IV. Как погиб Володя Комаров

IV. Как погиб Володя Комаров

… Корабль мчался к Земле. Двигатель мягкой посадки не мог погасить столь стремительное падение. При ударе спускаемый аппарат лопнул, внутри возник пожар. Когда огонь забросали землей, обнаружили останки космонавта.

Недосказанность, полуправда, а то откровенные сокрытия обернулись против нас. Не знаю, случайно или нет, но в последнее время в самых различных изданиях появилась серия публикаций о "космических катастрофах" и "павших на орбите". Авторы, претендуя на "сенсационную правду", ссылаются на вышедшие в США книги Джеймса Оберга "Красная звезда на орбите" и "Раскапывая советские катастрофы". Сам Оберг кивает на секретные досье ЦРУ и некоего Виктора Евсикова, русского инженера, участвовавшего в разработке кораблей "Союз" и эмигрировавшего за океан.

Признаюсь: фамилия "Евсиков" мне не знакома. Поименно всех работающих на "королевской фирме" знали лишь в отделе кадров и особом отделе. Однако осмелюсь утверждать, что среди первых лиц Евсикова не было. Впрочем, суть не в нем. В опусах Оберга (кстати, потом мы вели переписку) меня насторожило само слово "раскапывая". Время и без того приоткрыло многое. Да и нужно ли "копать", чтобы "вырыть" явную липу. Одна короткая цитата из этого откровения о полете "Союза-1". "Предсмертные крики Комарова зафиксировали американские наблюдательные станции. Он знал об обреченности еще на орбите, и американцы записали его душераздирающие разговоры с женой, Косыгиным, а также с друзьями из группы космонавтов. Когда начался смертельный спуск корабля на Землю, он только отметил нарастание температуры, и после этого были слышны лишь его стоны и, похоже, плач…"

Способов одурачить людей много. Кто-то делает себе на этом имя, кто-то — деньги, иные — и то и другое. Но правда останется правдой: одна на все времена.

Сейчас установщик поднимет ракету и начнется заправка.

… Идея создания нового корабля, который должен прийти на смену "Востоку", родилась у Сергея Павловича Королева вскоре после полета Юрия Гагарина. Главный конструктор не дожил до того дня, когда начались летные испытания "Союза". Они прошли без него и показали, что корабль еще "сырой", нуждается в доводке. И это делалось, хотя и несколько поспешно. Беспилотные испытания следовало продолжить, и такие голоса звучали, однако их заглушали самоуверенность, а быть может, и честолюбие разработчиков. Наверное, в каждой точке зрения есть своя доля истины. Но тогда, по тем или иным причинам, не смогли спокойно и взвешено подойти к решению вопросов. К тому же близился Первомай, праздники, увы, привыкли отмечать "рапортами и подарками". Полет "Союза" в пилотируемом варианте планировался на конец апреля 1967 года.

Группа журналистов прилетела на Байконур за несколько дней до старта. Официальная встреча с экипажем планировалась на более поздние сроки; мимолетные, накоротке, случались почти ежедневно. Приветствия, шутки, стандартное "Как настроение?" — не более того.

В монтажно-испытательном корпусе готовили корабль и ракету. До нас доходили слухи, что при одной из проверок отказал клапан системы наддува азотных баков. Потом проявился еще какой-то дефект. И то, и другое быстро устранили, но нервы эти "бобы" потрепали всем.

В один из дней я зашел к Володе в номер (он жил в гостинице на "двойке" — Площадке № 2) и сразу понял, что появился некстати. Извинился и прикрыл дверь, но он вернул меня: "Что-нибудь срочное?" — "Нет, просто так, поговорить, помолчать". Он улыбнулся: "Садись, помолчим".

Володя всегда был немногословен, в споры не ввязывался, больше слушал, свое мнение высказывал сдержанно и коротко. Программу полета он комментировать не стал. На вопрос о риске ответил не сразу.

— Риск? — он повторил это слово и, чуть помедлив, как бы заглядывая в себя, начал рассуждать: — Есть необходимый риск — когда человек пренебрегает опасностью во имя великой цели. А есть ради пьянящего чувства опасности, ощущения раскованности, собственной смелости. У риска своя логика, своя героика, своя мораль. Отношение людей к риску, как мне представляется, строится на странном смешении отваги и безысходности, боязни и впечатления, опасности и интуиции, убежденности и надежды… Володя вдруг смолк. Закусив губу, сделал долгий выдох. Наверное, минуту он молчал, как бы выверяя слова.

— И все-таки, воля здесь порой надежнее расчетов, — закончил.

— Ладно, не буду мешать, — собрался уходить я и попросил: — Распишись на фотографии.

Это сейчас никого не удивить автографами космонавта, а в те годы фото с дарственной надписью было предметом гордости обладателя и вызывало зависть у других. Володя сделал это нехотя, даже поморщился, когда ставил роспись и дату (22.04.67 г.), и, возвращая фотографию, сказал: "Остальное напишу потом…"

Испытатель "Союза" и та фотография, на которой он расписался перед стартом.

Володя Комаров не любил давать автографы, но никогда не отказывал, когда его просили.

Программа предстоящего полета, которая не раз видоизменялась, в окончательном виде выглядела так: 23 апреля стартует трехместный "Союз", его пилотирует Владимир Комаров. На следующий день на орбиту выходит другой такой же корабль, но уже с экипажем. Оба "Союза" должны сойтись в космосе и состыковаться. Второй корабль брал на борт троих: Валерия Быковского, Алексея Елисеева и Евгения Хрунова. После стыковки Елисеев и Хрунов должны были выйти в открытый космос и перейти в "Союз" Комарова…

Поздней ночью началась подготовка к старту. Освещенная голубыми лучами прожекторов, ракета напоминала рождественскую елку. Комаров был в серых брюках и синей куртке. Перед посадкой в корабль Володя помахал нам рукой. Потом мы услышали его по громкой связи:

— Самочувствие отличное. Закрепился в кресле, у меня все в порядке. Дайте сверку времени.

Голос его был тверд, совсем не такой, как накануне: без нотки волнения, без тени неопределенности.

— Жду сверку времени, — повторил он и назвал свой позывной: "Я — "Рубин".

Долгие переговоры, уточнения, вопросы и ответы. Наконец, команда: "Есть контакт подъема!"

Но вот погас в небе огненный хвост ракеты. Растаял в утреннем мареве бело-голубой след инверсии, и космос донес до Земли слова:

— Я — "Рубин", есть отделение третьей ступени…

Неприятности начались с того, что одна из панелей солнечных батарей не раскрылась. Это означало, что "активный" корабль не получит достаточного количества энергетики, и ставило под сомнение возможность стыковки с другим "Союзом". Комаров понял, что нелепая случайность может сорвать программу полета, и не скрывал своего огорчения. Пружинный механизм, откидывающий "солнечные крылья" корабля, в принципе прост.

Конструкция надежно работала в барокамере при различных нагрузках, искусственно создаваемых помехах и вдруг… закапризничала. Володя попытался стукнуть ногами в то место, за которым находился злополучный механизм, но освободиться от стопора не удалось. В очередном сеансе связи он доложил:

— Параметры кабины в норме, — и после паузы. — Не открылась левая панель, зарядный ток 13–14 ампер, не работает KB связь. Попытка закрутить корабль на Солнце не прошла. Закрутку пробовал осуществить вручную…

Земля тоже обдумывала варианты спасения программы, но панель не раскрывалась. Неполадки на борту могли привести к нарушению теплового баланса и израсходованию электроэнергии в первые сутки полета. Всем было ясно: в таком положении "Союз" трое суток не пролетает.

Заседание Государственной комиссии проходило "за закрытой дверью". Никакого иного решения, кроме того, что она приняла, быть не могло: старт второго корабля отменить, баллистикам просчитать подходящий виток для посадки Комарова.

Прошли сутки. За это время Володя пробовал выполнять маневры, контролировал работу бортовых систем, часто выходил на связь, давая квалифицированную оценку технических характеристик нового корабля. Он еще не знал решения Госкомиссии, но понимал: возникшие осложнения заставят программу свернуть.

Отмена пуска "Союза-2" испортила настроение его экипажу (кстати, дублером Комарова был Юрий Гагарин). Космонавты меж собой корили Госкомиссию за перестраховку и нерешительность, вспоминали, как поступал в подобных случаях Королев, но все это были лишь разговоры в свое утешение.

Утром 24 апреля на борт передали распоряжение о посадке. Володя воспринял его спокойно. На восемнадцатом витке, через 26 часов 45 минут после запуска, он сориентировал корабль. Тормозная двигательная установка включилась где-то над Африкой, двигатель отработал расчетное время (в репортаже с орбиты Володя назвал точную цифру секунд, кажется 140), несколько позже у юго-западных границ страны снижающийся корабль вошел в зону радиовидимости наземных станций слежения.

Наша журналистская группа собралась во дворе МИКа. На втором этаже административной части монтажно-испытательного корпуса одну из комнат занимала Госкомиссия. Из раскрытого окна доносились голоса собравшихся, были слышны доклады информатора по громкой связи, звучали и сообщения Комарова с орбиты. Информации для репортажей было мало. Подробности мы узнавали от космонавта Алексея Леонова, который часто спускался к нам и пояснял, что происходит на этом этапе полета.

Главный конструктор академик В.П.Мишин, председатель Госкомиссии К.А.Керимов, президент Академии наук М.В.Келдыш, министр общего машиностроения С.А.Афанасьев, маршал авиации С.И.Руденко, другое высокое начальство обменивались короткими репликами, которые не вызывали никакой тревоги.

Помню тягостную тишину, когда связь с "Союзом" прервалась. И хотя это соответствовало циклограмме посадки, молчание всегда тревожно. Вскоре "прорезался" голос Комарова. "Рубин" докладывал спокойно, неторопливо, без какого-либо волнения. Журналисты отреагировали на это бурным восторгом, начался оживленный обмен мнениями. И тут "по циркуляру" поступило короткое сообщение: "Объект прошел зону. Время видимости две секунды". А вслед за этим уточнение: "Предполагаемая точка приземления — пятьдесят километров восточнее Орска". Леонов пояснил: "Южный Урал, Оренбургская область". И добавил: "Володя держится молодцом".

Разговор прервал доклад с поискового самолета "Ан-12". Командир сообщал: "Вижу "Союз", рядом люди. К кораблю идут машины…"

Из окна второго этажа послышалось оживление. Веселый настрой прервало сообщение из района приземления: "Космонавт требует врача". Не помню точно, но кажется в этой фразе было еще и слово "срочно". Начали думать, гадать, строить предположения. "Ушибся, повредил ногу, перелом" — чего только не говорилось. Не было одного — мысли о трагедии.

Хорошо помню, как кто-то наверху (по-моему, маршал Руденко) стал повторять короткую фразу. "Объект прошел зону. Время видимости две секунды". И рассуждать: "Почему только две? Локаторы должны были вести его дольше? Ведь спуск на парашюте длится значительно больше времени?.."

Ответ на эти вопросы еще не был найден, когда поступил сигнал бедствия.

К вечеру мы узнали подробности. А случилось вот что. Отказала парашютная система. Купол полностью не раскрылся. Володя Комаров погиб мгновенно, без криков и плача, в момент удара "Союза" о землю с огромной скоростью.

Мгновенно… Так нам сказали. Но так ли было на самом деле? И что за этим "мгновенно"?

Володя отлично знал технику и понимал логику всех процессов. К тому же на корабле множество приборов, которые фиксируют и предупреждают. Все эти стрелки, табло, лампочки, тумблеры образуют ясное целое, где сосредоточено происходящее. Программное устройство выдавало команды, но их исполнение не было адекватным. Космонавт это уловил сразу. Нервная взвинченность превращала хаос видений, клейкую паутину сигналов в отчетливое понимание безвыходности его положения.

"Что он должен сделать? Что может? Что?.." — мысль работала быстро. Невнятица отступила. Случившееся представлялось в подробностях и целом.

Шоковый период прошел. Кошмар первых минут, когда он очутился в темноте безнадежности, сгинул. Не ситуация исчезла, а страх перед ней. Доказательством тому не слова, а то, как разворачивались события.

Без истерики и надрыва, просто и внятно Володя передал на Землю:

— Все идет не совсем ладно…

Его репортаж был скупым. Он сообщал только то, что считал особо важным. А корабль мчался к Земле. Двигатель мягкой посадки не мог погасить столь стремительное падение. При ударе спускаемый аппарат лопнул, внутри возник пожар. Когда огонь забросали землей, обнаружили останки космонавта.

Спасатели из группы поиска сигнальными ракетами сразу же сообщили о ЧП. Среди обусловленных кодов сигнала о гибели не было, самый тревожный содержал требование о враче. Его и передали.

Здесь случилась трагедия…

Уже в Москве я увидел небольшой цинковый гроб и то, что осталось от Володи. Главком ВВС маршал К.А.Вершинин после мучительных раздумий распорядился показать это космонавтам — летавшим и не летавшим, — чтобы не строили иллюзий и осознанно шли в полет.

Вот, собственно, и все.

Время не стерло память о Володе Комарове. Помимо сердца ее хранит еще и книжка, которую написал о нем. В ней, к сожалению, нет того, о чем я рассказал сейчас. Тогда это не разрешалось.

Ушел навсегда… Валя Комарова — друг, жена и мать его детей.