«Уинстон вернулся»

«Уинстон вернулся»

«Война — это ужасно, но рабство — еще хуже», — говорил Черчилль в начале 1939 года[225]. Как только Соединенное Королевство объявило войну Германии в одиннадцать часов утра 3 сентября 1939 года, он, обращаясь к парламенту, сразу же заговорил об идеологической подоплеке этой войны. Для него смысл происходящего был очевиден: свободным народам Европы предстоит беспощадная борьба за человеческое достоинство. «Мы сражаемся, — объяснял он, — вовсе не за Данциг и не за Польшу. Мы сражаемся, чтобы спасти целый мир от фашистской тирании — этой чумы — и чтобы защитить все самое святое, что есть у человека»[226].

В тот же день Чемберлен, убедившись, что вернуть Черчилля в правительство необходимо, предложил ему пост первого лорда адмиралтейства, а также право голоса в военном совете. И вот наш мятежник вновь в здании адмиралтейства, на том же посту, с которого он, униженный и опороченный, ушел в мае 1915 года. И сразу же, как гласит легенда, на все корабли и на все базы британского военно-морского флота, разбросанные по всему земному шару, был послан сигнал — всего два слова: «Уинстон вернулся». Предание об этом триумфальном послании получило такое распространение, что о нем стали упоминать во всех биографиях, научных сочинениях, учебниках, альбомах. Бесспорно, история очень красивая («если это и не правда, то придумано отменно»), но надо признать, что это всего лишь легенда. Официальный биограф Черчилля Мартин Гилберт просмотрел все доступные архивы, но нигде не нашел упоминания о пресловутом сигнале[227]. А вот в чем сомневаться не приходится, так это в том, что известие о назначении Черчилля первым лордом было с радостью принято флотом. Теперь все было иначе, чем в 1914—1915 годах, — теперь военные моряки верили Черчиллю.

Первый лорд, по своему обыкновению, едва обосновавшись в адмиралтействе, сразу же развернул бурную деятельность. Он вдохнул в свое ведомство новую жизнь, разбудил дремавшую в нем энергию, установил хорошие отношения с первым морским лордом адмиралом Дидли Паундом и с руководителями различных служб. Историки давно пытаются выяснить, остался ли Черчилль таким же властным и по-прежнему ли вмешивался в ход военных операций, как и во время Первой мировой войны. В связи с этим острая полемика разгорелась между американским историком Артуром Мардером, видным специалистом по истории британского флота, и капитаном корабля Стивеном Роскиллом, официальным историком британского флота. Мардер утверждал, что, несмотря на свою активность, Черчилль не посягал на полномочия штаба и отдельных служб военно-морского флота. Роскилл же, напротив, уверял, что и адмиралтейский корпус, в частности, Паунд, и капитаны кораблей неоднократно получали неуместные приказы от самонадеянного первого лорда. По правде говоря, Черчилль, по-видимому, извлек урок из прошлых неудач и теперь старался сдерживать неуемное желание всюду совать свой нос. Он, насколько это позволял его темперамент, умерил пыл и уже не так часто вмешивался в дела подчиненных.

Не подлежит сомнению и тот факт, что Черчилль всеми правдами и неправдами старался навязать правительству наступательную тактику вместо официальной оборонительной и тем самым стать идейным вдохновителем стратегии союзников. Он считал, что нет ничего хуже пустой болтовни и пассивности, царившей в британских высших эшелонах власти, руководствовавшихся, как насмешливо говорил Черчилль, мудрым «принципом: не будьте злыми с врагом, не то вы его рассердите!»[228]Тем не менее, как правило, темпераментному первому лорду приходилось в нетерпении грызть удила, негодуя в душе против бездействия французского и британского правительств. Это было в самый разгар «странной войны»[229]. Выражение «странная война», впервые произнесенное Роландом Доржелесом, сразу же стало расхожим во Франции, однако в Британии говорили, скорее, о «ложной войне»[230]. Когда-то журналисты называли «ложной» Крымскую войну, во время которой под Севастополем противники заняли позиции друг против друга и долгое время ничего не предпринимали.

Черчилль был бойцом и к тому же считал себя непревзойденным стратегом. Он вознамерился продемонстрировать всем, что хочет и знает, как вести войну, настоящую войну. Случай ему представился практически сразу же после его назначения: на море начались военные операции, в которых участвовали корабли и подводные лодки. 3 сентября после полудня немецкая подводная лодка потопила в Атлантическом океане пассажирское судно «Атения», принадлежавшее компании «Кюнар». Тяжелым ударом для британского военно-морского флота была потеря авианосца «Кэрейджэс» 19 сентября и броненосца «Ройал Оук», дерзко атакованного немецкой подводной лодкой прямо на рейде Скапа Флоу 14 октября. Однако британский флот все же взял реванш в декабре, одержав победу при Рио-де-ла-Плата. В тот день флотилия Ее величества преследовала немецкий миниатюрный броненосец «Граф Шпее», потопивший не один торговый корабль в Индийском океане и в Южной Атлантике. Британские корабли перехватили его недалеко от Монтевидео. Броненосец, получивший серьезные повреждения, пошел ко дну. Об этом блистательном подвиге британских моряков кричали на всех углах, Альбион сразу же воспрянул духом. А поскольку активные военные действия велись только на море, внимание общественности и средств массовой информации было приковано к флоту. Для первого лорда это была замечательная возможность поправить свою репутацию в глазах сограждан. И он этим пользовался во всю, к примеру, не раздумывая преувеличивал число потопленных вражеских подлодок.

В то время Черчилль лелеял три грандиозных стратегических плана. Первый план был схож с одним из его планов 1914 года, назывался он «Операция Екатерина» — в честь Екатерины Великой. Этот план заключался в том, чтобы установить контроль над Балтийским морем и, если удастся, положить конец экспорту железа из Швеции в Германию. Этот замысел, порожденный в самом начале войны плодовитым умом Черчилля, которого всю жизнь манила Скандинавия и проливы Босфор и Дарданеллы, был слишком уж дерзким. Ведь речь шла о том, чтобы действовать во вражеских водах, в зоне досягаемости немецких кораблей и подводных лодок, к тому же наверняка заминированной и контролируемой неприятельскими истребителями. Все эксперты решительно высказались против этого плана, и от него пришлось отказаться.

Второй план, предложенный Черчиллем несколько дней спустя, также имел целью прекратить вывоз железной руды из Швеции, на этот раз через Нарвик и Атлантический океан. Для этого нужно было заминировать фарватер территориальных вод Норвегии, через который шведскую руду переправляли в Германию зимой, когда Балтийское море замерзало. Министерство иностранных дел воспротивилось и этому плану, опасаясь осложнения отношений с нейтральными государствами. На время о нем забыли, однако когда 30 ноября 1939 года разразилась советско-финская война, союзники вновь к нему вернулись.

Наконец, третий, самый дорогой сердцу Уинстона план, которому он отдал немало сил, назывался «Королевский флот». В основу его легла идея о том, чтобы перенести военные действия на территорию рейха с помощью дрейфующих мин, заложенных в реки. Таким образом была бы нарушена вся система речного судоходства, а также внутренних коммуникаций Германии. Особенное внимание уделялось Рейну и его притокам. Направление течения реки как раз отвечало целям союзников, а начать операцию предполагалось с французской территории. Остальные мины можно было сбросить в реки с самолетов в других районах, расположенных восточнее. Увлекшись этим планом, Черчилль пригласил двух специалистов, военного и гражданского, для разработки соответствующих механизмов. Они работали в небольших мастерских в пригороде Лондона. За зиму им удалось сконструировать необходимые приспособления, и Уинстон каждый вечер показывал их в адмиралтействе. Эти ночные презентации получили название «черчиллевских полуночных безумств». Британский военный совет, на который регулярно изливались потоки красноречия Черчилля, идею поддержал, однако французская сторона заупрямилась. Убедить французов не удалось, и они, опасаясь репрессий со стороны немцев на своей земле, в марте 1940 года наложили вето на проведение операции. Очередной проект первого лорда повис в воздухе.

В стратегических планах Черчилля относительно военных операций на море также следует отметить два существенных недостатка. Что ни говори, а все-таки в середине XX века он во многих отношениях был уже человеком прошлого. Черчилль считал, что базу флота по-прежнему составляют броненосцы и большие надводные суда, как во времена дредноутов, на которые он рассчитывал в первую очередь, составляя план операций военно-морского флота в 1911—1914 годах. При этом Черчилль оставил без внимания незащищенность надводных судов от подводных лодок и военной авиации. С одной стороны, он действительно недооценивал опасность, которую представляли немецкие субмарины. Это заблуждение разделяло большинство командного состава флота. «Подводная лодка укрощена», — смело заявлял Черчилль накануне войны[231]. Больше того, он ошибался и насчет системы корабельного сопровождения. Черчилль вплоть до 1942 года противился этой идее, а ведь только каравану судов было под силу бороться с подводными лодками. Первый лорд полагал, что преследование гораздо эффективнее корабельного эскорта — так мог рассуждать только офицер кавалерии... С другой стороны, Черчилль не понимал, что военная авиация могла легко уничтожить надводные суда, даже оснащенные надежными средствами противовоздушной обороны. Неудивительно, что британский флот потерпел жестокое поражение в Норвежской кампании, основные события которой разворачивались недалеко от германских военно-воздушных баз. Этот опыт дорого обошелся флоту Ее величества.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.