Отъезд в Лондон
Отъезд в Лондон
В день отъезда Фабрикант и я приехали на вокзал еще до наступления сумерек. Мы без труда узнали двух сербских офицеров в форме, они любезно проводили нас на нужную нам платформу, где мы смешались с толпой пассажиров. Поезд был полон до отказа, но нам были предоставлены места в вагоне 2–го класса, предназначенном, очевидно, для офицеров. Было совершенно ясно, что некоторые из них знали, кто я. Путешествие казалось бесконечным. Одноколейная Мурманская дорога имела бесчисленное множество запасных путей. Без всякой видимой причины наш поезд часами стоял на разъездах. Нам казалось, что поезд почти не двигался. Но мы не жаловались. Нам, собственно, некуда было и торопиться, а кругом стояла опьяняющая северная весна. Мы наслаждались долгими ночными остановками, когда поезд стоял на какой — ни- будь поляне в густом лесу. Я вспоминал белые ночи Петрограда. Но здесь природа более таинственна, северная тишь и бледный ночной свет отличались особой прелестью. Вчерашний день как будто не существовал. Не хотелось ни разговаривать, ни думать о будущем. Мы чувствовали себя в полной гармонии с окружающей нас природой, как бы сливаясь с таинственным лесом.
Я не могу точно вспомнить, сколько времени это продолжалось, но, вероятно, поездка продолжалась дней десять. Наконец мы приехали в Мурманск, бывший в то время скучным, заброшенным городом. Все пассажиры пошли прямо в порт, занятый союзниками, хотя сам город подчинялся советской власти и мы должны были пройти через ее контроль. Но советские солдаты едва взглянули на наши документы. Потом мы пошли в очередь к офицеру союзников, который по списку проверял наши имена. Мой спутник и я были встречены двумя французскими морскими офицерами, которые взяли нас на свой крейсер «Адмирал Об». На борту сербский офицер предъявил капитану наши настоящие документы. В продолжение всей нашей поездки до Мурманска эти бумаги хранились у начальника «экстерриториального» поезда. Когда я покидал мою родную землю, мне не приходило в голову, что никогда больше не ступит на нее моя нога. Все мысли были обращены к будущему.
Французские морские офицеры приняли нас очень радушно. Это было совершенно новое ощущение полного покоя. Больше не надо быть все время настороже.
«Вы, наверное, хотели бы отдохнуть, не так ли?» — спросил один из офицеров. «Нет, спасибо. Я хотел бы пойти к парикмахеру». — «Зачем?» — «Меня утомила и мне надоела моя маскировка. Я хочу быть опять самим собой». Последовал взрыв смеха. Несколько минут спустя я оказался в опытных руках, и моя длинная борода и длинные волосы валялись на полу.
На море мы провели три приятных дня. Фабрикант долгое время жил в эмиграции. Он только недавно вернулся в Россию из Парижа, где теперь ждала его семья. Он прекрасно говорил по — французски и был очень занимательным рассказчиком; офицеры с большим удовольствием слушали его рассказы о наших приключениях и о событиях в России.
Через два дня на пароход явился британский офицер и попросил нас зайти в каюту капитана. Там мы узнали, что для нашей высадки в Англии мы должны на следующее утро перейти на небольшой тральщик.
На следующее утро тральщик пришвартовался к нашему крейсеру. Он казался игрушкой, и мы гадали, как пройдет наше плавание по Ледовитому океану.
Капитан тральщика представил нас своей команде из 15 человек, которые все с любопытством смотрели на таинственных чужестранцев.
Воды Ледовитого океана кишели германскими подводными лодками: маленькое орудие было установлено на палубе для защиты судна в случае атаки. Капитан занимал единственную маленькую каюту, находившуюся под мостиком, но теперь он предложил ее мне. Он и Фабрикант устроились на баке.
Мы приятно провели время на этом маленьком суденышке и, несмотря на незнание английского языка, были в наилучших отношениях с капитаном и командой. Погода была ясная и мягкая. Нас удивляло, что Ледовитый океан мог быть так спокоен. Прозрачные осенние ночи как?то странно действовали на нас, мы не спали и проводили долгие часы на палубе, любуясь небом и океаном.
Раз после полудня Фабрикант сказал, что барометр падает. Это значит — будет буря. Действительно, буря была и бушевала 48 часов. Хотя ничего необычного не произошло, она оказала на меня какое?то успокоительное действие.
Во время бессонной полярной ночи, приблизительно за неделю до шторма, мои мысли унеслись назад к 1916 году. Тогда я возвращался на волжском пароходе в Петроград посде прочтения публичного доклада о политическом положении в стране. В Саратове я участвовал во множестве политических митингов. Был ясный, свежий осенний день. Я ходил по палубе взад и вперед, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Я забыл тогда все свои политические беспокойства и отдался тем чувствам, которые Волга всегда пробуждала во мне. В памяти встало мое счастливое детство в Симбирске. Почти неодолимо было искушение бросить все и опять пойти лазить по склонам горы Венец, на вершине которой у меня захватывало дыхание. Я был совершенно поглощен этими воспоминаниями, когда внезапно меня ударило зловещее предчувствие, что я больше никогда не увижу мою родную Волгу. С трудом я подавил тогда этот необъяснимый страх, который в то время был, казалось, совершенно необоснованным.
В бессонную ночь на палубе английского корабля я пережил те же воспоминания и опять испытал чувство зловещего страха, что никогда больше моя нога не ступит на русскую землю.
Эта мысль была невыносима. Но она так крепко овладела мной, что я впал в продолжительное отчаяние. Чтобы освободиться от этого кошмара, чтобы отбросить эти мрачные мысли и прийти в нормальное состояние, мне и нужен был толчок, который дала мне эта буря на океане. Чем свирепей бушевали волны вокруг нас, чем громче был рев стихии, тем мне легче было забыть слово «навсегда» и убедить себя, что я просто еду со специальной миссией, которая окончится после капитуляции Германии.
Когда сознание моих обязанностей опять вернулось ко мне, я пренебрег бурей и стал внутренне подготовляться к встрече с представителями Англии и Франции. Я, конечно, был хорошо осведомлен об их отношении к Временному правительству и ко мне лично, но это меня нисколько не смущало. Я был делегирован той частью России, которая отказалась признать сепаратный мир с Германией. Моя задача заключалась в том, чтобы добиться немедленной военной помощи союзников для того, чтобы восстановить русский фронт и тем обеспечить России место в будущих мирных переговорах.
Мой врожденный оптимизм вернулся ко мне. Я решил, что надо приготовиться к последнему решительному бою с врагом, учитывая и нараставшую неприязнь к России со стороны западных союзников.
Через два дня буря постепенно улеглась. Мы были измучены, но настроение было отличное. Через несколько дней мы увидели вдали Оркнейские острова, одну из главных баз Британского флота, и вскоре мы вышли на берег в Турзо. Тут я впервые в моей жизни ступил на нерусскую землю. Мы переночевали в этом мирном городе, которого война, по — видимому, не коснулась. На следующий вечер мы сели в поезд, и утром 20 или 21 июня 1918 года я прибыл в Лондон.
В моей жизни началась новая полоса, которая, как я думал, должна была скоро кончиться, но которая все еще остается незаконченной.