9
9
«…во время представления в Александринском театре из ложи, где сидели офицеры нашего полка, бросили набитый бумажками гондон в актрису, имевшую несчастье не понравиться им»[122], – Дантес в письме к Геккерну в Париж пересказывает одну из шуток своих товарищей по полку. С. Б. Ласкин приводит еще другой эпизод:
«На Невке, на Черной речке весь аристократический бомонд праздновал чьи-то именины в разукрашенных гондолах, с музыкой, певцами и проч., вдруг в среду гондол влетает ялик, на котором стоит черный гроб, и певчие поют „со святыми упокой“. Гребцы – князь Александр Иванович Барятинский, кавалергарды – Сергей Трубецкой, Кротков, у руля тоже их товарищ. Гроб сбрасывают в воду, раздаются крики: „Покойника утопили!“ – произошла ужасная суматоха, дамы в обморок, вмешательство полиции, бегство шалунов!..
Однако окончилась для шалунов эта история довольно печально – продолжительным арестом на пять или шесть месяцев поплатился князь Александр Иванович, князь Трубецкой переведен тем же чином в армейский полк»[123].
Александр Иванович – князь Барятинский, будущий фельдмаршал – тот, которому, через много лет, сдастся Шамиль. – Это – рассказ одного из биографов Барятинского.
О том же эпизоде писал Арнольди – товарищ Лермонтова по Гродненскому гусарскому полку: «У нас был прикомандирован князь Сергей Трубецкой, товарищ по Пажескому корпусу, из Кирасирского орденского полка, в который попал из кавалергардов за какую-то шалость, выкинутую целым полком во время стоянки Кавалергардского полка в Новой Деревне. Говорили тогда, что кавалергарды устроили на Неве какие-то великолепные похороны мнимо умершему графу Борху»[124].
Мелькнуло имя графа Борха. Заметили?.. Приведенный эпизод следует запомнить. Как все имена, прозвучавшие здесь.
Я каюсь, я гусар, давно, всегда гусар —
И торжествует вновь любимая привычка,
И я спешу в свою гусарскую семью,
Где хлопают еще шампанского оттычки…
Денис Давыдов
«Военно-кавалерийская молодежь не хотела покоряться власти, кроме своей полковой, и беспрерывно противодействовала земской и городской полиции, фланкируя противу их чиновников. Буянство хотя и подвергалось наказанию, но не почиталось пороком и не помрачало чести офицера, если не выходило из известных условных границ», – писал Ф. Булгарин в воспоминаниях о более ранней поре гусарства.[125] «…все эти кутежи и повесничанья доставляли высшим властям особый род удовольствия», – подтверждал Зиссерман, военный историк, тот самый биограф фельдмаршала.[126]
Кстати, Николай I расплатился с «шалунами» – героями эпизода на Неве, не слишком жестко, но внятно… «Гром грянул, – пишет Дантес, – Трубецкой, Жерве и Черкасский переведены в армию; им дали 24 часа на сборы, после чего за ними приехали три фельдъегеря; Жерве увезли на Кавказ, Трубецкого в Бессарабию, а Черкасского за 300 верст от Москвы…» («Забыл тебе сказать, что князь Трубецкой тотчас отправился в Царское Село благодарить Императора за то, что тот сделал сына армейским офицером» – из другого письма.[127] Наверное, и отец был не в восторге от подвигов своего отпрыска!) Впрочем, возможно, это было наказание не только за одну шутку с гробом – а некое «сложение подвигов». Что касается Барятинского, он тогда же попросился на Кавказ – хорошо воевал, был тяжко ранен, еле выжил… Зато потом был назначен адъютантом к наследнику Александру, и с этого началась его карьера.
То была великосветская молодежь. Кавалергардские офицеры – привилегированный полк. Те, кого звали в обществе «ультрафешенебельными».
Но вообще… таковы были нравы времени. Шутки времени. Это была определенная субкультура среды. После декабря 1825-го среда стала хиреть, мельчать, озлобляться… «Оттычки» хлопали так же. Но смысл был часто другой. В этой субкультуре вполне мог поместиться пасквиль, посланный Пушкину. Ибо эти ребята Пушкина уже не читали – или могли не читать его. А если и читывали – для них это значило много меньше, чем для их предшественников.
Серена Витале, итальянская исследовательница, которая открыла для нас письма Дантеса к Геккерну, – пишет в своем авторском предисловии к изданию:
«Сохранилась традиция, согласно которой автора ищут среди врагов Пушкина… А почему же им не может быть враг Жоржа Дантеса? Это могла быть одна из брошенных или оскорбленных им женщин»[128].
Гениальная мысль! И какая простая!