1906 год

1906 год

29. К.М.Агеев — В.Ф.Эрну и В.П.Свенцицкому[205] <15.02.1906. СПб — Москва>

Дорогой Валентин Павлович. По поводу Вашего "Обращения"[206] мною было послано Вам три письма. Получены ли они? (2 письма и бандероль) Во всяком случае, простите за медленность исполнения поручения.

На днях я получил из редакции 22 рубля за Вашу статью, каковые деньги высылаю Вам завтра. Получил их во время перевозки своей на новое место, потому и замедлил несколькими днями. И сейчас еще не знаю, где в новом месте обитания почта. Во всяком случае на этой неделе они будут в Москве. Перешел я на должность законоучителя самой "буйной" гимназии Ларинской и настоятелем гимназической церкви. Чувствую себя отлично.

Не так давно получил письмо от князя Е.Н.Трубецкого, черезвычайно порадовавшее меня. На другой же день послал ему письмо с изъявлением полной готовности быть полезным, чем могу. На днях посылаю ему еще с указанием нескольких подходящих сотрудников. Отзовитесь вы с Владимиром Францевичем.

Пока — в периоде устройства своего угла. Надеюсь со второй недели заняться кое-чем в области вопроса о т.н. христианском социализме.

Целую Вас и Владимира Францевича. Любящий священник К.Аггеев.

Мой теперешний адрес: СПб Васильевский остров, 6 линия, Ларинская гимназия.

30. К.М.Агеев — В.Ф.Эрну и В.П.Свенцицкому[207] <2.03.1906.СПб — Москва>

2 марта 1906. Васильевский остров, 6 линия, Ларинская гимназия

Дорогие Владимир Францевич и Валентин Павлович, вчера получил Ваше письмо. Сегодня отвечаю на него. Вероятно потому, что за последнее время в виду суеты я отдалился от жизни, но Ваше письмо удивило меня. Неужели и теперь могут быть затруднения цензурного характера? Ведь духовной цензуры нет. А "Взыскующим града"[208], вероятно, религиозно-общественного содержания… Во всяком случае, я готов, чем могу, служить Вам. Боюсь только буду не особенно полезен: в светской цензуре у меня особенных ходов нет. Могу лишь торопить обычным путем. Если имеет силу духовная цензура, и если Ваше произведение можно провести через нее одну, то могу быть более полезен. Председатель цензурного комитета (бывшего) — мой знакомый, знаменитый отец Матфей, который, надеюсь, сделает все возможное…

Итак, шлите статью. С нею отправлюсь по назначению в первый же вечер по получении. Почему вы не хотите напечатать ее предварительно в в "Еженедельнике" князя Трубецкого[209]? Ведь он выйдет на днях. Оттиски в количестве 200 экземпляров — бесцензурны… Впрочем, вам виднее.

Чувствую себя на новом месте отлично. Постом занят очень. У меня церковь открытая для посторонней публики, и при ней развита приходская жизнь. Я служу ежедневно, исключая только понедельник.

Напишите мне о том, принимаете ли вы участие в "Еженедельнике". Почему вы не поименованы в предварительном объявлении? Простите за спешное письмо: сейчас после долгой службы. Крепко целую вас

Любящий свящ. К.Аггеев.

31. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову[210] <16.03.1906. Москва — СПб>

Дорогой Саша!

Видишь не успел ты уехать, а я уже пишу.

Была Ивашева[211]. Спрашивала между прочим: был ли ты в Саду[212] и узнал ли что-нибудь о нем, пожалуйста, напиши. Мы с ней поговорили сегодня очень хорошо, как давно не говорили. Сережа[213] просил передать, что хотел вас спросить о диаволе. Ивашева читала "Церк<овь>. Апост<ольскую>"[214] Агаше[215]. Та поняла все — выказала это в вопросах. Была очень довольна.

Приходил Боголюбский (сын). Как пришел, прямо заговорил о церкви. Очень милый и хороший юноша. Рассказал и о том, как пришел к Христу. Мы говорили много и долго. Расстались совсем друзьями. Это что-то бесконечно удивительное — как люди с разных сторон подходят к одному и тому же. Мы почти все время говорили об общине. Он тоже о ней мечтает и хочет дела. Еще увидимся с ним.

Твое "житие"[216] меня совсем очаровало. Я думал о нем и, между прочим, вспомнил такую вещь: отчего ты ничего не написал о стигматах. Ведь это тоже характерно для Франциска — такое чувствование страданий Христа? Или может быть, у тебя были свои соображения. Мне почемуто кажется, что это вышло у тебя случайно <…> Не забудь справиться о Фиоретти для "Библиотеки"[217].

32. П.А.Флоренский — С.Н.Булгакову[218] <18.03.1906. Москва — Киев>

Многоуважаемый Сергей Николаевич!

Эрн посылает Вам собранные мною адреса священников, остальные и текст "послания" вышлю на днях Лица с НБ отличаются особенной живостью или пописывают, их можно иметь ввиду, как сотрудников. Рекомендованы они товарищами. Некоторым посланы по нескольку экземпляров плаката и послания для распространения, кое-кому уже дано знать.

Куда направлять ихние письма? В Академию ли, к Вам ли? Пришлите и мне плакатов[219], штук 30 и посланий[220] штук 50.

На днях Эрн вышлет Вам мое кое-что. Попрошу только: если можно, то приготовьте мне оттисков или пришлите нумера газеты. И вообще, будьте добры присылать мне по нескольку (до 25 экз.) штук, что будет печататься из моего.

Профессоров потороплю и попрошу прислать что-нибудь теперь же. Если будут у товарищей подходящие статьи (кажется, есть кое-что), присылать ли?

Стихи присылаю по настоянию Эрна, хотя великолепно знаю, что они скверны. Но если Вы захотите печатать их, то пдпишите так: Ф.П. Готовый к услугам П.Флоренский. 1906.03.18

33. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову[221] <26.03.1906. Москва — СПб>

Дорогой Саша! Булгаков прислал письмо где умоляет о присылке статей. Вспомни Лашнюкова! кроме того, может быть, сочтешь возможным написать еще раз в Тифлис о присылке корреспонденции оттуда непременно к первому № <…>. У нас целая вереница статей. Рабочие, между прочим, тот художник, Грифцов[222], Сизов[223], гр. Бобринская .

34. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову[224] <5.04.1906. Тифлис — Москва>

Дорогой Саша! Сегодня получил твои две открытки и 2 пересланных тобою письма. Большое спасибо. Доехал я хорошо, в 4 суток без одного часа <…> Я был у твоих в первый день Пасхи. Они взяли 20 экз. Павлушиной проповеди[225], остальные взял священник Иона Брихничев, который, помнишь, написал письмо Городцову[226] в "Вестник Возрождения"[227]. Он с несколькими другими лицами затевает здесь издание еженедельной газеты для народа в религиозно-прогрессивном, направлении в противовес агитации о. Городцова. Сегодня мы совещались и они очень просили участия нашего вообще. Я обещал, потому что хочется им помочь — дело симпатичное[228]. С Булгаковскими оттисками[229] и Павлушиными брошюрками поступай, как знаешь. Что же Павлушу дорогого выпустили наконец?[230]<…>.

<…> Я много пишу для Киевской газеты[231].

_{35.  Д.Н.Егоров[232] — В.Ф.Эрну[233] 6.05.1906>}

6/V — 1906.

<…> Сейчас, сколько мне известно, нет вакансий на историю <…>. Относительно истории, таким образом, дело скверно. Несравненно лучше дело обстоит с логикой и особенно "философской пропедевтикой". Последний предметвпервые вводится в следующем году в VIII классе и потому он не заполнен во всех гимназиях. В целом ряде случаев он б<ыть> м<ожет> будет "поручен кому-нибудь" из преподавателей (для "очистки совести"!), но, конечно, далеко не везде отнесутся так ремесленно. Во всяком случае тут шансы исключительно большие и этим нужно воспользоваться. При свиданиях с г<осподами> директорами непременно упирайте на то, что Вы ученик покойного Сергея Николаевича[234]. Как Вам ни странным покажется этот совет, но он необходим; имя покойного князя чтится одинаково в разных лагерях. Если же будут "рекомендации", то ими не пренебрегайте. Как видите, это — дело не из приятных, настоящее мытарство <…>

_{36.  С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[235]} <_{17.05.1906. Кореиз — Симбирск>}

Стан. Кореиз 17 мая 1906

Дорогой Александ Сергеевич!

Как Вы поживаете? Как Ваше здоровье? Есть ли что новое?

Давно собираюсь Вам писать, да лень и хандра мешали. На Ваше имя прислана из Петербурга рукопись "<нрзб>" , очевидно, Эрна, она у меня лежит до дальнейших указаний, кому ее передать. Письмо распечатал, но, конечно, не читая, прилагаю. Из киевских газет я узнал, что "Народ" остановлен был постановлением судебной палаты еще 17 апреля; почему-то нам об этом не сообщили своевременно. История эта у меня совершенно затянулась, если не считать «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» (Примечание для моих хулителей: это Пушкин, посвящ. Е.Онегина).

Я убедился и почувствовал с несомненностью, что издавать газету было великим соблазном и безграничной дерзостью при нашей слабости религиозной, и особенно милость Божия проявилась в том, что газета прекратилась в силу внешних условий, и вообще эксперимент прошел сравнительно нешумно, обнаружив перед нами только слабость нашу.

Не поражает ли Вас еще, что ведь все-таки отозвалось в конце концов поразительно мало из всех наших адресатов. Это наводит меня на пессимистические мысли и об еженедельнике. Судя по намекам Трубецкого, трещать начинает и его "Московский Еженедельник" Впрочем, что еще будет до осени!

Я переживаю отчаянные приступы политической лихорадки, живу от газеты до газеты, пропадаю от своего бессилия и бездействия. Подлое состояние, не пожелаю и врагу. Надеюсь, что это минет с минованием критического момента. Вы не должны этого презирать. Хорошо, если стоишь выше и действенен, если же этого нет, болит совесть, а м<ожет> б<ыть> и сатана искушает. Что-то теперь переживаете Вы?

Я получил от Мережковского преувеличено ласковое письмо, которое однако все-таки меня порадовало. Я продолжаю очень чувствовать связь с ними, и в этом духе ответил. Он пишет про сборник, чтобы статьи были к сентябрю, и Вам поручает это передать. Хорошо бы, если бы они поспели, только я не верю, а сборник очень жалею. Обещаю им тему: Христос и Антихрист в современном социализме. Д<митрий> С<ергеевич> просит меня снестись с Флоренским и просить его описать свои переживания в тюрьме етц (?!). Здесь приходится поставить только вопросительный и восклицательный знак перед такой непроницательностью даровитого беллетриста. Я отвечаю, что едва ли Флоренский согласится и излишне просить его об этом. Но вообще, списываться с ним взялся. В списке сотрудников есть все, кроме Свенцицкого и Эрна, — Мережковский не может им простить, да и те сами не пошли. Как это грустно! Не попытаетесь ли уладить это Вы? Впрочем, не стоит.

Мне Струве предлагает очень выгодные условия для постоянного сотрудничества в "Думе", пока газетке довольно паршивой-кадетской (200р. жалования при 4 статьях в неделю и 10к. построчно). Меня это отчасти соблазняет возможностью бросить кафедру и перехать в Москву, а вместе устрашает обязательностью многописания. Во всяком случае в соединении с журналом это намного бы облегчило переезд в Москву.

Писать я ничего не могу, думать тоже. Писать курс политической экономии совсем не в состоянии, испытываю это как непролазную скуку и ложь, и это меня тоже обескураживает, тем более, что половина работы сделана.

Кажется, будет революция у нас настоящая! О соборе вести в газетах беспокойные. Хочу писать об этом у Трубецкого. Удручает очень дальность от центров.

Сборник наш, очевидно, снова застрял, — я. пока что, не имел еще ни одной страницы корректуры. Скверно!

Обнимаю Вас. Ваш С.Б.

Пишите. А какой паршивый вышел сборник о смертной казни[236]! Не хватило у нас характера поступить нешаблонно.

Ради Бога, если у Вас есть лишний полный экз<емпляр> "Народа" пошлите его проф. А.Е.Преснякову (СПб, Надеждинская, 56, кв.9), а если нет, то хотя бы номер газеты с его статьей. Он просит об этом как об отдолжении.

Известите меня об этом, у меня нет.

37. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову[237] <2.06.1906. Царские колодцы — Москва>

Дорогой и милый Саша! Я страшно обрадовался, получив сегодня твою открытку. Я очень жалею, что я не с вами и не могу приложить и своих стараний к газете. <…> Я просил Валентина[238] написать мне, когда по совести он считаетнужным, чтобы я приехал в Москву. Спрашиваю теперь и тебя. До получения твоего ответного письма из Царских[239] вряд ли выеду <…> Страшно жалко, что ты пробыл в Царских всего один день. Впрочем, этот день совсем как-то особенно вошел в мою душу и я испытываю большое удовлетворение от того, что ты взглянул хотя бы мельком на мою невесту. Она тронута, что ты ее не забываешь, и просит передать тебе искреннейший привет <…>

Беспокоюсь о Валентине. Передай сердечный привет Пелагее Александровне[240], Сереже[241], Чмичу[242], Валентину. Я с вами душой, часто думаю о вас. Не пишу для газеты, потому что слишком велико расстояние <…>

38. П.А.ИВАШЕВА — В.Ф.ЭРНУ[243]

 <5.06.1906. Москва — Царские колодцы>

Владимир Францевич! Напишите, получили ли посланные Вам экземпляры. Мы с Чми[244] посылаем братские листки, "Что нужно крестьянину"[245] и "Взыскующим"[246] через Г<аланина> Д<митрия> священнику Афанасьеву. Как Ваши дела вообще? Сережа кланяется. Всего, всего хорошего.

Ваша Ивашева.

Вл. Фр., цаиврете[247]! "Взыскующим" вышли. 20 кн. послано в Царские Колодцы. Чми[248].

39. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[249] <10. 06. 1906. Кореиз — Симбирск>

10. 6. 1906. Ст. Кореиз

Дорогой Александр Сергеевич!

Сначала о делах, хотя — увы! — сообщить нечего. Хотя месяц, назначенный Терещенко, давно минул, от нее нет известий[250], и я теряюсь в предложениях, что это значит, во всяком случае, не значит ничего хорошего! От Валентина П<авловича>ча я письма не получил, значит, затерялось (если знаете его адрес, упомяните ему об этом), и о плане Пятикрестовского[251] догадываюсь только по Вашим намекам, да видно, что это зыбкий песок. Возлагал надежды на приезд в Москву Эрна в связи с Морозовой, к чему подал повод Галанин, но тоже не подтвердилось. Наоборот, из слов Галанина я заключил, что он полон литературных планов на основании кавказского опыта, который производился без денег. Это скорее устрашает. Все это, в связи с полнейшей неопределенностью политического положения, заставляет меня смотреть на положение дела в этом году пока безнадежно. Дай Бог, чтобы этот пессимизм получил фактическое опровержение. Жаль огорчать Вас, но нечем и утешить.

Получил вчера "Взыскующих", перечел и сегодня просто отравлен ими. С тоской думаю, что это — ошибка молодости или "прелесть" и во что обещает это развиваться. И все у меня стоит образ огромного креста в их квартире[252], на который мне всегда было почему-то неловко глядеть… Когда я сталкиваюсь непосредственно с В<алентином> П<авловичем> , и живое чувство любви заглушает все, мне не страшно, а, когда читаешь, тяжело… Боюсь думать о судьбе этой брошюрки и о том значении, которое она может получить для движения… Не трудно угадать, и лучше не будем угадывать. Интересно, какое впечатление у Вас получилось.

Относительно московского сборника я думаю, что лучше выпустить его в августе, да м<ожет> б<ыть>, так и выйдет и естественным путем, при помощи забастовок и пол<обного>. Относительно Бухарева[253] Вы меня все-таки несколько разочаровали, я ожидал большего увлечения и заражения этой музыкой-молитвой, какою являются все его произведения, какою были лучшие страницы у Соловьева. А Вы, все-таки, мне кажется, литературничаете больше, чем следует. И, кроме того, относительно его литературности для современности: не только прямо по идеям, особенно относительно религиозного участия в общественности (а что такое иная "религиозная общественность", — это еще очень большая проблема, м<ожет> б<ыть>, именно не современная, ибо сверх-современная), но еще больше по факту такого типа религиозного опыта, который, будучи исключительно подлинным и сильным, в то же время по своему относительному размаху был для своего времени ничуть не уже, чем наш размах, пока бессильный. Словом, для меня, для моей души (а не головы) он дал по-своему также много, как Соловьев и Достоевский. Этим, я понимаю, как много сказано, и однако коворю. Когда-нибудь православная церковь канонизирует трех неравнозначных, хотя и равнозначительных, "отцов и учителей": Александра (Бухарева)[254], Феодора (Достоевского) и Владимира (Соловьева). Не знаю, доживем ли мы, но это будет.

Я ответил Мережковскомуму и теперь получил хорошы письмо от Дмитрия Владимировича[255]. В конце его он дружески предостерегает нас от писаний Э<рна> и Св<енцицкого> с их "варварскою святостью". Я знаю, что в их устах значит это, но здесь, в его устах, меня это не шокировало, а по существу это то же самое, что и мы говорили. Пожалуйста, спишитесь же с Флоренским, я им так и скажу, что Вы это взяли на себя. У них уже есть французкий и немецкий издатель. Что же, пускай издают! Заглавие — "Меч"!! (дас Сцчщерт, ла глаиве)[256].

Своих планов я не определил еще. В Ливны съезжу. если революция будет развиваться, за границу не поеду. если же правительство образумится и уступит, то, м<ожет> б<ыть>, съезжу, у меня является практическая цель изучения. За это время я написал несколько газетных статык для "Думы"[257] и кн.Трубецкого и большую статью Франку "Маркс как религиозный тип"[258], хотя положительно не знаю, кто наши статьи сейчас будет читать. От сердца политическая боль в таком виде, как она была у меня в первое время, слава Богу, отлегла, и я получил относительную ясность духа, хотя вообще, как я Вам рассказывал, жить здесь трудно. Политические события идут все грандиозны. Все-таки тяжело быть "лишними людьми" в такую минуту, и лично, и исторически, но воля не наша.

Я тоже, кроме этого сборника задумываю статью "Церковь и общественность"[259]. Вопрос этот и мучит и сверлит, и я снова склоняюсь к дуалистическому его решению, т.е. при признании того большого и подлинного, что может проявиться только в ограде церковной и явится истинной религиозной общественностью, нужно и религиозное участие в общественности вне церковной ограды, т.е. огрубляя эту мысль, нужна и церковная партия, и моя идея "Союза Христианской политики" тоже верна, как относительное историческое средство. Ее нужно понести, м<ожет> б<ыть> не как дар Духа, вольный и радостный, а как тяжесть жизни, с которой, хоть и тягостно, но и обязательно "считаться". Иначе уж в монастырь что-ли прямо!…

Не знаю, преимущество ли или недостаток Ваш, верны всего, и то и другое в разных отношениях, что Вы так, мне кажется, спокойно не участвуете в "жизни", а я несу это неучастие не только как тяжесть, но и как грех, нахожусь в постоянном неравновесии, переходящем по каждому поводу в истерику…

Пока прощайте. Пишите сюда. Весь Ваш С.Б.

40. E.Н.Трубецкой[260] — М.К.Морозовой[261] <10.06.1906. Пятовская — Ораниенбаум>

Пятовская, 10 июня 1906 г.

Многоуважаемая Маргарита Кирилловна,

Только что вернулся из Москвы в мое имение. В Москве мне говорил Г.К.Рахманов[262], что Вы просили его известить Вас о судьбах нашей газеты. Я сообщил ему, что сам Вам напишу. Рад случаю еще раз засвидетельствовать, насколько я тронут тем живым интересом, с каким Вы относитесь к нашей газете. Вы, вероятно, получили наш 12 номер, который запоздал на две недели из-за забастовки.

Теперь наши дела, кажется, налаживаются и это, разумытся, всецело благодаря Вам[263]. В смысле распространения, понятно, идет плохо в такое горячы время, притом летом. Но соглашение с Сытиным устраивается, и теперь до конца года мы во всяком случае доведем. Сытин берется, а там будет видно. Вскоре увидите нас в новом приличном костюме (т.е. в обложке) и новом формате — брошюрном — в типе «Полярной звезды». Увидите и некоторые внутренние перемены — выигрыш и для читателя и для нас.

Один благоприятный симптом все-таки есть: хотя розница убывает, зато подписка прибавляется. Когда Вы у нас были, было 440 подписчиков. Теперь у меня полная надежда, что мы вскоре перевалим за 600. если правительство уйдет, и настанут былые мирные времена, то круг читателей расширится. Но в случае революции, мы, разумытся, успеха иметь не будем.

На днях испугался за Вас, прочтя в газетах, что жители, и в особенности дачники Ораниенбаума, были встревожены пушечной пальбой из Кронштадта. Надеюсь, что дети Ваши не слишком перепугались.

Позвольте от души пожелать Вам того, что всем нам теперь так нужно — спокойного лета.

Искренне Вас уважающий и преданный

Кн. е.Трубецкой

41. е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[264] <лeто 1906. Б/span>егичeво — Михайловское<?]

ст<анция> Пятовская

Сызр<анско>-Вяз<емской> ж<елезной> д<ороги>

Многоуважаемая Маргарита Кирилловна,

Пишу Вам, чтобы поделиться моими смущениями относительно журнала. Забастовка рано или поздно прекратится. Что мы будем делать тогда?

Каждый день в газетах печатают сообщения о штрафах, довольно крупных на них налагаемых. «Русские Ведомости» до того съежились и высохли, что читать в них уже почти нечего, и их все-таки бичуют штрафами.

Что, если мы подвергнемся той же участи? До сих пор нас щадили в виду малого нашего распространения. Может быть, пощадят и теперь, но что делать, если не пощадят.

Вся ценность нашего журнала в том, что мы можем говорить все, что считаем нужным. если нам стеснят свободу слова, самый смысл нашего существования исчезнет.

Я думаю поступить так. В дальнейшем не вызывать задорными статьями кар, но и не сбавлять тона против прежнего. Но, если кару все-таки наложат, по-моему следует совсем приостановить издание, выплатив подписчикам недостающы до конца их подписки. Все же это будет мены убыточно, чем дальнейшее существование со штрафами. Но главное — не убытки, конечно. Суть в том, что цензурные стеснения могут довести издание до невозможности вести достойное существование. Пример «Русские Ведомости»: их оскорбительно читать.

Предвидя, что и нам может это угрожать, я счел долгом об этом предупредить Вас. Очень просил бы Вас написать, что Вы об этом думаете. Конечно прекратить издание следует не иначе, как придя к убеждению в невозможности его ведения, и тогда следовало бы нам посоветоваться с Вами, с Николаем Васильевичем[265]<…>

Я чувствую, что во мне что-то притупилось, т.е. в особенности поистратилось негодование: как-то я не могу так негодовать на правительство, как следовало и гораздо менее взволнован, чем бы мог ожидать.

Искренне Вам преданный

Кн. Е.Трубецкой.

42. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[266] <1.07.1906. Корeиз — Симбирск>

Кореиз, 1 июля 1906 г.

Дорогой Александр Сергывич!

Нового ничего нет. От Терещенко[267] ответа нет и, очевидно, не будет, у Кульженки[268] была забастовка, которая его, вероятно, подкосила, из Москвы нет ответа и, в виду того, что мне пришлось писать в последнем письме и о "Взыскующих", у меня немножко саднит на душе от этого молчания.

Должен поведать Вам свое решение, окончательно сложившыся у меня после долгих и мучительных колебаний, не оставляющих и теперь: я перызжаю в Москву. Это прыжок в неизвестность, и, конечно, не весьма рассудительный поступок, если рассуждать обывательски. Но беспокоиться за этот год, кажется, у нас нет оснований (кстати, я печатаю политическую экономию)[269] благодаря тому, что за это время образовался тонкий слой жира, а в течение года надеюсь приискать работу. Причина в том, что для меня все больше выяснялась невозможность и даже унизительность и двусмысленность возвращения в Киев и в Политехникум, где мне нечего делать! Я не обольщаю себя и Москвою, но думаю, что там я нужнее, больше могу сделать для основания органа. А если и разочаруюсь, то все же надо пойти и на это разочарование. Словом, надеюсь, Вы меня поймете и благословите. елена Ивановна[270] соглашается лишь, скрепя сердце, ради меня, и это, конечно, делает для меня решение затруднительным. Валентину Павловичу об этом я еще не писал. В первой половине июля еду в Киев ликвидировать свои дела, и — в Москву искать квартиру. Надеюсь, что и для Вас это удобны будет, да вообще для всего нашего дела.

Из Парижа пока ничего нет. Я написал статью «Церковь и социальный вопрос» (1,5 л), которую хочу непременно навязать в сборник[271], ибо это часть того, что там напечатано. Однако удастся ли, — не знаю. Все равно пускать сборник в июле нет смысла.

«Дума»[272] и «Полярная Звезда»[273], как Вы знаете, прекратились, а я на них сильно рассчитывал, но что-нибудь ведь восстановится. если Вы захотите сообщить мне что-либо в Москву, то напишите или на В<алентина> П<авловича> , или Остоженка, д.5/15, кв.63.

Обнимаю Вас

Ваш С.Б.

Пересылаю без комментариев полученное сюда письмо Лашнюкова, на момент вскрывшее старые раны.

43. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову[274] <9.07.1906. Тифлис — Москва>

<…> В Царских много писал для "Взыскующих". "Стойте в свободе"[275] мне очень понравилось. Статьи Валентина превосходны. Только меня неприятно поразил несколько нервный тон их. "Беседа с читателем" совсем не подходит. Сумбурно. Я очень прошу оставлять для меня номеров по 5 каждого выпуска, в том числе и первого. <…> В Москву собираюсь ехать скоро. Выезжаю числа 27-28-го. Известие о перызде Булгакова[276] меня страшно поразило <…>.

44. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову[277] <11.07.1906. Царскиe колодцы — Москва>

Дорогой Саша! <…> На ваш вопль: "статей!" я вчера же откликнулся, написав статью "Сам уходит"[278] и сегодня послал ы уже заказной корреспонденцией. <…> "Освящение пулеметов"[279] и "По поводу Ренана" — это для "Взыскующих"[280]<…>

45. А.В.Карташев — З.Н.Гиппиус[281] <24. 07. 1906>

<…> Свенцицкий и Эрн только что издали в Москве номер маленького религиозно-анархического журнальца[282], как их прихлопнули; был обыск, не знаю арестовали ли? Ничего нельзя говорить прямо. Никаких "свобод" как не бывало <…>

_{46.  С.Н.Булгаков — А.С.Глинкеь[283]} <_{25.07.1906. Москва — Симбирск>}

Москва, 25 июля 1906 г.

Дорогой Александр Сергывич!

Спешу и буду краток. Ваших опасений не разделяю, но основания для Ваших предположений есть. Религиозная общественность есть проблема, и то "Царство Божие", которое ни здесь, ни там, но внутри нас, и как его найти — в "уединении" или на людях — сказать трудно. А религиозное участие в общественности — долг перед жизнью. Решение перыхать вызвано тем ясно сознанным убеждением, что этого требует наша политическая чреда и, если суждены разочарования, то необходимо все же-таки разочароваться, пойти навстречу. Это Вы, конечно, поймете. Не скрою, конечно, что здесь играли роль и мотивы личные, — утомление Киевом и полная безнадежность там. От политической экономии, кажется, не освобожусь и здесь. Очевидно "Народ" все-таки сделал свое дело. Приезжайте в середине сентября. если будут начинания, Вы здесь мучительно нужны. С Валентином Павловичем мы сходимся в стихии "Стойте в свободе", но по-прежнему и непримиримо расходимся в понимании задач журнала (что символизируется в вопросе о Мережковских). Он настроен по-прежнему сектантски, и это очень тяжело, как-то тесно. Обсуждаем вопрос о съезде, разные проекты так и роятся. Прелестен ельчанинов. Вообще все-таки здесь завертывается узел. О журнале ничего нового нет. Попы — дрянь и ерунда — ничего не сделали и едва ли сделают. Ефимов платит, несколько увлечен успехом (действительно большим) "Стойте в свободе", но ждет убытка от сборника, а я еще больше, чем он. Я печатаю у него первый выпуск "политической экономии". Для Вас деньги получены Галаниным за брошюры пока. С Сытиным я говорить готов, но говорят, его дела плохи, а кроме того, он принял на себя "еженедельник" Трубецкого. Совсем потерял голову этот человек. Мое участие в "Русском Слове" было для опыта и, главное, мне хотелось в распространенной газете поместить статью о Розеггере <?] . Расчитывались со мной по 5к. (!) за строчку, впрочем, м<ожет> б<ыть>, тут недоразумение.

Опыт журнала при моем перызде несомненно будет сделан, но внутренне без Вас это будет мука и, м<ожет> б<ыть>, прямо для меня непосильная, вследствие сектантства. Хотя и временно, но мы Вас вызовем.

Я Мережковским ничего еще не написал и рад, что и Вы еще не готовы. Напишу "Христос и Антихрист в социализме", но опоздаю. Я нахожусь, как Вы верно угадали, опять в полосе "религиозного участия в общественности", лето дало себя знать. Огорчу Вас до конца: если будут выборы, в чем сомневаюсь, пойду в Думу, не так, как весной собирался, а именно во имя этих настроений, религиозно-общественных. Валентин Павлович меня понимает и одобряет. Конечно, не надо преувеличивать своих сил, трудности велики, но надо испытать.

Вдова Достоевского обратилась ко мне с просьбой срочно написать очерк о нем для полного собрания сочинений, — с Мережковским она разошлась. Я и смущен, и увлечен, и затруднен, ибо трудно настроиться в такой срок. Однако отказать было невозможно, согласился. Кроме того, немного смущает Мережковский, хотя ведь она права и дело ясно. Не написать ли ему? Буду занят ближайшы время этим. Буду до 2-го в Ливнах, а там опять в Крыму. Квартиру нанял в Б.Афанасьевском пер. д. Борщева, кв. 4.

По-видимому, осенью будет не до литературы и не до выборов. Вообще, волна подымается, почва колеблется. Как меня огорчает Ваше здоровье, Валентин Павлович тоже совсем болен (сердцем), ходит как старик.

Обнимаю Вас. Ваш С.Б.

47. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову <19.08.1906. Москва — Тифлис>

19 августа 1906 г.

Дорогой Саша! Ты просишь по правде сказать тебе насколько ты нужен в Москве. Ты страшно нужен. Но это не значит, что ты должен приехать. Духом ты с нами и мы с тобой. Так что речь может быть лишь о необходимости твоего физическогоприсутствия. Ну вот мне кажется, что это вовсе не так уж нужно. Постепенно я вошел вполне в практическую сторону дела и с помощью Чмича (который стал исполнять поручения с большой готовностью) справляюсь с хождениями по Ефимовым[284], Унфугам[285] градоначальникам, типографиям и пр. и пр. Конечно с тобой это было бы значительно проще и с меньшим трением. Но все же мы справляемся удовлетворительно. Во всяком случае дело не останавливается. Так что ты не мучайся и оставайся с Соней[286], сколько будет нужно и впрочем сколько будет можно. А это "можно" определится для нас когда 1) получится разрешение (его еще нет), 2) когда мы будем готовы к открытию "кружков" (а мы еще совсем не готовы — нужно выработать программу и пр., что нами еще не сделано). А когда это все обозначится, мы напишем тебе или в крайнем случае дадим тебе телеграмму. А пока не беспокойся. Тебе следует больше отдохнуть от сутолки, которая окружала тебя здесь. Ведь все лето ты был усиленно занят. Я очень радуюсь за тебя и за то, что финляндская природа так хороша <…>.

48. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[287] <4.09.1906. Корeиз — Симбирск>

Ст. Кореиз

Милый Александр Сергывич!

Простите меня, что я так лениво и нерадиво отнесся к Вашей просьбе, которую исполняю только сегодня — написал к Достоевской (адрес ы: СПб, Спасская, 1), но думаю, что это не поздно. Мешали разные дела. Очерк пишу, мучит он меня бесконечно, но боюсь, что не удастся, — пишу все-таки об общественных воззрениях, конечно апологию. Мережковского статья — возмутительное кощунство над памятью Достоевского (вплоть до неверных цитат включительно), вдова права, что отвергла такую статью[288], и как ни коряво напишу я, все-таки я благоговею и люблю Достоевского и не буду кощунствовать. Письма А.Г.Достоевской очень деловые, чересчур, я Вам покажу[289]. Статья о Достоевском меня затянула[290], и теперь я не знаю, когда и как справлюсь со статьей для сборника Мережковских. А у тех все новые проекты: теперь уже два сборника: один об революции (для революционного райка?), а другой об анархии (последняя игрушка!) и, главное, к этим сборникам проектируются наши портреты и биографии, о чем просят Вас и меня. Вот бы злорадствовали москвичи! Уж не знаю, как отверчусь. Насколько привлекательно мне казалось быть с ними в общерелигиозном сборнике, настолько расхолаживаюсь теперь. Но все-таки постараюсь быть, хотя бы без портрета (!). Нежность с Мережковскими, конечно, искренняя с моей стороны в известных пределах, ихъ же не прейдешь[291], кажется никогда, привела к тому, что Дмитрий Сергывич помимо моего ведома и ведома Н.А.Бердяева завел переговоры с Пирожковым о журнале под моей редакцией, и тот готов вступить в переговоры, особенно, если я принесу с собой денег.

Но, конечно, все это чушь, да и Пирожков настолько подсален[292], что надо справиться у Струве, да и с Николаем Александровичем неловко. Ответил, что принципиально от разговоров с Пирожковым не уклоняюсь, но считаю необходимым предвароительно переговорить со Струве и Бердяевым. Последний, напротив, смотрит на журнал безнадежно. За лето он написал целую книгу, и "религию и мистику" дает Мережковским в сборник[293]. Страшно ругает "Взыскующих". еще бы! Я в Москве буду, вероятно, 18-го. Я-таки заделался на политическую экономию в Вольный Коммерческий университет, увы и ура! Так что буду при своей тачке, но обеспечен.

Получил и прочитал наш сборник[294] и нахожусь еще в периоде острого им отравления. Объективно я им все-таки доволен, потому что в корявой форме он содержит здоровое и даже значительное зерно. Это, если не событие, то все-таки, — факт и знамение. Но вижу, что сектантский догматизм москвичей так значителен, разногласия — при действительном единстве настроения — так велики и неустранимы (сравните хотя последнюю мою статью и Эрна), что с этим надо считаться. И я впервые вижу и чувствую, что мы, пожалуй, общего журнала вести и не можем, иначе расползется хуже. М<ожет> б<ыть>, я и ошибаюсь, но сейчас мне кажется, что этот журнал, о котором мы с Вами думаем, может вести Бердяев, подобно тому, как Иерусалимом лучше всего владеть туркам, а не одному из вероисповеданий, в интересах христианской веры. Обо всем этом много будем говорить лично. Сейчас для меня бесспорен тип "Трудов Соловьевского общества со стенографическими отчетами". "Стойте в свободе" особь статья, здесь я с Вами все-таки не согласен, и уж очень Вы омонастырились, — правильно ли это? А все-таки в сборнике есть жар души, а это главное!

Пока кончу. До свидания! Целую Вас. Ваш С.Б.

Представьте себе, что как ни тяготит меня политическая экономия, но теперь, в виду призывов к "общению имуществ"[295] и прочей детской белиберды я должен чувствовать себя экономистом и хочу быть экономистом. Ибо или к черту культуру, или же науку надо тоже уважать, иначе Лашнюковщина[296] выходит!

49. С.А.Венгеров[297] — А.С.Глинке[298] <7.11.1906. СПб — Симбирск>

С.Петербург, 7.11.1906 г.

Семен Афанасьевич Венгеров

Разъезжая №39

Многоуважаемый

Александр Сергывич!

Только теперь имею возможность послать Вам листы с библиографией Достоевского.

Ваш С.Венгеров

50. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[299] <26.11.1906. Москва — Симбирск>

Дорогой Александр Сергывич!

Пока ефимова в городе нет, и я не мог его спросить о Вашей брошюре. По словам В<ладимира> Ф<анцевича> сейчас он принимать новых изданий не склонен, и следовательно, надежды мало, хотя я и спрошу его. Гершензон[300] отыскал и ему переслал Ваше письмо. Кажется, Вы обмануты Ремизовым.

Ваш С.Б.

51. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[301] <15.11.1906. Москва — Симбирск>

Дорогой Александр Сеогывич!

Письмо к Галанину еще не отправлено, не удалось еще добыть адреса. Отправляю. Надо бы Вам писать много, лень и не сумею. Потому буду протоколен. Общество открыли и пока удачно, точны, не неудачно. На моем реферате[302] было много народа, — хорошая публика, — слушали терпеливо и с интересом прения на непривычные темы (по содержанию мало интересные). Хотя и поругивают, но есть и похвалы и большой интерес. На Галанинском реферате[303] (закрытое заседание) были оживленные разговоры. Не без смущения думаю о публичном реферате Валентина Павловича о терроре и бессмертии[304], однако внутренне боюсь. Затем до Рождества имытся на публичном заседании Аггыв (предлагающий о пессимизме у Андрыва[305] и Метерлинка[306]!!! Надеюсь, переменит! и Бердяева[307]).

Вообще, это дело началось и, надеюсь, пойдет. Эх жаль, Вас нет, как Вас мучительно не хватает. Но важны и труднее другое дело, с журналом. ефимов меня не вызвал и сначала отказался Эрну от журнала. А затем при одной комбинации, выразил Эрну готовность в виде пробы издать номеров пять журнала "Христианство и социализм"[308] (с 1- го декабря) с тем, чтобы, если клюнет, поставить дело широко. Эрн пришел ко мне с готовым предложением, отказаться от коего невозможно. Дело теперь стоит так. Объявление, по моему предложению (чтобы избежать худшего) таково: "издается при постоянном участии нас, сотрудников "Вопросов Религии", Аггеева, Карташева, Успенского, Зеньковского, ельчанинова". Буду настаивать, что подробный список будет опубликован впоследствии. Пока не из-за чего огород городить. В редакционной статье будет указано, что у нас нет редакционной точки зрения, как это и было предположено. Проект ы составил я, надеюсь облагообразить извне это внутренны неблагообразие. Дальнейшы привлечение "еретиков" не возбуждает, да при такой постанвке дела, и не должно возбудить скоро, я однако это еще оформлю. Сейчас ответственным редактором — Валентин Павлович, издателем — ефимов. Я думаю, это ничего. Первые действия, которые мы должны предпринять, если журнал пойдет, это выписать Вас (примерно в январе), а затем повысить гонорары, которые пока 50 р. за лист (в сорок тысач букв!), при трех листах в номере. Внешность будет приличная. Рекламу буд-то бы ефимов будет ставить широко. Вчера мы обсуждали проект содержания пяти номеров. Можно сносно поставить своими силами с постоянными отделами. Конечно, слишком много будет нелитературного материала, но я с этим временно мирюсь, может быть, так даже легче зацепиться. Очень просим Вас все — и я в особенности — если можно, — поскоры, — возможно скоры, — несколько статык небольшого размера (не болы 10 -и стр. нашего 40 тыс. буквенного листа), темы по Вашему усмотрению: м<ожет> б<ыть>, дадите то, что прочили в "еженедельник", а м<ожет> б<ыть>, напишете то письмо ко мне о христианской общественности, что предполагали; или даже, например, о "Взыскующих", м<ожет> б<ыть>, это даже будет особенно кстати (вообще к внутренней полемике придется часто прибегать).

Вообще не обессудьте, на Вас рассчитано и оставлено два места, да это и нужно хотя бы для аудиатур ет алтер парс[309].

Мне одному будет (уже есть) и трудно и тяжело, но внутренно я спокоен. Во-первых с неудачей этого опыта для меня внутренне уже очень мало связано, не то, что с "Народом", во-вторых, я считаю возможным успешное развитие дела, в-третьих, если в результате выяснится и окончательная для нас невозможность работать вместе литературно, то я надеюсь, что это только и ограничится литературой. Но все-таки, всякое соприкосновене с тем, что Вы вполне справедливо называете "вымогательством чуда", тяжело для обеих сторон. Однако я настроен так, что страдать надо, и трение будет всегда, лишь бы что-нибудь вышло. Конечно, страшно не хватает Вас, но что делать.

Не знаю, когда я буду находить время писать, я совершенно раб лекций. Вступительная лекция в Университете прошла тускло, было не столько народа, сколько ожидалось — кажется, не было объявлено — теперь ничего, слушают хорошо. От Достоевской как-то имел письмо, она хворала что-то. Выход 1-го тома задерживается, неизвестно почему. Для Вас от меня, от ны нет ничего. От здешней сестры Соловьева, Надежды Сергывны, надымся получить письма его к Аксаковой. Получил сегодня "Век", — то, что и ожидалось, но я допускаю, что он может иметь значение для причесывания чумазых. Там недурен Михаил[310].

Ваш С.Б.

52. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[311] <30.11.1906 Москва — Симбирск>

Дорогой Александр Сергывич!

Вы имыте все основания сердиться на меня за молчание, но я так устаю и у меня так мало времени, что трудно собраться написать письмо. Ваше последны письмо получил и перечувствовал, да чувствовал и раньше, сами знаете. В одном Вы оказались неправы: дело это устанавливалось прочны, чем Вы думали. ефимов увлекся и сказал, что он будет издавать год , и решил широко поставить рекламу (о списке сотрудников не беспокойтесь, я много думал, и придумал компромиссный исход, который не обидит, надеюсь, никого). Но не успел ефимов согласиться, как получил известие, что Сибирская ж.д. сдана обманным образом вместо него какому-то черносотенцу, и это так его подорвало, что он сразу отказался и от журнала, и от "Религиозно-общественной библиотеки". Теперь, однако, существует серьезная надежда, что торги будут опротестованы и права его восстановлены, тогда он будет издавать журнал на прежних началах. Это выяснится на днях. Относительно же Гл. Успенского он отказал наотрез, и вообще, надежд на серию у меня нет. Владимир Францевич, с его согласия, возобновил переговоры с Сытиным, но только вряд ли будет толк. Поэтому пока — последние дни — эта боль журнальная и не болит.

В Соловьевском обществе очень интересно (страшно жаль, что нет Вас с нами), многое здесь, конечно, тоже болит, характер, вообще, "московский", но все-таки хорошо. Только начинаются придирки администрации, вряд ли удастся устроить намеченный реферат Бердяева, закрытые заседания происходят каждую неделю с интересными прениями. Все-таки это пока является единственным, что чуть-чуть оправдывает жизнь здесь, поналезло лекций, суеты и мелочей. Характер наших отношений тот же, скоры лучше, сживаемся, на общем деле срослись, пожалуй, уже, хотя на манер сиамских близнецов!

Относительно журнала не беспокойтесь, все, что Вы пишите и чувствуете, я знаю и стараюсь осуществлять по мере слабых своих сил, хотя мне одному и трудно. В "Веке" уже перегрызлись и расплевались, вчера получил уморительное и вместе грустное письмо об этом от Колачева. Тернавцев[312] чрез Успенского обратился ко мне (а косвенно и к Вам) с предложением хлопотать о приглашении меня на Собор[313], чему он придает большое значение (симптом его отчаяния и растерянности). Меня сильно взволновало это, но взять на себя заведомый грех неделания я не решился. Отвечаю сегодня так, что я не бойкотирую собор принципиально из-за того, что он принадлежит церкви "Петровой", а не "Иоанновой", участие же или неучастие в этом лже-соборе есть вопрос тактики, который сейчас я решить не могу, а решу лишь в последнюю минуту.

Для того, чтобы хлопотать, если находит нужным, Тернавцеву достаточно, по-моему, и этого ответа, да едва ли это не фантазия все.

Читали ли Вы истерический выпад Михаила[314] в "Товарище" об его принадлежности к народно-социалистической партии? Окончательно растрепался монашенок, да, вероятно, не долго и удержится на нем монашеский клобук. Но что же будут делать с ним власти? Во всяком случае положение любопытное.

С моими выборами вопрос открытый, конечно, хотя мое настроение остается прежны и я предполагаю активно участвовать. Кажется, Достоевская не дает Вам ничего или почти ничего, судя по фальшивому тону ы причитаний в письмах, и по тому, что до сих пор она даже письма Соловьева не присылает. Гершензон отрекался и Вам, кажется, уже написал.

Целую Вас. Простите за краткость. Ваш С.Б.

53. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[315] <4.12.1906. Москва — Симбирск>

Дорогой Александр Сергывич!

Снова придется Вас разочаровать. Сегодня узнал, что Столыпин телеграммой запретил сдавать Сибирскую дорогу ефимову, и дело наше окончателоьно провалилось. Ужасно больно сообщать Вам об этом, потому что для Вас это новое разочарование и последняя надежда зацепиться за Москву. Да кроме того, Вы уже, я вижу, известным образом настроились, отбились от работы о Достоевском, начали писать обдумывать… Нет над нашими начинаниями благословения Божия. У меня самого очень смешанное чувство и вместе с горечью есть некоторое облегчение. Во-первых, я не был увлечен а трения давали себя чувствовать; во-вторых, я слишком устал и раздерган, и хочется думать и писать что-нибудь болы серьезны, после голодухи, во время лекций. Статьи Ваши я перешлю в "Московский еженедельник"[316]. Я прочел возражение мне[317]. Боли у меня нет, чего Вы опасались, но есть некоторая досада на Вас, во-первых, за Мережковского, во-вторых, за Достоевского. Касательно первого Вы отнеслись к нему и его писанию без обычного импрессионизма: ведь это кощунственный канкан на могиле Достоевского, вбивание осинового кола, щеголяние во вновь примеренном костюме — анархическом. Ведь это самоновейшы открытие, что государство, а не только самодержавие от Антихриста (к чему Вы так благодушно отнеслись в конце статьи), и декламации на эту тему с искажениями текста (второе искажение, Вами не упомянутое, об византийском попе, еще хуже первого). Мережковский искажает текст Достоевского, а Вы с ним просто не считаетесь, больше доверяя нутру и прямо отвергая значение его слов. Это неверный путь. Пусть я неправ, сглаживая психологические неровности Достоевского (чего я однако не делаю), но я прав текстуально о Достоевском как писателе, и на иную правоту не притязаю здесь. А Вы пускаетесь в психологический сыск а ла Шестов. И затем Вы напрасно проглотили ту интерпретацию, которую я со своей стороны даю царизму русского народа и которой противостоят Ваши и Мережковского заключения. Во всяком случае, оказаться здесь в обществе Мережковского — что-то странное. Благополучия во мне нет, я очень чувствую хаос и бездну в Достоевском, но принципиально провожу границу чисто психологической критики и музыкальному импрессионизму. В конце концов, мы стоим здесь на разных путях подхождений, но Вы не можете отрицать раисон д’?тре такой критики. Не подумайте, что я сержусь, но у меня иногда бывает такое чувство, что Вы слишком декадентничаете, облегчая себе задачу: так в политике, так и здесь. Простите ругательный тон, Вы знаете, что это любя.

Завтра реферат "Террор и бессмертие" Валентина Павловича[318]. Я не спокоен, как пройдет все, хотя вообще надеюсь на лучшы. Его речь сильна, я люблю его слушать и люблю его говорящим (хотя и не всегда). Но вообще мы видимся не по делам редко (вследствие занятости), и я не чувствую, чтобы наше сближение шло в ногу с географической близостью, но зато нет никакого отдаления. Незаметно срастаемся. Конечно, страшно не хватает Вас, я часто теоретически это соображаю, как много бы это давало.