Просто женщина и просто любит
Просто женщина и просто любит
У нее редкая русская фамилия. Ее не сразу узнают на улице, и даже когда она признается, что играет в театре и снимается в кино, сердитые тетеньки ей выговаривают: «Женщина, как не стыдно врать». Они никак не возьмут в толк, что непохожесть на артистку — лучший комплимент для нее. Людмила Иванова о себе говорит, что она
ПРОСТО ЖЕНЩИНА И ПРОСТО ЛЮБИТ
Придумать любовь и не умереть — Территория Ивановой — Просто женщина… — Физики не выносят мата лириков — Экспромты от актрисы
— Если честно, без кокетства, я — среднестатистическая.
— Особенно фамилия Иванова…
— Вот-вот. Подумываю о псевдониме. Я заметила, что у нас в театре, например, если кто-то что-то сделает (машину купит, дачу построит), то для всех это — предмет восхищения. А когда я купила машину, то сказали: «Вон, уже Иванова купила, и нам надо». Потом собаку завела: «Слушайте, уже Иванова завела собаку, значит, можно». «Иванова родила второго ребенка. Ой, а мы-то что, хуже?» Между прочим, это я многих уговорила рожать по второму разу, а некоторых — по первому. У меня хобби, знаете, какое? Я сватать люблю. У меня даже есть удачные пары — четыре, если не пять.
— Не дает вам покоя чужая свобода?
— Не дает. Мне вот кажется, что все должны по земле ходить парами, семьями, чтобы поддерживали друг друга и обеспечили тылы. Я вот такой человек. Мне вот хороший муж попался, надо, чтобы и другие чувствовали себя счастливыми.
— Хотелось бы уточнить — попался или сами выбрали?
— Не-ет. Я считаю, что браки создаются на небесах. Должна сказать, что когда я впервые увидела своего мужа, в тот же миг ощутила его предназначение. Вот и живем вместе, как в «Сказке о рыбаке и рыбке» — тридцать лет и три года.
— Только старик плохо кончил, если помните.
— Почему плохо? Он рыбку золотую поймал. Это старуха была ненасытная. А со мной такого не может произойти, потому что я — минималистка, в жизни могу довольствоваться немногим и лишнего мне не надо.
— Но вернемся к делу, то есть к вашей профессии. Вам не обидно, что вам все время дают роли среднестатистической тетеньки?
— Вот поэтому я пишу песни и книги.
— Очень прошу, ответьте сначала на предыдущий вопрос.
— Да я все время удивлялась: мне даже в молодости давали роли женщин старше меня. А уж как одну сыграла прилично, тут же другие посыпались. И никогда не давали ролей, которые, как мне кажется, адекватны моей индивидуальности. А я очень люблю роли деревенских женщин. И всегда хочу их сделать трогательными, смешными. Но — отыскать в роли тот момент, когда «из лягушки получилась царевна». Вот она живет, обычная, замученная бытом, и вдруг что-то случается в ее жизни. И такая любовь открывается, и глаза по-другому светятся. Даже если у нее нет любви по роли, я придумываю, что любовь есть. Это обязательно.
Например, у нас в «Современнике» шла комедия «Третье желание». Я играла с Валей Никулиным и Мишей Козаковым. Наша сценическая семья собралась и обсуждает третье желание, которое нашему сыну — Козакову — обещал выполнить волшебник. Спорят, кричат — что лучше попросить: машину, удачную командировку… И вот тут моя героиня вспоминает (это моя любимая сцена), что когда она была маленькой, она была влюблена в мальчика, который влюбился в ее подругу Марюшку. А полюбил он ее потому, что в саду у Марюшки груши росли вкуснее и больше. И эта пожилая женщина вдруг попросила, чтобы у нее в саду груши росли большие-пребольшие и чтобы этот мальчик вернулся. (Плачет.)
— Такая давняя роль, а у вас слезы.
— Это я ее заново проживаю. Что правда, то правда, самых главных ролей у меня не было. Но, слава Богу, я к этому спокойно относилась. Вот дали мне мою территорию, и я на ней плела «кружево». Я не хотела играть Анну Каренину или Джульетту. Какая ж я Джульетта.
— А как вы определяете территорию Ивановой?
— Ой, я считаю, что это большое поле, и в нем я люблю женщину-крестьянку, трудно и много работающую, какой моя бабушка была. Даже когда маленькая роль, можно сделать большую судьбу.
— А никогда не хотелось на это поле вывести другой персонаж — асоциальный: бандершу, спекулянтку? Помните, какая замечательная Нюрка-хлеборезка была у Волчек в спектакле «Вечно живые»? А то вас всё на постное тянет.
— Нет. Это не постное, моя дорогая. Вот в спектакле «Спешите делать добро» я играла милиционершу. Я человек сентиментальный, и эта роль мне трудно давалась.
— И где вы искали полицейскую жесткость?
— Да-а-а уж — тяжелый случай в моей жизни. Сейчас расскажу. Долгое время я была председателем месткома. Я вообще всегда занималась общественной работой. Была первым секретарем парторганизации. Только не надо смеяться: в нашем театре парторганизация, чтобы вы знали, состояла только из хороших артистов Ефремов, Табаков, Евстигнеев. Но дело не в этом, а в том, что, работая в месткоме, я хлопотала всем квартиры. Так вот. Одной молодой актрисе нужно было помочь с жилплощадью, и я ходила с ней по всем инстанциям вплоть до Верховного суда. И вот в этой организации в одном кабинете я увидела очень красивую женщину в сером стальном костюме и с таким же выражением глаз. (Иванова разыгрывает сцену в трех лицах.)
— Вы кто? (Металл в голосе.)
— Я истица.
— А я дочка истицы. (Пищит еле слышно.)
— А я председатель месткома.
— Вы что хотите сказать? (Металл и равнодушие в голосе.)
Выслушала нас. И так спокойно, негромко:
— А теперь я скажу — вы никаких прав не имеете, и все.
Я от нее ушла раздавленная, как трамвай по мне проехал. Я поняла, что власть беспредельна. И вот я вышла на сцену и вдруг поймала себя на том, что говорю точно так же, как эта женщина: тихо и страшно. Даже Гафт удивился: «Старуха, как ты это?» А вот так…
— И как часто жизнь преподносила такие подарки?
— В «Крутом маршруте» у меня была очень маленькая, простая роль. Моя героиня говорила: «Разве я трахтирка (так она называла троцкистов)? У нас стариков на трактора не допускают». И все… Хотелось большего. А в это время на репетиции приглашались репрессированные женщины, и среди них была жена Блюхера. Вот она рассказала удивительную историю одной деревенской женщины, которая сидела с ней в лагере. Когда эту крестьянку забирали, ее малолетнюю дочку заперли в доме, чтобы не бежала за матерью и не плакала. Тогда дочка стала биться головой о стекло, разбила его, выскочила и, вся в крови, побежала за матерью по деревне. Я попросила включить эту историю в монолог и теперь его говорю. Роль стала совсем другая — не проходная. Так я дописала себе роль.
— То есть, насколько я понимаю, слово всегда просилось наружу…
— Да. Вот сейчас у меня только пять спектаклей, а мне-то кажется, что во мне больше «сидит». Поэтому я и сочиняю.
— Как правило, женщина сочиняет от несчастной или неразделенной любви.
— А как же… Очень давно я шла по улице Горького и горько плакала, извините за каламбур.
— Что сделал этот негодяй?
— Знаете, очень простая была история и, как выяснилось потом, даже ошибочная. Кто-то пошутил и от имени симпатичного мне молодого человека назначил свидание на Пушкинской площади. Я прождала час, два. Не могла поверить, что он меня обидел, обманул. А он-то не пришел, потому что ничего не знал. Как сейчас помню, я шла по улице и плакала от обиды. Было такое высокое духовное напряжение, что у меня сама собой сложилась песня. Прямо с музыкой. И вот пока я шла от Пушкинской до Белорусского вокзала, вся обида растаяла. Эту песню потом пели в электричках.
Бесконечной тоскою охвачена,
Я бреду по вечерней Москве.
То ли дождь идет, то ли плачу я,
И все думаю я о тебе.
Прохожу я по Горьковской улице,
Удивленные взгляды ловлю,
Я не глупая, я не умница,
Просто женщина, просто люблю.
— Красиво. А объект знал, что ему посвящена песня?
— Нет, я ему не сказала… А потом у нас в театре делали спектакль «Пять вечеров». Трудно представить более красивый спектакль о любви. Там играли Ефремов — Толмачева (взрослая пара) и пара молодых: Табаков — Дорошина. Женя Евстигнеев сказал мне: «Слушай, ты все стишки в стенгазету пишешь, напиши нам песню». Музыка уже была, и я написала (поет высоким голосом): «Уехал милый в дальний край, да только меня не взял…». Какой это был спектакль! Боже мой! Пронзительный, как рассвет. Как только закрыли занавес, я побежала за кулисы. От полноты чувств слов не было, и я сорвала с себя сережки и подарила их Лиле Толмачевой. Но пока снимала, сломала застежку. Так их никто и не надел.
Ефремов верил в то, что я могу писать песни, и просил меня написать для постановок «Два цвета», «Продолжение легенды», а потом пришел композитор Колмановский со своим поэтом, и я больше не сочиняла для «Современника». Но ширилось бардовское движение, которое меня увлекло.
А между прочим, мои песни мирят людей. Однажды драматург Гуркин насмерть разругался со своей невестой. Они даже решили разойтись. И вдруг по радио услышали мою песню из «Пяти вечеров». Как рассказывает Гуркин, произошло невероятное: они вытерли слезы, взялись за руки и пошли в загс.
— Ну, а вам, автору, кроме гонорара, песни что-то приносят?
— Я считаю, что удачу. У меня был жуткий период в жизни, когда один за другим умерли родители, я заболела туберкулезом и казалось, что жизнь кончена. И вот однажды в театральном кружке физмата (физики тогда ударились в лирику) я обратила внимание на Валеру Миляева, который был как вещь в себе. Он пригласил меня кататься на лыжах, взял гитару и сказал: «У меня есть одна песня любимая, ее Ада Якушева написала». И поет, понимаешь, мне «Улицу Горького».
— Как Ада! Как… А-а-а… Это же моя песня!
Я чуть не заревела. Такие чудеса бывают. Теперь мы вместе мучаемся над текстами.
— Как работает семейный подряд Ивановых?
— Мы по отдельности работаем. Я пишу женские номера. Валерий Александрович — мужские. Так написали либретто к спектаклю «Доходное место». Был случай, когда к одной телевизионной передаче мы написали по отдельности две песни, но выбрали почему-то мою, хотя его в тысячу раз лучше. Мы вообще с ним никогда не ссоримся. Он настолько умный человек, что я все безоговорочно принимаю. Он в жизни не выругался матом. И когда на актерских капустниках кто-то себе подобное позволит, он встает и уходит через зал.
— Скажите, Людмила Ивановна, актриса Иванова была когда-нибудь в простое?
— У меня работы всегда было больше, чем я могла сделать. Вела драмкружки, работала с эстрадными певцами, сочиняла, снималась.
— А что заставило вас в таком случае завести еще одну головную боль театр «Экспромт»?
— А из протеста. Несколько лет назад я преподавала в ГИТИСе. И когда я пришла туда, мы решили для второго курса сделать сразу большую работу. Детская сказка — это самое лучшее, что могло быть, и мы написали музыкальную сказку «Крошечка-Хаврошечка». В ней для каждого студента выписали выходные арии. Нас поддержали, особенно Борис Покровский, который в то время руководил музыкальным факультетом. И вдруг сменилось руководство, которое сообщило, что мы с нашим мюзиклом не нужны. «Что же я это буду терпеть, — подумала я. — Я свой театр сделаю. Там я буду писать, ставить и играть». Пошла и зарегистрировала «Экспромт».
— Это в вашем характере? Никогда бы не подумала.
— Нет, неприятности мне никогда крыльев не обрезают. Наоборот. Я всю жизнь начинаю сквозь асфальт прорастать, но в другом месте. Ролей не дают — я в кино снимаюсь. Не снимаюсь — пишу песни. Так вот о театре. Я в то время была депутатом в Бауманском районе.
— Председатель парткома, месткома, депутат… Однако какая бурная деятельность.
— Да, и программа у меня была — культурный досуг населения. Детский театр — разве плохое дело? Я подумала, что в райкоме великолепный зал простаивает от конференции до конференции. Здесь и надо играть спектакли для детей «Снегурочку» и «Царя Салтана». А агитпункт в районе я превратила в маленький театрик: здесь у нас идет чудная сказка под музыку Грига.
— Актриса стала начальником. Каковы ощущения?
— Да не начальник я. У меня азарт есть. Если я вижу, что-то можно сделать — отчего не сделать?
— С такими задатками надо выдвигать свою кандидатуру в президенты.
— Нет. Лучше уж песни писать. Или детей учить. При нашем театре работает бесплатная детская студия. Ребята немножко играют в спектаклях. Занимаются танцем, актерским мастерством и вокалом. Актерское мастерство веду я и каждый раз вижу, что, если с детьми заниматься, в них столько талантов. Перед спектаклем я обожаю поговорить с детьми, спросить, какие книжки они читают…
Наверное, вам кажется, что я сумасшедшая?
— Что вы, нисколько. Я восхищаюсь неуемностью вашей энергии и не удивлюсь, если узнаю, что вы закрутили новое дело.
— А вот я сейчас и подумываю, что бы мне такое открыть, организовать. Вот я была в Фонде милосердия и увидела там роскошный зал. Прежде здесь балы устраивали.
— У вас здесь что-нибудь происходит? — спросила я.
— Нет, — ответили.
— Так будет…