Il pornografico! Думы в Секретном кабинете

Принцип моих путешествий: ни одного пропащего дня! Тем более, на этот раз произошла техническая осечка, и мой сын улетел в Неаполь один, а я разбирался с паспортными делами, зато успел сходить на вернисаж Миши Шемякина. С Жекой мы уговорились встретиться у «Макдоналдса», но по пути из Capodichino, неаполитанского аэропорта, в отель Ginevra этих ресторанов быстрой еды на скорую руку – ну да, американских бистро – было несколько, я порывался выйти у каждой буквы М, и мы бы с сыном разминулись, пока я не увидел его из окна автобуса, машущего мне рукой. Отметившись в гостинице, мы тут же отправились в Археологический музей, где я бывал не однажды, но ни разу в «Секретном кабинете», который открылся сравнительно недавно: пикантная коллекция эротического искусства из Помпей и Геркуланума.

При входе в музей я свалял дурака. Узнав, что тем, кому за шестьдесят, полагается gratuito, бесплатный входной билет, я тут же вынул свой американский паспорт, который никто с меня не требовал, и получил от ворот поворот – оказывается, это гуманитарное правило распространяется только на граждан Европейского союза. Пришлось выложить свои кровные – имею в виду обмененные евро. Посчитав такое пренебрежение страной, натурализованным гражданином которой я являюсь уже полжизни, несправедливым и лично для меня обидным и прикинув, во что мне обойдется это дискриминационное исключение с учетом, что в число музеев входят и древние храмы, соборы и прочие достопримечательности, ради которых я и отправился в это путешествие, впредь паспорт не предъявлял, а если спрашивали откуда, называл одну из средиземноморских стран, слегка опасаясь, что со мной заговорят на языке этой страны – по-гречески, по-французски или по-испански. Пронесло – на этом я сэкономил долларов двести, наверное.

Один из грешков, совершенных мной за эти три недели, хотя по большому счету я вовсе не такой уж греховодник. Были и другие, но опять-таки не грехи, а прегрешения, не преступления, а проступки – есть разница, хоть на Востоке и говорят, что укравший верблюда и укравший иголку – одинаково вор. В крупных покражах я не замешан, а только так, по мелочам. Ну, к примеру, тайком прикарманивал с ежеутреннего завтрака в гостиницах, альберго и пансионах немного халявной еды, чтобы подкармливать уличных кошек и собак. Либо в дуомо в Чефалу подобрал чей-то забытый шикарный путеводитель по-немецки, а потом, добавив два евро, обменял его на такой же английский. Или, типа, мне запросто стырить с прилавка и отправить в рот пару-тройку халявных ягод или сластей в лавке, где я что-нибудь все равно покупаю. Впрочем, в большинстве и так дают тебе на пробу – и не только по мелочовке, а здоровенный кус сыра или колбасы либо виноградную кисть, а то и стакан хорошего вина. Однажды на обалденном mercato в Сиракузах, где есть всё и даже больше, я здорово нализался, дегустируя на дармовщину местные сицилийские вина, одно лучше другого, и хмель с меня сошел, только когда я бросился в Ионическое море и проплыл с полмили наверное.

Известно, что человеку свойственно признаваться в мелких прегрешениях и западло в куда более тяжких грехах. Иногда затаивая их от самого себя. Полуправда вместо правды, правда – хорошо, а счастье лучше, ложь во спасение. Ну, скажем, «Он меня поцеловал», хотя поцелуем дело не ограничилось. Ладно, чего гадать! Даже такой ревностный католик, как Честертон, считал, что, если вы не хотите нарушить 10 заповедей, значит, с вами творится что-то неладное. Да и кто их помнит все наизусть – ну-ка попробуйте с ходу перечислить! Касаемо меня, из этих десяти заповедей мне труднее всего давалась та, что касается прелюбодеяний. Если не на деле, то в мыслях, помыслах, мечтах, иногда на неконтролируемом уровне подсознанки. А судимы мы будем по делам или помыслам? Разные религиозные и этические системы дают на этот вопрос неоднозначные ответы, иногда противоположные. Проблема эта встала передо мной и в этом путешествии, но об этом впереди, а сейчас самое время вернуться в Неаполитанский археологический музей: судя по представленным там пикантным и непристойным картинам, фрескам, мозаикам и скульптурам, такой проблемы перед нашими античными предками не вставало. И хотя официальное название этой выставки «Секретный кабинет, или Запретная коллекция», музейные стражи указывают направление зычными голосами:

– Il pornografico! Il pornografico!

И народ туда валит валом – с открытием этой экспозиции посещаемость Неаполитанского археологического музея подскочила в разы. Я не собираюсь описывать его экспонаты, дабы не смущать читателей. А пока изложу несколько личных и не совсем банальных соображений на этот волнующий и провокативный сюжет.

Само собой, во многих городах, включая наш Нью-Йорк, есть музеи эротики и секса, где, кстати, искусства тоже невпроворот, ибо эрос – вечная тема не только литературы, но и скульптуры и живописи: бордельные сцены на древнегреческих вазах и фресках, храмовые барельефы и рукописные миниатюры в Древней Индии, фаллические образы в первобытных скульптурах, огромные статуи пенисов перед храмом Аполлона на Делосе. Конечно, подобные экспонаты можно увидеть и в «нормальных» музеях. Зачем далеко ходить – у нас в МЕТ висят весьма откровенные гравюры японского художника Утамаро, а при входе предупредительная надпись, что дети допускаются только в сопровождении взрослых. Или в Помпеях, куда я в этот раз из-за отсрочки путешествия не попал, а когда-то, помню, отстоял очередь, чтобы глянуть на знаменитую фреску с весами, на которых древние проказники взвешивали свои нехитрые мужские причиндалы – у кого корень жизни весомее? Фреска была закрыта ставней на замке, и сторож открывал ее, взимая по нескольку долларов с носу. Женщинам и детям вход воспрещен, что еще больше подогревало любопытство мужиков.

Что здесь самое поразительное? Фреска-то древняя, а ставня с замком – новые. Почему под запретом оказалось то, что два тысячелетия назад было вполне легально? Ни замков, ни ставней, ни сторожа-плутни в древних Помпеях не было. Зато возбуждающих картинок – навалом. После того как археологи в XVIII веке вскрыли из-под лавы Везувия Помпеи и соседний Геркуланум и обнаружили бордельные фрески, мозаики, скульптуры, талисманы, амулеты и прочие непристойные артефакты, возмущенная церковь сравнивала два эти несчастных древнеримских города с библейскими Содомом и Гоморрой, а те, как читатель помнит, были уничтожены Богом за грехи их жителей. В том смысле, что поделом Помпеям и Геркулануму! Даже такой широко мыслящий посетитель, как Стендаль, знаток и певец плотской любви, был потрясен тем, что римские матроны могли лицезреть на фресках сладострастные сцены во всех подробностях и детородные органы в момент эрекции, да еще крупным планом!

А что говорить о королях, папах и кардиналах – те буквально были скандализированы этим археологическим открытием. Фрески и мозаики были вырезаны со стен и с полов и вместе с прочими помпейскими и геркуланумскими фривольностями надежно припрятаны. Хотел сказать «помещены под замок», но точнее будет – под арест. Так возник «Секретный кабинет», в который пускали только избранных посетителей, да и тех по спецразрешению. Особым успехом эта коллекция пользовалась у русских аристократов. Зато великому немецкому историку Античности Иоганну Иоакиму Винкельману так и не удалось ни разу заглянуть в этот тайный музей.

Были, конечно, и в те времена, как бы сейчас сказали, продвинутые персоны – к примеру, самый знаменитый в мире рогоносец Уильям Гамильтон. Да, да – тот самый муж леди Гамильтон, которому она изменяла с адмиралом Нельсоном. Так вот, этот рогоносец был утонченным знатоком и коллекционером античной похабели и прочел даже научный доклад о самом непристойном греческом боге Приапе, которого иначе как с огромным эрегированным фаллом не изображали. Кстати, свою коллекцию фаллических образов античности лорд Гамильтон завещал Британскому музею, где она сейчас и находится. Еще один музей в музее.

Что касается «Секретного кабинета» в неаполитанском музее, то его судьба менялась в зависимости от политических ветров. Короли – будь то Франциск I или Витторио Эмануэле II – держали его под арестом, зато революционеры, типа Гарибальди, наоборот, постепенно рассекречивали «Секретный кабинет». Кстати, именно Гарибальди приказал снять фиговые листочки с античных статуй. Когда пришли открыть «Секретный кабинет», выяснилось, что один из трех ключей, на которые он был закрыт, потерян, и дверь пришлось взломать.

К крутой эротике в литературе привыкнуть легче. Непристойные русские частушки, пушкинское «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем» и тютчевский «Угрюмый тусклый огнь желанья», эротические сонеты Абрама Эфроса, «Лолита», «Тропик Рака», «Любовник леди Чаттерлей», романы Джона Апдайка и Филипа Рота – да мало ли! И все-таки слово абстрактно – даже у таких сексуальных революционеров, как авторы названных сочинений. Никакого сравнения с визуальными образами – с зажигательными, распаляющими, пьянящими экспонатами «Секретного музея».

Что пристойно и что не пристойно? Условность. Вот пикантная открытка из Италии «Piselli Italici», что можно перевести как «Итальянские пипирки». Все четыре достаточно знамениты в мире искусства и археологии. Фрагменты известных статуй – мы могли бы устроить викторину, кому какая принадлежит. Помпейская фаллическая статуэтка, «Амур и Психея» знаменитого Антонио Канова, Бахус, бог вина и распутства, голышом оседлавший винную бочку, и наконец – самый известный в мире член. Ну да, «Давид» Микеланджело – скульптурный шедевр эпохи Возрождения.

Само слово «порнография» сравнительно позднего происхождения – оно родилось именно в эпоху Возрождения. Во времена Сократа и Александра Македонского, Нерона и Овидия порнографии как таковой еще не было, и десятая муза, как называют теперь это искусство, существовала и мирно сосуществовала внутри и в контексте античной культуры, на равных правах с девятью другими сестричками. Однако в новые времена все эти непристойные сюжеты были вытеснены из европейской культуры. Порнография как таковая возникла в ренессансное время – в ответ на табу и запреты, которые христианство наложило на человеческую плоть и ее запросы. Гони природу в дверь – она влетит в окно. Порно – это субпродукт христианства, хоть и возникший по противоположности. Порнография – это ответ на вытеснение эротики из культуры. А теперь даже полагают, что порнографы – от ренессансного поэта Петро Аретино, чьи сочинения были зачислены в папский «Индекс запрещенных книг», и вплоть до Маркиза де Сада – это диссиденты, которые реабилитировали плоть, приблизили Французскую революцию и предвосхитили современный мир.

Есть порно и порно. Вот два параллельных американских журнала – Playboy и Penthouse. Я решительно предпочитаю первый второму. Playboy взывает к моему воображению, тогда как Penthouse подсовывает мне сексуальную жвачку, от которой меня подташнивает.

Центральный объект «Секретного кабинета» – скульптурное изображение соития мифического Пана с козой. Пан – тоже, как известно, не полностью человек, а получеловек-полукозел. Так что, сюжет этот к скотоложеству, или, как сейчас модно говорить, к зоофилии, можно отнести разве что условно. При всем натурализме изображения историки искусства находят эту прелестную скульптурную группу романтичной и иронической. А у меня на письменном столе стоит репродукция с древнегреческой вазы с весьма откровенным изображением человеческой сексуальной сцены.

Обычно в фривольных сюжетах на черно– и краснофигурных вазах секс дан в чистом виде, без каких-либо эмоциональных привнесений, редко, когда любовники обращены лицом друг к другу – вазописцы изображали спаривание, а не любовь. Либо – согласно нынешней терминологии: Венера без Эроса. Исключения крайне ре?дки, к ним относится моя парочка на краснофигурной вазе: любовники нежно глядят друг на друга, он ласкает ей грудь, она поглаживает его по загривку. Для меня эта сцена вровень с высшими любовными образами в искусстве – такими, как, скажем, «Еврейская невеста» Рембрандта.

Покинув музей, мы с Жекой зашли в тратторию, где нас обслуживал украинец: мы покалякали с ним о неаполитанской жизни, в которую он с русской женой вписались и обратно на родину ни за какие коврижки. Заодно он предупредил о подстерегающих нас в Неаполе опасностях: жульничество, воровство, обман на каждом шагу, надо держать ухо востро. В чем мы убедились в тот же вечер на собственном опыте, когда поехали на такси с выключенным счетчиком – шофер взял с нас вдвое больше, чем положено. Что делать, с этим надо смириться как с неизбежным злом, принять как должное. Как своего рода чаевые, пусть недобровольные и во много раз превышают 15 процентов! Или как поверх чаевых в итальянских ресторанах с вас взимают в обязательном порядке за coperto.

К слову, о русскоязычниках – не обязательно, русских – которых мы встречали во множестве. Такое ощущение, что это второй язык в Италии, не иначе! Ну, само собой, путеводители, гиды, книги, альбомы на русском среди главных мировых языков. Даже книга о вкусной и здоровой жизни – в здешнем варианте «Сокровища сицилийской кухни», которую я привез в подарок Лене Клепиковой, – один из. В Таормине я зашел в магазин, чтобы купить «International New York Times», которая выходит теперь взамен «International Herald Tribune», и ненароком скосил глаз на кириллицу: русская газета! Если бы одна! Забавы ради списал названия: «Аргументы недели», «Хорошее настроение», «Да, болит», «Кроссвордит плюс», «Секретные материалы», «La Nostra gazzetta – Наша газета» и проч.

По дороге из Катании куда не помню в автобус вбежала запыхавшаяся молодая женщина и плюхнулась рядом с Жекой (мы обычно садились отдельно, чтобы не мешать впечатлениям друг друга): «Еле успела!», и минут пятнадцать, наверное, они трепались по-английски, пока не выяснилось, что оба русские, а в Сицилии она потому, что выскочила замуж за сицилийца. «Ну, и как?» – поинтересовался я и вспомнил анекдот о сицилианке, которая в первую брачную убила мужа, а на суде, оправдываясь, заявила: «Кровь за кровь». Отсмеявшись, женщина сказала, что это стереотип, а на самом деле сицилийцы кроткие, как голуби: «Вот мужа взять…»

На упомянутом сиракузском базаре нас догнала женщина из Питера и затараторила об ухудшающейся в стране атмосфере, и она регулярно пишет письма Бараку Обаме, чтобы «открыть ему глаза» на Кремль, хотя думаю, что наш президент в курсе кремлевских дел благодаря тотальной подслушке всех и вся, не только же разговоры Ангелы Меркель вызывают у него любопытство. Под конец эта чересчур болтливая дама предложила нам на паях купить виллу над морем и превратить ее в международный отель. Еле отвязались.

Пару раз с нашей русской речью мы попадались впросак, сын даже стал меня останавливать, когда я говорил какие-нибудь двусмысленности по-русски: «Тише, они всё понимают». Один раз это произошло как раз тогда, когда я бросился в Ионическое – оно же Средиземное – море, чтобы остудить мою буйную голову от халявных винных паров. Хмель мне в оправдание – увидев на нашем укромном пляже миловидную женщину бальзаковского возраста с девочкой подростком лет семнадцати, я пошутил:

– Тебе – маму, мне – дочь.

– Тише, – сказал Жека и как в воду глядел.

Когда я плыл обратно, из-за скалы вынырнула мама и обратилась ко мне на чистом русском языке:

– Вы уверены в своем выборе?

– Вы русская?

– Ни в коем разе. Я – украинка, – сказала новая знакомая с гордостью. – Но уже много лет живу в Сиракузах.

Опускаю продолжение, как и множество других встреч с русскоязычниками, которых было под завязку. Только одну – напоследок.

Дело было в Агридженто, куда мы заехали ради Долины храмов. Чудом сохранившиеся древнегреческие храмовые и театральные сооружения – отдельный разговор. После долгих блужданий среди дорических колонн под яростным, неумолимым сицилийским солнцем мы разыскали наконец под вечер остерию – ресторан для своих, а не для туристов – с настоящей, аутентичной сицилийской кухней, с шумными говорливыми сицилийцами.

После тяжелого разрыва с женой мой сын обрел наконец свободу, и наш разговор потек по мужскому руслу, то есть о женщинах, с самыми что ни на есть интимными подробностями психологического и физиологического свойства. Мы так увлеклись, что не сразу заметили, что пожилая пара за соседним столом вовсе не сицилийцы и почему-то поедают шедевры сицилийской кухни в гробовом молчании. Я вышел на террасу, передо мной открылся чудный вид на подсвеченные ночью греческие храмы, я забыл обо всем на свете, а когда вернулся, за нашим столом никого не было, моего сына я обнаружил за соседним о чем-то оживленно болтавшим с той самой «молчаливой» парой, мешая английские фразы с русскими. На правах давнего знакомого он представил мне своих собеседников.

Оказались немцы, бежавшие тридцать лет назад из Восточной Германии в Западную. С разницей в пару лет. Совсем еще молодыми людьми, влюбленными друг в друга. Рискуя жизнью ради своей любви. Бежавший первым ждал и дождался второго. Испытание временем их любовь выдержала. По его словам. Она слушала его рассказ в тысячный раз, глядя на мужа с иронией. Или так мне показалось? С тех пор они неразлучны. Из меня дурной пересказчик чужих рассказов – с меня довольно моих собственных, реальных, домышленных, а то и вовсе вымышленных. Тем более, Райнхард Ибен сам написал автобиографический рассказ на этот сюжет, он переведен на другие языки, английский включая. Кому интересно, рассказ можно отыскать в Интернете: Reinhard Iben «Gasoline».

Судя по всему, в школе они были отличниками, хотя русской практики в последующей жизни у них было не так уж много. Потому они и перескакивали с русского на английский – и в обратном направлении. Их любовно-политическую историю я уже знал наизусть, а сейчас меня волновало совсем другое: как много Райнхард и Ева из Кельна поняли из нашего с Жекой бесстыжего разговора о женщинах. С тех пор я зарекся в этом путешествии говорить с сыном по-русски в присутствии незнакомых людей.