Рина Зелёная. Из породы клоунесс

Рина Зелёная. Из породы клоунесс

Наверное, у многих так было: увидишь что-то на экране – город, улицу, парк – и они становятся необычными, навсегда связанными с фильмом.

Помню, после «Праздника святого Иоргена» армянская церковь в Ялте, стоящая высоко на горе, с длиннющей лестницей – белой, широкой, наверняка, мраморной – показалась мне чудом, в реальность которого нельзя было поверить. Будто церковь эта из другого, заэкранного мира. И когда бы ее не увидел, пусть прошел не один десяток лет, сразу всплывают воспоминания.

Такими необычными еще с детства стали для меня московские Чистые пруды и бульвар вокруг них. После «Подкидыша», конечно. Попадешь сюда и сразу вспомнишь летний день, людей, бегущих от внезапно хлынувшего дождя, репродуктор, обещающий ясную, безоблачную погоду. И кажется, что тут же за поворотом встретишь героиню фильма девочку Веронику и продавца воздушных шаров, и домработницу Аришу, сыгранную Риной Зеленой, которая в отличие от пластинок, которых упас было множество, может говорить не детским, а обычным голосом. И где-то здесь, на скамеечке, она будет тараторить с подружками, тараторить без умолку, не останавливаясь ни на секунду, бесконечно варьируя одно сообщение о том, что она «выходная не в выходной, а после выходного».

Дом, где жила Рина Зеленая, находится рядом с Чистыми прудами, в Харитоньевском переулке.

Рина Зеленая – советская актриса эстрады, театра и кино, мастер имитации детской речи

– Как вам было удобно сниматься в «Подкидыше», – сказал я Рине Васильевне. – Вышел из дому – и сразу на съемочной площадке!

– Изумительно! Я просто изнемогала от удобства! – заметила она. – Вышла из дома – еду на «Мосфильм», одеваюсь, гримируюсь, жду, пока все соберутся, трясусь на автобусе к родному переулку, а после съемок все тоже самое, но в обратном порядке. Удивительно удобно!

Дом в Харитоньевском и сегодня стоит – целехонек. И квартира Рины Васильевны на четвертом этаже не изменилась – новые хозяева охотно впустили меня поглядеть на знакомые комнаты.

Но устраивать мемориальный музей здесь не надо. То ли Рина Зеленая обожала менять жилье. («Больше всего в жизни я ненавижу ремонты!» – говорила она). То ли это получилось случайно, но в Москве – я точно это знаю – у нее чуть ли не ежегодно появлялись новые адреса. Жила она когда-то на Зацепе, той самой улице, что прославил Сергей Михалков («Потому что до Зацепы водит мама два прицепа…»), потом в огромном доме в переулке Немировича-Данченко – между Тверской и Большой Дмитровкой, далее в квартире над рестораном «Арагви» – очень уютное местечко, после Харитоньевского – на Ленинградском шоссе и, наконец, в многоэтажном чудище на Смоленском бульваре, возле Зубовской. Это сколько?

Но я больше всего запомнил ее жилище в Харитоньевском, потому что сам там впервые увидел Рину Васильевну «живьем», познакомился с ней. Это как первое свидание, что не вылетает из памяти.

Я учился на факультете журналистики МГУ. На производственную практику меня послали в «Комсомолку». И вот, когда редактор – им был Алексей Иванович Аджубей – бросил на летучке призыв делать оригинальные, непохожие на другие воскресные номера газеты, я робко предложил печатать хотя бы раз в месяц подборки рассказов известных людей о смешных случаях в их жизни.

В роли домработницы Ариши в фильме «Подкидыш»

– Неплохая идея! – сказал Алексей Иванович. – Вот ты сам ее и реализуй!

Одним из намеченных мною объектов веселых историй была Рина Зеленая. Тогда на экранах с успехом шла «Девушка без адреса», не очень смешная комедия. Ее назвали «лирической» – это сразу все объясняет и не заставляет авторов волноваться, почему зрители так мало смеются.

Но Рина Зеленая была очень смешной и, как всегда, сатирически точной. Ее дама из дома моделей, озабоченная созданием одежды для простой советской труженицы, дама с девичьей косой вокруг головы, косой, никогда не расплетаемой, навсегда оставленной как символ девичества и неизменности вкусов. Может быть, тогда я впервые понял, что персонажи Рины Зеленой могут врезаться в память даже если они ничего не говорят.

Рина Васильевна, выслушав по телефону мою просьбу, пригласила меня к себе и сразу сказала:

– Ничего смешного на съемках комедии не бывает. Только драматичное. И трагичное даже. И чем серьезнее на съемочной площадке – тем смешнее на экране.

Ее слова прервал симпатичный грузин. Он появился на пороге в белой рубашке с засученными рукавами, в фартуке и сказал:

– Молодого человека накормить надо, я думаю!

– Но мы работаем, – возразила Рина Васильевна.

– Какая работа на голодный желудок! Я жду вас!

– Вот так всегда беспрекословно, – сказала Рина Васильевна, когда симпатичный грузин удалился. – Это мой муж – Константин Тихонович Топуридзе. Обожает готовить. Дитя странного союза – сын грузинки и француза! Представляете, какие кулинарные гены! А я на кухне полная бездарность! Ноль! Он все умеет. Скажу вам откровенно: он главный советчик во всех моих делах. Во всех. А вообще он архитектор! И скульптор! Вы же фонтан «Золотой колос» на ВДНХ видели? И «Каменный цветок» и «Дружба народов» – тоже его работы. Великолепно сделано!

Елизавета Тимофеевна – член художественного совета экспериментального ателье в фильме «Девушка без адреса»

У меня язык присох к горлу: «Золотой колос» в нашей студенческой среде служил предметом постоянных издевок. Но Рина Васильевна ничего не заметила.

– А как он рисует! – продолжала она. – Посмотрите. Он очень талантлив. Нет, я тоже не лыком шита, не только играю, но и сочиняю, придумываю. Меня однажды даже ограбили – я собиралась подать на плагиаторов в суд. В народный! И немедленно, но пожалела. Себя. Приходя на концерт, я обычно говорила: «Люди, а-у!». И вдруг в «Карнавальной ночи» так завопил Филиппов. И все: от «а-у» пришлось отказаться! Не могла же я цитировать Филиппова!..

А Константин Тихонович, между прочим, занимается и мелкой пластикой, – неожиданно сказала она. – Вон, посмотрите там на полке!

Я подошел к шкафу, который был уставлен фигурками. Особенно мне запомнились две из них: обнаженная девушка, собирающаяся войти в речку, – одной ногой она пробует, не холодная ли вода, и юноша, лежащий на спине, заложив руку под голову. Обе фигурки такие чистые, как белый фарфор, из которого они были отлиты.

Тем временем Рина Васильевна порывшись в канцелярской папке, протянула мне тетрадь:

– Эти записи я вела в больнице, куда недавно меня угораздило попасть. Прочтите, может, вам что-то сгодится?!

Сгодилось! Рина Васильевна прекрасно написала о своем соседе по столовой – паровозном машинисте, влюбленном в свой паровоз, постоянно говорящем о нем как о живом человеке со своим характером, желаниями, чувствами.

В подборк она вскоре появилась в воскресном номере «Комсомолки», – очень добрый, чуть ироничный рассказ Рины Зеленой оказался, по-моему, одним из лучших. И читателям, судч по письмам, он понравился – тогда читатели очень любили писать в газеты.

К теме веселых рассказов мы не раз возвращались позже.

Рина Зеленая с мужем Константином Топуридзе

– Почему бы вам не написать о кино? – говорил я. – Ведь вы столько сыграли!

– Кино я обожаю, – ответила Рина Васильевна. – Но это любовь без взаимности, моя постоянная боль! После «Путевки в жизнь», где я снялась впервые – это ведь тридцатый год, вас тогда и на свете не было, – я думала: ну теперь я – кинозвезда, буду отбиваться от предложений, нарасхват буду! А наступил перерыв в десять лет! Мне ужасно не везло. И не везет постоянно. Режиссеры меня игнорируют. Ну, вот Никита Михалков – я его на руках качала! – встретил меня как-то на улице, бросился на колени:

– Богиня! Вы гениальны!

– Ну, так сними же эту богиню у себя – она абсолютно свободна! Кто тебе мешает? – сказала я ему.

– Непременно! В следующем же моем фильме будет роль специально для вас!

Лгун! Вы видели меня хоть в одном его фильме!

– Я всю жизнь ждала большую настоящую роль, – продолжала Рина Васильевна, – а режиссеры предлагали мне нечто микроскопическое. Аришу в «Подкидыше» я написала для себя сама, да и то, когда уже шли съемки и вдруг обнаружилось, что эпизоды никак не стыкуются. А то, что я сыграла у Александрова, только в лупу можно разглядеть! По-моему, ни моя секретарша в «Светлом пути», ни моя гримерша в «Весне» даже в титры не попали!..

«Талант должен удивлять» – сказал кто-то из великих.

Удивительность таланта Рины Зеленой я почувствовал, когда мы начали работать над ее диском «Творческий портрет». Программа будущей пластинки рождалась в долгих спорах и обсуждениях. Наконец, мы договорились начать на Всесоюзной студии грамзаписи слушать гору пленок, записанных в разное время.

Первая роль в кино Рины Зеленой – девушка из «малины» в фильме «Путевка в жизнь»

– Заходите за мной, – попросила Рина Васильевна, – а то я со своим бинокулярным зрением сяду мимо машины! У меня все ненормальное. Роли ненормально мизерные, играю я ненормально редко, и зрение у меня в бальзаковском возрасте третьей степени оказалось ненормальным: мне нужны очки, которые одновременно и увеличивают, и уменьшают! Ну, кому еще могло понадобиться такое?!

Аппаратную для прослушивания нам дали с часу дня, но Рина Васильевна просила приехать за ней пораньше.

– Стараюсь никогда не опаздывать – результат домашнего воспитания, – сказала она. – Хоть в наше время это стало анахронизмом: всегда прихожу, как дура, первая и жду!

В одиннадцать я уже был у нее, в доме на Ленинградском проспекте, неподалеку от бывшего ресторана «Яр».

– Специально выбирала квартиру по соседству с этим рассадником дореволюционной эстрады. Здесь даже пахнет чем-то родным, – сказала она, когда мы шли мимо сохранившегося до наших дней когда-то славившегося на всю Москву роскошного заведения.

До Пушкинской мы добрались на троллейбусе – поймать в столице такси в ту пору можно было только случайно.

Когда спускались по Гнездниковскому, Рина Васильевна спросила:

– Знаете, что это за дом?

– Да, это первый московский небоскреб, двенадцать этажей, кажется?

– Этот дом построил архитектор Нирнзее, – сказала Рина Васильевна. – Здесь в подвальчике располагалось первое кабаре России, самое известное – «Летучая мышь». Оно прославилось на всю страну – и представьте, без помощи телевидения, которое еще не успели изобрести. Балиев им руководил. Я у него начинала, но никогда не говорю об этом – все сразу решат, что мне уже тысяча лет!..

– Сколько у нас еще осталось времени? – вдруг спросила Рина Васильевна. – Почти час? Давайте зайдем сюда: я не помню, когда тут в последний раз была.

Дим Нирнзее – первый московский небоскреб, в подвал которого в 1915 году переехало кабаре «Летучая мышь»

«Учебный театр ГИТИСа», как значилось не табличке, оказался открытым.

Дежурная узнала Рину Зеленую, закивала, заулыбалась, разрешив нам пройти в зал.

– На экскурсию по местам боевой и эстрадной славы, – пояснила Рина Васильевна.

Я давно не был здесь, в Балиевской «Летучей мыши» и с любопытством разглядывал два миниатюрных яруса лож в рамках типичного «модерна» начала века, крохотный, в два ряда, балкон, сразу придающий подвальному помещению статус театра, и сцену, показавшуюся из-за мелкомасштабности всего вокруг необычайно широкой.

Рина Васильевна была явно возбуждена.

– Сначала я работала не здесь, а в кабаре «Не рыдай» – это на углу Каретного и Успенского переулков, – говорила она. – А здесь я халтурила. Между прочим, это слово тогда вовсе не носило оскорбительного смысла. Халтурить – значило подрабатывать на стороне и делать это на отлично. Бездарностей на халтуру не приглашали. У нас в «Не рыдае» программа начиналась в полночь, шла до четырех утра, а вечера оставались свободными, и все наши артисты подрабатывали, где только могли. Благо: кабаре было прорва – начался нэп.

Я выступала и у «Максима» на Дмитровке, и в «Люрсе» в Леонтьевском, и здесь, у Балиева. Близко все же – моталась из одного кабаре в другое, как угорелая. Играть очень хотелось, да и деньги, как известно, никогда лишними не бывают.

Потом Балиев уехал за границу. Это было, кажется, в конце двадцать первого года. Я очень его жалела – вы таких талантов не видели. Он мог выйти на сцену и час проговорить с публикой без всякого сочиненного текста и все со смеху корчились! Теперь такие артисты просто вымерли, как мамонты.

А здесь после Балиева открылся «Кривой Джимми», тоже кабаре, но уже пожиже – под руководством Алексея Алексеева. Вы знаете его: он конферансье и конферирует до сих пор, хотя ему уже перевалило за сто. Так я, представляете, работала и у него. А позже, на этой же сцене – это уже двадцать четвертый год – организовали Театр сатиры и я опять тут! «Дети подземелья» – это про меня! Полжизни прошло здесь!

Первые выступления на эстраде. 1920-е гг.

Рина Васильевна так разволновалась, что перешла на скороговорку:

– Я ведь тогда на эстраде чаще всего пела. Вера Инбер написала для меня романс, душещипательный, «Когда горит закат» – безумный успех имел, Юрий Милютин – «Шумит ночной Марсель», танго, – публика с ума сходила. Его я пела в мужском костюме апаша – так во Франции называли бандитов, наверняка не знаете, они всегда ходили в рубахах нараспашку. И потом…

Рина Васильевна остановилась и вопросительно взглянула:

– Как вы думаете, могу я подняться на сцену?

– Наверное, да, раз нас уже пустили.

– Здесь у меня был номер, ну просто прекрасный, чудо-номер. Сначала его мне не доверили, его исполняла другая актриса, крупная, с пышными формами, а потом дали мне. А я худенькая, как мизинчик, и все хотела сделать по-своему. Изображала я певицу интимного жанра и придумала: мне раздобыли надувной бюст – тогда в магазинах все было – бюст был огромный, ну просто необъятный, – я его надувала перед выходом на сцену, а потом выпускала из него воздух и прятала в карман – артисты вокруг очень смеялись. Я рассказала об этом Любочке, Любови Орловой, она тоже смеялась, а Григорий Васильевич вставил это в свой «Цирк». Он сделал Массальскому надувной сюртук – грудную клетку, из нее тоже выпускают воздух, но почему-то совсем не смешно…

Знаменитый эстрадный номер Рины Зеленой -«В кукольном магазине»

А я тогда, ну когда эту певицу с бюстом изображала, увлеклась трансформацией – это было очень модно. И сначала я выходила и пела частушки, и била чечетку, ее тогда никто этим ненормальным словом «степ» не называл. Я отбивала чечетку и пела:

Полюбила я китайца —

Целоваться он охоч.

Только это воспрещайца —

От Китая руки прочь!

Перед вами выступаю —

Дело немудреное.

Никто замуж не берет:

Говорят зеленая!

А потом быстро, пока аплодируют, надевала за кулисами свой бюст, опускала подколотую юбку и выплывала уже в образе певицы, – такой, что всю жизнь пела «Только раз бывает в жизни встреча». А тут репертком потребовал категорически, просто категорически – революционный репертуар и никаких «встреч». И я, вертя на шее золотую цепь, роскошную, с лорнетом, пела: «Долго в цепях нас держали!», а затем – «В царство свободы дорогу грудью, ах, грудью проложим себе!». Публика от смеху просто сползала с кресел… Штабелями.

– А знаете, – Рина Васильевна вдруг погрустнела, – этот номер был не только смешной, но и печальный. Печально, когда человек занимается не тем, что должен делать.

Я что-то похожее потом, значительно позже сыграла у Рязанова в фильме «Дайте жалобную книгу». Помните мою ресторанную певицу, которая всю жизнь поет «А мне всего семнадцать лет, любовь спешит ко мне на встречу» под звуки ножей и вилок?.. Тоже смешно и очень грустно…

Певица в ресторане «Одуванчик» в фильме «Дайте жалобную книгу»

Рина Васильевна спустилась в зал, села рядом и попросила шепотом:

– Помолчим…

– Догадываетесь, отчего мне вдруг стало так печально? – спросила она, когда мы вышли из «Летучей мыши». – Печально, когда все проходит. В «Сатире» мне места не нашлось. Сначала, когда ставились обозрения, я что-то играла, а перешли к полнометражным пьесам, и ролей для меня не оказалось. Я вдруг стала никому ненужной и все, что я делала, сегодня прочно забыто – и мои персонажи, и скетчи, и песни.

– «Шумит ночной Марсель», я знаю, – сказал я.

– Врете! Не можете вы его знать, ноты не издавались и на пластинках он не был никогда! Спойте сейчас же!

Я охотно пропел:

Шумит ночной Марсель,

В притоне «Трех бродяг».

Там курят женщины табак

И дым стоит густой…

– Не «густой», а «стеной», – поправила Зеленая.

– Я пою так, как слышал от мамы, – объяснил я.

– Ах, зачем же так грубо подчеркивать возраст дамы?! – Рина Васильевна кокетливо поправила несуществующую прическу. – Тем более, если ваша дама старается изо всех сил покорить вас молодостью и красотой!

Она засмеялась. И снова удивила меня сменой настроения. Ее глаза блестели, она загадочно улыбалась, а потом не выдержала и сказала:

– Сейчас в вашей кирхе я прочту вам кое-что. Новенькое. А потом уж мы возьмемся за старенькое.

Новеньким оказался авторский комментарий к будущей пластинке. Вернее, первые эскизы к нему. Написать комментарий я очень просил Рину Васильевну, убеждал ее, что он необходим, придаст цельность всему «Творческому портрету», станет своеобразным конферансом. Но она долго, упорно, всеми способами доказывала ненужность этого. И вдруг!

Ну, губы такие уже не носят…

Комментарий-конферанс мне показался превосходным. Рина Васильевна сразу нашла свой тон разговора со слушателями диска, простой и неформальный.

«Я думала, – начинала она, – что на этикетке пластинки все написано и всем все будет ясно, а мне сказали, что – нет.

Оказывается, я сама должна объяснить то, что нужно, а иначе никто ничего не поймет».

Ирония и юмор актрисы сквозили во всем ее рассказе о своей работе на эстраде и в кино.

«Потом уже я дошла до того, – писала Рина Васильевна, – что мне предложили играть роль черепахи. Я согласилась, потому что это была черепаха необыкновенная, поющая черепаха. И я там пою. А когда это передают по радио, то объявляют:

– Романс Тортилы. Исполняет Рина Зеленая! И я себя чувствую тенором в опере!».

Я рассмеялся, а Рина Васильевна, внимательно следившая за мной, спросила:

– Нет, правда смешно? А другим это будет интересно? Впоследствии она решилась на пластинке «Творческий портрет» опубликовать свои записные книжки. Она хотела прочитать их перед микрофоном.

– Только прошу вас, обязательно со зрителями, – попросила она. – Читать смешное в пустой студии – разновидность самоубийства.

И бывшую англиканскую кирху, где тогда находилась Всесоюзная студия грамзаписи фирмы «Мелодия» набились сотрудники, друзья, родственники, их знакомые. Они сидели на стульях, стояли в проходах и всюду понаставили микрофоны, ловившие реакцию слушателей. А она была такой, что Рина Васильевна, познакомившись с результатом, сказала:

– А кажется, действительно смешно. Или вам удалось собрать такую публику?

Вообще я не встречал актрисы, так сомневающейся во всем, что она делала. Работа над пластинкой в итоге затянулась почти на год!

Ах, была как Буратино

Я когда-то молода!..

Как-то Рина Васильевна позвонила мне:

– Когда завтра у вас аппаратная? В два? Катастрофа! Меня вызвали к двенадцати на совещание в министерство культуры. И отменять прослушивание я не хочу, и в министерстве быть должна! Что делать?

Не знаю, что предприняла Рина Васильевна, но из министерства на Неглинке – вышла через десять минут после начала совещания. Радостная и веселая:

– Я свободна! У нас есть время, пойдемте на студию пешком по бульварам. Я обожаю пешие прогулки, особенно когда есть на кого опереться, – сказала она с улыбкой.

– Вообще я могла бы быть неплохим гидом по ушедшей театральной Москве, водила бы студентов-актеров, или просто москвичей и гостей столицы. И уверяю вас, неплохо бы зарабатывала!

Мы дошли до Трубной, и тут она остановилась как вкопанная.

– Уверена, что вы этого здания не знаете. Здесь же был знаменитый на всю Москву ресторан Оливье! Роскошный, с огромным зеркальным залом, где шла кабаретная программа, с отдельными кабинетами. С лучшей кухней! Оливье – прославленный кулинар! У всех поваров мира одинаковые продукты, но у одного получается салат Оливье, а у другого – варево, которым того гляди и отравишься! Мы подошли к широкой входной двери

– А что сейчас здесь? Читайте, – попросила Рина Васильевна.

– Издательство «Высшая школа», – прочитал я вслух на стеклянной табличке.

– Издательство в ресторане – неплохо! – улыбнулась Зеленая. – Или лучше так: высшая школа в ресторане! Но мы обязательно должны зайти сюда: для меня это место историческое!

К Оливье я бегала из «He-рыдая» – у него тоже программа начиналась раньше нашей. Здесь я с Утесовым познакомилась – он тогда еще без джаза работал…

Мы вошли в зал, уставленный канцелярскими столами.

– Смотрите, все почти так, как шестьдесят лет назад. Зеркал было больше. И занавес у Ольвье был роскошный – темно– красный бархат с золотыми кистями и бахромой.

В 1864 г. московский купец Яков Пегов совместно с кулинаром Люсьеном Оливье открыли на Трубной площади французский ресторан «Эрмитаж»

Удивительно, что может сделать в нашей жизни случай!

Однажды я прибежала сюда – программа уже шла – на сцене играл известный гитарист. У него был прекрасный зарубежный псевдоним – Джон Данкер. И играл он па самом в ту пору модном и изысканном инструменте – гавайской гитаре. Он густо бриолииил волосы, деля их пополам строгим пробором и выглядел действительно иностранцем, хотя был Иваном Николаевичем Соколовым, и вообще «своим парнем». Конферансье обычно его объявляли:

– Выступает звезда гавайской гитары Джон Данкер! – А потом добавляли: – Ну, Ваня, давай, выдай что-нибудь публике!

Но в тот вечер чуть не разразилась катастрофа. Ваня играет на сцене, а администратор, такая дородная женщина в три обхвата, кинулась ко мне, едва я появилась за кулисами:

– Риночка, спасайте меня! Нашего пианиста нет – запил, наверное, скотина! Ваня кончает и у меня больше ни одного номера! Сделайте что-нибудь! Может, споете без рояля? Только не срывайте программу, умоляю!

И я вышла на сцену, еще не зная – зачем. Публика мне вежливо похлопала. А я стою и вдруг решилась показать то, что показывала только друзьям, да иногда актерам за кулисами.

– Я очень люблю слушать, как дети читают стихи, – сказала я. – Особенно, когда они делают сами, а не но просьбе взрослых.

И начала читать Чуковского «Одеяло убежало» – «Мойдодыр», потом из «Крокодила» кусочек: «Но тут распахнулися двери, в дверях появилися звери».

«Звери» были уже на «бис». Так меня приняли!

Звуковые страницы детского журнала «Колобок»

Вы же не знаете: раньше на эстраде никто «по-детски» стихов не читал. Я сама сначала не поняла, что наткнулась на новый жанр. Значительно позже его научно назвали «Взрослым о детях», а я еще лет пять-шесть не могла отважиться повторить экспромт у Оливье. А потом, позже все пошло-поехало. У меня появились подражатели, а Кукрыниксы удостоили меня карикатуры, которую почему-то назвали «дружеским шаржем». Там у меня нос, как у Буратино, но Саша Раскин прекрасно написал:

Не правда ли, забавная картина.

Давно уже заметил удивленно я —

Все наши дети говорят, как Рина

Васильевна Зеленая!

А потом уже появились пластинки, где я читаю стихи «детским голосом».

– У меня была одна такая – «Мой рисунок» С. Михалкова, – сказал я.

– Их были десятки! – восторженно заметила Рина Васильевна и опять внезапно погрустнела: – А разве это нормально, как у людей?! Бездетная, я всю жизнь читаю за детей стихи и рассказы, и никого лучше детей в мире не знаю. Не повезло мне, хотя мать из меня могла получиться. Я разговариваю с детьми часами, как со взрослыми. И мне кажется, они меня признают. А потом и это кончается. Как и все в жизни…

Мы шли по Петровскому бульвару. Молчали. Рина Васильевна не могла долго держать паузу. На Страстном она заговорила:

– А разве не удивительно, что у меня полжизни – случай?! Случайно встретила мужа. Константин Тихонович, как вы знаете, архитектор. От эстрады он очень был далек. Вот почему, опять же случайно, ближайший круг моих друзей далек от эстрадного.

Случайно появился мой псевдоним. Нет, фамилия у меня настоящая, родная, а вот имя. Меня звать Екатерина, ужасно длинно показалось художнику, когда он писал для «He-рыдая» афишу. Он и сделал из Екатерины – Рину Случайно! Всем эта Рина так пришлась по душе, что я и не думала от нее избавляться!

Однажды на одной из афиш ее длинное имя Екатерина Зеленая не уместилось и его сократили – написали Рина Зеленая. Это имя осталось с ней навсегда

Случайно попала в кино: Коля Экк, тогда начинающий режиссер, пришел в тот же «Не рыдай», услышал меня и, когда начал делать первый наш звуковой фильм «Путевку в жизнь», пригласил меня сниматься. Я же в «Путевке» только одно и делаю, что пою частушки, блатные, правда. В притоне Жигана. Жаль, на нашу пластинку нельзя взять – воровской жаргон, блатняга – не разрешат, и не думайте! А как я пела! Вокалистка! Большой театр!

Юбку новую порвали

И подбили правый глаз.

Не ругай меня, мамаша.

Это было в первый раз!

– пропела Рина Васильевна с удовольствием.

Наша работа над пластинкой «Творческий портрет» продолжалась. И я понял, почему она становится бесконечной. Мне довелось составлять не одну и не две программы долгоиграющих дисков, но никогда не приходилось ни над одним корпеть так долго, как с Риной Васильевной, ибо она не могла сделать окончательного выбора. То, с чем она сегодня соглашалась, завтра ей уже казалось пустой безделушкой, не стоящей внимания.

– Творческий портрет, а я верещу, как ненормальная, «Я карандаш с бумагой взял, нарисовал дорогу!» Что, ничего более интересного у меня не было? Надо же показать, что я актриса, которая стала известной, что-то умела. А то все будут поражены, как это она достигла известности, не «сунула» ли кому-то вовремя для этого?..

Иной раз мы ходили на студию, как на работу – ежедневно, в десять утра.

– Не рано ли для вас? – остерегался я.

– Ну что вы! – удивлялась она. – Только лентяи и лежебоки начинают день, когда все люди садятся за второй завтрак! И при этом еще ссылаются на чрезмерный расход творческой энергии! Раннее утро – самое плодотворное время для человека, и для артиста, если он относится к отряду приматов, тоже!

Рина Зеленая очень любила озвучивать детские мультфильмы

Отправляясь на студию грамзаписи, Рина Васильевна успевала до этого сделать еще массу дел: сходить в магазин, на рынок, встретиться с кем-то для нее очень важным. Помню, однажды она попросила зайти за ней в гостиницу «Москва».

– Назначаю вам свидание в вестибюле этого чудища архитектуры, – сказала она. – Я просто истосковалась по нереализованным обязанностям гида!

И с места в карьер, едва я появился, начала рассказ об уникальной истории с проектом «Москвы», когда кто-то по ошибке подсунул Сталину на подпись два различным эскиза фасада, и он оба утвердил.

– Чтобы не вызвать гнев «лучшего друга советских архитекторов», – говорила Рина Васильевна, когда мы вышли на Манежную площадь, – руководство Моспроекта решило совместить оба эскиза и у гостиницы появились два совершенно различных крыла! И самое удивительное, этого никто не заметил и тогда, когда «Москву» торжественно открыли и украсили ею к радости алкоголиков новый сорт водки, ни тем более сегодня!.

Мы пошли на Студию по улице Горького, которой еще не успели вернуть прежнее название, мимо «Националя», мимо театра Ермоловой.

– Посмотрите налево, – продолжала Зеленая роль гида. – Когда разогнали мейерхольдовскую труппу, которая работала здесь, год здание пустовало, а потом в нем вдруг решили открыть новый театр эстрады и миниатюр, – сказала она. – Нет, нет, заходить туда не будем – незачем. В этом новом театре я тоже играла. Если бы я вела экскурсию «Ушедшая театральная Москва», то обязательно бы объясняла:

– Это бывший театр, который работал на месте бывшего, занявшего место другого бывшего…

В театре эстрады я играла скетч с Райкиным – его тогда еще никто не знал. Он приходил ко мне в буфет и просил пирожное.

– Выбирайте, – бросала я на тарелку одно.

Он брал его и стучал им о буфетную стойку – продукт был «второй свежести».

Рина Зеленая коллекционировала фарфоровые статуэтки. 1930-е гг.

– Из чего оно сделано?

– Из Наполеона, – не терялась я.

Между прочим, именно в этом бывшем Театре эстрады я впервые сыграла Лазуринду Лазуревскую. Вы ее видели, конечно, – я ее играю сто лет. Текст для этой дамы, что всегда в курсе всех событий и обо всем умеет судить, сначала написал Владимир Поляков, а потом я его сама дописывала – не могла же Лазуринда отстать от современности!

Л как современность расправляется с нами-стариками, не мне вам говорить! Я же видела: миниатюра, что вызывала совсем недавно, лет десять-двадцать назад, гомерический хохот, сейчас не могла выжать из вас и улыбки! Юмор очень изменился. Сегодня искажениями иностранных слов никого не насмешишь. Пожалуй, абсурдность, парадоксальная недосказанность только и продолжают смешить. Поэтому от поляковского текста я и оставила две реплики. Конферансье спрашивает мою Лазуринду:

– Я не понимаю, кого вы ищете, кто вас сюда позвал? Он что, поэт, художник?

– Ну что вы! – отвечаю я. – Он абсолютно трезвый!

* * *

Через месяц Рина Васильевна позвонила мне:

– Мы совершенно правильно сделали, что включили в программу и монолог Лазуринды, и главу из «Вина из одуванчиков» Бредбери: только на контрастах сегодня и можно выехать. Но тут наклевывается еще кое-что интересное.

– Рина Васильевна, побойтесь Бога, – взмолился я.– Пластинка не резиновая!

– Вы что, разлюбили кино? – спросила она. – Я приглашаю вас на премьеру моей миссис Хадсон!

– Как? «Шерлок Холмс» уже готов? Так быстро?

– Не зря же я столько моталась в Ленинград! – в голосе Зеленой прозвучала гордость. – Так вы идете со мной или нет?..

Неподражаемая миссис Хадсон в исполнении Рины Зеленой

В тот вечер лета 1979 года зрители заполнили Дом кинематографистов до отказа. И премьера новой работы Игоря Масленникова прошла «на ура».

Рину Васильевну поздравляли, поздравляли… Улыбаясь, она кланялась, кланялась…

– У меня голова сейчас отвалится от поклонов, – говорила она мне шепотом. – Но на этой картине нам с вами не разжиться! Жаль, что она называется «Шерлок Холмс и доктор Ватсон». Вот если бы – «Шерлок Холмс и миссис Хадсон» – вот тогда мы разгулялись: нашелся бы хоть бы один эпизод для пластинки!

– Рина Васильевна, программа уже смонтирована! – сказал я строго.

– Ничего, мы бы ее не ремонтировали! Нет таких крепостей, которых мы бы не брали! – засмеялась она.

И потом уже серьезно:

– Видите, опять у меня роль микроскопическая. Большего я видно уже не дождусь.

Я не мог спорить. Она была права.

Рина Зелёная – актриса из редкой породы клоунесс, которые могут смеяться и грустить, веселиться и плакать одновременно, у которых за самыми смешными словами и эпизодами кроется где-то там, в глубине что-то очень серьезное, неизбывное и не всегда различаемое. Из той породы, из которой принадлежат Янина Жеймо, Джульетта Мазина… Может быть, главной своей роли в кино она не сыграла. Такой, какой я видел ее в жизни – мгновенно меняющуюся, умную, обаятельную – экран ее не показал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.