Балет умер. Да здравствует балет! Лебеди не умеют танцевать

Ну, да, единственная в своем роде. Уникум. Штучный товар. Не хочу быть голословным – судите сами. Единственная актерка в Голливуде с тройным гражданством: израильским, американским и французским. Полиглот: помимо родных иврита и английского, знает французский, немецкий, японский и арабский – не слабо. Единственная, у кого одна пробабушка погибла в Освенциме, а другая была британской шпионкой. Опять-таки единственная, кто прославился на весь мир дебютом в тринадцать лет, когда она играла пятнадцатилетнюю героиню, а та по сюжету притворялась, что ей восемнадцать, чтобы профи-киллер научил ее убивать. А у кого еще на «фабрике грез» из актрис ее ранга гарвардское образование? Она даже пропустила премьеру «Звездных войн», где звездила (прошу прощения за невольный каламбур), чтобы подготовиться к выпускным экзаменам: «Меня мало колышет, мешает ли колледж моей актерской карьере. По мне, лучше быть образованной, чем кинозвездой». В Гарварде она изучала психологию, что ей вовсе не помешает – наоборот! – в работе в кино. Опубликовала исследовательскую работу «Активность лобной доли мозга при объектном постоянстве» – весь Голливуд лежит, да? Если бы не стала актрисой, была бы психологом – полагаю первоклассным, будучи во всем перфекционисткой. Даром гарвардская выучка не пропала – лучшие ее роли выверены по психологии и психоанализу. Вегетарианка по жизни – с 8 лет, когда увидела, как ее папа демонстрировал на медицинской конференции хирургический лазер на цыпленке, и в общественной деятельности: всяко отстаивает права животных, сняла в Руанде фильм в защиту горилл и даже запустила производство собственной обуви из искусственных материалов.

Увы, загадки не вышло: читатель-синефил давно уже догадался, о ком речь: Натали Портман собственной персоной. С ее во всех отношениях необычной, нетипичной, незаурядной для американской (и международной) актрисы такого класса судьбы.

Она родилась в Иерусалиме. Ее предки родом из России, Австрии, Румынии и Польши. Настоящая фамилия, под которой она начала свою актерскую карьеру, – Гершлаг, а Портман – девичья фамилия русской бабушки по материнской линии. Когда Натали Портман было три года, семья переехала в Америку, где проживала рядышком со мной на Лонг-Айленде, пока Натали не выскочила за француза и переехала во Францию, хотя место жительства мировой суперзвезды не более чем условность.

Актерская ее судьба началась еще раньше, чем я написал, – в 11 лет Натали, пройдя конкурс, подписала контракт на рекламу парфюмерной фирмы «Revlon». А всемирная слава пришла только через два года – с культового фильма «Леон», когда актрисе было 13 лет. Знаменитый французский режиссер Люк Бессон долго не решался взять школьницу-интеллектуалку на главную роль, потому что Матильда, героиня фильма, которая, чтобы отомстить убийцам ее семьи, умоляет профессионального киллера научить ее убивать, была старше. Окончательный выбор был оправдан, фильм имел бешеный успех – Натали Портман стала знаменитой и востребованной актрисой. После выхода ее коронного фильма «Черный лебедь» у нас здесь, в Америке, спорили, станет ли она самой оплачиваемой актрисой. Оставлю эти тщательные подсчеты о ее доходах таблоидным и гламурным изданиям, хотя отмечу, что она самая прибыльная звезда в киноиндустрии: на каждый затраченный на нее доллар Голливуд получает 47 долларов – рекорд! Сосредоточусь, однако, на самой актрисе, чей талант безусловен, а карьера необычна.

Ну, что за талант, если даже в простенькой смешливо-слезливой комедии Натали Портман достигает подлинных драматических высот, прежде чем сюжет приведет ее к традиционному американскому хеппи-энду! Я о фильме «No Strings Attached» (в русском прокате «Больше чем секс», хотя точнее было бы «Без обязательств»).

Потому и упоминаю этот ее проходной фильм, что талант проверяется именно на проходах – в таких вот средненьких мелодрамах или во второстепенных, маргинальных ролях, как, скажем, в «Холодной горе» о гражданской войне в Америке, где блистает Николь Кидман, а Натали Портман появляется на пару минут в роли южанки, чей муж погиб, чей младенец умирает, а ее саму насилуют янки. Можно и так сказать: своей трагической игрой в этой эпизодической роли она «повредила» фильму, потому что очень трудно после ее душераздирающей истории возвратиться к основному сюжету. Вот что значит талант!

А у героев сентиментально-комедийной ленты «Больше чем секс» Эммы и Адама (его играет кинокрасавчик Эштон Кутчер) такой классный, улетный, обалденный секс, их так физически влечет друг к другу, что они элементарно не успевают ни о чем другом даже подумать. Это две отлично сработавшиеся сексуальные машины, без никаких обязательств друг к другу, и когда до Адама доходит первым и он признается Эмме в любви, ее естественная реакция – агрессия: она жестоко избивает Адама, который и без того склонен к мазохизму – вплоть до вмешательства полицейского. Эмма хочет сохранить сексуальный статус-кво отношений и теряет Адама, который тоскует по настоящей любви. Героиня у самой бездны трагедии в этом комедийном фильме – вот какие чудеса умеет творить на экране эта малорослая (метр шестьдесят), далеко не первая по голливудским стандартам красавица, хоть про нее теперь и пишут, что она «выглядит на миллион долларов», но главное – заряженная суперным талантом актриса. И вот она дождалась своего кульминационного фильма и в 29 лет сыграла в своем вершинном фильме «Черный лебедь», за который на нее, как из рога изобилия, обрушились высшие кинонаграды. К слову, блистательный режиссер этого фильма Даррен Аронофский, родом из Бруклина, успевший пару лет назад отхватить высший приз Венецианского кинофестиваля «Золотого льва» за предыдущий фильм «Рестлер», учился в том же Гарварде, но если Натали Портман изучала психологию, то он – антропологию и кино. Если к этому добавить, что их совместному замыслу было уже десять лет, и Натали торопила режиссера: «Я старею – скоро мне будет поздно играть балерину», то можно представить, сколько в этот фильм обоими вложено. Его смотришь, не отрываясь и непрерывно размышляя. Этот фильм пугающий и медитативный одновременно. Каждый кадр возбуждает или устрашает, но и ставит зрителя перед загадкой, как Сфинкс – прохожих, пока не находится Эдип, но его разгадка ведет к еще худшему: он женится на родной матери, она рожает ему детей – братьев и сестер, а отсюда уже – весь ужас античной трагедии. Так и в «Черном лебеде» – страшно не только то, что на сцене, но и то, что за сценой.

«Лебединое озеро» в классической постановке Мариуса Петипа давно уже стало китчем, и, обращаясь к балету, режиссеры, хореографы, сценографы и артисты ищут новых, необычных, экстравагантных путей. Так, собственно, происходит и в фильме «Черный лебедь». Если это новый вариант «Лебединого озера», то не совсем по Чайковскому, а переиначенный по Достоевскому и Фрейду. Тем более, основное действие фильма разворачивается за сценой, где мечется несчастная балерина Нина, от которой все требуют, чтобы она принесла на алтарь искусства свою жизнь. И она сама – тоже: Натали сыграла в Нине саму себя – перфекционистку.

Говоря об этом психоаналитически насквозь пропитанном фильме, нельзя не сослаться на дедушку Зигги: «Если враждебная действительности личность обладает психологически еще загадочным для нас художественным дарованием, она может выражать свои фантазии не симптомами болезни, а художественными творениями, избегая этим невроза и возвращаясь таким обходным путем к действительности». А другой великий психиатр Карл-Густав Юнг, в конце концов отколовшийся от Фрейда, не уставал подчеркивать, что невротики страдают теми же самыми комплексами, с которыми ведут борьбу так называемые здоровые люди, и всё зависит от количественных отношений, от взаимоотношений борющихся сил, к чему приведет борьба: к здоровью, к неврозу или к компенсирующему высшему творчеству?

Без психоанализа сюжет фильма не очень даже внятен. В основу положена классическая теория сублимации – переключение и преобразование похоти в иную форму деятельности. В данном случае – в творчество. Дилемма Нины – реал или искусство? Ее физическая, сексуальная, социальная и душевная аскеза для того, чтобы полностью, без остатка, выложиться в танец. Однако благодаря изумительной, тонкой, самозабвенной игре Натали Портман, это отнюдь не иллюстрация к психоаналитической схеме. Сюжет не прямолинеен, а разветвлен и многозначен. В нем есть темные места, таинственные моменты, не всё поддается простым разгадкам и однозначным интерпретациям. Как и до?лжно настоящему искусству, коим этот фильм, несомненно, является. Сошлюсь заодно на великого культуролога опять-таки прошлого века Теодора Адорно с его «негативной диалектикой». Пусть не всегда и необязательно, но искусство может быть результатом самоотрицания.

Не только режиссер обнаруживает близкое знакомство с теорией сублимации, но и герой-хореограф, которого хорошо играет актер Венсан Кассель: для новой трактовки «Лебединого озера» ему важно выжать из балерины максимум – больше, чем та может. А сделать это можно не только бесконечными тренировками, но и вживанием в образ по системе Станиславского, которую в Америке зовут одним словом, но с большой буквы: Метод. Бедную Нину сажают на тотальный голод: ничего не есть, ни с кем не встречаться и никакого, понятно, секса. Отсюда дикое возбуждение молодой балерины, ее сексуальные видения и мастурбации – все эти сцены Натали Портман проводит естественно, чисто и страшно. Пришла пора расставаться с детством – и она выбрасывает всех своих плюшевых зверюшек в мусоропровод. Хореограф страстно целует и обнимает Нину, сексуально подзаводит эту неискушенную юницу, но не делает того, что она ждет, а выталкивает изголодавшуюся девушку на сцену, где она, возбужденная и разгоряченная, творит чудеса.

Возбуждение как вдохновение? Сублимация низкой жизненной прозы в высокое искусство?

Само название – оксюморон. Впервые я увидел его во французском замке Шенансо, который стоит прямо на воде, точнее на мосту, и вода омывает его со всех сторон, удваивая все его башни и башенки, а заодно и устои и арки моста. По этой зеркальной глади плавали белоснежные лебеди, а среди них, к превеликому моему удивлению, черный лебедь. Родом, оказывается, из Австралии, где встречается часто, а в Европе – редкость. Я сразу же вспомнил, что гондолы в Венеции называют «черными лебедями». Но это метафора, а здесь самый что ни на есть настоящий черный лебедь! Все равно что «Черный принц» – так назывался, помню, роман британской писательницы Айрис Мёрдок. Пусть противопоставление «черный – белый» – условность, но символика живуча: белый цвет – чистота и добро, а черный – порок и зло. Потому и сказано:: «Полюби нас черненькими, беленькими нас всяк полюбит». А теперь говорят: «белая и пушистая». Иные добавляют: «кошерная». Если фильм о балете, само собой – по «Лебединому озеру» Петра Ильича, но почему «Черный лебедь»? И почему музыка не Чайковского, а Клинта Манселла, хоть в ней и вплетена парочка хрестоматийных мелодий?

Как у человека более-менее эрудированного, у меня возник целый рой ассоциаций, когда я смотрел этот ужастик, триллер, хоррор, но без голливудского уклона. Не только хоррор-фильм, но и хореофильм (это уже лично мной изобретенный термин). Многозначный, полисемичный, бездонный какой-то, допускающий разные трактовки и раскручивающийся в воображении зрителя уже после того, как промелькнули последние титры и в зале зажегся свет. И такое вот постдействие – свойство большого искусства.

В какой-то мере, конечно, «Черный лебедь» – ремейк «Красных башмачков», прекрасного фильма конца 40-х годов, в главном герое которого хореографе-диктаторе Лермонтове, который безжалостно тиранит свою прима-балерину, легко угадывается его прообраз – Сергей Дягилев. Искусство требует жертв? Выходит, так.

Бедная Нина, героиня «Черного лебедя»! Ее тиранят все: хореограф, добивающийся от нее адекватного воплощения своей новой трактовки; ее мать, сама бывшая балерина, но неудачница, а теперь пытается взять реванш с помощью дочери; предшественница Нины в роли лебедя; соперница, претендующая на эту роль и делающая все возможное, чтобы выбить у Нины почву из-под ног. В ее роли – бывшая наша соотечественница с Украины Мила Кунис, возглавлявшая на время выхода фильма рейтинг самых сексуальных женщин планеты.

Что замечательно? Не только автор сценария и режиссер, не только хореограф или мать Нины или сама Нина знакомы с теорией сублимации, но и ее соперница ведет себя буквально по-Фрейду, уводя Нину из-под церберского надзора матери. Как искусно она действует, чего только не вытворяет, чтобы отнять у Нины роль: ночной клуб, алкоголь, наркотики, парни, по которым Нина физически истосковалась, а когда у той ничего не выходит, она вступает с Ниной в интимные отношения, высасывает все силы, доводит до оргазма. Получив такой мощный заряд половой энергии, Нина полностью опустошена, секс выел из нее всю ее творческую потенцию – хитроумная соперница бросает ее обессиленной, безжизненной, как труп, а сама выпархивает вместо нее на сцену в роли лебедя. Пусть временно. Наверное, дедушка Фрейд, посмотрев этот фильм, расплакался бы от умиления, что его идеи живы до сих пор. А может, кто знает, перевернулся бы в гробу, увидев, как далеко зашли его последователи: слишком много в этом фильме секса (нетрадиционного) и много символики.

Главный тиран Нины – она сама. Ведь даже ее соперница – что это: балетная реальность или игра ложного воображения Нины? К чему приводит борьба Нины с самой собой? Ведь это не балетная коллега соблазняет ее, а она сама – себя, изголодавшись по нормальным физическим, душевым и социальным отправлениям. Ее дилемма – реал или искусство? Чтобы победить, Нине нужно отказаться от мирской суеты, от всех земных радостей и страстей, от самой жизни. Именно по системе Станиславского, по диктаторскому, безжалостному требованию фильмового хореографа и по собственному желанию Нина перевоплощается в лебедя в самом буквальном смысле – ее тело покрывается гусиными пупырышками, из плеч прорезаются крылья, глаза становятся птичьими, пальцы на ногах прорастают когтями и срастаются, и Нина с болью и кровью разрывает птичью перепонку перед самым выбегом на сцену. Режиссер со своей главной актрисой дает изнанку прекрасного: там, на сцене, скользят белоснежные лебеди, а за сценой обуреваемы темными страстями их черные родичи. В фильме угадываема реминисценция известной культурологической схемы Ницше: взяв за основу двух древнегреческих богов, он поделил мир искусства на аполлоническое – рациональное, упорядоченное, гармоничное, и дионисическое – чувственное, вакхическое, опьяняющее. Только в фильме наоборот: режиссер со своей актрисой соединяют оба эти мира, демонстрируя их слитность и неразрывность. Что самое замечательное, Натали Портман удается слить разные образы, которые она танцует и играет, воедино.

Балерина становится лебедем, но лебеди не умеют танцевать – это человек, будь то Сен-Санс или Чайковский, уподобил их самому себе и заставил танцевать. Напомню: очеловечивание нечеловеческого мира зовется антропоморфизмом – без него у нас не было бы ни великих мифов, ни чарующих сказок, ни бессмертного искусства: в частности – «Лебединого озера», в котором женщина превращается в лебедя, а лебедь в женщину.

Кто теперь Нина? Танцорка с раздвоенной, а то и с расстроенной личностью? Белый лебедь с черными перьями? Жертва и палач в одном лице, точнее – в одном теле? Да, безумие, да, патология, может быть, шизофрения, но не является ли подобное отклонение от психологической нормы поведения адекватной реакцией человека на мир окрест и внутри нас? Не требует ли искусство от художника настоящих жертвоприношений? Искусство как мученичество? В конце фильма балерина лежит на смертном одре – это умирает ее белочернокрылая героиня или она сама умирает? Зал неистовствует и заходится в аплодисментах, но что это – триумф или трагедия? Сошлюсь на Пастернака, пусть эта его строфа зацитирована и стала идиомой:

О, знал бы я, что так бывает,

Когда пускался на дебют,

Что строчки с кровью – убивают,

Нахлынут горлом и убьют!

А я, глядя на экран и возбуждаясь чужим вдохновением, думал о том, что нет, не все еще в моей душе с возрастом умерло, коли я способен на такие сильные чувства и сопереживания. Конечно, и фильм попался классный.

Натали Портман – тонкачка и перфекционистка, лебединые взмахи ее рук завораживают абсолютно и говорят зрителю, быть может, даже больше, чем мимика лица. Не только ее героине, но и ей самой роль обошлась дорого – бесконечные, по много часов в день, тренировки (помогли балетные уроки в детстве), физическая дисциплина, суровая диета на моркови и орехах, о спиртном и речи нет, и в целом – монашеский образ жизни. Подавление всех желаний – от гастрономических до сексуальных. Вплоть до причинения себе намеренной боли. Чтобы перевоплотиться в свою безумную героиню, Натали Портман вела себя как она. По жизни у Нины сплошь негатив, и искусство – единственная отдушина, чтобы не прогнуться. Трагедия превращается в триумф. Триумф на сцене и трагедия в жизни.

К счастью, иначе у самой Натали Портман, великолепно перевоплотившейся на экране в бело-черного лебедя, но в жизни сумевшей развоплотиться обратно. В отличие от своей героини, у актрисы кое-что осталось все-таки невостребованным, про запас, и досталось балетному по киносюжету партнеру и хореографу всего фильма Бенджамену Мильпье, от которого она родила мальчика Алефа и только потом вышла замуж. Это уже за сюжетными рамками самого фильма.

Спелись – точнее, станцевались – на совместной работе? Или меня опять понесло, и я фантазирую? Не совсем. Один из журналистов советовал будущим родителям, как только у них появится ребенок, тут же показать его психиатру, учитывая безумную, шизофреническую, невыносимую атмосферу «Черного лебедя». Что и делает фильм таким значительным явлением искусства, к которому он принадлежит дважды – к киноискусству и к хореографии, как фильм о балете.

А коли так, в заключение несколько слов – точнее, абзацев – о собственно балете, пространный некролог которому появился одновременно с этим фильмом. В издательстве «Random House» вышел внушительный, в 650 страниц с иллюстрациями, фолиант Дженнифер Хоманс под названием «Ангелы Аполлона. История балета». Автор сама – бывшая балерина, а потом регулярный балетный критик статусного журнала «Нью Репаблик». Но почему к таким пессимистическим выводам она приходит? Может быть, потому что заворожена, загипнотизирована классической хореографией – «Русскими балетами» Дягилева, Нижинским и Стравинским, Большим и Американским балетными театрами, Баланчиным, Роббинсом, Энтони Тюдором, Майей Плисецкой, Галиной Улановой, Нуриевым, Барышниковым и, исходя из этих вершинных достижений, предъявляет высокий, немыслимый, «гамбургский счет» современному балету?

И да и нет.

Прошлое она тоже оценивает довольно критически. К примеру, находит черты деградации в пропагандистском советском балете, несмотря на великих балерин Галину Уланову (любимицу Сталина) и Майю Плисецкую (неистового и бессмертного лебедя). Ставит она под сомнение и некоторые достижения американских хореографов и, в частности, считает, что король Бродвея и автор таких шедевров, как «Уэстсайдская история» или «Скрипач на крыше» Джером Роббинс в классическом балете подобных высот не достиг, объясняя это частично его еврейскими комплексами (его настоящая фамилия Рабинович). Выше всех автор оценивает Баланчина, хотя, на мой сугубо зрительский взгляд, его балетам недостает новаторства, они слишком академичны. Я приверженец другой хореографии – Якобсона, Григоровича, Виноградова. А из здешних – Роберта Джоффри и его «Джоффри балле». Но дело не в моих вкусах. Когда умерли Джордж Баланчин (1983) и Фредерик Аштон (1988), в Америке был объявлен траур по балету. Но это было не впервые, когда балет хоронят. Он возник еще в ренессансные времена и все время, подобно Протею, менялся и обновлялся. Где тот балет, которому рукоплескали Людовик Четырнадцатый, Вольтер или Пушкин? Да, тот балет умер. Но потом были Мариус Петипа, Анна Павлова, наконец, великий Дягилев, который, не будучи сам ни танцором, ни балетмейстером, совершил настоящий революционный переворот в хореографии. А не так, что кого преждевременно хоронят, тот долго живет?

В этой написанной в жанре некролога книге незаслуженно опущены (или пропущены) такие признанные современные хореографы, как Алексей Ратманский или Кристофер Уилдон. По недосмотру? По невежеству? Вряд ли, автор – балетный спец и критик. Просто потому что их свершения не укладываются в прокрустово ложе авторской post mortem концепции. Я бы мог упомянуть еще несколько имен – того же Бориса Эйфмана, который регулярно привозит свои экспериментальные балеты в Нью-Йорк, или Слонимского – Шемякина с их музыкальными и сценографическими поисками, но не хочу показаться зацикленным, скособоченным на русских.

Мне кажется, что своеобразным ответом на эту книгу-похоронку и является «Черный лебедь», в котором показаны триумф и трагедия балета.

При высоких оценках фильма в американской прессе, некоторые воспринимают этот фильм как своего рода предостережение против балета, жалуются, что в нем показана только его темная, уродливая сторона, и обеспокоенные мамаши не знают, чего остерегаться и что теперь делать – забрать своих дочерей из балетных школ или не водить их на этот фильм (без сопровождения взрослых на него не пускают из-за сцен насилия, откровенного секса и бранной лексики). Вспоминают заодно об историческом бэкграунде и «Красных башмачков» и «Черного лебедя»: мужской шовинизм мирового балета, когда хореографы в подавляющем большинстве своем – мужчины. И множество других побочных соображений, которые я не привожу, потому что речь все-таки не о том. А вот о чем.

Балет умер. Да здравствует балет!

Прямое тому доказательство – фильм «Черный лебедь».