ВАНО ВЕРНУЛСЯ!

ВАНО ВЕРНУЛСЯ!

Утро не принесло успокоения: о моем ведущем по-прежнему ничего не было известно.

— Где же Вано? Жив ли? — с тревогой говорили летчики.

Мой пятибачный был надолго поставлен на ремонт. И я оставался без самолета. А ведь я сросся с ним, испытывал к нему чувство уважения. Это уважение к технике воспитал во мне еще Кальков.

Товарищи сочувствовали мне, но, как водится, подшучивали, называя безлошадным.

В довершение всех моих бед мне было приказано немедленно явиться в штаб дивизии. Там мне сказали:

— Ваш самолет не скоро войдет в строй. Поэтому вас назначают начальником поста воздушного наблюдения и оповещения самолетов — ВНОС — на передовую. Задача ответственная: своевременно обнаружить противника, передать данные, а может, иногда и помочь товарищу, наведя его на противника. От поста часто зависит и жизнь людей, и успех боя.

Новость меня сразила. Да разве я к этому стремился! Я стоял молча, навытяжку и не мог слова выговорить. Казалось, будто все это мне снится в плохом сне.

А офицер штаба спокойно продолжал:

— Сейчас вернетесь в полк, а когда получите вызов, поедете в штаб наземной армии, с которой взаимодействуем. Там вам подробно объяснят ваши обязанности.

Я попытался отговориться: да разве летчика-истребителя к этому готовят! Тогда офицер пригрозил мне военным трибуналом. Но все же в полк отпустил — до вызова.

Вернулся я туда в самом удрученном настроении. Первый вопрос о Габунии. Нет, ничего о нем не слышно. Уж он-то заступился бы за меня. А Гавриш суховат, хотя и стал внимательнее. Когда я доложил ему обо всем и попросил помочь, он ответил:

— Приказано — значит, надо ехать!

Неужели придется расстаться с товарищами, неужели летать не буду?..

И вдруг радостная весть облетела аэродром: получено сообщение, что Габуния жив и здоров — сделал вынужденную посадку в Россоши.

— Там, верно, есть магнит какой-то! — шутили повеселевшие ребята.

На душе стало легко: я даже забыл о назначении на пост наведения. А вспомнив, сказал себе: «Теперь и подавно я не могу уехать из родной части». И решил обратиться к командиру. Разыскал его на КП, взмолился:

— Товарищ командир, оставьте меня в полку. Хочу драться в воздухе. Все-таки я летчик-истребитель.

Сначала командир не соглашался:

— Пользу и там принесете. Побудете на посту, пока самолет не войдет в строй.

Но, увидев у меня на глазах слезы, он, как всегда, все понял и сжалился:

— Хорошо, останетесь. На пост наведения за вас поедет другой летчик. Будете с врагом драться. Но выделить самолет для вас сейчас нельзя — сами знаете, пока недостает их у нас. Временно будете летать от случая к случаю — на свободных самолетах.

Я был рад и этому. Меня переполняло чувство благодарности к командиру. Он заметил мое волнение:

— Да ты успокойся. Еще не поздно — отхлопочу.

Наша эскадрилья с нетерпением ждала возвращения Вано, я — особенно.

Прилетел он только на следующий день. Я сразу заметил, что у него подпалены брови и волосы.

— Эх, Вано, куда же ты делся? — спросил он, обнимая меня.

Оказывается, он тоже потерял меня из виду. И по неопытности, как и я, не знал толком, что следует делать. Вдруг он заметил, что к линии фронта летят несколько «ЯКов».

— Думаю: раз наши, значит, моя помощь пригодится. Хоть одного фашиста, да собью! Да вот обида — противник увидел нас и ушел. А я отвернул от «ЯКов» — решил вернуться на аэродром — и заблудился. Сел в Россоши: там сейчас бомбардировщики сидят. Все тебя вспоминал.

— Где тебе чуб и брови подпалило?

Вано с досадой махнул рукой.

— Торопился в полк, перезалил мотор. При запуске лишнее горючее вылилось, пламя из выхлопных патрубков в лицо ударило. Но это пустяки. Говори скорее, как ты?

Я рассказал ему о налете на аэродром, о встрече с противником. А вскоре нас с Габунией вызвал майор Солдатенко. Зная благородный, горячий характер Габунии, командир понял, что мой ведущий нарушил дисциплину из лучших побуждений. Как всегда, наш командир отнесся к нему не по-казенному и никаких взысканий на него не наложил. Он долго говорил с нами, строго предостерегая от ошибок, учил не отрываться друг от друга в воздухе. Его внушение я запомнил навсегда. Отпуская нас, он сказал дружески:

— Все дается опытом. Пройдете школу боев — станете хладнокровней и рассудительней.

Зато потом за нас взялся Сапсай:

— Мне из-за вас от командира крепко досталось. Работало бы радио, вам бы своевременно подсказали. А то действовали вы, как слепые котята. Один улетел, другой здесь вертелся. Пора бы знать: чтобы не быть глухим в воздухе, связывайся по радио еще на земле!

Сапсай несколько дней буквально не отходил от нас, придирчиво следя за нашей тренировкой.

С тех пор мы с Габунией заранее обо всем договаривались и еще старательнее готовились на земле.