Триумф Сталина
Триумф Сталина
Не нужно бояться слов. Сталин в своей дипломатической борьбе с так называемыми западными демократиями — Англией и Францией — получил триумф, с технической точки зрения вполне заслуженный. Призрак сильной России оказался в ловких руках ее разрушителей тараном, бьющим без промаха.
Будем искренни сами с собой: после всего пережитого в России с 1914 года в общении с внешним миром зрелище взывающей к Сталину Европы как?то удовлетворяет наше национальное самолюбие, утишает душевную боль.
Мы твердо знаем и никогда не забываем, что значит сталинизм внутри России, и все?таки мы не можем — сужу, по крайней мере, по себе — преодолеть в себе соблазн хоть на минуту забыть о жутком и проклятом и видеть, подсознательно обманывая себя, в смелых дипломатических актах диктатора — Россию, себя снова утверждающую в первейших рядах мировых держав.
Национальная стихия опьяняет, и, что греха таить, если бы кроме нынешних дипломатических триумфов у Сталина в активе оказались какие?нибудь действительно великодержавные достижения, какие?нибудь «Судеты» или «аншлуссы» на русский образец, московский диктатор стал бы взаправду национальным героем для всех тех, для кого не внутренняя свобода и процветание страны, а только внешнее величие, зубодробительная мощь на страх внешним врагам являются лучшим и даже единственным достойным подлинной империи проявлением народного гения.
Но пока всего этого еще нет, пока российская «великодержавность» Сталина только еще в теории, в предвидении и в писаниях младоросской «Бодрости» (11 июня), есть еще у нас время понять действительную причину дипломатического триумфа Сталина, разобраться в том, правы ли «Последние новости»[271] (6 июня), утверждающие отказ Сталина от «революционной дипломатии» и его «переход на чисто русские позиции», и посмотреть, в каких условиях наша мечта о сильной, великодержавной, но миротворческой политике России может осуществиться.
Прежде всего, о дипломатическом триумфе Сталина, его происхождении.
Что, собственно, произошло? Почему из недавнего дипломатического, можно сказать, небытия Москва стала настоящей Меккой для западных дипломатических паломников и вот уже два месяца Сталин с Молотовым диктуют и передиктовывают условия, на которых готовы снизойти к немощам так называемых демократий?
Может быть, за последнюю зиму произошли какие?то коренные перемены, глубокие реформы внутри России, вызвавшие невероятный рост внутреннего благосостояния, военного могущества, политического сознания? Может быть, за это время воцарилось единение Сталина с народом, исчезли многомиллионные концлагеря, военное командование освободилось от шпионского мехлисова надзора? Одним словом, ушла в небытие вся тоталитарная террористическая диктатура, которая, по единодушному мнению всех лидеров западных демократий, готовит неизбежное поражение Гитлеру и Муссолини, только подражающим в их обхождении с народами неподражаемому и никем не превзойденному Сталину?
Нет, ничего подобного не произошло — все осталось по — старому и становится хуже, ибо начинается новый погром крестьянства и сила коммунистических политруков все разрастается.
Ближайший сотрудник Ф. И. Дана в «Социалистическом вестнике» (№ 9), И. Греков, весьма точно определяет внутреннее ни в чем не изменившееся состояние России: «…Более тоталитарного диктатора, чем Сталин, нет и быть не может: равноценная с фашистской в политическом, полицейском и культурном отношении, его тоталитарность значительно превосходит фашистскую в отношении экономическом и бытовом… Оглушаемый непрерывными овациями и славословиями, он не слышит того глухого ропота, который поднимается из народных низин и сгущается в жгучую ненависть…» Как жутко на фоне этой подлинной картины нынешней России читать писания иностранных и эмигрантских публицистов, захлебывающихся от восторга перед новыми «строителями империи» и «защитниками западной культуры»!
Таким образом, внезапный взлет Молотова на вершину международного дипломатического Олимпа никак не связан с какими бы то ни было внутренними явлениями и событиями государства Российского, которые могли бы, действительно, нас радовать и внушать веру в коренную перемену в судьбах России. Тогда в чем же дело?
Дело в том, о чем «Новая Россия» неоднократно уже писала: западные демократические империи тяжким опытом последних лет пришли к суровому для них выводу о том, что сильная Россия есть необходимая составная часть международного равновесия и что без такой России им почти не под силу остановить динамический натиск Германской оси.
По совершенно естественным национально — эгоистическим соображениям западные империи, взяв на себя чрезвычайной тяжести гарантии государственной независимости Румынии и Польши, захотели опереть свой «фронт мира» на благожелательный и в меру сил содействующий этому фронту СССР. Исходя из достаточно обоснованного предположения о том, что конечная цель германского динамизма есть проникновение в пределы самой России по линии Украина — Черное море — Кавказ, Париж и Лондон не сомневались в том, что Москва сразу ухватится за сделанное ей предложение и ограничит себя ролью тылового охранителя Польши с Румынией.
Но Сталин рассчитал совсем иначе. Он понял — во — первых, что Германия надолго застряла в Центральной Европе и на Балканах и, во — вторых, что ссора Германии с Польшей отсрочивает всякого рода походы в украинские степи на весьма долгий срок.
Вероятно, «провокаторы войны» — как вслед за Сталиным назвал английское и французское правительства Молотов в своей знаменитой речи («Правда», 1 июня) — не были никогда во время ответственных дипломатических переговоров в таком беспомощном положении. Ибо загипнотизированное идеями о «мощи Красной армии» западное общественное мнение требует немедленного союза с Москвой на каких угодно условиях.
«В едином фронте миролюбивых государств, действительно противостоящих агрессии, — говорил Молотов, — Советскому Союзу не может не принадлежать места в первых рядах», и это место ему будет представлено.
Англо — французская политика мира станет политикой мира англо — франко — болыневистской. Воздействие триумфатора Сталина на ближайшие судьбы Европы и всего мира станет гораздо непосредственнее, и тогда во всей своей величине и, может быть, трагичности встанет вопрос: отказался ли Сталин от «революционной» политики и действительно переходит ли он на «чисто русские позиции»?