматриваясь во все зигзаги большевистской диктатуры за все 20 лет — никакой разницы качественной, идейной, принципиальной нельзя найти между «революцией большевизма» и «контрреволюцией сталинизма». Разница между началом и концом есть существенная только в одном: тогда, осенью 1917 года, оболванивая истомленную войной солдатчину посулами неограниченной свободы и черного передела, Ленин отдал на позор Германии Российское государство и цинично растоптал русскую свободу во имя немедленно, сейчас, «через шесть месяцев», грядущей пролетарской социальной революции в западных капиталистических, созревших к тому странах. Для него не только Советы были пустой игрушкой, но и вся Россия была лишь случайным трамплином для прыжка в жуткую неизвестность мировой социальной революции.

Революция не случилась. Западный «зрелый» пролетариат обманул все расчеты Ленина с Зиновьевым и Троцким. И все трое тогда почувствовали, что, просчитавшись, оставшись в «капиталистическом окружении», они погибнут. К 1921 году и внутри России первый опыт стопроцентного коммунизма провалился в бездну крестьянских, матросских бунтов и черного голода.

Собственно говоря, тогда и кончился раз навсегда заданный Октябрь, Октябрь как блистательный пролог к мировому пролетарскому торжеству. Начались трудные, жестокие, залитые кровью и слезами народа будни полицейской диктатуры «в одной стране». У Ленина перед смертью теплилась еще мысль: не удался интернациональный коммунизм, нужно вернуться к национальной демократии, вернуться на пути той самой Февральской революции, которая Октябрем была взорвана. Ленин отдавал себе отчет, что в октябре 1917 года ему удалось прорваться к диктатуре только потому, что в России уже совершилась революция, что в России уже сломлено сопротивление еще накануне господствовавших классов. В 1923 году он писал, что переворот совершить помогла не только война, но еще и «наличность глубокого буржуазно — демократического революционного движения в крестьянстве».

Вот тогда, в начале нэпа, перед вождями тоталитарной диктатуры партии стоял выбор, идти ли дальше по путям октябрьской не — свободы или, признав ошибку в своем расчете на международный пролетариат, вернуться к свободе, вернуть народу, и в особенности крестьянам и рабочим, подавляющему большинству населения, те самые права полного самоуправления, которые обещал им Ленин в дни Октябрьского переворота.

Выбор был сделан другой. Выбор был сделан один и тот же всеми наследниками Ленина, во главе с еще царствующим Сталиным и уже свергнутым Троцким. Через 20 лет после начала диктатуры все декорации рушились и все парадные одежды износились. Нет ни мировой революции, ни пролетарского авангарда, ни тем более нового человека на новой земле. Диктатура насилия и лжи, режим совершенной не — свободы и презрения к человеку совершенно последовательно и закономерно дошли до своего завершения: Сталина.

Диктатура олигархии превратилась в диктатуру олигарха. Контрреволюция, начавшаяся в Петербурге 25 октября 1917 года, ныне распространилась на пол — Европы.

Недаром Ленин писал: «Большевизм есть образец тактики для всех».

Для всех, кто волю народа хочет подчинить своему своеволию.

Совершенная неслучайность, что вместо чаемой Лениным пролетарской диктатуры в Европе при Сталине появились Муссолини, Гитлер и прочие малые диктаторы. Именно в европейских тоталитарных режимах, как в зеркале, отразилось подлинное, глубоко реакционное лицо ленинского Октября.