ТУМАНЫ И МЕДВЕДИ
ТУМАНЫ И МЕДВЕДИ
Казалось – белому безмолвию не будет конца. Все долины были забиты плотным серым покрывалом холодного сентябрьского тумана. Горючего в обрез. Самый надежный вариант: сесть в аэропорту П. Осипенко и дозаправиться. Аэропорт расположен в равнинной местности, оборудован приводной радиостанцией и заход на посадку возможен при самой плохой погоде. На АН-2 можно садиться практически при нулевой видимости, не говоря о взлете.
Лететь до ближайших запасных аэропортов: Херпучи – 170 километров, Комсомольска-на-Амуре – 220 км, но горючего может не хватить совсем чуть-чуть, как говорил наш друг Володя Трутнев, садясь с пустыми баками в огород, в трех километрах от Хабаровска. Вся надежда на начальника аэропорта Анатолия Белиса. Этот умный, спокойный человек знал способности каждого пилота края и мог оказать помощь в любой ситуации.
Если кому-то приходилось просить включить «Дмитрия» в сложной ситуации (так называли дальнюю приводную радиостанцию), то Анатолий просчитывал вариант, включал приводную и, дабы не напугать синоптиков и не взбудоражить инспекцию, кричал в эфир:
– Борт такой-то, проверьте работу «Дмитрия».
– «Дмитрий» работает.
Экипажи благодарили руководителя полетов от всей души и уверенно заканчивали полет. Полеты-то визуальные и попробуй промолвить требование о «приводе, сразу всполошишь весь край. Всем станет ясно, что экипаж блудит, или погода не соответствует визуальным полетам. А тут небольшая хитрость и все довольны: экипаж, метео, служба движения, отдел перевозок и заказчики.
Знали экипажи, на кого можно положиться, на кого нельзя. Мы тоже были уверены, что Анатолий нас примет, но не учли, что в п. Осипенко «кукует» по непогоде командир АЭ вертолетов, он же инспектор по безопасности полетов, Олег Михайлов. Мужик хороший, но своим присутствием парализует самостоятельность начальника аэродрома.
– Принять не могу, облачность ниже минимума, направляйтесь в Бриакан, – сказал, как пригвоздил.
– По-о-нял, – протянул я, видимо, загробным голосом.
До Бриакана всего-то 45 километров, но полоса расположена на склоне сопки, в предгорье могучего хребта Меванджа. Полосу надо отыскать, а всякий поиск в такую погоду чреват сам по себе.
Точно в такую же погоду командир Благовещенского ОАО на самолете АН-2 в равнинном аэропорту Чумикан не стал заходить по схеме на посадку, а решил визуально искать Удское, тоже, как и Бриакан, расположенное на склоне сопки, и врезался в другую сопку. Командир Цингот, второй пилот и штурман погибли. В таких случаях наказание получают руководители полетов, диспетчеры.
Разбился в тумане магаданский ИЛ-14, а диспетчер Анатолий Саранин получил три года химии за то, что не сделал запись в плановую таблицу, как будто чернильная строка отвела бы самолет от скалы в Охотском море.
В Южно-Сахалинске летом 1962 года диспетчеры прыгали с вышки и разбегались в страхе, когда махина ИЛ-18, ревя четырьмя винтами, вынырнула из тумана и, сокрушая тайгу, словно заправский лесоруб, грозно надвигалась на вышку КДП. Командир Дейнеко уклонился от посадочной прямой, а при уходе на второй круг груженая машина просела. Мощность двигателей вынесла из тайги самолет, оставив на память просеку в тайге да бревна в стойках шасси. Экипажу посчастливилось добраться до Хабаровска с неубранными шасси и кучей дров на них. Мы рассматривали изогнутые, в забоинах лопасти винтов, куски елей, торчащих из стоек шасси, когда из неподалеку остановившегося самолета вышел молодой майор.
– Здорово, друзья! – он тоже опешил, увидя экзотическую картину. – Ну герои!
– Да это не мы, – оправдывался мой командир Юрий Коваленко.
Тут нас оттеснила быстро собравшаяся толпа, шумно приветствуя майора. Только теперь до нас дошло, что это Юрий Гагарин. Он тогда летел в Японию, и мало кто знал о его посадке в Хабаровске. Позже был кортеж по улицам Хабаровска и митинг на площади. Но ни мы, ни молодой майор, стоящий тогда у поврежденного ИЛа, оказавшийся первым героем космоса, не предполагали, что и он крыльями своего МИГа много лет спустя будет крушить деревья Подмосковья угрюмым, ненастным мартовским днем.
В городе Мичуринске похоронен наш бывший военный инструктор майор Галай. Он заходил ночью на посадку на самолете ИЛ-28, угодил в полосу тумана и, видимо, тоже поспешил увидеть землю. (Этим чувством страдают почти все летчики.) Скоростные самолеты этой ошибки не прощают никому. Сложно заставить себя действовать строго по расчету в любой наитруднейшей ситуации, но надо. Кто в первую очередь думает о собственной жизни, а не о данном этапе полета, тот, как правило, погибает. Руки невольно отжимают штурвал, а мысль работает в одном направлении: быстрее установить визуальный контакт с землей. Тогда и надо контролировать действия рук и мыслей. Примеров можно привести множество.
Виктор Бутенко, командир АН-2 Хабаровского ОАО, попав в туман, настолько перепугался, что влетел в провода и срезал киль вместе с рулем высоты. Кое-как «дополз на животе» до Совгавани и чудом остался жив. Что интересно, окончив позже Академию и став инспектором поснимал с летной работы своих же товарищей за нарушения куда менее своих.
Что греха таить – все заочники, вылетая на сессию, везли из Николаевска-на-Амуре вместо знаний чемоданы икры и рыбы, а уважаемый инструктор тренажера Анатолий Шуйский беззлобно шутил:
– Почему на значке нет кетины?
Обладатель диплома краснел, пыхтел, но, что поделаешь! Шуйский когда-то тоже летал на ТУ-4 и был уволен из армии как все в то время. В тренажерной по утрам было импровизированное шоу, где обсуждались все злободневные вопросы: от плохих дорог до хреновых руководителей. Только у Шуйского жили воробьи. Привез он их из татарской деревни, аж из-под Мензелинска и развел на диво всем. Раньше в этих местах наглая птица не жила. Рано утром воробьи слетались на березку и громким чириканьем требовали пищу. Береза походила на грушневку со спелыми плодами. Как-то, обсуждая очередную поломку самолета, инженер летного отряда Виктор Залозных возмущался:
– Почему летчики ломают самолеты?
Мимо как раз проезжал бульдозер. Шуйский, склонив набок голову, отвечал:
– Василич, по нашим аэродромам надо летать вот на этом бульдозере, если ему крылья привязать! Аэродромы плохие, условия жестокие, а летчиков присылают всех подряд. Многим не то, что в горной местности, в равнинной опасно доверять!
Окна тренажерной были полузатемненными, и чьи-то унты месили головы воробьев.
– Виктор, глянь кто идет! – попросил я инженера.
– А в чем дело? – не понял он. Разве это летчик который не видит, что у него под ногами?
– Идея. Давай перепишем! – встрепенулся техник Николай Глушенков.
– Годится, – одобрил идею Шуйский.
Мы смотрели в окно, где мелькали унты с собачьей и овечьей шерстью. Одни отпрыгивали, аккуратно обходя гомонящую стаю, другие напролом месили пшено со снегом, распугивая птиц. Все это походило на гаданье. Глушенков всякий раз выбегал на улицу и кричал фамилию проходящего. Вскоре в списке значилось человек двадцать обладателей унтов.
Картина вырисовывалась очень четкая: со знаком минус выстроились все аварийщики, со знаком плюс – лучшие пилоты отряда.
– Что ж вы думаете, командиры, пишите предложение в приемные комиссии летных училищ об отборе курсантов!
Шуйский рассмеялся:
– Виктор, да они завтра с шишками на лбу ходить будут.
– Почему? – не понял наш инженер.
– Начнут зерно искать по дорогам и все столбы дурными башками посшибают, – пояснил Шуйский.
Позже начальник тренажерной начал потихоньку отваживать воробьев по причине резкого роста их численности, да наглого поведения. Рядом располагалась стоянка самолетов АН-2, и воробьи смело приступили к освоению новой территории.
С формы вышел очередной самолет, который предстояло мне перегнать за 750 километров в поселок Нелькан для выполнения лесопатрульных работ. На высоте двигатель время от времени потряхивал, как при обычном смолообразовании. О мелкой тряске я рассказал командиру Анатолию Ананьеву, который два дня спустя произвел вынужденную посадку. Комиссия обнаружила в воздухозаборнике самолета № 50530 воробьиное гнездо. Вынужденную свалили на слишком расторопных нельканских птиц. Так, с виду, безобидные воробьи оказались для нас опасными соседями. Когда их разогнали, мы начали донимать Шуйского:
– Как теперь будем определять уровень подготовки пилотов?
Он отшучивался:
– Дурак, он и есть дурак. Если без высшего образования – беда, если с высшим – бедствие.
Смешным индюком выглядел вчерашний растяпа, когда, получив диплом, а с ним и должность, вдруг превращался в эдакого строгого, высокомерного, всезнающего поборника порядка и дисциплины. Один новоиспеченный инспектор отчитывал опытнейшего командира самолета за то, что тот во время сильной тряски двигателя грамотно выключил его над аэродромом и спокойно посадил самолет. Командир слушал, слушал разъяренного инспектора и спросил:
– А ты знаешь, инспектор, что у командира самолета Виктора Годнова в Воронеже при аналогичной тряске отвалился двигатель, отрубил нижнее крыло винтами и все три члена экипажа погибли? Пошел вон, сопляк!
Молодой командир самолета Павел Байздер, наблюдавший за потешной сценой, расхохотавшись, спросил:
– Ну что, поддается старик воспитанию?
– Сейчас и тебе талон отрежу, – хорохорился инспектор.
– А мне за что? – удивился Байздер.
– Чтоб не смеялся.
– Вы и смеяться запрещать получили право? – Павел махнул рукой и пошел подальше от вчерашнего товарища.
Обычно во всякого рода контролеры идут люди, не умеющие сами хорошо трудиться или психологически настроенные, чтоб другие их всегда боялись. Многие должности получали от парткомов, против своей воли, и тут уж никуда не деться – тяни воз.
Вячеслав Мулин, будучи молодым пилотом, разбил в поселке Чля вертолет МИ-1. Позже набравшись опыта, освоил МИ-4, МИ-8, стал примерным пилотом и пробился в инспектора. Однажды прилетел в поселок Удское и, вроде бы невзначай, заглянул в пилотскую. Поздоровался с находящимися там пилотами: Анатолием Черновым, Иваном Шаровым, начальником партии реки Ними Василием Комаровым и другими геологами. На столе Мулин увидел открытую бутылку шампанского, принесенную геологами. Не говоря ни слова Мулин улетел в Чумикан, где встретил командира отряда Кузнецова и доложил, что в Удском пьянствуют летчики. Кузнецов получил официальный доклад и ему ничего не оставалось, как отстранить пилотов от полетов, а затем снять с летной работы прекрасного человека Анатолия Чернова. То, что Анатолий прошел медобследование, не обнаружившее алкоголя, а вертолет в тот день был неисправен, все оказалось не в счет. Злодейское слово инспектора решило судьбу ни в чем не повинного человека. Как инспектора Мулина можно понять. Совсем недавно в Удском потерпел катастрофу самолет АН-2 командира Николаева, второго пилота Осипенко с шестью пассажирами на борту. Экспертиза обнаружила алкоголь у командира самолета. Мулин думал: «Одних хороним, другие пьют». Но как человек, товарищ, мог бы на месте разобраться, не «кусая» из-за угла.
Необоснованно пострадал из-за Николаева командир Петр Разумов, прошедший медосмотр у отрядного врача Анны Мулиной. Отлетал весь день с командиром АЭ Анатолием Шишацким, но злая женщина доложила, что видела накануне Разумова с Николаевым. Петр был снят с летной работы за пьянку. Думай после этого, что на уме у инспектора и кому больше веры: закону или ему.
Олег Михайлов нагрузку получил от парткома, сам летал, как Бог. С нарушителями разбирался персонально, не докладывая по инстанциям, потому уважения не потерял.
Мы размышляли: как найти Бриакан? В облаках не было ни одного разрыва. На связь вышел сим Олег:
– 4679, как погода в районе Бурукана?
– Бурукан проходили визуально, ваша площадка открыта, – ответил я ему.
Минута молчания и – веселый голос Белиса:
– 4679, следуйте к нам, вас принимаем.
– Ясно!
Олегу срочно надо было в Бурукан, а погода не давала и наш прилет оказался очень кстати. Как бы то ни было, мы готовы были расцеловать Анатолия Белиса за то, что он, возможно, только что подарил нам жизнь. Погода была никудышней, но зайти на посадку для нас труда не составляло. Вертолет Михайлова уже висел, разгоняя лопастями клочья тумана.
Спешил в Бурукан Олег не напрасно. Неделю назад они оставили там геолога порыбачить и поохотиться. Места дикие, богатые животным миром, птицей, рыбой грибами и ягодой. Сопки брусникой осыпаны, словно кровью облиты. Благодать, да и только. Алексей просил забрать его через два дня, но погода внесла свои коррективы. Охота затянулась надолго. Мы заправились и ждали прилета Олега.
Прогнозы поступили нелетные по всем направлениям. С перевала, со стороны Софийска и Экимчана надвигалась темнота облаков с моросью. Шансы на возврат МИ-8-го Михайлова ухудшились. Вертолет не самолет. Если мы на АН-2 в облаках рассекали как хотели, то вертолетчики предпочитали летать низом: по речкам и распадкам. Часа через полтора из-за верхушек елей показался вертолет. Покружившись вокруг оси над стоянкой, вертолет приземлился. Мы поспешили к нему из-за житейского любопытства.
Из вертолета вышел геолог обросший рыжей щетиной и трясущимися руками пытался закурить сигарету, но спички гасли, он тут же бросал их и пытался чиркнуть свежие. Внешний вид исхудавшего, почерневшего геолога, плохо Державшегося на ногах, вызывал жалость.
Изможденный человек нашел в себе силы рассказать нам, что с ним произошло. Рассказ часто прерывался заиканием. Бортмеханик Борис Воробьев подливал ему из термоса горячий кофе. Первые три дня Алексей удачно поохотился на уток, поймал на блесну крупного тайменя, с десяток кетин. Набрал два ведра брусники. Все шло хорошо. Правда, хлеба почти не осталось, а вертолет все не прилетал. К вечеру третьего дня почувствовал за собой слежку. Кто-то контролировал каждый его шаг. Алексей нервничал, ощущая несносное присутствие живого существа. То колыхнется ветка, то из-за куста блеснет взгляд или послышится приглушенный кашель.
– Если человек – выходи, если зверь – уходи! – с дрожью в голосе кричал Алексей, но ответа не последовало. Стрелять по живому существу не решился. Надо было сходить к реке за водой, заодно проверить свои подозрения. Они подтвердились.
Быстро вечерело. Туман заволакивал стланик. В десяти шагах ничего не было видно. Рядом с тропой ясно слышалось тяжелое дыхание и треск ветвей. Сомнений не оставалось – это медведь. «Но, что ему от меня надо? – размышлял Алексей. – Ягоды полно, рыбы на перекате наловить можно без проблем. Неужели людоед?». От этих мыслей Алексея начало знобить. На ум пришла песня «На границе тучи ходят хмуро». И он запел ее срывающимся на ходу голосом, а вернее, на бегу, преодолевая последние злосчастные сотни метров до домика. В сенях бросил ведро и, наглухо заперев дверь, принялся баррикадировать маленькие окошки.
Зверь не заставил себя долго ждать. Вскоре послышался треск отдираемых досок. Потихоньку прокравшись в сени, приладив ствол карабина в стык дверных досок, Алексей выстрелил. Медведь взревел и опрометью бросился от двери. «Попал! – радовался Алексей. – А может и смертельно ранил», – растапливая печку, думал осажденный охотник.
Тут звякнули разбитые окна, и лохматая лапа с облезлыми клочьями шерсти, растопырив грязные когти, протянулась к Алексею. Горящей головешкой Алексей сунул в противную лапу. Медведь взвыл и выдернул лапу вместе с поленом. «Ага, получил!» – торжествовал Алексей. Но торжество омрачилось паникой. За окошком засветился огонек, пришлось плеснуть туда воды прямо из ведра, а не то загорится дом и тогда конец. В окно выбросил всех уток:
– На жри, хамское отродье! – ругался геолог.
Шорохи и чавканье слышались до поздней ночи. Вздремнуть удалось только под утро.
Наступил рассвет. Алексей осторожно осмотрел пространство вокруг домика через окно и щели в дверных проемах, держа карабин наготове, и не зря. Метрах в пятидесяти от домика, за пустыми бочками из-под горючего, прятался медведь. Он, обнимая передними лапами бочку, выглядывал из-за нее злыми, маленьким глазками, то и дело втягивая носом воздух. Иногда бил лапами но морде, отгоняя комаров, да надоедливую мошкару.
«Ну-ну, сиди, сейчас мы тебя поздравим с добрым утром», – целясь в лохматую голову, думал Алексей. Пуля попала в верхний край бочки и рикошетом стегнула по правому уху медведя. От неожиданности он взревел, опрокинул бочку на себя, грозно рыча и, барабаня о накатывающуюся железяку, покатился под сопку. Можно было выйти на улицу.
Медведь не появлялся целый день, наверное, отлеживался поблизости в кустах. Туман не рассеивался, и это удручало. Надо было готовиться к ночной вахте: укреплять запоры на дверях и окнах, готовить скромный ужин, запасать дрова. Воды осталось совсем мало, а идти к реке рисковано. Часов в пять вечера мохнатая спина зверя вновь замаячила за бочками. Каков хитрец! Знает, что бочки черные, под цвет его шерсти, вот и маскируется. Поди различи, где бочки, а где медведь в таком плотном тумане, когда все видится в размытом состоянии.
Как только стемнело, атака на дом возобновилась. Медведь ходил вокруг домика, рычал, завывал, грыз углы царапал когтями стены, нагоняя страх на одинокого жильца. Пришлось и на этот раз делиться с ним ужином. Оставил себе килограмма три малосольного тайменя и одну утку, остальное выбросил из окна. Бессонное дежурство продолжалось до самого утра.
На рассвете зверь снова залег где-то поблизости. Из-за бочек уже не выглядывал, помня вчерашнее угощение в ухо. В полудреме прошел долгий, напряженный день. Есть не хотелось, но Алексей понимал, что без пищи косолапого не одолеть. Соленое мясо тайменя вызвало жажду, утолять которую приходилось горьковатым брусничным соком.
Наступила третья, решающая ночь. Кормить медведя было нечем, а он оказался настоящим обжорой. Получив горячего свинца от двери и горящей головешки от окна, косолапый дьявол смекнул забраться на чердак. Всю ночь скреб когтями бревна потолка, грыз их, угрожающе рычал, осыпал осажденного охотника опилками и пылью. Комары и те притихли от грозного рыка. Всю ночь раздавался топот над головой. На рассвете, грузно спрыгнув с чердака, недовольно ворча, медведь удалился.
Два умных существа охотились друг на друга и один должен стать жертвой. Кто? Геолог слишком хорошо понимал сложившуюся ситуацию, склоняя отяжелевшую голову на холодный приклад карабина. Спал или находился в забытье, он и сам не понимал.
Солнце пригрело. Туман сполз с сопки, оставив изумруды мелких сверкающих росинок на ветвях и листьях травы. Медведь, склонив голову на бочку, жалобно смотрел на одинокий домик, где притаился человек. Наверное, решал задачу, как лучше его извлечь и растерзать.
«Или я его убью, или он меня сожрет», – думал Алексей, забираясь на чердак. Сверху обзор улучшался. Сердце не билось кувалдой, как в первые дни. Движения были неторопливы и хладнокровны. Прицеливаясь в лобастую голову, Алексей перепроверял – не во сне ли он видит этого супостата, ведь все эти дни ему чудились за каждой бочкой медведи. Не целое ли стадо окружило его? Когда открывал тяжелые веки, убеждался – медведь один.
Каждый из трех оставшихся патронов ценился на вес жизни. Громыхнул выстрел. Косолапый взревел, встал на дыбы, неуклюже осел за соседнюю бочку и принялся зализывать рану, потеряв всякую осторожность.
– Уходи, я не хочу твоей смерти, – шептал Алексей, но зверь мольбе не внимал.
Гремит снова выстрел и, о Боже! Взрыв бочки сотрясает сопку. Звон разлетающихся кусков металла, раскатывающихся в разные стороны бочек, всколыхнул тишину. Яркое пламя да закручивающийся султан черного дыма взметнулись высоко в небо, веером разбрасывая разорванное на куски тело медведя. В воздухе пахло дымом и жареным мясом. На фоне синих сопок протарахтел медленно удаляющийся самолет. Это летели мы.
«Надо уходить», – решил победитель, глядя на забитую туманом долину. Вертолет может не прилететь. Огрызком карандаша нацарапал записку на конфетной обертке «Мишка на севере» и ушел к реке. Мы рассматривали красивый рисунок изящного белого медведя на фантике конфеты с корявым почерком записки на внутренней стороне: «Медведи обложили, добираюсь сплавом. 24.10.72 г.»
Вертолетчики догнали бедолагу и выловили из бурных потоков горной реки еле живого.
В пилотской Олег нам рассказал другую историю, связанную со взрывом, бочки. Отлетав саннорму, экипаж возвращался из Эффузивного, что под Верхоянском, на базу, минуя все приморские аэропорты, закрытые туманом. Завернули к сопке в районе реки Киранкан, где в свое время припрятали бензин и продукты. Но, что это! Сопка одета белым покрывалом. На висении поняли – мука. Из трех бочек бензина, сохранилась одна. Кто украл две другие? Выйдя из вертолета поняли – орудовал медведь. Он и оставил грязный след по муке и разорванным мешкам.
– Жаль, лохматая зараза, штаны не носит, долго бы ему пришлось отмываться, – сокрушался бортмеханик Михаил Садовников.
Перелетели на противоположную сопку к геологам и узнали подробности. Медведю пришлась по вкусу подмокшая мука, которую поедал аппетитно, пока не добрался до сухой. Долго чихал, кашлял, совсем осатанел. Тогда принялся крушить все подряд. Одну бочку свалил в пропасть. Бочка долго гремела, кувыркаясь с полуторатысячной высоты. Медведь внимательно слушал звон бочки и грохот камнепада. Когда все стихло, он по хозяйски подкатил вторую бочку к краю пропасти. Спихнул ее и, склонив набок голову, решил продолжить слушание «музыки». Но, раскаленная на солнцепеке бочка, не будь дурой, возьми да взорвись. Камни взметнулись выше головы шалуна. На удивленную морду «музыканта» надо было посмотреть. Широко открыв пасть, он отмахивался передними лапами от пыли и каменной крошки. Упал на зад, кувыркнулся через спину и исчез в тайге. Больше на сопке не появлялся.
Пять дней просидел экипаж на сопке, дожидаясь открытия Чумикана из-за шалости таежного пирата.
О медведях много написано интересного и поучительного. Среди них есть рыболовы, музыканты, сладкоежки, бражники и, к сожалению, людоеды.
Людоеды порождены человеческим невежеством по отношению к первозданной природе и животному миру. Тысячи гектаров сожженной тайги, по-варварски вырубленной. Всюду разбросаны колющие и режущие предметы, загажены ягодники и нерестилища. Сытый и здоровый зверь никогда не нападет на человека и уступит дорогу. Человек первым провоцировал медведей вольно или невольно и пожинал горькие плоды.
Председатель артели «Восток» Вадим Туманов жаловался командиру нашего отряда Владимиру Пилипенко:
– Досаждают медведи, честно говоря, спасу нет. Научились банки с тушенкой и сгущенкой открывать ударом одной лапы о другую. Банка в лепешку, содержимое снаружи. Мешки оставить невозможно: все разорвут, расшвыряют.
– Тогда их надо отстрелять, – посоветовал Пилипенко.
– Дайте команду вертолётчикам и мы их враз уничтожим, – просил Туманов.
Пилипепко понял, что дело не совсем честное по отношению к умным зверям и схитрил:
– Наши ребята к охоте не допущены, вы как-нибудь с ними по-другому разберитесь.
По-другому разбираться с медведями было невозможно, так как и тут виноват был человек. Вода от промывки золота шла коричневой жижей по рекам и расползалась в море на десятки километров. Рыба металась вдоль берега, потеряв всякую ориентировку. Медведи, и не только медведи, ожидали ее на прежних местах и в прежние сроки. Мы сами нарушили веками отработанную схему жизни дикого мира, и теперь обвиняем зверье в непочтении. Об этом я поделился мыслями с Тумановым.
– Да, конечно, мы несправедливы. Надо что-то придумать, – задумался Вадим.
И он придумал. Разыскал и принял на работу охотника без семьи и племени Кособуцкого Славу, который прошел огни и воды таежной жизни. Этот худощавый, жилистый таежник с одним зубом когда-то промышлял золотишком на Зее с китайцами, а нашкодив, сбежал в северные районы, где и скитался с собаками без паспорта и прописки. Он никогда не воровал, но мошенником был отпетым. Как-то в Удском его разыскивала продавщица магазина и возмущалась:
– Вот гад синеглазый! Ящик тройного одеколона взял за соболя!
Мы спросили.
– Что дорого?
– Да не в цене дело! Вместо соболя он всучил мне шкуру моего рябого кота, вывернутую наизнанку.
Кособуцкого и след простыл. Ему-то и дал задание Туманов отстреливать нерп и мясо оставлять на берегу. Ночью медведи исправно утаскивали нерп по камням на крутые склоны, оставляя жирные дорожки.
Вскоре нерпы покинули опасную зону, и медведи принялись за старое. Тогда на выручку пришел капитан Василий, перегонявший вертолет МИ-4 с ремонта куда-то на север. За полчаса было убито шесть медведей, мясо которых пошло на котлеты. Теперь можно было безопасно ходить в тайгу и пить холодный квас из бочек в ручье до этого регулярно опоражниваемых медведями.
Против техники медведи бессильны, но не всегда. Привез как-то Анатолий Горкин на вертолете с реки Гонам полуживого рабочего экспедиции, у которого вместо лица была черная маска с кровоподтеками и три сломанных ребра. Повстречался он с медведем за сбором ягоды. Медведь и не мыслил нападать, но рабочий «угостил» соседа жаканом. Разъярившийся (а кто не разъярится?) в два прыжка достиг обидчика, вырвал винтовку из рук и так жахнул ею по дереву, что стволы согнулись в дугу, а приклад разлетелся в щепки. Потом, словно заправский мужик, начал колотить обидчика получившейся железной кочергой. Охотник упал, медведь перевернул его кверху лицом и начал бить ладой по носу вгоняя голову в болотную жижу.
Когда Виктор очнулся, уже вечерело. Попробовал пошевелиться, но жгучие боли во всем теле заставили вскрикнуть. Медведь подкосолапил, уселся верхом, сильно ударил лапой по лицу, тяжело вздохнул, захрапел и замертво свалился рядом.
Всю ночь шел и полз искалеченный медведем рабочий. Утром, когда пил воду в ручье, увидел страшное отражение своего лица, К палатке подползать побоялся, а спрятался за корягу и хрипел:
– Миша, не стреляй, это я, Витя!
Спасли бедолагу. А если бы рана оказалась не смертельной? Многие зазевавшиеся таежники пошли бы ему в пищу.
В Охотске командир вертолета Малеваный долгое время не мог вывезти солдат, отслуживших свой срок, из Унчей. Рано утром один солдат пошел за водой к реке, его-то и подкараулил людоед. Пока судили-рядили, он задрал линейщика, молодого парня, недавно пришедшего из армии. Снарядили отряд, выследили людоеда и убили. Им оказался крупный, матерый зверь, носивший свинец в своем теле.
Медведи испокон веков слывут лучшими охотниками и следопытами. Территорию свою защищают смело и самоотверженно. Лесники Приморья наблюдали бой медведя с кабанами, которые пожаловали во владения любителя желудей. В открытую схватку медведь вступить не решился. Придумал метод камнеметания. Медведь избивал визжащее стадо камнями со скалы. Потом притащил большое дерево и бросил вниз, но не учел, что ветви зацепят его самого и увлекут вниз на растерзание секачей.
Да что там медведь, когда глупый баран не испугался вооруженного бортмеханика! Картавцев выстрелил в обладателя богатых рогов, в надежде лето их заполучить для своей коллекции. Баран метнулся за утес. Вдогонку за ним Анатолий. Командир вертолета Котов опешил, увидев летящего из-за утеса бортмеханика. Когда хилое тело Картавцева растянулось на камнях, появились победные рота барана. Он принял боевую стояку и как бы спрашивал: ну, кто там еще, подходи!
Птицы так же ревностно охраняют свои территории и смело атакуют самолеты, принимая их за своих соперников. Мы часто становились свидетелями трагических и комических сцен.
Туман учинил нам пятидневный отдых, а когда распогодилось и наступила пора разлетаться по своим маршрутам, авиатехники Саша Егоров и Боря Мухамедов вручали нам, командирам, по лохматой медвежьей лапе, приговаривая:
– На долгую память о скушанном «баране».
– Прилечу, всех от полетов отстраню, – ругался Михайлов с напускной строгостью.
Стало ясно, почему два добряка-юмориста никого не допускали к кладовке с продуктами. Так, ругая медведей, мы и не подозревали, что уплетаем пестуна, привезенного вертолетчиками и превращенного на сковороде в жирного барана.
В тумане летчику хорошо быть на земле: отдыхать, ходить в кино, музей, библиотеку, на рыбалку и охоту. Совсем другое дело находиться в воздухе. Туманы страшны не только осенние и весенние, но и зимние. При очень низких температурах туманы достигают плотности, при которой с самолета вершин деревьев различить невозможно. Все в белом молоке.
Однажды мы влипли в такой туман и влипли здорово. Декабрьский день слишком короток для полетов. Техники греют самолеты по 2-3 часа. Базировались тогда мы в поселке Нелькан, на севере Хабаровского края, где зимой морозы просто жуткие, по-другому и не скажешь. Поселок Джигда находится в двадцати километрах от Нелькана, и продовольствие раньше туда возили на лошадях по льду реки Мая, надевая на морды лошадям мешки, дабы предохранить дыхательные пути от льдообразования.
Рейсы напоминали адовы муки. Самолеты садились на кривую косу двухсотметровой длины, омываемой с трех сторон незамерзающими майнами. Коса, к тому же, ограничена с одной стороны лесом, с другой – крутым берегом реки Мая. С южной стороны, в непосредственной близости, натянуты провода линии электропередач. Одним словом – ловушка. В самые злые морозы опытные экипажи горячий пот прошибает от упоминания о Джигде. Летали туда с большой неохотой самые избранные командиры, не только по условиям сложности, но и из-за малых налетов. Основное время шестичасового светового дня уходило на погрузочно-разгрузочные работы при общем налете два-три часа в день.
Председатель рыбкоопа Андриевский уговорил-таки нас с Прохоренко вывезти три тонны муки на блины джигдинцам. По полторы тонны муки загрузили мы с вечера в свои самолеты при минимальном остатке топлива.
Утром следующего дня мороз зашкаливал за отметку -57 градусов. Солнце еще не взошло из-за гор, а наш самолет разметав плотную стену тумана, вырвался в теплые слои атмосферы. Долина реки Мая залита пятидесятиметровым слоем сметанного тумана. Мы слегка оторопели: чуть промажешь в Джигде и окажешься в тайге или бултыхнешься в промоину реки. Проходим над площадкой, земля еле брезжит, а вместо поселка – серый гриб из дыма от печных труб. Что делать?
Назад в Нелькан! Но там на маленьком островке аэродромные постройки, провода, антенны, баки с горючим, самолеты. Влететь можно во что угодно. От двух работающих двигателей там теперь такая сублимация образовалась – темнее ночи! Выполняем второй вираж и замечаем «выкопанный» нами висячий в тумане ров, словно коридор не затягивающийся мурой. Это открытие! Ориентируясь по черной промоине перед площадкой, подкрадываемся на малом газу и удачно приземляемся. Быстро выбрасываем мешки и на взлет. Прохоренко на подходе, и двум самолетам на площадке не хватит места. Прохоренко увидел коридор, но наш двигатель ухудшил видимость на площадке, и мешки стали большой помехой. Прохоренко пилотирует, а второй пилот Юрий Королев просит нас подкорректировать заход сверху. Выполняем вираж и подсказываем Эдуарду:
– Левее, правее, подтяни, садись!
Вертикальная видимость сравнительно лучше горизонтальной, и мы замечаем, как наперерез самолету движутся черные тени. Ни Прохоренко, ни Королев их не видят.
– Выключай двигатель, перед вами дети! – кричу по УКВ и вижу столкновение самолета с неизвестно кем прямо посреди площадки. «Тюрьма нам обоим», – мелькает в сознании. Рядом в поселке интернат и любая посадка самолета празднично встречалась шумной ватагой веселой и любознательной детворы. Тут уж не до уроков. За ними смотри да смотри: и перкаль палками попротыкают, и все лючки пораскрывают. Одним словом – банда Мамая.
– Неужели порубил? – жду ответа от Прохоренко, надеясь на чудо.
Чудо произошло.
– Собаки! – радостно кричит Эдик.
– Слава тебе Господи! – отвечаю я и направляюсь в Нелькан со спокойной душой.
Минут через пятнадцать в Нелькане приземлился Прохоренко, а я уже отбивался по телефону от Николаевска:
– Синоптик дает погоду из поселка, а там в дыму ничего не видно, на аэродроме никого нет, вот и летаем.
Служба движения вроде бы успокоилась, а мы летать в этот день больше не решились.
В поселке Арка дела обстояли хуже. Погода стояла также ясная, морозная, но туман налетал волнами. Мы с Жорой Камышевым заходили на посадку в Арке, где площадка расположена прямо на улице поселка. Жора пилотировал с левого пилотского сиденья. В момент выравнивания туман сгустился до такой степени, что земля вообще уплыла из поля зрения.
– Жора, открой форточку и все внимание на боковые еловые вешки, я пилотирую по приборам.
Уходить на второй круг опасно из-за близости домов. Изредка бросаю взгляд вправо на деревья и вниз на землю, может что увижу, и слушаю команды второго пилота.
Приземлились в створе полосы. Впереди черная стена тумана. Жора вынужден был идти пешком слева, я рулил за ним, по другому до перрона добраться не могли. Туман чуть рассеялся и в небе появился самолет Наиля Агишева.
– Как вы летаете в такую погоду? – спросила продавщица.
– Я работала в Салехарде, и один самолет разбился, – продолжала женщина.
– У нас в Охотске не бьются, – заверил я ее.
И дернул меня черт за язык! Вмиг снова все заволокло и стало темным-темно. Бежим к самолету предупредить Наиля, но уже ясно слышим треск ломающихся деревьев. Бежим к противоположной стороне площадки в кромешном тумане наугад, с колотящимися сердцами, ожидая взрыва. Все стихло. Сил больше бежать не было в меховой одежде и унтах, и мы перешли на шаг. Перед нами выросла высокая фигура второго пилота Володи Чернова.
– Жив Наиль? – спрашиваю.
– Все живы, самолет разбит, – спокойно, с улыбкой отвечает Володя.
Вскоре увидели в тайге настоящий лесоповал и в нем АН-2 с оторванным двигателем, со стреловидными крыльями, как у истребителя, уткнувшийся в глубокий снег буквально в метре от жилого дома.
Молодой пастух жаловался на ушибленное плечо. Зампредседателя рыбкоопа Виктор Корсун и Наиль не пострадали, и оленьи мерзлые туши стекающий с крыльев бензин не замочил.
Начальник ЛШО Юрий Фокин, зам по летной Бануков, инспектор Бабин отнеслись скептически к нашим докладам о внезапном тумане, но через день сами угодили в него.
Под самый заход солнца Геннадий Лучинин на вертолете МИ-8 вдруг пропал из вида метрах в двадцати от земли, рядом со стоянкой. Стена черного тумана разом закрыла и поселок и нашу стоянку. Включаю фары своего самолета. Вертолет приземляется в светящиеся лучи. Геннадий благодарит за помощь, а комиссия разводит руками: вопросов нет! Проще сказать: не попадайте в туманы и все будет хорошо. Так не было и не будет. Летчики попадали в туман, попадают и будут попадать. Чем глубже будут изучены действия экипажа в сложившейся ситуации, тем увереннее сядут пассажиры на борт любого лайнера.
Никак не хотели мы садиться в тумане аэропорта Кневичи города Владивостока, да еще ночью. Перед вылетом из Николаевска-на-Амуре со мной провел беседу секретарь горкома партии Вожевитов. К Дню Победы надо сдать военный объект и если мы не доставим груз во Владивосток – рухнут все планы и судостроители лишатся премиальных.
Экономя светлое время, заправились в Троицке, Хабаровск следуем пролетом до Ковалерово, где еще раз дозаправляемся и направляемся в конечный пункт – город Владивосток, продлив дневную саннорму на один час. Путевая скорость позволяла уложиться в девять часов полета, но ветер развернулся строго в нос и мы зависли над трубой Лесозаводска. Словно но волшебству, все аэропорты закрылись по боковому ветру. Запрашиваем Черниговку:
– Примите, на борту КЭ, безопасность гарантируем.
– Боковая 18 м/сек., принять не могу, – отвечает милый женский голос.
Запасных нет. Владивосток должен закрыться по прогнозу туманом. «Успеем, не успеем», – гадаем мы и «успеваем». Туман закрывает Владивосток. На маршруте видимость только под собой, а радиостанции Китая усиленно тянут к себе, забивая наши частоты.
– У нас нет ночного минимума для АН-2, садиться будете в Кневичах. Бывали там? – спрашивает РП.
– Полоса рядом с вашей, частоты знаем, – отвечаю службе движения.
Долго топали до Владивостока. Ночь давно опустилась на землю и розовый закат погас на горизонте, а мы все болтались над тайгой. Вдруг слышим запрос по УКВ:
– 1914, осветите себя фарами, вам встречный ЯК-40 в наборе высоты. По локатору вас не вижу!
Щелкаю тумблеры. Два луча, словно рога у быка, упираются в нижний край облаков. Длинный луч ЯК-40 проходит левее нас.
– Все нормально, с ЯКом расходимся, – докладываю и выключаю свои фары, чтоб не позориться. На химовском варианте ночью никто не собирался летать и куда светят фары никто не проверял, и я тоже. В кабине приборы не светятся и разбросаны как попало. Полет усложнен до предела, но командир Саша Дорохов пилотирует спокойно. Второй пилот Петр Войцеховский подсвечивает кабину спичками, вот уж нарочно не придумаешь!
Заход произвели по системе ОСП в облаках и полнейшей темноте как за бортом, так и в кабине. После пролета БПРМ под нами появились расплывчатые пятна огней приближения. Полосы не видно. К земле приближаться не спешим. Выдерживаем курс по обратным показаниям АРК. Метров с 15 появились три огонька ВПП, а дальше ничего не видно. Вскоре блеснул посадочный знак «Т». Колеса мягко коснулись бетонки. Все. Полет окончен. Впереди буря скандала и разбирательств, но мы спокойны: самолет цел, экипаж жив, груз доставлен. Нас ожидает понижение в должности и увлекательное путешествие в город Ростов для подтверждения классности.
В день нарушения, седьмого мая 1980 года, наш полет составил 9 часов 50 минут, из них час ночью, в облаках, в горной местности и посадка в тумане на незнакомом аэродроме. Мы не нервничали, не суетились, не думали о последствиях, а довели дело до логического конца и после продолжали летать, получив небольшую моральную встряску. Если же экипаж думает не о полете, а о последствиях, начинается серия ошибок, спешка, и, в конечном итоге, плачевный результат.
Тому пример катастрофа ИЛ-62 в Гаванне. Полет в тумане ниже глиссады, столкновение с высоковольтной линией. Падение, разрушение техники, гибель людей.
Заход на посадку в аэропорту Иваново 27 августа 1992 года ночью в осадках и облаках самолета ТУ-134 командира Б. II. Груздева и второго пилота В. Ю. Груздева, штурмана Коновалова. Нарушение схемы захода, спешка, снижение ниже глиссады, столкновение с деревьями и жилым домом, у которого отвалили угол. По счастливой случайности жители дома не пострадали, кроме одной женщины, выброшенной из квартиры со второго этажа в огород. Женщина отделалась легкими ушибами, а 82 пассажира, из них 21 ребенок в возрасте до 16 лет и семь членов экипажа погибли.
Вина командира налицо. Начиная нарушать установленные схемы снижения, командир заносит Дамоклов меч над своей головой и головами невинных пассажиров.
Отсюда вывод – заходя на посадку в тумане, не спеши снижаться, лучше перелет чем недолет.
Земля убивает тех, кто слишком рано к ней стремится.