Глава 12. Путь к падению

Исчерпывающее заявление: «Не думаю, что трагедия в Колумбайн вообще бы случилась без Эрика».

Заметка из беседы с доктором Фрэнком Окбергом, январь 2015 года

Дневники Дилана пролили свет на их отношения с Эриком и, в частности, на их ужасную зависимость друг от друга, ставшую смертельной и для них самих, и для многих других.

Летом 1997 года друг Дилана Зак начал встречаться с Девон, которая стала его девушкой. Нат тоже начал встречаться с девушкой. Для нас это прошло почти незаметно: Дилан по-прежнему проводил время вдвоем с Заком или они втроем — Зак, Девон и Дилан — куда-то ходили вместе. Тем не менее, Дилан воспринял отношения Зака с девушкой как предательство. Это еще один пример, как отличалось то, что происходило с Диланом, от того, как он это воспринимал.

В то лето, когда Зак встретил Девон и влюбился в нее, Дилан и Эрик стали проводить больше времени вместе. Имя Эрика в дневнике появляется чаще. Тем летом Дилан, как и раньше, много писал о самоубийстве, но записи об убийствах не появляются в его дневнике до осени. Даже когда мальчики уже начали строить свои планы, Дилан записал на самых секретных страницах, что надеется успеть покончить с собой до того, как у них появится шанс осуществить задуманное. После разговоров об искушении совершить самоубийство, которые продолжались без малого два года, Дилан, наконец, оставляет прощальное письмо в июне 1998 года: «Может быть, это моя последняя запись. Я бы так хотел хоть на секунду оказаться рядом с [цензура], моей вечной любовью. Прощайте».

Следующая запись, датированная 20 января 1999 года, начинается с разочарования Дилана от того, что он все еще жив: «Снова все это дерьмо. Опять пишу, прямо как этот чертов зомби». Далее в той же записи он упоминает о плане, который они разрабатывают вместе с Эриком и который может разрешить все проблемы: «Ненавижу это бессмысленное состояние. Я застрял в человечности. Может, стать „прирожденными убийцами“ вместе с Эриком — это путь к свободе». («Прирожденные убийцы» — фильм Оливера Стоуна, мальчики использовали его название, обсуждая план нападения на школу.)

После этого дневник становится заметно мрачнее и безнадежнее. Мысли Дилана рассеиваются, их становится трудно понять после того, как он начинает верить, что план Эрика является выходом. Его двойственное отношение к стрельбе заметно практически до самого конца.

В конце жизни Диланом владели только две эмоции — злость и безнадежность. Любые другие чувства, которые могли бы соединить его с другими людьми в положительном ключе, были для него недоступны. Он считал смерть единственным возможным спасением от боли — в его эмоциональном запасе просто больше ничего не оставалось. Если говорить словами Джойнера, Дилан ощущал себя полностью отчужденным от кого-либо еще на Земле. Я бы сказала, что Дилан был любим, но не чувствовал любви. Его ценили, но он не чувствовал себя ценным. У него было множество вариантов, как жить, но он видел только путь Эрика.

Однажды вечером — возможно, это было в одиннадцатом классе — Дилан сказал мне:

— Эрик — сумасшедший.

Я ответила:

— Всю свою жизнь ты будешь встречать людей, с которыми трудно иметь дело, и я рада, что у тебя хватает здравого смысла, чтобы распознать их при встрече.

Я сказала, что мы с папой полностью уверены в его способности сделать правильный выбор, с участием друзей или без.

Наша уверенность была совершенно напрасной, но мы даже и понятия не имели о том, с чем имеет дело Дилан. Я и не подозревала, что ситуация может быть действительно опасной. А также не представляла себе, что Дилан имел в виду под словом «сумасшедший». С Эриком было сложнее, чем с другими друзьями Дилана, и я видела, как его взрывной характер проявился во время игры в футбол. Тем не менее, проблема была гораздо серьезнее.

Как и Дилан, Эрик вел дневники — тайные записи, которым он поверял свои самые сокровенные мысли и чувства. Их почти невозможно читать, они очень мрачные, полны садистских изображений и рисунков, фантазий об изнасилованиях, расчленении и массовых убийствах. В нескольких местах даже говорится о полном уничтожении человеческого рода. Доктор Лэнгман пишет так: «Дневники [Дилана] отличаются от записей Эрика и по содержанию, и по стилю. Тогда как Эрик полон нарциссического самолюбования и кровавой ярости, Дилан сосредоточен на одиночестве, депрессии, навязчивых припоминаниях и поглощен поисками любви. Эрик рисует изображения оружия, свастики и солдат, Дилан — сердечки. Эрик жаждет секса и фантазирует об изнасилованиях, Дилан тоскует по настоящей любви».

Основываясь на этих дневниках, многие специалисты, с которыми я говорила, заключали, что Эрик демонстрирует характерные черты и особенности психопата. Как и в случае с Диланом, по-настоящему посмертный диагноз, конечно, поставить невозможно. (Да и в любом случае, поскольку в подростковом возрасте мозг все еще развивается, официально диагноз «психопатия» не ставят до восемнадцати лет.) Но даже если и так, в поведении и записях Эрика можно заметить большое количество характерных для этого расстройства личности диагностических признаков.

Психопатия характеризуется сниженной эмпатией и провокационным поведением. Еще более важно, что психопаты (также их называют социопатами, некоторые ученые разграничивают эти два типа заболевания, хотя большинство этого не делает) не испытывают угрызений совести, что-то происходит в той части их мозга, которая заставляет нас ощущать чувство вины. Они лгут безо всякого раскаяния и часто являются отличными манипуляторами. Некоторые психологи и психиатры считают, что психопатов можно успешно лечить. Но те, с которыми я говорила, в этом не убеждены. Далеко не каждый психопат становится преступником или садистом, но если они движутся в этом направлении, как Эрик, то могут стать очень опасными.

Исследование школьных стрелков подросткового возраста, проведенное в 2001 году в какой-то мере из-за стрельбы в Колумбайн, привело к двум интересным находкам. Во-первых, двадцать пять процентов из тридцати четырех подростков действовали в парах. В этом они отличались от взрослых массовых убийц, которые чаще всего идут на дело в одиночку. Автором исследования был доктор Рейд Мелой, судебный психолог и специалист по целенаправленному насилию и оценке угрозы. По его словам, эти смертоносные пары означают, что для родителей особенно важно обращать внимание на отношения между детьми и их друзьями. Во-вторых, как правило, один из подростков в паре был психопатом, а второй — легко поддающимся внушению, зависимым и находящимся в депрессии.

Отношения между Диланом и Эриком выглядят именно такими. В ежегоднике Эрика Дилан злорадствует по поводу издевательств над другими детьми, но в своем собственном дневнике он говорит о своем стыде и чувстве вины и обещает себе так больше не делать. Очень похожее положение дел видно и в «Подвальных лентах». Можно заметить явные расхождения между тем, что Дилан чувствовал, тем, как вел себя рядом с Эриком, и тем, что он делал.

Доктор Лэнгман считает, что двойственность Дилана могла проявиться и во время самой бойни. По крайней мере в четырех случаях — всегда, когда Эрик этого не видел и не слышал, — Дилан отпускал людей. Существуют визуальные доказательства двух случаев во время атаки, когда Эрику приходилось возвращаться за Диланом, возможно, чтобы удостовериться, что он еще в деле. Это нисколько меня не успокаивает — Дилан совершал зло, вот и все. Но то, что я знаю о его двойственности, снедает меня. В своем дневнике после разговора с доктором Лэнгманом я написала:

Рыдаю слишком сильно, чтобы писать дальше… Я уже заставила себя принять тот факт, что Дилан был убийцей-садистом, но я еще не осмыслила Дилана, который пытался справиться со своим «злым началом» в моменты проблесков доброты. Думаю, я впервые встретилась с таким Диланом, когда Лэнгман заговорил об этом, и у меня появился новый Дилан, чтобы его оплакивать.

Двойственность Дилана также заставила меня почувствовать куда большую вину, чем до этого. Доктор Мариса Рандаццо вела исследование Секретной службы по школьной стрельбе и (под именем Марисы Редди) возглавляла принципиально важное федеральное исследование школьной стрельбы, проведенное совместно Разведывательной службой Соединенных Штатов и Министерством образования. Доктор Рандаццо и доктор Мелой говорили мне, что когда переживающие тяжелые времена дети узнают, что у них есть другие варианты, кроме убийства и самоубийства, чтобы решить пожирающие их изнутри проблемы, они, в основном, выбирают эти другие варианты.

Дилан пытался высвободиться из отношений с Эриком. Моя вина в том, что у него не получилось это сделать, заставляет меня чувствовать особенное отчаяние. После того, как у мальчиков были проблемы в одиннадцатом классе, Дилан сделал попытку отдалиться от Эрика и попросил меня о помощи. Мы разработали внутренний код: если Эрик звонил и приглашал куда-нибудь Дилана, тот говорил: «Подожди, я спрошу у мамы» и кивал на меня головой. Я говорила достаточно громко, чтобы было слышно на другом конце телефонной линии: «Извини, но ты сегодня вечером не можешь никуда пойти, Дилан. Ты обещал убраться в своей комнате/сделать домашнюю работу/пообедать с нами».

Тогда я просто радовалась, что Дилан сам хочет отдалиться от Эрика. Я всегда говорила обоим сыновьям, что они всегда могут использовать меня в качестве отговорки в случае необходимости. В частности, я думала о том, как им избежать вождения в нетрезвом состоянии, но подразумевала и любую другую небезопасную ситуацию. Поэтому я была довольна не только тем, что Дилан воспользовался моим давним предложением, но и нашел способ отдалиться от Эрика, не задевая чувств друга.

Посмотрев на отношения между Эриком и Диланом в «Подвальных лентах», я увидела этот эпизод в новом свете. Если Дилан не хотел куда-то идти с Заком, Натом, Робин или кем-то еще из своих друзей, он просто говорил: «Не, на этих выходных не могу. Надо дописать это сочинение». Только с Эриком ему нужна была я, чтобы его выгородить. Я никогда не волновалась об этом и не думала о том, чтобы спросить Дилана: «А почему ты просто не скажешь ему нет?» То, что он попросил моей помощи, выглядело как признак здравомыслия, но позже я поняла, что это был более тревожный знак. Я его пропустила, пока не стало слишком поздно.

Во время одной из наших бесед Фрэнк Окберг сказал: «Психологический портрет Дилана не похож на убийцу, но он был достаточно уязвимым, чтобы стать им». Следователи ФБР обнаружили, что Эрик пытался заинтересовать своими планами массового уничтожения других мальчиков, в том числе Зака и Марка Мейнеса.

Но попался только Дилан.

Рандаццо: «Очень часто можно провести четкую границу между людьми со склонностью к самоубийству и убийцами. Большинство самоубийц убийцами не являются, но многие, кто хочет убивать, делают это, желая покончить с собой».

Я думаю, именно это случилось с Диланом.

Из интервью с доктором Марисой Рандаццо, февраль 2015 года

Специалист по уголовному праву доктор Адам Лэнкфорд, автор книги «Миф о мучениках», изучил суицидальность террористов-смертников и массовых убийц. Он писал, что и тех и других отличают три главных свойства: психические расстройства, вызывающие желание умереть, ощущение себя жертвой и желание приобрести славу с помощью убийств.

В одном исследовании Лэнкфорд рассмотрел почти двести массовых убийц, действовавших с 1966 по 2001 годы. Половина из них покончили с собой во время нападений. Остальные, вероятно, собирались умереть, но были задержаны до того, как успели выполнить свои намерения. Являются они настоящими самоубийцами или нет, но у массовых убийц меньше одного процента шансов избежать последствий своих действий. Чтобы спланировать преступление с таким катастрофически малым шансом спастись, надо, как говорит Лэнкфорд, иметь «настоящее безразличие к жизни».

По мнению экспертов по оценке угрозы, массовые убийцы почти всегда проходят определенный путь к своему преступлению. Узнать, какие знаки могут указывать на то, что человек вступил на эту дорогу, — это и есть способ предотвратить трагедию. Очень часто все начинается с желания умереть.

Долгое время преступления, когда убийца кончает с собой, рассматривали как вид убийств, а не самоубийств. Некоторые из них действительно соответствуют модели убийства, где самоубийство является «планом Б» на случай, когда другого способа бежать не остается. Но изменившееся понимание самоубийств и более внимательный анализ информации показывают, что многие самоубийства, связанные с убийствами (можно даже сказать, что подавляющее большинство), начинались с мыслей о том, как покончить с собой. Другими словами, как пишет доктор Джойнер, «если можно доказать, что самоубийство лежит в основе убийств с последующими самоубийствами, тогда предотвращение самоубийств является и предотвращением таких убийств».

По крайней мере, в отношении трагедии в Колумбайн мне это кажется верным. Многие годы я искала недостающий элемент, ту часть личности Дилана, которая позволила ему сделать то, что он сделал. После того, что я узнала, я думаю, что третий элемент в диаграмме доктора Джойнера — способность покончить с собой — дает часть ответа на мой вопрос.

В своих записях Дилан находит успокоение в мысли о смерти. Но, кажется, что он не способен сам совершить самоубийство.

Как указывает доктор Джойнер, чтобы нанести себе вред, люди должны стать нечувствительными к жестокости и страху боли. (Он предполагает, что именно поэтому уровень самоубийств выше среди тех людей, которые постоянно сталкиваются с болью и страхом, и поэтому привыкают к ним — среди врачей, солдат и людей, страдающих анорексией). Наш естественный инстинкт самосохранения очень силен, и большинству людей приходится работать над собой, чтобы перестать обращать на него внимание.

Дилан сам не мог убить себя. Он говорит о самоубийстве, но не строит планов, как ему это сделать. Его записи об этом — как и о многих других вещах — абстрактны. Это бессилие проходит через весь его дневник. Он хочет работать с компьютерами, но не может устроиться на такую работу, а если место удается заполучить, то его быстро увольняют. Он все говорит и говорит о девушке, в которую влюбился, но нет никаких доказательств, что он пытался подойти к ней. Он мучается над письмом к своей любимой, но не отправляет его. На самом деле нет доказательств даже того, что они хоть раз говорили.

То же самое происходит и с мыслью о самоубийстве, и Дилан обращается за помощью к Эрику: «Скоро … или я покончу с собой или буду с [имя девушки удалено цензурой], и мы станем прирожденными убийцами». Кажется, Дилану «нужен» убийственный план Эрика, чтобы сделать то, чего ему больше всего хочется, — совершить самоубийство. Доктор Джойнер предположил, что, строя планы устроить бойню вместе с Эриком, Дилан как бы репетирует свою собственную смерть. Эти приготовления помогали ему потерять чувствительность.

Многие годы после нападения на школу я была против того, чтобы обвинять Эрика в том, что он втянул Дилана в это дело. Я считала, как в какой-то мере думаю и сейчас, что какую бы власть Эрик ни имел над ним, Дилан все равно ответственен за тот выбор, который сделал. По крайней мере, в один момент сын достаточно отдалился от своего друга и был достаточно объективен, чтобы сказать мне, что Эрик «сумасшедший», а также попытался воспользоваться моей помощью, чтобы освободиться от этих отношений.

Узнав то, что знаю сейчас о психопатии, я чувствую себя совсем по-другому. Я вижу, что жестокость и ненависть, буквально сочащиеся со страниц дневника Эрика, делают его записи такими мрачными, что их почти невозможно читать. В то же время записи Эрика ясны и понятны, а записи Дилана — нет. Как заключил доктор Лэнгман, «записи Дилана спутаны, бессистемны, в них много угловатых синтаксических конструкций и неправильно используемых слов. Мысли Эрика неприятны и муторны, а у Дилана нарушен мыслительный процесс. Отличие от нормальности состоит в том, что думает Эрик и как думает Дилан».

Эрик мог быть чрезвычайно убедительным. Психолог в программе реабилитации малолетних правонарушителей, освободивший его от прохождения программы раньше срока, написал в конце своего окончательного доклада «muy facile [sic] hombre». Мои друзья, говорящие по-испански, перевели эту фразу как задушевное описание «очень легкого в общении парня». Обаяние, исходившее от Эрика, возможно, распространилось и на Дилана, оценки которого не были такими высокими, чтобы объяснить его досрочное освобождение от программы реабилитации. Многие психологи, с которыми я беседовала, рассказывали, какими пугающе харизматичными и очаровательными могут быть психопаты, как быстро они находят слабые места людей и как мастерски используют рычаги давления. Не уверена, что Дилан мог вообще вырваться из этих отношений, особенно если учесть его надломленное состояние духа.

Доктор Рандаццо опросила ряд несостоявшихся школьных стрелков, которых успели остановить до того, как они осуществили свои ужасные планы. Она описывает и их двойственность, и неадекватное восприятие действительности: «Достигнув крайней степени отчаяния, они начинают искать выход. Других вариантов они не видят. Их просто больше ничего не волнует». Понимание этого нисколько не уменьшает вину Дилана, но приближает нас к объяснению того, как же он все-таки оказался в таком положении. Доктор Дуайн Фусельер, клинический психолог и руководитель команды ФБР во время расследования дела Колумбайн, сказал мне: «Думаю, Эрик пришел в школу, чтобы убивать людей, и его не заботило, что сам он умрет, а Дилан хотел умереть, и его не заботило, что при этом умрут и другие».

Илл.: Дилан с семьей в местном ресторане, примерно за три недели до Колумбайн. Фото из архива семьи Клиболд.