Установка

Установка

Война была бы пикником,

если бы не вши и дизентерия.

Маргарет Митчелл

Я спрыгнул с брони и тут же килограммов по пять афганской грязюки, состоящей из скользкой глины, прилипли к резиновым сапогам. Как не прятался, но сам с ног до головы тоже был в грязи. Даже автомат, который я держал на коленях и прикрывал собой. Ехали долго, замёрз как собака. Голова шумит…

— На заставе происшествий не случилось. Разрешите вопрос? — с места в карьер стал прессовать меня командир инженерно-сапёрного взвода.

— Что надо?

— Разрешите камень взорвать. Механики задолбались об него днищем стучать. Комбат приказал убрать, а мы, сколько ни роем, а он всё больше.

— Давайте, только аккуратно. Когда комбат вернётся?

Слушая ответ, я старался скребком содрать грязь с сапог. Наклонился, и меня повело. Что-то не так… В предбаннике штаба, пока раздевался, столкнулся с доком.

— Что-то вид у тебя не очень. Глаза как у кролика. Как себя чувствуешь?

— Спасибо, хреново.

— Ещё бы не хреново: тридцать девять и четыре! — констатировал он через пять минут, измерив температуру.

В штабе чисто и натоплено, я же, напялив на себя всё, что можно, и укрывшись одеялом, звонко стучал зубами и трясся всем телом от холода. Через пятнадцать минут наоборот, мне становилось жарко, градом катил пот, и хотелось раздеться. Док принёс трёхлитровую банку какого-то пойла на основе чая, аскорбинки и ещё какой-то гадости и приказал пить. А что мне оставалось?

В каком-то полузабытье я всё-таки констатировал, что сапёры третий час не могут справиться с камнем. «Разреши дураку Богу молиться…»

— Это не сапёры, — просветил меня писарь, — это духи обстреливают.

— Из чего?!

— Да, никак не поймём, вроде мины, а крыльчатки нет.

«Духи и духи, что с них взять», — вяло подумал я и снова впал в полузабытье. Мозг урывками фиксировал изменения вокруг: стемнело, приехал комбат, зовут ужинать, не хочется… Я очередной раз приложился к банке и зарылся с головой под одеяло, опять начинал бить озноб.

Проснулся посреди ночи. Жутко не хотелось вылезать из постели, но мочевой пузырь молил о пощаде. Одел тулуп, валенки и потрусил по вымощенной камнями дорожке до «богоугодного заведения». Подморозило, ни ветерка и звёзды громадные. Только пристроился, над головой свист и тут же разрывы внутри заставы. С секундной паузой ещё, три или четыре… Да что же это такое!? Не дай Бог меня здесь накроет, позорище… У нас тут яма для стрельбы стоя с лошади, наполовину заполненная. Можно запросто героически утонуть в говне!!! За дувалом, слышу, гвалт и ругань. И зарево какое-то. Наконец закончив, трушу обратно. Застава внутри горит. Красиво так! Горят дорожки, крыши, деревья, глиняные стены, грязь и даже снег. Точнее, горел разбросанный щедрой, но не доброй рукой по всей заставе фосфор, а по-настоящему горел только штаб. Все его обитатели во главе с комбатом скачут в неглиже вокруг и орут благим матом на общую тему: «Пожар, спасай добро!» У комбата в руках почему-то моя банка. Я ещё туго соображал, поэтому остановился и смотрел на эту вакханалию со стороны. Вдруг остальные прекратили гвалт и уставились на меня. Общее мнение выразил комбат:

— Ну, ты, Васильевич, даёшь! Снаряд же попал тебе в кровать! Я тебя уже грешным делом… Как успел выскочить, да ещё и одеться?

— Так усиленные тренировки и умище…

Договорить мне не дали. Комбат запустил моей же банкой и бросился спасать, что уцелело.

Когда удалось выбросить через окно весь фосфор, горящие постели и погасить пламя, увидели, что произошло. Три снаряда попали в нежилые постройки и просто на землю, а один — в дувал, к которому был пристроен штаб. Рикошетом от него пробил крышу, сделанную из снарядных ящиков и двадцати-сантиметрового слоя глины, и влетел мне в кровать. Железо всё оказалось в ней. Кроме взрывателя. Он каким-то чудом оказался под подушкой у комбата, его кровать рядом. Хотя было 13 февраля, нам всем и особенно мне в ту ночь несказанно повезло. Ни до, ни после этого случая я по нужде ночью не вставал. Да и встать нужно было именно в эти три минуты! Что я с такой прухой здесь делаю? Не сыграть ли мне где-нибудь на скачках или, на худой конец, в «Спортлото»?

Вот тогда-то впервые прозвучали слова — реактивные снаряды.

* * *

— По вам работала реактивная установка. Найти и захватить, иначе комбат и вы, начальник штаба, пойдёте под трибунал. Кто захватит, представлю к «Герою».

Комдив, генерал Ярыгин, был лаконичен до безобразия. Нет, он ещё добавил, что мы бездельники, что духи у нас под носом табунами ходят и что если хотя бы один снаряд, не дай Боже, попадёт на аэродром… Но это уже лирика.

Сидим с комбатом, Очеретяным Геннадием Васильевичем, морщим репы. Что за хрень такая — реактивная установка? Маленькая «Катюша», что ли? Как она выглядит, какие характеристики, откуда взялась и самое главное, где искать? А ещё говорили, что зима самое спокойное время в Афгане. Что ещё жутко не понравилось нам обоим — это точность, с которой работала установка. С дальности никак не меньше двенадцати километров они умудрились положить четыре снаряда в квадрат 30 на 30 метров. Рядом жилой кишлак, дувалы царандоя и ХАДовцев, туда не попал ни один снаряд! Это не похоже на работу малограмотных душков. Работал специалист.

Однако мы не угадали. Нет, не в смысле «специалист», а в смысле «работал» в прошедшем времени. По причине экстренной ликвидации последствий ночного пожара сидели мы с комбатом во дворе на солнышке и разговаривали, завернувшись в тулупы. Он был под впечатлением разговора с комдивом, а я потихоньку отходил от вчерашнего. Тихо, спокойно, солнышко пригревает. Застава занималась повседневными делами. Прямо перед нами метрах в двадцати часовой бродил по дувалу, переходя от одной башни к другой. Вдруг знакомый уже короткий свист, взрыв и одной башни не стало. Грохот, пламя, дым и столб пыли. Когда он осел, башни не было. Просто корова языком слизала. Ни х… себе!!!

— Тревога! Налёт! В укрытия!

Один за другим ещё два разрыва в районе окопов бронетехники, где трудились ремонтники во главе с зампотехом Лазаренко Виктором Павловичем. Вбегают внутрь заставы все в копоти, грязи, с глазами по 15 копеек. Возбуждённые, перепуганные и радостные одновременно. Разрыв 120-мм снаряда в паре метров впечатлит кого угодно! Комбат орёт:

— Часово-о-о-ой!!!

Тот выглядывает с противоположной башни. Из-под каски смотрят два огромных, как у тельной коровы немигающих глаза.

— Зде-е-есь!

— Живой?

— Так точно!

— Молодец!

Сам по себе диалог не имел никакого смысла, но в тот момент всеобщего шока, выглядел вполне логично. Все инстинктивно прижались спинами к дувалу, противоположному уничтоженной башне. Ну, что дальше? А дальше тишина…

Я просто физически ощутил, как с меня содрали кожу. Теперь не мы, а духи в любой момент могут смешать нас с кровью и грязью. По лицам бойцов понял, что думают о том же. Застава перестала быть местом, где можно расслабиться и почувствовать себя в относительной безопасности. Дальше соображалось гораздо быстрей и чётче.

— Офицеров ко мне! Личному составу проверить результаты обстрела! Построение под восточной стеной!

Старшина принёс АГС-17, стоявший на разрушенной башне. Этот кусок железа ремонту не подлежал! Хорошенькое дело! Легковесное, пренебрежительное отношение к обстрелам моментально куда-то испарилось. То, что многократно доводилось видеть в кино и слышать от других, произошло прямо на наших глазах и в любой момент может повториться! Надо что-то делать.

Закрутилась нормальная боевая работа. Первым делом уточнили боевой расчёт на время обстрела. Каждому определили свою роль и место. Для тех, кто не имел места на позициях, вырыли блиндаж. Назначили наблюдателей и установили дополнительные сигналы оповещения. Определили потенциально опасные места и запретили там сбор личного состава и т. д. и т. п.

Меня комбат освободил от повседневной рутины. Задача одна: отобрать и подготовить группу для поиска установки. Кого надо, с дальних застав перебросить на нашу, с ближних собирать каждый день на занятия. Взять только добровольцев, без молодых.

— Поведёшь лично.

— Спасибо за доверие!

— На здоровье!

Началось…

На всех заставах у бойцов один вопрос: «Кто поведёт?» Когда узнавали, дружно делали шаг вперёд. Это грело душу, но не спасало вышедших от жесточайших ежедневных занятий по 8–10 часов в день со всё возрастающими нагрузками. За пару недель из вальяжных, накачанных заставных «дЕсантов» мне нужно было подготовить полсотни поджарых и выносливых, как мулы, бойцов. Сначала в горку со стандартным комплектом, потом с миномётной плитой, потом то же и один «раненый» на троих и только после этого — на огневой рубеж, если уложился в норматив. «Сдулся» каждый второй. Без комментариев их отправили назад на заставы. «Дед» или «годок» — параллельно. Из оставшихся сформировали группы и провели слаживание. С каждой роты получилось по взводу. За три недели бойцы притёрлись, подсохли, настрелялись и набегались по горам досыта, готовы были к любым нагрузкам и с нетерпением ждали, когда закончится это издевательство и начнётся боевая работа.

А в это время комбат раскручивал местных. За год он уже знал, кто «кого дружит» и кого ненавидит, короче, кто про кого скажет правду, а кто соврёт. Ездил в гости, приглашал к себе, потратил все запасы водки, и из потока информации выкристаллизовался район поиска. Пачехак… Укреплённый духовский район. Ветераны батальона и полка рассказывали про него с уважением. Добавляли про тюрьму, про французский госпиталь в горах и даже про безуспешную операцию дивизии в том районе. Мы пару раз заскакивали туда, но коротенько, по-быстрому — прихлопнуть охранение, взять трофеи и назад. С последнего поиска прошло полгода. Дворников, командир 9 роты, тогда на перевале взял тёплыми караул из 22 духов и завалил Фаиза Мамата, который с группой бросился им на выручку. Охранению это не помогло, а сам он нарвался на пулю. Шороху было до Пешавара. Нам передали текст радиоперехвата, где оставшимся в живых командирам давалась неделя на то, чтобы «стереть с лица земли» нашу заставу. В противном случае им обещали отрезать головы. Вот это стимул! Но не получилось «их теляти нашего волка съести». Мы ту неделю провели в окопах вокруг заставы, заливая огнём все вероятные подступы. Так что Пачехак — это было серьёзно. Зуб на нас они имели ещё тот! Что там духи за это время наделали, сюрприз будет…

Про турана Фаиза Мамата отдельный разговор. Потомственный военный. Выпускник какого-то западного престижного колледжа, он закончил и спецфак Рязанского воздушно-десантного училища!!! Почти в те же годы, что я! У духов легендарный командир. Грамотный, дерзкий и по-азиатски коварный. Имел несколько успешных рейдов. Славянской крови пролил немало. В новогоднюю ночь обобрал кишлак, в котором размещалась наша застава! Знал, сучий потрох, что в эту ночь с застав никто в засады не уйдёт! Под наш новогодний салют унёс более миллиона афгани. Ну, разве не молодец!? Кто его, интересно, замещает?

Информацию собирали по крупицам. Иногда везло больше. Я присутствовал при одном разговоре, когда сразу после очередного обстрела к нам пришёл Маланг, командир афганского батальона «коммандос». Звучит грозно, а на самом деле бывший бандит (если бандиты бывшими бывают), который воевал ещё с Амином, потом с Бабраком, а после того как его наши в горах зажали, сдался и заделался большим начальником. Связи с духами не терял никогда, держал их в курсе наших дел и сейчас, уверен на сто процентов, пришёл узнать результаты обстрела. Мы ему честно сказали, что «обстреляли нас из какого-то говна, никого даже не поцарапало и неизвестные уроды, которые только башню попортили, могут дальше не усераться… Маланг, у которого во лбу было полтора стакана «кишмишовки», завёлся.

— Это работала реактивная установка. Только доставили из Пешавара… Пришёл новый отряд после подготовки. Экипирован и вооружен как никогда… Триста моджахедов… Получают доллары… Десять ДШК…[38] Четыре безоткатки… Скоро покажут себя… Пока Пачехак, потом Имишли…

Я слушал и отчётливо понимал: не врёт, зараза. На этот раз не врёт. Даже если делить пополам, получается не кисло. Поэтому готовиться надо не на прогулку и не к тёще на блины. Эти никакой ошибки не простят.

Пока бойцы сбивали в кровь спины и рвали ХБ на локтях и коленях, я всё больше изучал карты да аэрофотоснимки, составлял таблицы да продумывал варианты развития событий. Потом прокачивал их с командирами групп. Лишь в самом конце проверил бой и почистил свой автомат, лично снарядил магазины, проверил гранаты. Не барское это дело, но кто его знает, как бой повернётся. Провёл смотр и с чистой совестью доложил комбату о готовности.

* * *

Всё это время духи нас регулярно обстреливали. Настолько регулярно, что мы вычислили закономерность. Наша долина, как огромная аэродинамическая труба, постоянно продувалась. С утра в одну сторону, после обеда в другую. В момент получасового затишья духи нас и долбили. В этот момент все старались не шуметь, найти работу в окопе или блиндаже, внутри брони или быть ближе к восточному дувалу. Самое лучшее вообще быть подальше от заставы. В миг свиста все, как подрубленные, забивались в щели. Когда духи затягивали, даже зло брало, скорей бы уж! В один из таких моментов боец свистнул, очень похоже. Естественно, кто куда! Взрыва нет… Только ехидненький смешок. Ещё бы, не каждый день по твоей воле комбат с начальником штаба ныряют фейсом в грязь. Пока я поднимался, ему уже кто-то «впечатал» этот смешок обратно в рожу. Вот грубые нравы, не оценили тонкий военный юмор!

Ещё затишье бывало ночью. Никто виду не подавал, ложились спать как обычно, но мне свежая заплата из досок над головой не давала полностью расслабиться. И даже окопные истины про снаряд в одну воронку и про того, кому суждено быть повешенному… помогали слабо.

Когда духи замолкали на несколько дней, мы не на шутку беспокоились, не сменили ли они район. И в следующий налёт вздыхали с облегчением: слава Богу, на месте.

* * *

Наконец, накануне афганского Нового Года получено добро комдива. Он с парой батальонов закрутил реализацию в нашем секторе, но в стороне от Пачехака и ущелья Бара Авдара. Там канонада, постоянно летает авиация. Мы же вели себя тихо, как церковные бабушки во время молебна. Последние дни с заставы регулярно уходили «ленточки» с личным составом на броне, а возвращались пустыми, хотя на самом деле всё было с точностью до наоборот. Просто возвращалась броня с бойцами внутри и разгружалась уже в окопах под маскировочной сетью. За пределы дувала ни ногой, внутри крепости-заставы тихо и никого чужого. Накануне проверились, пообедали и спать.

Встали. Вместо ужина, сладкий чай, больше ничего в рот не полезло. Оделись, попрыгали. Проблема N 1 — уйти с заставы незамеченными. ХАДовцы и царандой привыкли, что бойцы вечером табуном на горшок ходят, вот и сейчас все вроде бы туда. А на самом деле на мягких лапах мимо — и в заминированную промоину. Там по проделанному проходу в противоположную сторону от реальной цели. Нарезали кружок километров десять и только после этого, разделившись, подошли к хребту, каждый к своей точке подъёма. Важно не ошибиться, а ночь хоть глаз выколи. С одной стороны, здорово, с другой, заблудиться, как два пальца об асфальт. Хоть какой бы ориентир!

Только начали подъем, слышу, зовут. Подхожу, боец держится за живот и рассказывает про больные почки. Присматриваюсь — «Кротяра»! Деловой, сучонок, косил от занятий, мол, в «ленточку» некому без него сходить. Конечно, плющить жопой подушку на броне лучше, чем скакать по горам. Одного не оставишь. Потеряется — сам себе не прощу, да и голову откусят. Оставлять офицера, а как же задачи наверху? Такая злость меня взяла на его сопли, врезал по роже, только шапка полетела.

— Тебя кто сюда тащил? Сам напросился? Освобождения не будет! Раздевайся, сучок. Ещё раз присядешь, лично задушу!

Забрал его автомат, разведчик — РД. Снизу поднимается писарь. Хрясь Кроту шапку на голову и говорит:

— Ты шапку потерял, смотри, больше не теряй…

Многообещающе так сказал.

Дальше пошли молча. Только иногда чей-то шёпот и приглушенный мат. Подъём оказался тяжелее, чем я ожидал. Идём вне троп. Подняться надо на километр. На горбу по 30–40 кг. Со всем этим добром легко можно ухнуться, если неправильно поставишь ногу. Иногда движение, как по спине дракона или перевёрнутой расчёске: справа-слева обрыв. Около нуля, но под бронником всё клокочет и парит. Пот выедает глаза. Останавливаться нельзя. Не успеем до рассвета духи здесь и «упакуют». Сереет. Да когда же конец!? Сердце клокочет уже где-то в горле и отдаётся в висках. Перед глазами всё плывёт. В ботинки кто-то горячей золы насыпал. Если за этим камнем не будет вершины хребта, упаду и сдохну. Падать не стал, но привалился спиной к камню и ртом хватаю воздух. За мной держатся только писарь, связист и пара разведчиков. Остальные отстали.

Наконец подъём неожиданно закончился. С той стороны потянуло сладковатым дымком и послышался собачий брех. Отлично, ветер на нас, значит учуять не должны. В предутреннем сумраке различаю далёкие очертания Пачехака и ближе, в полутора-двух километрах, духовский лагерь. Неожиданно быстро вместе со всеми выполз Крот:

— Товарищ майор, отдайте автомат.

Не до разборов.

— Бери и дуй на своё место!

Дальше всё по нашему сценарию: одна группа на перевал, две другие по хребту охватывают духовский лагерь. Быстро светает, и разведка не успевает прихватить их охранение. Взять тёплыми, без стрельбы на этот раз не получилось. Не дошли метров двести. Как потом оказалось, очень удачно — непосредственные подступы к перевалу было одно сплошное минное поле. Разведка залегла прямо перед ним. Поднявший тревогу дух тут же поймал пулю, но с позиции охранения моментально огрызнулись несколько автоматов. Завязалась ожесточённая перестрелка. Из ожившего лагеря духи довольно точно открыли огонь из безоткаток и ДШК. Видно, что работают по пристрелянным ориентирам. Разведчики, попавшие под перекрёстный огонь, забились под камни и головы не могут поднять. Режим радиомолчания закончен, прошу доложить обстановку. Все поднялись без потерь. Закрепились на хребте, к бою готовы. Видя только разведчиков и не зная об остальных, духи решили обойти их с двух сторон и положить всех на перевале. Довольно организованно две группы человек по 30–40 резво стали подниматься на позиции взводов 7 и 9 роты. Даю команду не спешить с открытием огня, а сам запрашиваю о готовности артиллерии соседней заставы. Свои миномёты подождут. «Грузи чужого коня», — говаривал один умный артиллерист, и я загрузил. Дымовые легли точно в цель. И пожалел, что сразу не дали осколочно-фугасными. Почти одновременно с флангов ударили из стрелкового. Ухо радуют чёткие, короткие в два патрона очереди с нашей стороны. Значит, работают без паники, тогда я за них спокоен. Чего-чего, а в огневом контакте мои кому угодно фору дадут. Да и преимущество в высоте чего-то стоит. Духовские миномёты успели выплюнуть по пару мин, как их накрыл залп наших «Нон». Безоткатки заткнулись ещё раньше, а ДШК никак не угомонятся.

— Как «грачи»?[39] — спрашиваю у авианаводчика.

— Заправляют, скоро будут.

— Поторопи!

Вышел на связь комбат.

— Радиообмен слышал. Держись. На подходе дивизионная батарея залпового огня. Готовь задачи.

Тут меня жадность и подвела. «Ща, — думаю, — я ваши ДШК заткну». Даю координаты цели и наблюдаю солидный перелёт.

— Ближе четыреста!!!

Опять перелёт.

— Ещё ближе четыреста!!!

Следующий залп пришёлся прямо по хребту в районе перевала, где залегла разведка.

— Ё-ё-ё… твою… су-у-уки, — это было первое, что сказал в эфир батальонный разведчик Иван Лусевич, но для меня это всё равно прозвучало, как песня.

— «Ураган», стой! Прекратить огонь!!! Вы что там, на огневой, совсем охерели?!! — это я артиллеристам и совсем не по уставу, — Ваня, ты как?

Пока он молчал, я слышал, как по позвоночнику катится струйка пота. Наконец:

— Вроде целы, но оглохли и обос… Мало духи с двух сторон, так ещё и свои с тыла!!! Короче, больше не надо такой «поддержки».

А ДШК, как будто издеваясь, опять забубнили по перевалу. Достали, суки!

— На подходе пара «грачей», — наконец доложил авианаводчик.

Душки в лагере, чувствуя недосягаемость нашего стрелкового, вели себя достаточно вольготно. Во всяком случае, передвигались в полный рост. Пара отработала красиво. Сначала две «капли» долго висели в воздухе, а потом, соприкоснувшись с землёй, смешали в кучу людей, железо и камни. Второй повторил маневр ведущего, но положил бомбы немного в сторону. Вслед выходящему из пике ведомому ушли две трассы ЗГУ. К ним у пернатых особая любовь, поэтому во втором заходе они отвели душу НУРСами.[40] Непривычно наблюдать за полётом СУ-25 сверху вниз. Когда рассеялся дым, ЗГУ замолкли, а ДШК с ещё большим остервенением ударили по перевалу. А потом вдруг поперхнулись на полуслове. Секунд через тридцать рявкнули ещё раз и… синхронно замолкли окончательно.

Позже я узнал, что под шумок артиллерийского и авиационного налёта два брата-акробата старшие лейтенанты Миронов и Сидоренко спустились с перевала и подобрались к укрепрайону на прицельную дальность. Только душок на гашетку, а тут выстрел из СВД. Наводчик с дыркой во лбу и сел. Подскакивает другой — та же картина. Больше желающих не нашлось. Эта пара подействовала на духов гораздо сильнее артиллерии и авиации. Позабивались в щели и молчат. Высматривают. Иногда появляются, но мечутся перебежками, как помойные коты. Зауважали, блин…

С флангов доложили, что духи, подобрав убитых и раненных, отходят. У нас все целы. Разведка выскочила из-под огня, посеченная камнями, оглохшая, но живая. Одному досталось даже от ДШК, но то ли рикошет, то ли на излёте, но жив курилка. Рюкзак и бронник сделали своё дело. Через неделю стриг меня, тот синяк так и остался во всю спину, тазиком не закроешь!

«Осмотреться, закрепиться, перезарядиться»… Духи шуршат за обратными скатами своей горушки, куда не достаёт артиллерия. Стаскивают туда раненных и убитых. Даю команду разведчикам проверить. Для себя понимаю: главное не дать им увести реактивную установку. Но никто из наших её на духовских позициях не видел. Может, её уже здесь нет? Об этом не хотелось думать. И ещё понимаю, если духи продержатся до темноты, ночью уйдут и унесут всё тяжёлое оружие. Этого допустить нельзя.

Даю команду готовить «Лавину». Это не «Ура!» в одну шеренгу, держи интервал и равнение! А передвижение от укрытия к укрытию попарно, один бежит, другой страхует. Благо, всё отработано внизу и никому не надо ничего объяснять. Оставив на хребте тяжёлое вооружение и небольшое прикрытие, группы стали спускаться вниз, сжимая кольцо вокруг укрепрайона с трёх сторон. Для отхода оставлен один проход, но и он — сюрприз! — перехвачен двумя РПК и огнём миномётов.

Душки оценили всё правильно и рванули, куда надо. Наконец миномётчики дождались своего часа. Невольно залюбовался работой наводчиков. Практически первыми минами они накрывали то одну, то другую отходящие группы духов. Да и пулемётчики разгрузились прилично. Проскочили лишь самые наглые, которые вплотную прижались к нашему хребту и, попав в мёртвую для нас зону, сумели уйти.

Какой-то час и всё кончено. Укрепрайон наш. Командиры доложили, что все живы. Глянул на часы. Ого, время далеко за обед, а я со вчерашнего… Вдруг понял, как я хочу… не есть, а именно жрать! Нервы, что ли? Пока Ататиныч открывал банки, доложил комбату. Неожиданно на нашей частоте появился «Памир». По голосу узнал комдива. Стал докладывать, а он мне в лоб:

— «Докер», установку взял?

— Никак нет.

— Так чем ты там занимаешься?

— Ем.

— Ты что туда пожрать пошёл!? Я тебя…

Ну, вот и поел. Галета с холодной кашей застряла в глотке. Проглотил кое-как, встал, прошу Ататиныча посидеть на связи, а сам решил размяться. Точнее, просто не хотелось сидеть перед солдатом-связистом как оплёванному, он же всё слышал, хотя старательно делает вид, что ему никакого дела нет.

Спускаюсь к перевалу. Быстро смеркается. Интересные ямки-лунки вдоль тропинки. Вдруг, вижу, дух сидит в окопе. Как он здесь уцелел после разведки? Тихо так сидит, не шевелится. Я автомат в его сторону, дёрнется — положу. Медленно к нему. Вдруг меня как током от пятки до темени: нога зацепила растяжку. Опускаю глаза, мина американка склонилась на бок, чека наполовину выскочила, держится на сопле. Понимаю, что упасть не успею, у этой сволочи нет времени замедления. Стою как парковая скульптура, только без диска и весла, боюсь дышать, не то, что шелохнуться.

— Крот!

Голос пропал, из груди вырвался какой-то сип. Появился писарь.

— Отойди, — говорю, — позови Крота.

Тот подошёл, присел рядом и разобрался с миной, как повар с котлетой. Вставил чеку, сунул её в сумку и стоит, сматывает проволоку от растяжки. Что-то бормочет себе пол нос.

— Спасибо, — говорю, — и прости, братан, за вчерашнее.

— Ладно, проехали. Всё нормально, я бы сам не поднялся… По перевалу всё заминировано, осторожнее. А в окопе там муляж, мы его давно рассмотрели. Правда, похож?

— Что-о-о?!

До меня, наконец, дошло.

— Урод, мудак, скотина безрогая!!!

Боец вопросительно посмотрел на меня и на всякий случай попятился.

— Не волнуйся, это я про себя.

Смотрю, два туфа от выстрелов к безоткатке связаны крестом, на горизонтальный одет френч, вместо головы мешочек с нарисованными глазами, сверху чалма. Подскочил, двинул его ногой так, что голова покатилась по перевалу, и… успокоился. Почти бегом назад к радиостанции.

— Всем до утра оставаться на месте! Организовать охранение! Никакого огня и курения!

Командиры и так всё знают, но я разгрузился, и полегчало.

…Ощутимо стало холодать. Зарядил противный, пронизывающий дождь, который вскоре перешёл сначала в мокрый, а потом и просто в снег. Я попросил Ататиныча разбудить в 2 часа, бросил на камни бронежилет и накрылся сверху плащ-палаткой. Через 30 секунд уже спал. Правда, во сне продолжил командовать и спасаться от мин. Проснулся от собачьего холода. Вскочил, под ногами захрустел снег. Значит мороз. Как бы не поморозить бойцов, особо-то никто не утеплялся. Но наш боец, вооружённый сухим пайком, непобедим. Никто и не собирался замерзать, а разведчики вообще нагло доложили, что им в духовском блиндаже на спальниках и под одеялами даже жарко. Я же раз по пятьсот отжался, присел и… с радостью встретил рассвет. Облака ушли, выглянуло солнце, и через полчаса я забыл про ночной собачий холод.

Спустился к разведчикам и приступил к сбору трофеев. Безоткатки, ДШК, миномёты, мины и боеприпасы больших эмоций не вызывали. Железо и есть железо. А вот карты под плёнкой вызывали профессиональное уважение. Ты её хоть стирай, а ей хоть бы хны. Новенькие американские спутниковые радиостанции в заводской упаковке. В комплекте динамо, крути педали и получай ровно 12 вольт. Не надо никаких аккумуляторов с их извечной проблемой подзарядки. Японские панорамные бинокли с осветлённой оптикой, спальники на гагачьем пуху, фонари, коробки с батарейками и прочая, и прочая… Однако ничего по-настоящему душу не грело. В другой раз от десятой доли скакал бы на одной ножке, но сегодня меня интересовала только установка. Ладно бы только меня.

На одной трофейной карте обнаружил какие-то непонятные значки. Доложил комбату, тот в дивизию.

— Встречайте гостей, — перезванивает комбат. И точно, идёт вертушка. Присела, выскочили двое, начальник ХАД Кабула, с ним душок с автоматом и одеялом. Посмотрели на карты, одну забрали, а на другой, говорят, обозначены склады, вот он, наш активист, покажет.

— Если это склады, то карты и мы читать умеем, зачем показывать?

Но ХАДовец упёрся:

— Пусть остаётся.

Активиста оставил, а сам улетел, прихватив документацию и кое-что из трофеев. Я этого засранца покормил, показал, где отдыхать, поручил разведчику, а сам занялся своими делами. Только утром следующего дня вспомнил о нём, когда ставил задачи по поиску. А его и след уже простыл. Смылся, урод. Не знаю, то ли контрразведка разыграла свою комбинацию, то ли этот активист спал и видел, когда он к духам смоется, но факт остаётся фактом — исчез. Я же не пленного охранял, а вроде как союзника, мало ли что ему надо за тем камушком…

День поисков ничего, кроме боеприпасов не добавил. Осмотрели всё. Не хотелось даже подходить к радиостанции, что я скажу комбату или, что во сто раз хуже, комдиву. Вроде и оправдываться не за что, но, по всему выходит, профукал реактивную установку, которая комдиву, отвечающему за безопасность Кабула, как кость в горле. Она там стояла на блюдечке с голубой каёмочкой, а я пришёл и профукал.

К вечеру прибыл в моё распоряжение взвод маланговцев. Принесли сухие пайки и миноискатели. Разместил их на перевале, предупредил о минах. Не проходит и получаса, смотрю, взрыв. Командир — толковый парень, дважды проходил подготовку в Пешаваре, постоянно тренируется и бегает с моими бойцами.

— В чём дело, Аминуло? — спрашиваю.

— Ди-ва-на-а-а, — отвечает спокойно так, как будто речь идет о курице. Что с него взять?

С утра за пару часов миноискатели принесли первый результат — обнаружен склад реактивных снарядов. Склад, конечно, громко сказано, но двадцать снарядов, замотанных в мешковину и зарытых в землю, обнаружить удалось. Уже теплее! Если есть снаряды, значит должно быть и то, из чего ими стрелять. Собрал офицеров, показал, как душки маскируют своё добро. И снова на поиск. До вечера обнаружили ещё три склада. Уже горячо!

Параллельно с нами свой поиск вели и маланговцы. Они обшмонали Пачехак, набили свои пустые мешки всякой дрянью и пригнали на перевал небольшое стадо баранов. Когда, заразы, успели? На войну всё в хвосте, а мародёрить — золотые руки! Второй раз поговорил с Аминуло и предупредил о границах их лагеря, мол, кого обнаружим за его пределами… пусть потом не обижается. Упаси, Боже, от таких союзников!

Ещё день поисков. Ещё два склада реактивных снарядов. На совещании офицеров Миронов предложил посмотреть свежие могилы.

— Духи знают, что мы никогда их не трогаем, может, воспользовались?

— Бери сапёров и осторожно…

Я уже не знал, как буду оправдываться за свою никчемность. И кого убеждать, что сделал всё, что мог? Комбат и так знает, а остальным кроме результата ничего не интересно. Офицеры и бойцы откуда-то прознали про грозящий нам трибунал и в буквальном смысле рыли землю. Я уже готовился закончить поиск, но прозвучал доклад, как песня, долгожданная и неимоверно дорогая:

— Есть установка!!!

— Не может быть. Тащите сюда!

Приносят в мешках какие-то трубы, жирно смазанные солидолом или литолом, кто их разберёт.

— Что за херня? Это реактивная установка?

— Так точно. Надо только собрать.

Когда собрали и я убедился, что это действительно установка, вышел на связь и доложил комбату. С той стороны не то стон, не то вздох облегчения.

— Спасибо, Васильич…

— На здоровье! — с удовольствием вернул комбату должок.

Буквально через пять минут он мне сообщает, что к нам за установкой вышла вертушка.

— Не верят, что ли?

— Нет, тут готовят выставку для иностранных журналистов и хотят показать, как империалисты вооружают против нас моджахедов.

Я ещё тангенту не положил, а вертолёт уже мостится одним колесом на нашей горушке. Ё-пэ-рэ-сэ-тэ!!! Собрать-то мы её собрали, а как эта зараза разбирается? Не лезет, мля, в собранном виде в вертолёт!!! Угваздались мы все в этом грёбаном солидоле, как чушки. Наконец, разодрали и загрузили. Закинули снаряды, ДШК, миномёты, безоткатки и остальное трофейное добро. Не будет погоды, не на себе же тащить вниз!

Посмотрели, как натужно вертушка ушла через перевал в сторону Кабула и вздохнули. Стоим, вытираем руки от смазки. Такое облегчение! У меня с плеч не камень, а гора свалилась и громко так чвякнулась. У бойцов тоже лица радостные. «Гы-гы», смеются, толкаются. Только подумалось: как пайки подбросить, то сутки вертушки не дождёшься, а тут, гляди, как быстро! Про жратву не зря вспомнилось, уже галеты и сухие пайки в печенках сидят, да и те вечером кончаются.

На перевале у маланговцев, смотрю, опять канонада. Но разрывы явно не от снарядов. Мечется стадо баранов, испуганное вертушкой, по минному полю и находит приключения на свои курдюки… Пара-тройка уже валяется.

Зато, вечером был пир. Аминуло презентовал одного героически погибшего барана, казан и кое-что из приправ. Давал в придачу и повара, но мы отказались. Сами не пальцем деланные. Шурпа получилась… песня! Правда, пару раз чуть зуб не сломал об какие-то железяки в мясе. Но разве кто на такие мелочи обращает внимание, когда впервые за пять дней пробуешь горячее? Но каждый раз, выплёвывая осколок, проскакивала мысль, а ведь он мог быть моим…

Утром по тропе на перевал поднялся комбат. Обнялись, как год не виделись. Принёс пайки. От себя — супердефицитные консервы. Открыли, да со свежим хлебушком, вкуснятина. Мы с замполитом мечем, а он чего-то грустный.

— Геннадий Васильевич, что случилось? — спрашиваю.

— Вчера в дивизии разговор был. Я напомнил про «Героя». Говорят — не выйдет. У тебя ещё нет наград. Да и поиск вы провели слишком гладко, ни раненных, ни погибших. Какой-то не героический поиск. Вот бы кто-нибудь на амбразуру… или командира собой прикрыл… или ещё лучше сам командир… — тогда другое дело, а так, сказали, чтоб подавал на тебя «Боевое Красное Знамя», всем остальным на ордена и медали по нашему усмотрению.

— Знаете, Геннадий Васильевич, про трибунал я сразу поверил, а про «Героя» не очень. Бойцы целы? Задачу выполнили? И ладно. Сгодится и «Знамя»…

Ага, сейчас… Не знал я, дурачок, что по возвращении буквально через несколько часов ждёт меня «дальняя дорога» (новая реализация) и «казённый дом» (штаб полка), где был порван мой наградной, зато учинён разнос по партийной линии за упущения в службе войск на одной из дальних застав. Даже не упущение, а преступление. Пока мы занимались установкой, на одной из застав бдительные проверяющие нашли флягу с брагой! Какой ужас!!! Типа, мы тут в парткоме и штабе полка ящиками кровь проливаем, наводим порядок на заставах, а они, бездельники, знай, наградные строчат…

* * *

…А установку комдив после выставки отдал в батальон. И все 150 снарядов, захваченных нами в том бою. Установили её на видном месте в Рустамкалае, не столько для стрельбы, сколько в назидание духам: «Так будет с каждым! Кто ещё хочет стрельнуть в нашу сторону?»

В мою бытность больше не стреляли…