ШКОЛА КОММУНИЗМА

ШКОЛА КОММУНИЗМА

Из бухгалтерии раз в месяц приносят квиточки на зарплату. Обычно смотришь, сколько там тебе причитается, и суёшь бумажку в карман. Но в тот раз я, от нечего делать, принялся читать и заметил некую несообразность. Оказалось, что в августе месяце я отработал нечётное количество часов. Но этого никак не могло быть! Мы работаем с семи часов утра до девяти вечера без обеденного перерыва (случалось бригаду срывали из столовой, если приходила неурочная машина). А это четырнадцать часов. Никаких коротких дней у нас не было, все смены отработаны полностью, а часов стоит нечётное число.

Подошёл к Нилке, — она отмахнулась. Вечером спросил у Мармеладовны — тоже не знает.

На следующий день, выбрав свободное время, поднялся в бухгалтерию и там узнал, что, собственно происходит. Расчётчица объяснила, что согласно «Трудовому кодексу», рабочая неделя в Советском Союзе составляет сорок один час, и именно столько нам и ставится.

— Но мы-то работаем по четырнадцать часов через день, воскресенья — выходные, так что получается сорок два часа! — возразил я.

— Если мы будем ставить сорок два часа, — пояснила бухгалтерша, — то один час придётся оплачивать сверхурочно.

— Я согласен, — с готовностью поддержал я добрую женщину. — Оплачивайте сверхурочно.

— Сверхурочные на регулярной основе запрещены.

— А ставить в табель меньше практически отработанного можно?

— Я не табельщица. Сколько мне дают, столько я и считаю.

Так я ничего и не добился. На следующую смену, вооружившись «Трудовым кодексом», я отправился на приём к директору. Фёдоров внимательно меня выслушал и напомнил:

— А обеденный перерыв?

Пришлось показывать соответствующие статьи. Обеденный перерыв у грузчиков не фиксирован, работа на этот период не прекращается, и, значит, время обеда из общей продолжительности рабочего дня не вычитается.

Тогда Фёдоров представил другой довод:

— А сколько грузчики воруют, вы учитываете?

— Я — нисколько. А что, можно воровать? Тогда издайте приказ, что каждому грузчику разрешается ежемесячно украсть товаров на такую-то сумму. Обещаю, что ни на копейку больше я не сопру.

Фёдоров посмеялся и сказал, что ради меня установившуюся практику он менять не станет.

Собратья грузчики, знающие, зачем я отправился к директору, поинтересовались, насколько удачной была моя миссия. Я кратенько рассказал и добавил, что так этого не оставлю, а пойду в Обком профсоюзов. В конце концов, они на то и существуют, чтобы защищать права трудящихся.

— Уволят, — обречённо констатировал Саня Хромой Глаз. — У нас один пошёл жаловаться на директора, на следующий день приходит на работу, а ему говорят: «Ты уволен вчерашним днём, забирай трудовую и вали отсюда».

Такая угроза меня ничуть не испугала. Легко уволить временного работника: записал в книжку: «В связи с окончанием срока работ», — и гуляй на все четыре стороны. Такой случай у нас был: как-то летом на освободившуюся ставку пришёл парень-студент, решивший подработать малость. Отработал он чуть больше недели, после чего, не знаю уж по какой причине, был уволен. Но я-то взят на постоянную работу, тружусь грузчиком больше полутора лет и никаких взысканий за это время не имел. Обычного грузчика тоже не сложно выгнать: составить акт о появлении на работе в пьяном виде, после чего можно гнать человека по статье. Но в моём случае этот фокус не проходит; акт придётся составлять фальшивый, и, если я устрою скандал, неприятностей не оберёшься; весь универсам знает, что я человек абсолютно не пьющий, а сотню человек лжесвидетельствовать не заставит даже директор.

Обдумав всё как следует, я в один из ближайших выходных отправился на Антоненко, где располагался в ту пору Обком профсоюзов работников торговли.

Я малость побаивался встретить там прожженных крючкотворов, гоняющих изнемогшую толпу от одного кабинета к другому, боялся увидеть длинные очереди, образцы бланков и заявлений, которые придётся заполнять, и прочую бюрократическую кухню. Но ничего этого в натуре не оказалось. По меткому определению Владимира Ильича Ленина, «профсоюзы это школа коммунизма», поэтому бюрократические формы работы были им напрочь чужды. Я немедленно был принят зам председателя профсоюза работников торговли. Очень жалею, что я не списал с таблички на дверях её фамилию, и теперь не могу назвать её во всеуслышание. Впрочем, с тех пор прошло почти четверть века, и если профсоюзная бонза и жива, то находится ныне в глубокой старости, а возможно, и маразме, так что, сводить с ней счёты бессмысленно и поздновато.

Когда я начал объяснять суть конфликта, хозяйка кабинета, не дослушав, спросила:

— Вы из какого универсама?

— Тридцатый. Луначарского шестьдесят.

Хозяйка кабинета подняла телефонную трубку, не заглядывая в справочник, набрала номер.

— Ирина Александровна? Здравствуйте. Из обкома профсоюзов беспокоят. Узнали?.. Очень приятно…

Пока я удивлялся, что собеседницу профдамы зовут также, как и нашего коммерческого директора, разговор коснулся моего вопроса:

— Тут от вас грузчик пришёл, с жалобой. Пожалуйста, примите меры, чтобы жалоб больше не было.

Повесив трубку, начальница подняла на меня равнодушный взор и сказала:

— Вы свободны.

— Но вы даже не… — начал было я, но продолжать мне не дали.

— Я сказала: «Свободны». К нашему профсоюзу вы больше отношения не имеете.

Прекрасный урок преподала мне школа коммунизма!

Будь я просто грузчиком, Санино пророчество сбылось бы немедленно и в точности. Я был бы уволен в тот самый час, когда перешагнул порог поганого профсоюзного кабинета. Но просто так выгнать честного и непьющего рабочего нельзя даже по указке профсоюза, и потому на следующий день я на работу вышел.

Со свойственной мне медлительностью я обдумывал очередной шаг, однако, последующие события своротили мои мысли на другое. Во время одного из перерывов во дворе появился Серёга Баклан — наш коллега из пункта приёма винных бутылок. Он кивнул мне, приглашая отойти в сторонку, и, когда мы остались вдвоём, тихо сказал:

— Тут такое дело. Не знаю, что у тебя с Фёдоровым вышло, но он меня хотел подписать, чтобы я тебе ящик на голову спустил, будто бы несчастный случай. Я отказался, я честный баклан и такими делами не занимаюсь. И тебя я уважаю. Но ведь он кого-нибудь другого найдёт. Так что, ты гляди в оба.

Я поблагодарил честного баклана за предупреждение, и Серёга ушёл, не поинтересовавшись, что я не поделил с Фёдоровым. А я остался думать.

Угроза меня не испугала. Я и сейчас склоняюсь к мысли, что Фёдоров хотел лишь припугнуть меня и сам подослал соседского грузчика с таким предупреждением. А вот противно стало до крайности.

И ещё одна мысль: А чего ради я сражаюсь? После подобного скандала мне грузчиком больше не работать, ни в этом магазине, ни в каком другом. Да и не собирался я всю жизнь оставаться грузчиком. Положить жизнь ради того, чтобы несколько алкоголиков получали в месяц на десятку больше? Хороша идея, нечего сказать! К тому же, директор прав, недостающую десятку работяги с лихвой компенсируют мелкой тащиловкой.

Просто, я слишком прочно стал ассоциировать себя со своим рабочим коллективом, и профдеформация заговорила в полный голос. Значит, надо уходить.

Жаль было удобного расписания, выходных через день, но, с другой стороны, никаких новых впечатлений работа грузчиком предоставить не могла. Вслед за осенью придёт зима, и под серую куртку придётся поддевать старый свитер. Будут приходить ежедневные машины, порой будет приезжать дефицит, вроде тех языков, что хранились у меня в морозилке. Но ничего принципиально нового не будет.

Конечно, я рассуждал, как дитя застоя. В конце 1986 года уже можно было наблюдать первые проталины будущей весны, но что это весна, а не краткая оттепель, честно говоря, не верилось. А мне хотелось нового.

К тому же, Таня, моя жена, только что защитила кандидатскую диссертацию. Положение складывалось анекдотическое, в полном соответствии с известной песней об электрике Петрове. И когда Таня в очередной раз (а такие разговоры возникали неоднократно) сказала, что в ближайшей школе срочно требуется учитель химии, я согласился зайти туда и узнать, что и как. Страшновато было, но и интересно тоже.

Школа действительно начала учебный год без учителя химии. Завуч, с которой я встретился, с большим сомнением отнеслась к моему послужному списку, но пристойные оценки по основным дисциплинам в дипломе и мой не испитый вид решили дело в мою пользу.

Обрадованное магазинное начальство уволило меня в тот самый день, когда я принёс заявление, а через пять дней я уже проводил свой первый урок.

Восьмилетняя школа № 65 расположена метрах в двухстах от универсама № 30. Внешность у меня приметная, узнали меня немедленно, и по школе как стон прошёл: «Грузчика учителем взяли!»

Как в этих условиях я добивался авторитета у школьников, тема долгого и интересного рассказа, но к моим универсамам она не имеет уже никакого отношения.