И стал жертвой своего провидческого гения. ПРЕДАТЕЛИ

И стал жертвой своего провидческого гения. ПРЕДАТЕЛИ

Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его?

Мф., 26, 14 и 15

Тема измены и предательства всегда была актуальной для разведки. Меня часто спрашивают о том, почему даже здесь время от времени появляются иуды, что заставляет их пойти на такой шаг и отчего Службе не удается их заблаговременно обезвредить.

Предательство во все времена и у всех народов клеймилось позором. Предать своих, перейти на сторону врага всегда считалось делом низким и подлым независимо от того, какими мотивами руководствовался предатель, совершая такой поступок. В разведке предательство, как во всякой другой закрытой организации, всегда скандал, всегда большая беда и огромный ущерб — для Службы, государства, рядовых сотрудников. Противнику достаются тщательно охраняемые секреты, раскрываются тайные операции, расшифровываются и страдают конкретные люди. Предательство как бомба взрывает организацию изнутри, оставляя после себя обломки, развалины и едкую горечь дыма. Ликвидация (на профессиональном языке употребляется слово «локализация») последствий работы предателя восполняет потери лишь частично — служба еще долго будет приходить в себя, восстанавливать силы и утраченные возможности, перетасовывать кадры и заполнять образовавшиеся бреши. Тем не менее разоблачение предателя, пусть даже не пойманного и не привлеченного к ответственности, несет и положительный заряд. Его уже нет, и он больше не будет творить за спиной у товарищей свою подлую работенку. Это малое утешение, но на большее при таких обстоятельствах рассчитывать трудно.

Мне пришлось знать нескольких предателей. Они работали рядом со мной, я с ними встречался на работе и дома, «травил» анекдоты в курилке, доверял им, как можно доверять коллеге, товарищу и единомышленнику. Поэтому мне хорошо известно чувство горечи, разочарования и смятения, когда узнаешь, что, к примеру, Владимир Кузичкин, выходец из рабочей семьи, скромный парень, находясь в загранкомандировке в Иране, ушел к англичанам, а Олег Гордиевский, воспитанный в духе преданности делу Ленина и Сталина, с которым меня связывали почти двадцать лет знакомства и совместной работы, на самом деле много лет работал на СИС. И задним числом начинаешь восстанавливать в памяти некоторые детали их поведения, которые теперь кажутся подозрительными, и прояснять причины их поступков. Типичная ситуация для многих из нас, прозорливых задним числом!

А вот разоблачить предателя до того, как он нанесет непоправимый ущерб, никому пока не удается. Если, конечно, не поступит сигнал об этом от своего агента, работающего в службе, на которую завербовался предатель. Таким агентом для нас длительное время был легендарный Ким Филби, занимавший ответственные посты в СИС, или О. Эймс, наш «крот» в ЦРУ, и некоторые другие. Благодаря их наводкам советской контрразведке удавалось обезвредить предателей на самом раннем этапе их деятельности в пользу иностранных спецслужб.

А так, если предатель ведет себя правильно (а он и ведет себя правильно, потому что прошел такую же школу обучения, что и все вокруг), распознать его практически невозможно. Можно сузить размеры эвентуальной катастрофы от предательств и ужесточить меры конспирации, однако это только затруднит действия «крота», но не поставит крест на его подрывной работе.

Человек не рождается предателем. Почему же он им становится? Причин несколько, и за редким исключением за ними стоят корысть, чрезмерное честолюбие, малодушие, трусость и моральная распущенность. Естественно, что все перебежчики и изменники никогда не признаются в том, что они перешли на сторону противника из-за таких низменных интересов, поэтому обычно рядятся в тогу защитников демократии и борцов с тоталитарным режимом, ущемляющим их права. Возможно, это успокаивает их совесть на какое-то время, но не надолго. Судьба многих предателей печальна: выкачав из них всю информацию, службы противника утрачивают к ним интерес и предоставляют их на волю обстоятельств. Не у всех хватает мужества и стойкости достойно завершить свои дни на чужбине.

Очень часто кажется, что причиной для совершения рокового поступка для предателя служит незначительное, на первый взгляд, обстоятельство. Но это только внешнее впечатление, на самом деле благодатная почва для измены была подготовлена заранее, и не хватало лишь удобного случая, который бы привел в действие его спящий механизм. Показательным в этом отношении является случай с Георгием Агабековым, человеком энергичным, деятельным и не лишенным способностей.

Он был уже опытным разведчиком ИНО ОГПУ и одним из его талантливых руководителей, за плечами которого были не одна загранкомандировка и многочисленные вербовки иностранцев, когда он в октябре 1929 года прибыл в Стамбул, чтобы возглавить разведработу на Ближнем Востоке. Перед ним были поставлены широкие и важные задачи по развертыванию в регионе нелегальных резидентур, что свидетельствовало о полном к нему доверии со стороны руководства Службы. Но претворить в жизнь планы разведки новому стамбульскому резиденту было не суждено.

По прибытии в Стамбул он дал объявление в местной газете о том, что ищет учителя английского языка. На объявление откликнулась мисс Изабелл Стритер, дочь английского чиновника, работавшего в стамбульском отделении британской пароходной компании. Семья Стритеров была не очень богата, но респектабельна, всеми уважаема и патриотична. Какой же шок должен был испытать мистер Стритер, когда перед ним открылась ужасная история: его двадцатилетняя дочь вступила в связь со своим 34-летним учеником! Никто не мог поверить, что их скромная, приятная, робкая и застенчивая девочка потеряла голову из-за какого-то восточного человека с безобразной внешностью и проявляет удивительное упорство и твердость характера перед всеми попытками членов семьи отговорить ее от продолжения связи.

Воспылал страстью к англичанке и опытный разведчик. Уже в январе 1930 года он открыл учительнице свою главную тайну, сообщив ей о принадлежности к советской разведке. Если бы она отвергла его, Агабеков планировал уплыть в Одессу прибывшим накануне пароходом. Но на мисс Стритер саморазоблачение ученика шокирующего впечатления не произвело, а наоборот, укрепило ее в еще большей привязанности к нему. Тогда резидент, не теряя времени, обратился в английское посольство в Турции с просьбой предоставить ему политическое убежище. Вместе с учительницей он решил выехать в Европу, жениться на ней и начать новую жизнь.

Дальше начались страсти, достойные пера Шекспира.

Агабеков в английском посольстве толкнул не ту дверь и вышел сначала на британского военного атташе. Атташе вежливо ответил перебежчику, что секреты ОГПУ его не интересуют, но он готов передать предложение Агабекова о сотрудничестве компетентным учреждениям. Поскольку «компетентные учреждения» несколько недель не проявлялись, Агабеков с тем же предложением обратился к консулу Роджерсу, но и он никакого ответа не давал. Спустя три месяца его попросили написать подробную автобиографию, но и после этого дело о предоставлении политического убежища с места не двигалось. Перебежчик не знал, что спецслужбы Англии заподозрили его в нечестной игре. Для них не было тайной, что Агабеков воспылал любовью к мисс Стритер, но они полагали, что советский резидент планирует с ее помощью подобраться к секретам посольства, в котором работала старшая сестра Изабелл, а ранее машинисткой работала и сама возлюбленная Агабекова.

Время шло, наступило лето 1930 года, а Лондон загадочно молчал и не проявлял к советскому резиденту никакого интереса. Между тем старшие Стритер приняли свои меры и стали тщательно охранять свою младшую дочь и оберегать ее от всякого контакта с Агабековым. Дело доходило до того, что ее запирали на ключ в квартире и не выпускали на улицу. По британским законам Изабелл считалась еще несовершеннолетней, и Агабеков заволновался: выдержит ли его возлюбленная все эти испытания? И он решил не дожидаться ответа британских властей, а вместе с невестой бежать на Дальний Восток по фальшивому персидскому паспорту. В это время родители Изабелл пытались отправить дочь куда-нибудь подальше от Стамбула в надежде на то, что на расстоянии роман с Агабековым погаснет сам по себе. Удобным местом для этого им показался Париж, где проживала еще одна дочь Стритеров.

Но родители плохо знали младшую дочь и недооценили чувства, которые она питала к Агабекову. Они и понятия не имели, что все это время влюбленные поддерживали между собой тайную связь. Как только Изабелл сообщила возлюбленному о своем отъезде в Париж, Агабеков тут же изменил свои планы и решил тоже ехать в Париж, где скрывался его старый знакомый, бывший советник советского посольства и перебежчик Беседовский. Некоторое время спустя Агабеков и мисс Стритер-младшая воссоединились в Париже.

Муж парижской сестры Изабелл Чарльз Ли, бывший дипломат и лейтенант английской армии, достаточно холодно встретил Агабекова и отверг все его предложения по поводу опубликования на Западе разоблачительных мемуаров перебежчика. Более того, узнав, что «проходимец Агабеков» является сотрудником ОПТУ, Ли обратился за помощью к английской разведке и французской контрразведке, чтобы нейтрализовать приставшего к свояченице «жениха». Перебежчик по совету Беседовского развернул в Париже активную антисоветскую деятельность, но французам это мало нравилось, им было достаточно и одного Беседовского, по поводу которого советское посольство постоянно осуществляло демарши. К тому же по просьбе Стритеров в дело вмешался английский консул, и скоро Агабеков был выслан в Брюссель. Изабелл отправили обратно в Стамбул, и казалось, что этот раунд противостояния с Агабековым семья Стритер выиграла.

Но англичане и французы плохо знали Агабекова. В августе он дал интервью газете «Чикаго трибюн», в котором пожаловался на свои скитания и безразличное отношение к судьбе большевистского перебежчика со стороны французского и английского правительств. А между тем он знает о том, что еще три высокопоставленных советских чиновника готовы перебежать на Запад, но боятся участи, подобной Агабекову. Интервью попало точно в цель. В сентябре в здании бельгийской контрразведки представитель «Интеллидженс Сервис» под видом сотрудника французских спецслужб капитана Дени встретился с Агабековым. Встреча не разочаровала ни одну из сторон. Но когда капитан Дени задал собеседнику вопрос: «Сколько?», имея в виду оплату стоимости услуг перебежчика, перебежчик сказал, что за свои услуги денег не потребует, ему нужно, чтобы ему помогли воссоединиться с Изабелл Стритер!

В результате Агабеков составил договор о сотрудничестве с британской разведкой, где основным условием был приезд Изабелл в Брюссель не позднее 1 октября 1930 года. Капитан Дени был опытный разведчик, но, столкнувшись с таким необычным прецедентом, не оценил всей ситуации в целом и поставил под договором свою подпись. Естественно, взломать семейную клетку, в которой сидела очаровательная уже совершеннолетняя Изабелл Стритер, было не так просто даже для британского правительства — тем более в такой короткий срок.

2 октября «капитан Дени» приехал в Брюссель и попросил у Агабекова отсрочки. Агабеков явился на встречу в подавленном состоянии, потому что узнал, что Изабелл находится в отчаянном положении и помышляет о самоубийстве. Ему ничего не остается, как самому поехать в Стамбул и попытаться вызволить невесту из неволи. Чтобы отговорить перебежчика от этой безумной затеи, посланник СИС вызвал на помощь руководителя бельгийской контрразведки барона Ферхюльста. Вместе им удалось уговорить Агабекова повременить с поездкой в Стамбул еще две недели. За это время они обещали нажать на все рычаги, чтобы помочь Изабелл приехать к нему в Брюссель.

Как и следовало ожидать, две недели прошли впустую — англичанам никак не удавалось убедить супругов Стритер отпустить свою дочь к перебежчику. Агабеков согласился подождать еще неделю, а когда и этот срок прошел, он отправился в Стамбул. Он убедил свою квартирную хозяйку мадам Банкен и ее приемную дочь Сильвию принять участие в спасении Изабелл. Человек с безобразной внешностью обладал невероятной способностью влиять на женский пол. Бельгийки согласились помочь в такой романтической истории и поехали вместе с «Ромео» в Турцию.

Миссия мадам Банкен с дочерью провалилась с треском — им даже не удалось повидать Изабелл, не говоря уж о том, чтобы как-то помочь ей бежать. Сразу по прибытии они попали под наблюдение турецкой полиции, потому что мистер Стритер был настоящим англичанином и был не менее упрям, чем его дражайшая дочка: он заподозрил, что ее хочет завербовать советская разведка, и обратился за помощью к турецким властям. Каждый, кто хотел связаться с Изабелл, автоматически попадал под подозрение. Мадам Банкен поспешила удалиться домой, оставив Сильвию бесполезно кружить вокруг дома, где жили Стритеры.

Наконец в дело вмешались британские власти и, ссылаясь на совершеннолетие Изабелл, потребовали от отца вернуть в консульство ее старый паспорт и взамен выдали ей новый. В ноябре 1930 года Агабеков получил из Стамбула долгожданную телеграмму: «Все хорошо. Счастлива. Изабелл.» Сильвию Банкен по настоянию самого перебежчика пришлось «снимать» с задания силком: она никак не могла примириться с тем, что освобождение к Изабелл пришло помимо ее вмешательства.

Невеста приехала в Брюссель, молодые в присутствии мадам Банке и Сильвии сыграли свадьбу и начали новую жизнь, о которой они так долго мечтали. Довольны были и руководители СИС: Агабеков не обманул их надежд и снабдил обширной и впечатляющей информацией об операциях советской разведки на Ближнем и Среднем Востоке, где он успешно работал до своей измены. Чувствительней всего были материалы о канале перехвата английской дипломатической почты в Иране, которым ИНО ОГПУ долгое время пользовался не без активного участия предателя.

Агабеков был первым крупным работником советской разведки, перебежавшим на Запад, и в отношении него московский Центр задумал коварный план по его ликвидации. Смертный приговор по разным причинам привести в исполнение сразу не удалось, и Агабеков получил в подарок несколько лет жизни, которые он посвятил борьбе с Советами и разоблачению их «коварной подрывной деятельности». Попутно он ввязался в сомнительную, контролируемую ОГПУ операцию по вызволению из СССР семьи одного русского эмигранта, из-за чего он месяцами пропадал то в Болгарии, то в Румынии, то в Германии. Бельгийские власти, проведав об этом, выслали его в Германию, где у Агабекова к этому времени уже были налажены кое-какие связи в издательских кругах. Англичане предложили ему стать их информатором, изнутри освещающим положение в Германии, на что Агабеков дал свое согласие.

В 1937 году ОГПУ приступило к реализации второй попытки ликвидации предателя. К этому времени в Испании бушевала гражданская война. Агабеков на данный момент испытывал денежные затруднения, и Москва не преминула воспользоваться этим. Через подставных лиц перебежчика вовлекли в брюссельский филиал синдиката, занимавшегося сбытом за пределы Испании картин, статуй и других ценностей, захваченных в испанских дворцах, музеях и церквах. Синдикат был организован по заданию Сталина советскими спецслужбами и был призван компенсировать расходы Советского государства на оказание помощи республиканцам. Некто Зелинский, руководивший Брюссельским синдикатом, через подставных лиц предложил Агабекову принять участие в торговле и распределении прибылей. Для этого нужно было регулярно выезжать на франко-испанскую границу и принимать ценности. Он согласился работать только на территории Франции, заявив, что пересекать испанскую границу ему опасно.

Агабеков погиб в Пиренеях. По одной версии, он все-таки не устоял перед соблазном получить более солидный куш непосредственно в Испании, где его и прикончили агенты ОГПУ. Согласно другой версии, он решил перехитрить агентов Сталина и оставить всех в дураках. Он якобы выбрал из прибывшей во Францию партии товара дорогую картину и попытался с ней скрыться, чтобы выехать в Южную Америку и начать там новую жизнь. Но рука Москвы все-таки настигла его и во Франции, куда агенты ОГПУ пробрались под видом республиканцев, устраивавших там время от времени рейды по ликвидации дезертиров.

Об обстоятельствах гибели Агабекова мог бы, вероятно, рассказать Швед, но, как я уже сообщил во время предыдущего привала, он хранил на этот счет молчание до самой своей смерти. Тайна эта ушла вместе с ним в могилу.

А что же Изабелл? Бурная жизнь мужа не могла ей понравиться, и в апреле 1936 года она развелась с ним и уехала в Англию. Она вернула себе девичью фамилию, окончила курсы машинисток и начала свою новую жизнь, которая, в отличие от предыдущего периода, была спокойной, размеренной и бесконечно скучной. Через пять лет она восстановила британское подданство, во время войны служила в женском вспомогательном корпусе ВВС Великобритании, в 1949 году поступила в Форин Офис, дослужилась до должности личного секретаря посла и в возрасте 62 лет скончалась в Нью-Йорке, где работала в английской миссии ООН.

Большая любовь не выдержала испытаний. Для Агабекова она оказалась лишь фоном для претворения в жизнь его изменнических намерений и для перенесения своей кипучей деятельности авантюриста на западную почву. Папа Стритер был прав, утверждая, что он не пара его дочери.

Конец 30-х годов прошлого века ознаменовался целой серией побегов сотрудников разведки НКВД на Запад. Одним из первых перебежчиков оказался Игнатий Рейс, направленный Москвой для организации нелегальной сети на территории США. Побудительной причиной ухода Рейса послужили начавшиеся в Москве чистки кадров разведки, но, как и в случае с Агабековым, Игнатий Рейс внутренне был уже давно готов к тому, чтобы порвать с НКВД и Советской Россией. Прежде чем уйти на Запад, Рейс написал Сталину обличительное письмо, и этим он сам себе подписал смертный приговор.[66] Его побег, словно снежный ком, повлек за собой бегство других, связанных с ним в Европе оперативными делами коллег, в том числе Вальтера Кривицкого. Последний сделал решительный «прыжок в сторону» сразу после ликвидации Рейса в Швейцарии агентами НКВД и попытался найти убежище за океаном у своих друзей в Нью-Йорке. Но его разыскали и в Америке, в феврале 1941 года его нашли мертвым в отеле «Бельвю». Он оставил после себя посмертное письмо, из которого явствует, что он кончил жизнь самоубийством. Однако многие считали и до сих пор считают, что письмо сфабриковано и что он стал жертвой убийства, организованного ежовскими агентами. Кривицкий незадолго до этого выдал английской контрразведке более 100 агентов и полусотни оперативных сотрудников советской Службы в Англии, включая некоторых лиц из «Оксбриджской» пятерки.

Англичанин Гордон Брук-Шеперд в своей книге честно и беспристрастно описал одиссею советских перебежчиков на Западе. Его герои — зачастую мужественные люди, сделавшие предпочтение свободе на Западе перед служением режиму Сталина. За свободу многим из них пришлось расплатиться жизнью. Но не в этом, по Брук-Шеперду, заключается их трагедия — в конце концов некоторым из них удалось выжить. Трагедия заключается в полном равнодушии Запада к их судьбам и предупреждениям. Сколь бы ни возносила их тогдашняя пресса — Рейса, Кривицкого, Агабекова, Бажанова, Беседовского, сколь бы ни называли они себя борцами за свободу и справедливость, в глазах Запада, считает английский публицист, они оставались советскими агентами, готовыми продать себя за приличную плату западным спецслужбам.

Холодная война, ставшая для спецслужб противостоящих блоков настоящей горячей войной, также не обошлась без предателей. Но, Боже мой, какой контраст нашего циничного времени по сравнению с той довоенной эпохой, какая мелочность мотивов и побудительных причин, лежащих в основе всех побегов, измен и предательств! Перебежчики и предатели 50-х — 80-х годов по сравнению с теми же Рейсом или Кривицким кажутся безликими типами, бледными тенями, прокрадывающимися к тарелке с тридцатью серебренниками. Деньги и материальные блага — вот что побуждало Пеньковского, Носенко, Гузенко, Дерябина, Голицына, Кузичкина, Богатого, Гордиевского, Ветрова, Пигузова, Петрова, Калугина и некоторых других изменить долгу, предать родину, службу и товарищей. Уязвленное честолюбие, болезненное тщеславие, полная беспринципность, низость, моральная распущенность, трусость и безволие — вот те сопутствующие этому личные черты характера, скрываемые от окружения и проявившиеся в нестандартных ситуациях. Будь они далеки от разведки и экстремальных ситуаций, они могли бы относительно спокойно доживать свой век в безвестности и скуке. Но, став носителями секретной информации и выдвинувшись на передний фронт борьбы, они увидели свой шанс и с тем или иным успехом для себя использовали его.

…Анатолий Голицын, сотрудник резидентуры ПГУ в Хельсинки, отвечавший за проникновение в спецслужбы противника, разругался с резидентом и в 19б1 году попросил «политическое» убежище в американском посольстве. Сам перебежчик о мотивах измены рассказывал так:

Резидент В. В. Зенихов распекал Голицына за слабую работу по главному противнику (США, Англия, Франция), в то время как последний полагал, что критика эта неправомерна, ибо Зенихов «ничего не смыслил в контрразведке». На этой почве у них возникли разногласия, и Голицын решил «отомстить>» КГБ, перебежав на сторону «наиглавнейшего» противника.

Его быстро переправили в США и представили руководству ЦРУ, в том числе заместителю директора Ч. Кэйбеллу и начальнику конртрразведывательной службы Джеймсу Энглтону. Перебежчику оказали теплый прием, он произвел на всех положительное впечатление, и его стали рассматривать как источник особой важности. Впрочем, от внимания американцев не ускользнуло, что источник паталогически упрям, чрезвычайно честолюбив и тщеславен и нетерпим к мнению окружающих. Д. Энглтон расценил эти качества скорее как положительные и взял его под свою опеку.

Контакт с Голицыным оказался и для Энглтона, и для ЦРУ фатальным. Хозяин подпал под влияние гостя, оказавшись в плену его бредовых идей и мыслей. Голицын с маниакальной непреклонностью не уставал повторять, что КГБ внедрило в ЦРУ своих агентов и что «кроты» так продырявили организацию, что она похожа на решето. Информация Голицына упала на благодатную почву. Энглтону были близки нарисованные перебежчиком картины — они часто навещали его самого, и он давно подумывал о том, чтобы очистить «фирму» от агентов Лубянки.

Эти планы при появлении Голицына на вашингтонском небосводе стали претворяться в жизнь. Под подозрение были взяты десятки оперативных сотрудников, работавших по Советскому Союзу. Брали под подозрение всех, у кого фамилия начиналась на «К» и оканчивалась на «ский» — так сказал Голицын, а ему можно было верить. Потом Энглтон перешел на другие буквы алфавита, потому что память Голицына постепенно стала воспроизводить новые данные, с которыми он успел познакомиться или услышать от коллег во время работы в КГБ.

Людей отстраняли от работы, переводили на менее секретные участки, брали под «колпак», то и дело допрашивали и делали очные ставки. Работа аппарата, направленного своим острием против Советского Союза, стала пробуксовывать, потому что опытные кадры были ошельмованы, уволены или отстранены от работы.

«Охота на ведьм» продолжала набирать обороты, но, кроме сломанных судеб и обиженных людей, Энглтону в широко заброшенную сеть ни один агент Москвы не попадался. Это не смущало инициатора охоты, она продолжалась с еще большим рвением и упорством.

В это время в США обсуждалось дело Ли Освальда, застрелившего американского президента в городе Далласе. ЦРУ по подсказке Голицына искало в этом убийстве след Москвы — ведь Освальд, до того как взять в руки снайперскую винтовку, жил и работал в СССР. Все карты перемешал «свалившийся с небес» новый перебежчик из Советского Союза — Юрий Носенко, сотрудник контрразведки КГБ, растративший во время командировки в Швейцарию служебные деньги и обратившийся за помощью к американцам. Носенко на допросах стал «выдавать» информацию, совершенно не согласующуюся с той, что поступала от Голицына. Он показал, что располагает достоверными сведениями о том, что Освальд никогда не был агентом КГБ. Он подверг сомнению масштабы инфильтрации ЦРУ агентами КГБ. Он стал разрушать тот информационный массив, который воздвиг до него Голицын.

Все это не понравилось Энглтону. Голицын был для него священной коровой, и забивать ее было запрещено. Вместо Голицына «забили» Носенко — Энглтон объявил его невменяемым и на четыре года упрятал в тюрьму. Чтобы не мешал выполнять намеченную программу. Между тем Голицыну стало тесно в Америке, а слух о его сенсационных разоблачениях проник во все дружественные ЦРУ службы. Нужно было консультировать и их, потому что бывший неудачный оперативник хельсинкской резидентуры ПГУ мог выступать специалистом по всем странам и регионам, а память его вмещала сотни и сотни новых фамилий и фактов.

Голицына отправили в турне. По пути в Лондон он заехал в Оттаву, из Лондона его попросили в Копенгаген, к нему на аудиенцию приезжали люди из Стокгольма, Бонна, Осло и других столиц. Результат всех этих консультаций и бесед был поистине разрушительным: везде по указке перебежчика принимались самые экстренные меры, кое-где закончившиеся даже громкими судами над советскими «шпионами» и самоубийствами оговоренных сотрудников спецслужб.

Вся эта вакханалия длилась почти 16 лет.[67] Работа ЦРУ против СССР и стран социалистического лагеря была почти полностью парализована. Разведслужбы стран НАТО барахтались в грязной воде, оставленной после «помывки» с Голицыным. Потом, конечно, «справедливость» восторжествовала, Носенко освободили из тюрьмы и признали его правоту, Энглтона уволили на пенсию, а Голицына… Впрочем, ничего серьезного с ним не произошло. Он еще долго морочил голову западным советологам и кремленологам, морочит, кажется, и сейчас.

Ну что делать — человек наконец нашел себя.

Примерно аналогичная ситуация возникла в недрах английской контрразведки МИ-5, когда в Оттаве в 1945 году сбежал шифровальщик резидентуры ПГУ Игорь Гузенко. Получив от него довольно расплывчатое описание советского «крота», занимавшего в МИ-5 якобы высокий пост и связанного в прошлом с Россией, контрразведчики приступили к его поиску. Подозрение пало на Роджера Холлиса, который в ходе латентного и длившегося многие годы расследования поднялся по служебной лестнице до директора МИ-5. Понятное дело, что сделать подкоп под своего руководителя контрразведчикам было не так просто.

Расследование возглавил комитет, образованный из представителей обеих служб — МИ-5 и МИ-6. Они исповедывали в отношении Советского Союза крайне правые взгляды и получили неформальное название «младотурки». В своем рвении они заходили так далеко, что Роджеру Холлису приходилось их сдерживать, что, естественно, только увеличивало их подозрения. С приездом в Лондон «консультанта» Голицына подозрения «младотурков» превратились в идею фикс. Все провалы, которые имели место у английской разведки и контрразведки, «младотурки» списывали на Холлиса. Даже после отставки Холлиса в 1964 году расследование его просоветской деятельности продолжалось. Окончательной ясности на этот счет не существует и поныне.[68]

Противостояние разведок — это форма борьбы, а в борьбе бывают потери, ошибки, издержки. Предательство — это цена за благодушие, самоуспокоенность и упущения в подборе и воспитании кадров. Но если взглянуть на вещи беспристрастно, по-философски, то следует признать, что без предателей не существовало бы и разведки. Мы считали и будем считать Кима Филби и его английских коллег по работе нашими идейными товарищами и верными союзниками, в то время как в СИС, где он много лет проработал, его считают предателем. И это естественно: пока будет деление на «своих» и «чужих», будут предатели и верные агенты.

И такое положение вещей вряд ли изменится в обозримом будущем.