«Зеленая кукуруза»
«Зеленая кукуруза»
Ну вот. Вещь почти закончена. То есть сейчас она монтируется. А поскольку я на Восточном побережье, а они на Западе, то мало чем могу повлиять на этот процесс.
Снова Фенвик.
Лежа в постели, наблюдаю, как восходит солнце — в промежутке между двумя маяками. Над болотистой, заросшей травой низиной. Кружат птицы. Семейство белых цапель. Пролетают с клекотом дикие гуси. Промелькнул альбатрос. Солнце постепенно все ниже встает по утрам — зима. Я еще ни разу не наблюдала в этом году, как оно совершает свой дневной путь, потому что находилась в Лондоне, где работала, не жалея сил. Солнце уже скатилось к югу от внутреннего маяка. Время бежит. Да. Не упускай его.
Да, так вот, я вернулась. Они посмотрели все фотографии. Они — это братья, сестры. Дик знает пьесу «Зеленая кукуруза». Для остальных это — китайская грамота. Но не подают вида. На фотографиях я в костюмах 1890 года. Чрезмерно полновата вроде бы. И старше той, какой я себя знаю. Ничего удивительного, ведь я съела шесть початков кукурузы, которые мы наломали на ферме Виджиано, когда приехали с 95-го шоссе.
Миссис Виджиано сказала:
— Это вам не что-нибудь, а кукуруза.
Тор, мой племянник, — великий любитель шоколадного мороженого — тоже съел шесть початков. И громадный кусок пирога с цукини. Прием был радушный. Дик приготовил громадный окорок и большущее блюдо с макаронами и сыром. И еще — миску очищенной моркови, нарезанные ломтиками помидоры, хрустящий длинный огурец, листья салата и свежую петрушку. Берите, чего душа желает.
Я делаю французский соус. Дик — свой собственный майонез и чеснок.
Когда приступили к десерту, появились Мэрион и Эл (сестра и ее муж) со своим внуком Джейсоном. Их приглашали на обед? Приглашали? Тогда надо было дождаться их! Как бы там ни было, еды предостаточно, и они, взяв стулья, сели за стол. Что же, теперь все в сборе.
Моя семья. Дик и сын его Тор. Боб и его жена Сью. Мэрион и ее муж Эл. Пег и ее муж Том. Полный комплект. Мы вели разговор обо мне и показывали фотографии.
— О, Кэтти, ты прекрасно выглядишь.
— Что это? О, мальчик? Что за мальчик? О! Ну да!
— Девочка? Что у нее за роль?
Они старались, но очень трудно ходить по неведомой тебе территории. И скоро мы начали беседовать уже не обо мне и Уэльсе, а о…
— Слушай, давай я расскажу, что случилось сразу после твоего отъезда.
Тем не менее они были рады видеть меня. А я рада видеть их. И еще я плавала и обожглась о медузу. Я — дома.
— Смотри — разбитое оконное стекло. Что же до сих пор никто его не вставил? Какая досада! А куда делся стопор, который был закреплен на полу? Дверь бьется об угол стола. Ладно, я схожу в скобяную лавку, куплю новое стекло и стопор и укреплю его.
В скобяной лавке:
— Привет, Кэти. Вернулась?
— Да. Мне оконное стекло тридцать на двадцать. Чудесно…
— Нет… Эта шпаклевка лучше… Работа серьезная, Кэти. Будь поосторожней, когда будешь вынимать стекло. Оно очень хрупкое.
Все оказалось правдой. Работа тонкая — заняла у меня три часа. Кто сказал, что плотникам переплачивают? А как быть с дверью, которая не закрывается?
О, ведь я начала рассказывать о фильме «Зеленая кукуруза». Веселая была пора. Поначалу я вела дневник. Потом все пошло так ужасно, что у меня просто не хватало духу записывать происходящее.
О предложении участвовать в экранизации пьесы Эмлина Уильямса я узнала от Джорджа Кьюкора.
Телефон: дзинь-дзинь.
— Кейт, это Джорджи. Алан Шейн — глава «Уорнер ТВ» — лелеет мечту экранизировать с твоим участием «Зеленую кукурузу».
— О, Джорджи! Да, я читала. Но, дорогой мой, ее ставили сотню раз. А как быть со всеми теми незаконнорожденными детьми? О нет. Пожалуй, нет… Да, конечно, я прочту еще раз, но… Ты ведь знаешь, что по ней собирались ставить мюзикл. Заменили горняков на безработных негров. Глупо… Ладно, я хочу сказать, вышел полный прокол… Да, конечно, я прочту еще раз… Да, Джордж. Я знаю, ты сделал из меня то, чем я сейчас являюсь… Нет, не забуду. Ты не позволишь мне…
Достала пьесу. Прочла.
— Привет, Джордж! Я прочла. Замечательно. В ней огромный заряд энергии и надежды… Да. В ней есть нечто такое, что заставляет идти вперед, а не пятиться назад. Она о человеке, который направляет в будущее колеса собственной жизни, а не думает постоянно: вот я делаю ошибку за ошибкой; у меня было несчастное детство, я ничего не умею — только ныть. Постоянная радость от познавания жизни и затем — применение на практике нового знания. Продвижение вперед. Открывание двери под названием «ЖИЗНЬ». Познание ее неисчерпаемых возможностей — для тех, кто способен по-настоящему трудиться… Да, Джордж… Да, да, я согласна. Чудесная пьеса. И веселая. Вот уж я насмеялась. Но и наплакалась вволю… О, конечно… Чудесная роль. Создана для меня. Такая удача. Живая, не полудохлик… И другая — для настоящего парня. И та девчонка. С характером и такая забавная. Все роли отличные, правда?.. Нет… Калифорния не годится. Снимать нужно в Уэльсе… О да, я согласна. А второй парень? Правильно. Обязательно должен быть валлиец. Натура валлийская… Нет. Подделывать нельзя. Как в «Африканской королеве», которую снимали в Африке. Когда обращаешься к первоисточнику, открываешь нечто такое, чего совсем не ожидаешь. Нечто такое, что заранее просто невозможно себе вообразить. Воздух, холмы, свет, туман, мягкая вода. А язык! Такой необычный. Трудно воспринимаемый на слух. Произношение — повышение и понижение интонаций. Удвоенное «л». Язык — к нёбу, задержать там. Теперь произнести «л». А удвоенное «д»? Произносится как «th». Невозможно сымитировать — нужно действительно там родиться. А люди? Глаза широко поставлены. Крепкие. Сильные. Немногословные. Независимые. И чувство юмора. Что касается шахтеров, то они действительно особая порода. Это от постоянной опасности для их жизни? Именно поэтому они такие простые и прямые?
Решение было принято. Мы с Кьюкором отправились в Лондон, чтобы подобрать состав и поискать места для натурных съемок в Уэльсе.
Первая настоящая трудность состояла в том, чтобы найти исполнителя роли Моргана Эванса. Без этого просто-напросто не имело смысла браться за картину. Это самая характерная роль. Темный, безграмотный парень восемнадцати лет, работающий в шахте, превращается — по сценарию — в молодого человека, сумевшего поступить в Оксфорд, в Тринити-колледж.
Поэтому нам нужен был классный парень — умный, энергичный и, разумеется, способный вызвать неподдельный интерес у публики. С огнем и теплотой во взгляде.
Нам прислали списки претендентов — хорошо известные актеры. Без особого труда можно было сказать сразу — «да» или «нет». Но необходимо было просмотреть и неизвестных. Ассистенты, отвечающие за подбор актеров, обязаны связываться со всеми агентствами, просмотреть школы, колледжи, маленькие театры, театры с постоянной труппой. А их — легион. Кроме того, обязаны знать актеров, только что появившихся в городе.
И вот — список молодых актеров, из которого нужно было попытаться выбрать одного на роль Моргана Эванса. Первым в списке значился Иэн Сейнор. Валлиец. В Лондоне — три недели. За плечами — опыт работы в одном из валлийских театров. Играет роли на валлийском и английском языках. Самые разные.
Первый день. Появился Иэн Сейнор. И мы все онемели: у него был именно «тот» взгляд. Рост — за метр восемьдесят. Темные каштановые волосы. Глаза широко поставлены и изумительного зеленоватого цвета. Хороший голос. Молодой человек, мечта о котором стала явью. Он прочел нам роль. Чудо расчудесное — похоже, он действительно способен сыграть. Первый, кто пришел на просмотр. Это была слишком большая удача, чтобы быть правдой.
Конечно, мы не могли сразу оставить роль за ним. Это было уж чересчур. Мы продолжали искать. Проверили еще трех юношей — Иэн был вне конкуренции. Мне думается, что Джордж Кьюкор сделал на него ставку в первый же день. Он все говорил:
— Это то, что нужно. К чему просматривать дальше?
Меня же всегда тянуло узнать, что там, за углом? Таким образом, Иэна держали в неведении восемь недель. Потом устроили ему проверку еще раз. Наконец ему сказали, что он утвержден на роль.
Нашли и актрису на роль девочки. Вернее сказать, она сама нашлась, то есть сама пришла. Тойа Уилкокс. Рост — ниже среднего. Тонкая талия. Большая грудь. Кожа — как внутри раковины. Глаза…
О, я ничего не сказала о зубах этого юноши? Это — ЗУБЫ. Ему следовало бы вынуть их все и продать арабам. Роскошные. Да, так вот, глаза Тойи тоже были широко поставлены. И светились мыслями — плутовскими, греховными. Глаза, которые так много обещали. К тому же такие веселые. Любит жизнь и… Она прочла роль на пару со мной. Джордж и я плакали.
Надо вам сказать, что, когда я возвращалась из дома Джорджа пешком к себе, мне пришла на ум мысль.
Кстати, Джордж жил на Итон-сквер, № 95. Снимал квартиру. Гостиная нормальная — не большая, не маленькая. Мебель с неопрятной обивкой. Два окна с видом на площадь. Две спальные комнаты. Одна — с ванной, совсем крохотная. Туалет, раковина — маленькая. В спальне, которая побольше, — два окна. Внушительный стенной шкаф. Здание ремонтировалось — хаос: ковров нет, краска со стен соскоблена, постоянный шум. Лифт почти всегда занят — перевозит рабочих и их материалы. И все это — за три сотни фунтов в неделю, то бишь шестьсот долларов. Цены в Лондоне — полный мрак.
Я тоже жила на Итон-сквер — вниз по улице от квартиры Джорджа. В доме Бобби Хелпмана. Огромный, просто очаровательный сад — повезло. Я прожила там, пока мы вели съемки. Никаких тебе дорожных знаков. Никаких запретных зон. Хочешь — гуляй, хочешь — катайся на велосипеде.
Так вот, когда я возвращалась пешком от Джорджа к себе, в голову мне пришла мысль: как быть с теми двумя молодыми людьми, которых мы только что просмотрели? Они очень симпатичны. Кто будет глядеть на тебя, Кэти?
О, ты будешь великолепна, Кейт. Эта роль прямо-таки для тебя.
Я не могла об этом не думать… Интересно, что говорили Джеку Бэрримору, когда он решил сняться в «Билле о разводе»? О Джейн Коул, когда она снималась в «Искусстве и миссис Боттл» — с теми молоденькими девушками-актрисами, мечтающими о славе? Юными, красивыми, энергичными.
Разве теперь не твоя очередь, Кэти? Черт возьми, кому это интересно? Замечательная пьеса? Да. Вот о чем тебе надо думать. Но ты все-таки думаешь об этом, Кэти? Верно? Что ж, я не идиотка…
Но ведь это жизнь, правда? Ты рвешься вперед и добиваешься успеха. Ты все еще рвешься вперед, но кто-то обходит тебя. Потом кто-то обходит его или ее, тебя обогнавших. Законы времени.
Остальные роли распределяли позже. На роль мисс Ронберри мы хотели взять Анну Мэсси. Она согласилась. На роль миссис Уотти планировалась Патриция Хейес. Мистера Джоунса должен был сыграть Артро Моррис, валлиец. Наконец, свободен был Билл Фрейзер — он мог сыграть сквайра. Все, слава Богу, согласились участвовать. Вот и все относительно состава актеров.
В действительности же он складывался постепенно — в течение нескольких недель начиная со дня нашего приезда. Кармен Диллон, приглашавшая актеров на фильм «Любовь среди руин», находилась в Уэльсе в поисках натуры. Это была женщина с удивительно безошибочным вкусом. Энциклопедические знания и богатое воображение. Уникальная женщина. Между прочим, всегда готовая к познанию нового. Джордж всегда привлекал Кармен, если было возможно.
До своего отъезда из Соединенных Штатов мы переговорили со всеми ключевыми фигурами — оператором, звукорежиссером, костюмером. И с теми, кого могло бы заинтересовать участие в работе над картиной. И все — старинные друзья Джорджа и мои, с которыми мы работали раньше. Все шло как нельзя удачно, мы были счастливы.
В день своего приезда в Лондон я знала, что перво-на-перво необходимо раздобыть костюмы. События пьесы происходили в 1890 году. Художник по костюмам у нас был блестящий. И веселый вдобавок. Он встретил меня с роскошным букетом цветов. Мимоходом заметил, что на уик-энд уезжает из дому, поэтому с ним нельзя будет связаться по телефону. Я позвонила ему в понедельник.
— Привет. Цветы были красивые. Ты — душка. И я так рада, что ты с нами… Что я? Не получила ли твоего письма? Нет. Письма нет. О чем оно? Ты не… Что?.. Ты не участвуешь в картине? Принял другое предложение? Что ты имеешь в виду — что, черт возьми, ты имеешь в виду?.. Ты не предполагал, что мы начнем так скоро? Но почему? Почему ты не позвонил? Если у тебя появилось более выгодное предложение, почему ты не мог просто позвонить и сказать: «Кейт, у меня более выгодное предложение»? Боже мой! Просто кормить нас обещаниями, и теперь, когда мы готовы… Тебя надо проучить. У тебя было несколько месяцев… У меня просто в голове не укладывается.
Да-да, ясно. Не подумал о телефоне… Ты не знаешь, что сказать? Это Я не знаю, что сказать. Итак, мне нечего тебе сказать, да? И тебе нечего сказать. Какой ты…
Но ведь мы друзья. Ты не можешь так запросто подвести друга. У меня это не укладывается в голове. Ведь так легко было позвонить и сказать: «Послушай, Кейт, я получил чудесное предложение и намерен его принять. Ты не возражаешь? Можно заработать столько-то и столько-то. Они платежеспособны. Я проверил. Такой-то мог бы заменить меня…»
Ну конечно, я была бы чрезвычайно огорчена. Но я бы сказала ДА. Мне пришлось бы согласиться. Вот что значит дружба. Но безо всяких причин так подвести нас… В последнюю минуту. Тебя просто надо проучить… Я в шоке — просто в шоке. Нельзя вести себя таким образом…
Но люди ведут себя так. И он поступил так же. Мы остались без костюмера. И никого, кто мог бы его заменить.
Нил Хартли, наш продюсер, с большим опытом работы в Англии, взялся подыскать кого-нибудь еще. Он позвонил Дэвиду Уокеру, который работал у него и Тони Ричардсона на «Атаке легкой бригады». Уокер поначалу не соглашался, но, поняв, что у нас действительно безвыходное положение, сжалился и согласился-таки.
Работать ему пришлось в страшном темпе — никаких примерок. Наконец он убедил Джин Ханнисетт взять на себя заботы о наших с Анной Мэсси костюмах. Мы с облегчением вздохнули. Но другие! Еще три модели по образцам 1890 года делались в Лондоне. Костюмы, которые можно было взять напрокат, были разобраны театрами. Достать что-нибудь в готовом виде, особенно мужскую одежду, было практически невозможно. Мы с Джорджем сели в лужу. Цейтнот по всем статьям: ни поразмышлять, ни подискутировать, ни подыскать подсобный материал, ни выяснить взаимные претензии. Я хочу сказать, что ему надо было бы изучить мои недостатки: воротники на платьях следовало делать более высокими; свободные складки, чтобы скрыть расширение вен здесь, сутулость — там. Ему надо было ознакомиться с этой ВЕЩЬЮ — со мной.
Один из самых веселых дней. Я ждала прихода Дэвида Уокера, чтобы обсудить с ним, как в общем и целом должна выглядеть мисс Моффат — цвета, ткани. К моему ужасу и изумлению, он явился в сопровождении мисс Ханнисетт — той самой, которой надлежало шить платья. Она показалась мне очень милой, знающей свое дело особой. Ей нужно было снять с меня мерки. Она открыла сумочку необычной формы и достала оттуда очень маленький корсет. Я как бы невзначай взглянула на него. Талия примерно в сорок сантиметров, подумала я. Она взглянула на меня и тут же опустила глаза.
— Да?
Она пыталась скрыть свою тревогу.
— Мне всегда казалось, что у вас очень… То есть, когда смотришь на вас в кино, кажется, что у вас такая маленькая…
Ну конечно, в ее представлении не теперешняя я, а я — та, из кинофильмов, снятых тридцать — сорок лет назад, когда размер моей талии составлял тридцать шесть сантиметров. Она принялась молниеносно расшнуровывать спинку корсета, но шнуровки не хватило, чтобы сделать спинку достаточно широкой для талии, которую она теперь видела перед собой.
— Мы примерим сейчас… Хотя нет… Вообще-то лучше будет, если я… Дайте-ка подумать… Ну что… Мисс Хепберн… видите ли… В общем, я не уверена, что вам нужен корсет. Я хочу сказать… Я понимаю, что вы снимаете ваши платья после каждого эпизода… Да… Наверно, вам будет очень неудобно…
Дэвид Уокер вступил в разговор, чтобы выручить мисс Ханнисетт.
— Вы будете носить жилетки. Мы раздобудем жилетки. Намного лучше корсета.
— Вы будете носить жилетки.
— Моя грудная клетка… — начала было я.
— Да, — сказал он. — Я знаю. То есть я понимаю, что вы имеете в виду. Выдается вперед.
В общем, ничего не остается, как только рассмеяться. Было смешно. Ближе к вечеру я чувствовала себя творением Генри Мура. А творение Генри Мура закорсетить невозможно.
Потом я встретилась с гримером. Энн Броди. Мы наложили пробный грим. Шел дождь, было темно. Освещение слабое. Зрение у меня хорошее — то есть я могу еще отличить человека от собаки. Но детали определенно ускользают от меня. Я кожей ощущала, как она думает: «Ну, эта старушка явно любит покушать блины и, похоже, не намерена отказаться от этого блюда. А я-то всегда считала, что она такая, какой должна быть. Так зачем изменять ее. Пусть радуется жизни. Не надо портить ей жизнь».
Она мне нравилась — была милашка. Трудности ее не смущали.
— Нет. Этого вообще не видно. Если бы вы сами не упомянули, я бы ни за что не заметила.
Да. Милашка.
Она рекомендовала мне взять в парикмахеры некоего Рея Гоу. Оказалось, что он из тех парикмахеров, которые умеют укладывать волосы. А это такая редкость. Когда кто-то с расческой в руках берется за ваши волосы, у вас возникает такое ощущение… Ну, какое? Либо уверенность, либо отчаяние.
Я объяснила:
— Надо попытаться сделать завивку, ведь в Уэльсе постоянно льет дождь. Но мы не можем заставлять Джорджа ждать. Ему до всего этого нет дела. Он не понимает, что существует проблема прически. О нет. Никакого лака. Волосы у меня чересчур мягкие. А эта лондонская вода такая жесткая. Да, у меня много… Просто взбить их. Причесать. Следите вон за теми локонами.
Он был душка. С природным чувством такта. И понимал, чего опасается актер.
— О да. Я понимаю — щетка… Не расческа. Конечно, могу. Стрелка на свободных концах. Намотать. Завить.
Он заметил корзинку с моими бигуди, которая стояла на туалетном столике. Они были сделаны из туго-натуго скатанной газетной бумаги.
— Там, в коробке, ваши бигуди? Я пользуюсь такими же.
— Вы?
— Да.
— Вы первый, от кого я слышу…
— О, конечно. Самое лучшее средство. Впитывают влагу. Но вам лучше подойдут прямые волосы. Никакая не чепуха. Ведь героиня — учительница. А валлийская вода замечательная. Мягкая. Подойдет как нельзя лучше. У вас прекрасные волосы.
— Благодарю.
Как видите, от завивки мы отказались. И от «газетных» бигуди — тоже.
У Дэвида Уокера, ставшего нашим модельером, был помощник — Боб Рингвуд. Он следил за нашей внешностью, когда мы снимались на натуре. Разумеется, ему было за чем следить, но он справлялся со своими хлопотными обязанностями. Подогнать вот здесь, покрасить, растянуть, ужать, замазать, смыть, состарить… Надеть, снять.
Мы нашли общий язык с главным оператором, с которым работали на предыдущих картинах. Он, его первый и второй помощники заверили нас, что мы вполне можем на них положиться. Это были мастера своего дела. Действительно, великолепные мастера. Главный оператор обычно ищет правильное освещение. Ассистент ведет камеру, движется за актером, ищет правильный ракурс в кадре. Третий человек в операторской бригаде отвечает за то, чтобы кадр держался в фокусе. Все эти операции очень тонкие и важные: все трое следят за тем, как вы смотритесь и что видит публика. Естественно, как будет играться сцена, решает режиссер-постановщик, но именно от оператора зависит, насколько точно она будет снята. Мы были очень рады тому, что заполучили такие «золотые» руки.
За две недели до начала съемок мой дорогой старинный друг-оператор позвонил по телефону:
— Я не могу участвовать в картине.
— Что?.. Что?
— Мы не можем участвовать в картине. Мы все измотаны. К тому же у моей дочери летние каникулы. А тут еще зубы… Мы измотаны.
— О Господи! Было черт знает сколько времени, чтобы… Я тоже измотана. Весь белый свет измотан. Ну и что из того? Мы начнем только через две недели, а то и через три. Вы успеете отдохнуть…
— Я просто… Дочь у меня. У нее… Это ее последние каникулы дома…
— Твоя дочь? Ты уже несколько месяцев знаешь, что… Я просто не могу поверить, что ты откажешься от нас… Уже поздно. — Потом, обращаясь к Филлис, которая стояла рядом: — Последние каникулы его дочери… Наверно, я сойду с ума. Очевидно, это моя последняя картина! — И продолжала: — Но если ты был так настроен, почему не позвонил раньше? Так легко соединиться с Джорджем или со мной. Хотя бы несколько недель тому назад. Когда у нас еще была возможность найти кого-нибудь еще…
— Но мой агент сказал, что…
— Нет. Это не так. Твой агент сказал, что ты устал. Что вы все устали. Естественно. А как же иначе? Тебе приятно быть усталым. Ты занят. Но нам не сказали, что ты собираешься подвести нас. Как, черт возьми, ты можешь даже думать о том, о чем сказал. Только потому, что ты еще не подписал договор. Я не могу больше говорить об этом. Ни под каким видом. Такого не может произойти. Мы друзья… Ты… Это по-свински и безответственно и…
Я повесила трубку. К чему продолжать? Я позвонила ему на следующий день и убийственным тоном сказала, что принимаю к сведению, что он и двое его сотоварищей не намерены участвовать в картине. Что поделаешь: нельзя заставить человека, даже если он подписал договор. Невозможно. Слишком неприятно. Слишком обременительно.
Можете себе представить такое? Второй нокдаун. Мои хорошие друзья. Что творится с людьми? Сначала дают слово, а потом, когда ничего нельзя поправить, отказываются от него и оставляют своего товарища с носом. Наедине с самим собой. Без какой-либо надежды найти замену. Удача! Где ты, удача? Приди.
В лондонском киномире все были заняты и трудились, как пчелы в улье. Мы с ног сбились. Нет. Нет. Нет. Потом я села и подумала: Тедди Скейф. На «Африканской королеве» он работал вторым оператором, будучи совсем еще юнцом. Джек Кардифф был тогда у нас первым. Когда с Кардиффом случился приступ малярии, Тедди довольно много поработал с Боги и мною. После той картины работал с Хьюстоном. Милый человек. В какой-то мере кот, гуляющий сам по себе. Независимый. Яркий и забавный. Попробуй уговорить его. Попробовали. И — о чудо из чудес! — он согласился. А у него был великолепный первый оператор — Херб Смит. Второй помощник — Тони Бризх.
По части звука у нас был полный порядок. Питер Хэндфорд — один из лучших в своем ремесле. Тревор Резерфорд. Ник Флауэрс. Добиться совершенства — вот их творческое кредо. Мне это нравится.
За это время мы с Кьюкором совершили поездку в Уэльс, чтобы осмотреть вероятные места натурных съемок. Остановились в очаровательной гостинице в Ланголлене. Это на севере Уэльса. На реке Ди. Осмотрели несколько ферм, расположенных милях в пятидесяти на запад от городка. Благодатная местность. Проливной дождь. Горы на горизонте — Сноудон. Некоторые из ферм казались какими-то допотопными. Местность, выбранная нами, была начисто лишена телефонных столбов и прочих признаков цивилизации. Наконец мы приняли предложение Кармен Диллон, чей выбор пал на деревню Айсибити-Айфэн. Там протекала речка. И ландшафт был весьма приятный. Очень близко — ферма Хафод Айфэн. Она принадлежала «Нешнл траст», а хозяйствовала на ней семья по фамилии Хьюз. Каменный дом на склоне высокого холма. Группа длинных и красивых хозяйственных построек — тоже из камня. На ферме выращивали крупный рогатый скот — валлийских чернушек. Очень занятная ферма.
Кармен сказала нам, что может кое-что соорудить тут и там, чтобы усадьба соответствовала нашему сценарию. И очень важно, что близко деревня. Мы осматривали ее без особого энтузиазма: был конец долгого дня и шел проливной дождь.
Потом мы вернулись в Ланголлен. Отель «Ройал». Пообедали, выспались. Утром отправились на северо-восток в город Врексхэм. Близ него находилась Бершэм Кольери. Нам хотелось, чтобы публика поняла, как в 1890 году десяти-одиннадцатилетние мальчики ходили на шахту, где работали по двенадцать часов в день. Мистера Оуэнса, управляющего, не было на месте — он куда-то уехал. Там имелось несколько достаточно старых строений, которые можно было использовать.
В конце нашего визита мы все надели плащи, перчатки, плотные шляпы, ботинки (я воспользовалась только шляпой, — моя обычная одежда, включая туфли, соответствовала случаю). Потом сели в лифт. Фактически это была открытая двухэтажная клеть. В каждом отсеке могло стоять человек по пять. Если ты был ростом выше ста шестидесяти пяти сантиметров, то стоять было невозможно. Кромешная темнота. Почти четыреста метров вниз. Спуск быстрый, с шумом и треском. Грубо пробитый в породе ствол. Остановились. Туннель. Тусклое освещение и узкая колея посередине. Туннель напоминал округлое, грубо выдолбленное отверстие. Очень неровное дно. Чтобы добраться до места добычи, шахтерам нужно было пройти три километра пешком по туннелю. У каждого — лампа и прибор для определения уровня газа. (У нас — тоже.) И противогаз. Мы дошли только до помещения, где шахтеры пили чай. Несколько стульев. Темновато. А в породе еще только одна дыра. Постоянный изнуряющий сквозняк. Все были в угольной пыли. И было холодно. Детей же они используют потому, что в некоторых местах мужчина просто не в состоянии орудовать инструментом в узких лавах.
Уходя, чтобы подняться наверх, мы услышали красивый тенор, затянувший песню. Постепенно подключились другие голоса. И это глубоко под землей. Нам сказали, что многие их песни — это псалмы. Интересно, правда? Это производило одновременно и трогательное, и жуткое впечатление. В такое время, под землей, где каждый звук мог вызвать сотрясение породы. Кто господин? Только Он. Пой гимн. Такой красивый был звук, слышавшийся из ствола шахты. Тяжелая и опасная работа, требующая каждодневной отваги. Шахтеры были так не похожи на других мужчин. Впрочем, они и должны быть совсем иными. И тем не менее в них столько забавного. Та песня — такой контраст с окружающим. Поднявшись наверх, мы заметили, что буквально покрыты угольной пылью.
Так трудно отмыться.
Оттуда мы поехали на юг. Через весь Уэльс. Пейзажи намного приветливее в центре и на юге. Ничего более подходящего, чем ферма Хьюза, мы не нашли. Приехали сначала в Кардифф, потом направились прямиком на юго-восток — в Лондон. Долгий день. Но запоминающийся.
После того как Тедци Скейф дал согласие, мы совершили еще одну поездку в Уэльс. К тому времени на ферме Хьюза появился красивый цветник. Парник. Великолепная поляна. Исчезла грязь, так как были проложены дорожки, посыпанные гравием. Появилось несколько новых труб на крышах. И на фронтонах — несколько выступов. Это декорации. Вид у усадьбы теперь был намного более цивилизованный. А поскольку стоял чудесный день — только немного туманный и без хлябей небесных, — новый вид фермы показался нам прекрасным. Я спросила миссис Хьюз, могу ли я оставить свою одежду и туалетный столик у них в доме. Она дала согласие. Я очень обрадовалась, поскольку в противном случае мне пришлось бы устраиваться в трейлере. А трейлер бы поставили в поле. И каждый раз, выходя наружу, пришлось бы наступать в грязь. А при каждом шаге внутри трейлера он начинал бы слегка дрожать. И чем больше проходило бы времени, тем хуже были бы его внешний вид и запах в нем. В доме, в комнате с окнами на юго-восток — на втором этаже, с ванной по соседству — у меня была замечательная приемная. Мои блузки лежали на постели. Мои шляпы — на постельных простынях. Мои ленты, платки, перчатки, вуали — на постели в корзинке. Для меня — уголок на постели, чтобы можно было прилечь. Туфли под кроватью. Пальто, сорочки и жилетки — на вешалке в коридоре, сразу за дверью. А главное удовольствие — какое замечательное преимущество — можно было глядеть в окно и видеть все, что происходит. РАЙ, да и только.
Больше, в сущности, нечего рассказывать. Когда на картине начинаются съемки, все сводится к самочувствию и погоде, а также к тому, удалось ли набрать хороший состав актеров и технического персонала. Важно также, имеется ли в сценарии какой-либо смысл. Учитывается и ваша собственная ценность. Способны ли вы сделать это? Тем, кто в том или ином виде причастен к искусству, всегда важно знать, оказались ли они в этой сфере благодаря своим способностям или случаю. Конечно, если выдается время поразмышлять.
Почти каждый день — одно и то же: работа, работа. Что касается меня, то подъем каждый день в пять. Плотный завтрак. Я готовлю его сама: фрукты, яйца, бекон, гренки, куриная печенка, джем, кофе. Все — на поднос. Несу это обратно в постель. Как приятна утренняя тишина. Учу и обдумываю все, покуда ем и пью. Встает солнце. Так редко приходится видеть его. Туман. Мало-помалу проясняется. Легкий дождь. Благословенный климат для веснушчатой кожи. Потом холодная ванна или холодный душ. Если освободилась рано — до прихода машины, — еду на велосипеде. Примерно в семь.
У нас с Филлис есть маленький домик — в Кэпел Гармон. Дому триста лет. Красивый большой камин в гостиной. Три больших куска сланца. Там повсюду сланцевые шахты. Мы заполнили комнату большими бобинами шерсти. Они очень декоративны — красные, голубые, белые, сине-белые. Примерно пятнадцать сантиметров высотой. Надо было посетить много ткацких фабрик. Они выпускают всякого рода свитера, рубашки, одеяла, юбки, брюки, пальто, кепки, шляпы, сумочки, пелерины. И всегда жаль, что вы не купили больше. Овец там — в изобилии.
Обед на подносе перед камином. Попадая в дом, первым делом мою волосы — делаю это каждый вечер. Укладываю их мокрыми. И пока я ем, они как бы сушатся перед огнем. В семь или семь пятнадцать заканчиваю ужин. Шесть дней в неделю на натурных съемках. Иногда ложусь в постель с мокрыми волосами.
Возил нас некто Джордж Поттер. Настоящий кудесник. Мастер на все руки. Плотник, электрик, водопроводчик. Человек необыкновенно жизнерадостный, что было очень приятно. Окружающий ландшафт в Кэпел Гармон и на месте натурных съемок просто божествен. Холмы, деревни, небеса, цветы, поля, каменные фермерские дома, амбары, узкие дороги, обсаженные розово-пурпурными наперстянками. Стада овец, пасущихся на склонах холмов. Горы, возникающие и исчезающие в тумане, — на горизонте. Каждый день мы возвращались со съемок домой, выбирая новый маршрут. Поверьте на слово — это было захватывающе. Воздух — чистый и такой бодрящий. Вода — мягкая. Небеса — высокие. Душа проветривалась. Красота жизни. Чудо.
Можете представить себе кинобригаду — примерно в шестьдесят человек, — которые в течение трех с половиной недель то входят, вместе или поодиночке, в ваш уединенный фермерский дом, то кружат вокруг него? Шесть дней в неделю. То главную героиню — меня, — входящую в комнату второго этажа. Людей, греющихся в вашей гостиной. Дождь и грязь, наносимые внутрь дома. Группу, которая приехала в семь утра, а уехала в семь вечера.
Семья Хьюзов состояла из мистера и миссис Хьюз, их беременной дочери, ее сына примерно двух лет, который разговаривал только по-валлийски; ее мужа, который помогал мистеру Хьюзу на ферме, а также шести овчарок. Никто из них никогда не раздражался. Всегда были в ровном расположении духа. Угощали кофе, чаем. Чудесным смородиновым пирогом. Теперь такой пирог воспринимается как нечто необычное. Вот его рецепт:
1 фунт[4] или 3? чашки муки,
? фунта маргарина,
1? чашки черной смородины,
1 чашка сахарного песку,
2 яйца, размешанных с незначительным количеством молока,
1 столовая ложка жженого сахара.
Втереть маргарин в муку. Размешать с сахаром и ягодами. Влить яйца и молоко. Размешать. Выложить в форму, покрытую промасленной бумагой. Спрыснуть сверху жженым сахаром. Поставить на верхний уровень плиты на 15 минут при температуре 400 градусов. Затем уменьшить температуру до 325 градусов и печь еще в течение 1? часа.
Каждое воскресенье мы выезжали надолго либо кататься, либо на прогулки в горы. Или на море. Или в Сады Бод-нанта. Пикники. Если вы любите настоящий воздух, зелень во всем ее многообразии, рекомендую вам съездить в Уэльс.
Съемки для меня всегда были смесью страха и радости. И еще постоянного ответа на как бы сторонний вопрос: ты действительно настолько хороша, насколько можешь таковой быть? В начале картины есть сцена, где я еду через холмы по дороге к дому, оставленному мне в наследство дядей. Группа поднялась на вершину крутого холма, чтобы снять, как я буду спускаться вниз по холму на велосипеде выпуска 1890 года (жесткая конструкция и весит — тонну). Из-за солнечного освещения решили изменить первоначальный вариант и будут снимать во время моего подъема на холм. Для меня почти непосильная задача. У них была двадцатичетырехлетняя девушка-спортсменка, которая великолепно могла сняться вместо меня в одном дубле.
Я чувствовала себя униженной. Меня чуть удар не хватил. Но одолеть этот подъем мне было просто не по силам. Фиаско такого рода привело меня в ярость. Обычно я без особого труда сама справлялась с любой задачей. Сейчас же подводили ноги — я никак не могла удержать велосипед от «пьяной пляски». Всем казалось, что глупо так выходить из себя, я же, видимо, не могла совладать с собою. Чертовы старые ноги. Как бы там ни было, они не стали прибегать к помощи девушки-спортсменки — я их отговорила. Сказала: это не лучшим образом отразится на всем эпизоде в целом.
Услышала на следующий день очень забавный разговор. Кто-то у кого-то — примерно моего возраста — спросил:
— Как себя чувствуешь?
— Прекрасно. Если тебя не интересуют частности.
Характерный — в контексте моего рассказа — ответ, не так ли?
После возвращения в Лондон мы работали по пять дней в неделю. Мило, да? Сотрудничать с персоналом «Ли Бразерс Студио» — это новая студия, руководимая «Ли Электрикс», — было приятно. Они оборудовали мне костюмерную. Замечательно. Окна, которые открываются. Просторно. Душ. Ванна. И все прочие атрибуты комфорта. Все белым-бело. И прямо рядом со сценой, на которой располагалась наша группа.
Мы работали упорно и быстро. Эпизоды были длинные и очень насыщенные драматически. Актеры — само совершенство. Команда действительно заинтересованная, потому что история Моргана Эванса — молодого человека, совершающего гигантский прыжок из невежества к знаниям, — покоряла своей правдивостью и очарованием. Эванс открывал дверь, за которой, собственно, только и начиналась его жизнь. С помощью учительницы, то есть меня — мисс Моффат, — которая знала, на что он способен, если будет работать над собой. История поучительная, восхитительная и окрыляющая. Ведь вы вдруг понимаете, какие потрясающие возможности открываются перед человеком, который просто — жив. Если можешь двигаться, значит, дойдешь до цели. Так что не сбавляйте хода — и вы сможете добиться своего. Стоит же лишь раз остановиться, считай, что проиграл.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.