IV. Книжники Александровского рынка
IV. Книжники Александровского рынка
В заключение я должен сказать несколько слов о книжниках Александровского рынка.
Я уже упоминал, что после пожара Апраксина рынка, в 1862 году, апраксинцам для торговли отведен был временно Семеновский плац. Хотя на следующий год и начали вновь отстраивать Апраксин рынок, но сообразно новому плану в нем не могли уже поместиться все ютившиеся прежде тут торговцы, почему и решено было приискать место для нового рынка.
Между Большою Садовою[256], Фонтанкой, Вознесенским проспектом и Малковым переулком во время откупов находилась питейная контора. По уничтожении откупов вся эта местность оказывалась праздною, и вот тут-то и построили еще рынок, назвав его Новым Александровским, в отличие от Александровского рынка, находящегося близ Невского монастыря. В этот новый рынок, вместе с прочими торговцами, перебрались также и некоторые книжники.
Первыми пионерами из книжников в Новом Александровском рынке были — Иов Герасимов, Н. Г. Ваганов и Загряжский, но затем, в скором времени, здесь появились и торговцы с улиц — Алексей Гаврилов, прозванный Дубом, и Брандер. Эти первые торговцы все-таки были настоящие книжники — Загряжский, Ваганов и Герасимов торговали в Апраксином рынке, Дуб раньше торговал на Сенной площади и потом у Государственного банка, а Брандер, хотя был и неграмотный, но сначала долго вел небольшую торговлю у Юсупова сада, а затем имел ларь у церкви Вознесения.
Так как в первое время в Александровском рынке книжных лавок было немного, то торговля шла довольно бойко. Известно, что у букинистов главную роль в торговле занимает покупка, а в те годы — годы всевозможных реформ — очень многие сбывали свои старые библиотеки для того, чтобы вместо них обзавестись новыми целесообразными книгами. Кроме того, очень многие обедневшие помещики принуждены были изменять прежний образ жизни и поневоле расставались с своим достоянием и излишнее спускали на рынок, в том числе и книги.
В Александровском рынке в первое время покупок было множество: туда заходили и господа, оставляя свои адреса и приглашая за покупкой на дом, туда тащила и прислуга книги в узлах и корзинках, а также несли татары и тряпичники, покупавшие книги вместе с разным скарбом. Но, кроме случайных, держаных книг, туда поступала масса и новых из книжных складов, магазинов, типографий и от переплетчиков. И вот вследствие такого обилия покупок дела книжников шли довольно хорошо.
Для букиниста случайная покупка — то же, что для спортсмена приз; покупая книги в доме или с рук, ни один самый честнейший букинист не предложит за них настоящей цены, если сам продающий просит дешево или не знает их цену. Но это одна сторона наживы букинистов, и сторона, оправдываемая законом, и потому, стало быть, честная. Но есть и еще другая — именно покупка темного товара, а в прежнее время и такою покупкою не брезговал никто, и об этом свидетельствуют неоднократные судебные процессы. Только нужно заметить, что такие покупки, исключая двух уже умерших и одного и до сих пор здравствующего и продолжающего торговлю, немногим пошли в пользу.
Перехожу к описанию нескольких типов из тех книжников, которые раньше населяли Александровский рынок.
Об Иове Герасимове я уже упоминал, а теперь скажу о его ученике и затем приказчике, Григории Иванове Загряжском.
Загряжский, земляк Иова Герасимова, служил у последнего сначала мальчиком, потом приказчиком, а в сороковых годах имел уже собственную торговлю в Апраксином рынке. После пожара он так же, как и другие, перебрался на Семеновский плац, а когда отстроили Александровский рынок, перевел свою торговлю в него. Это был человек тяжелый, ни с кем не уживчивый и вместе с тем, если сказать правду, не совсем добросовестный.
Нелюдимость его была так велика, что он не только ни с кем из торговцев не сходился, но даже ни с кем не кланялся, да и смотрел на всех как-то исподлобья.
Загряжский, как настоящий старый букинист-апраксинец, торговал всевозможными книгами, русскими и иностранными, и в этом отношении надо отдать ему справедливость, знал хорошо их цену и достоинство, а также, как ученик Иова Герасимова, он понимал толк и в книгах церковнославянской печати, и этого товара после смерти оставил своим наследникам большое количество.
Но он был торговец старого апраксинского пошиба, а прежде, я помню, в Апраксином рынке существовали пословицы: не побожиться — не продать, не обмануть — не продать. Этих правил он и держался всю свою жизнь, а потому, если нужно было купить у него какую-нибудь книгу, то прежде следовало ее перелистовать от начала до конца; да и перелистывая, необходимо было тщательно просматривать, а то очень часто, для счета страниц, у него вкладывались листы из другой книги и так отдавались в переплет или брошюровку.
Торговцы знали хорошо такую манеру Загряжского, и когда им приходилось что-либо покупать в его лавках, то всегда проверяли и просматривали каждую книгу, как говорится, досконально; но посторонние покупатели очень нередко попадали впросак. Особенно таким образом подсортированный или, вернее, подделанный товар у него в большом количестве заготовляли на Вербную неделю, во время которой он ежегодно снимал три или четыре места у Гостиного двора, и на ярмарку в город Ладогу, куда он постоянно ездил к 8 июля.
Не могу наверное сказать, насколько было достаточно состояние Загряжского до пожара, но когда он торговал на Семеновском плацу, я хорошо помню, что его лавка была далеко не обильна товаром. Зато в Александровском рынке он очень скоро расторговался, а когда подросли у него сыновья, то он имел дом по линии Вознесенского проспекта и Садовой улицы и пять лавок. Кроме случайных покупок — в домах и у себя в лавках — он имел и постоянных поставщиков дешевого товара, который покупал не только книгами, но и в листах. Такой товар его сыновья и мальчики в свободное время брошюровали, сшивали и оклеивали в обложку.
У Загряжского было четыре сына, но сыновья его, исключая старшего, который в настоящее время имеет три лавки (одну в Александровском рынке, другую по Литейному и третью по Владимирскому проспектам), были горчайшие пьяницы; двое младших уже померли, а второй, размотав оставшуюся ему в наследство часть товара, бросил семейство и теперь нанимается к гробовщикам в факельщики.
Около того же времени, в Александровском рынке, открыл книжную торговлю Николай Гаврилович Ваганов (его отец был родным братом Семену Васильевичу Ваганову), но вследствие своей слабости не имел постоянной торговли, а носил свой товар в мешках, как и прочие букинисты-мешочники. Николай Гаврилович обучался книжному делу у своего дяди Семена Васильевича, у которого жил с мальчиков, а по смерти его открыл собственную небольшую торговлю. Он хотя был и не из бойких торговцев, но все-таки книжное дело знал довольно порядочно. Первое время — лет семь или восемь — он торговал очень недурно и вел себя хорошо. Он выписал из деревни младшего брата, приучил его также к книжному делу и имел уже три книжные лавочки. Когда же подрос у него брат, то он отделил его, дав ему одну из лучших лавок по Вознесенскому проспекту, а сам остался торговать в двух небольших лавках. Но затем Николай Гаврилович начал выпивать и вместе с тем сводить знакомство с разными духовными лицами, преимущественно с монахами, а также с начетчиками духовных книг; да и сам стал зачитываться духовными книгами.
Ваганов был человек женатый и имел уже троих или четверых детей, но, несмотря на это, он однажды, встав рано утром, вынул из своих карманов ключи от лавки, бумажник, в котором находился паспорт, разные торговые записки и семнадцать рублей, оставил все это на столе и сам скрылся неизвестно куда. Прошло два, три дня, неделя, все поиски за ним оказались тщетными: о нем не было никакой вести.
Жена, заявив полиции об его исчезновении, начала продолжать торговлю. Но так как дело вести порядком было некому, то, поторговав с полгода или немного более, она сдала сначала одну лавку, а потом и другую и уехала в деревню.
Где пребывал и по какому виду проживал Ваганов, неизвестно, но только на третий год после своего исчезновения он прислал из Сибири письмо, в котором извещал, что заарестован; а потом, через некоторое время, и самого его привезли на родину этапом. По возвращении на родину он месяца три или четыре проживал дома, находясь более в соседнем с его деревнею Улейменском монастыре, а потом опять приехал в Петербург.
Здесь нашлись для него благодетели из прежних товарищей, снабдили его товаром и помогли снять небольшую лавочку в том же Александровском рынке по Вознесенскому проспекту. Николай Гаврилович снова заторговал. Но это продолжалось недолго: не прошло и полгода, как опять пришла ему мысль бросить торговлю и уйти. Он опять в одно утро, оставив на квартире ключи от лавки, исчез бесследно.
С тех пор прошло уже более четырех лет: о нем нет никакого известия, а товар его и посейчас гниет у хозяина лавки, которую он снимал.
Алексей Гаврилов, прозванный Дубом, начал торговлю книгами с своим отцом, будучи еще мальчуганом. Отец его, «дедушка Гаврила Старый Дуб», как мы его звали в отличие от сына, был уроженец Костромской губернии и раньше занимался малярным мастерством. Оставаясь на зиму в Петербурге, он, за неимением работы по своему ремеслу, начал приторговывать мелкими духовными книжками и картинами, сначала вразноску, а потом с ручных санок, которые устанавливал постоянно на одном месте — по Садовой улице, у Спаса на Сенной, против часовни. Так как он вел себя довольно крепко — за что и прозван Дубом — и, вместе с тем, был до некоторой степени начетчиком и умел натолковать своим, по большей части малограмотным, покупателям, в чем заключается интерес предлагаемой им книги, то торговля его шла недурно. Когда же он начал немного стареться, то окончательно бросил свое мастерство, привез из деревни сына и стал заниматься торговлею зиму и лето. Кроме торговли народными книгами, они начали заводить торговлю также и прочими старыми и новыми книгами, которые они покупали на домах и с рук у посторонних лиц, отчего товар у них постоянно прибывал и улучшался. Зимою сани, а летом тележка всегда были переполнены книгами, и, кроме того, у них было много товару в кладовой.
Таким образом они благополучно и довольно прибыльно проторговали до 1866 года, а когда, по приказанию Ф. Ф. Трепова, запретили торговлю разносчикам с постоянных, приспособленных ими мест на главных улицах, тогда и Дуб с сыном переселились торговать на Екатерининский канал к Государственному банку. Тут они торговали сначала на решетке и с тележки, а затем сняли у пешеходного мостика пустовавший ларь. Но с ларя им не пришлось долго торговать, их место перекупили другие, и в 1867 году они сняли лавку в Александровском рынке на углу Садовой улицы и Вознесенского проспекта.
Вскоре после переселения в рынок Алексей Гаврилов женился и разделился с отцом: молодой Дуб остался торговать в лавке, а старый снял себе в Малковском проезде подвальное помещение для кладовой и тут торговал, разваливая свой товар на рогожке. Но Старый Дуб под конец обессилел и торговал уже плохо, а в начале восьмидесятых годов он кончил земное существование, не оставив после себя никаких средств. Молодой Дуб первое время вел дело довольно хорошо; он охотно покупал всякий товар и еще охотнее его сбывал, не дожидаясь больших барышей. Он хотя и знал ценность книгам, но не любил их выдерживать и очень часто купленный товар перепродавал другим книжникам. А если ему приходилось покупать книги с товарищами, то он всегда старался только о том, чтобы получить причитавшуюся ему часть барыша, а товар уступал другим. Несмотря на то, что Алексей Гаврилов торговал книгами почти с детства, он не имел к ним никакого пристрастия, смотрел на них только как на товар и во всю свою жизнь не прочел ни одной книги, не поинтересовался содержанием ни одного сочинения.
Но так как по Вознесенскому проспекту от Садовой улицы его лавка была первая и желающие продать книги прежде всего заходили к нему, то Алексею Гаврилову волей-неволей довольно скоро пришлось переложить ее и находящийся под ней подвал товаром, и, кроме того, он сколотил небольшой капиталец, так что, исключая других денег, одних выигрышных билетов внутренних займов у него было около 20 штук. Но верно уж место это такое, что чуть не каждый книжник тут спивается, так и Алексей Гаврилов стал выпивать сперва понемногу, а затем — больше и больше, и под конец лет семь или восемь сряду, по его словам, он не бывал ни одного дня трезвым. Но он был довольно крепок, редко упивался, да и притом же был очень скуп и всегда любил, чтобы его махорили, т. е. угощали. Некоторые торговцы знали такое пристрастие Дуба к даровому стаканчику и пользовались им. Бывало, угостят его на гривенник, а рубль или два выторгуют у него на товаре. Но все-таки, как ни был крепок Дуб, а водка подточила и его дубовое здоровье, и в конце восьмидесятых годов он от пьянства в одни сутки свалился и умер.
После смерти Алексея Гаврилова его жена с приказчиком продолжала торговлю, но и тот года через три умер, вследствие чего она, продержав еще несколько времени лавку, принуждена была продать ее теперешнему владельцу, слепому книгопродавцу Щетинкину.
При каких условиях начал книжную торговлю Брандер (его настоящее имя Александр Федоров, но почему-то все его называли Брандер), с достоверностью сказать не могу. Помню только, что в конце пятидесятых годов он раскладывался с книгами по решетке Юсупова сада, а в 1867 году открыл ларь у церкви Вознесения. Вследствие своей безграмотности он мало имел понятия в книгах, но так как был человек непьющий и аккуратный, то вел дело очень прибыльно и в начале семидесятых годов открыл довольно просторную и изобильную товаром книжную лавку в Александровском рынке по Садовой улице. Не имея сам достаточно опытности в книжном деле, Брандер взял себе сведущего приказчика и торговал очень недурно. Но его торговля продолжалась недолго, года через два он умер, а его лавку взял за себя бывший его приказчик Конин. Последний вначале вел дело очень толково, но затем, сдружившись с писателем Омулевским[257], Автократовым[258] и другими, начал манкировать торговлею, погуливать и пить и в конце концов, года через три, совсем проторговался и в последнее время перебивался уже как золоторотец.
Кроме этих старых торговцев в Александровском рынке начали открывать книжные лавочки и разные новички. Из них много было таких (да и теперь их немало), которые раньше были совсем непричастны к книжному делу и брались за него не из пристрастия к книгам, а их просто соблазняли барыши, которые получают книжники от своего товара. Но такие торговцы редко выдерживали книжную торговлю до конца: большинство их, поторговав несколько лет, переходили на другое дело или, не сумев справиться с такою сложною торговлею, совсем прогорали; а некоторые, посдержаннее и более сметливые, хотя и продолжали книжное дето, но перебирались торговать куда-нибудь в другое место.