Глава XIV Историческое примирение

Глава XIV

Историческое примирение

В истории Европы так сложилось, что франко-германские отношения длительный период во многом определяли политический климат континента. Приграничные земли переходили из рук в руки. У немцев и французов почти всегда были территориальные претензии друг к другу. Добрососедства практически никогда не возникало. При Наполеоне французская армия огнем и мечом прошла по немецким землям. Более чем через полвека Бисмарк взял убедительный реванш. А затем две опустошительные мировые войны. Унизительный для Германии Версальский мир. Через два десятилетия захват Франции гитлеровским вермахтом. И наконец участие Франции в разгроме Германии и ее оккупации.

Рейнская область, и в частности Кёльн, длительное время входили в состав французского государства. Решением Венского конгресса в 1815 году она отошла к Пруссии и с тех пор стала окончательно немецкой. Рейнцы и вестфальцы смотрели на Пруссию как на полицейское государство, источник милитаризма. Жесткое управление из Берлина оборачивалось новыми и новыми поборами. К тому же протестантская Пруссия со времен «культуркампфа» постоянно притесняла рейнских католиков.

Эти обстоятельства во многом определяли ход мыслей Аденауэра. Будучи обер-бургомистром Кёльна, он не скрывал антипрусских настроений. Власть нацистов он также связывал с прусскими милитаристскими корнями. До 1951 года Аденауэр никогда не бывал во Франции. Но, как и многие рейнцы, отвергая прусский тоталитаризм, тянулся к французскому либерализму и культуре, к духовным ценностям, основанным на католических традициях.

Для Аденауэра-канцлера это был, разумеется, лишь фон. К франко-германскому замирению и сближению его вело убеждение, что без него в Европе не будет мира, что европейская интеграция и успешное противостояние угрозе с Востока невозможны без совместных действий Франции и Германии. Примирение с Францией стало одним из главных деяний Аденауэра, изменивших европейский политический ландшафт. Далось оно не сразу и не легко.

После Второй мировой войны французы, упоенные освобождением от оккупации и полным разгромом вековечного врага, замахнулись на ряд немецких территорий. Вначале они хотели присоединить к Франции Рейнскую область вместе со всей рурской промышленностью. Союзники воспротивились. Тогда французы стали настаивать на отделении Рура от Германии и предании ему международного статуса. Но и вопрос об отделении отпал. В многосторонний орган по управлению Руром допустили немецких представителей. Аденауэр понимал, что ничего иного пока добиться невозможно и, преодолевая сопротивление оппозиции и обвинения в отсутствии патриотизма, согласился с рурским международным статусом. Он не сомневался, что в ходе европейской интеграции положение дел изменится и Рурская область будет участвовать в ней как немецкая административная единица.

Решение пришло вместе с планом Шумана. Европейское объединение угля и стали отменило международный статус Рура и ликвидировало Контрольный орган по Руру. Он стал частью земли Северный Рейн-Вестфалия.

О необходимости взаимопонимания с Францией Аденауэр начал говорить еще в 1950 году. Он подчеркивал, что речь идет не только о преодолении вековой вражды, но и широком франко-германском союзе, к которому могли бы присоединиться Англия и континентальные европейские страны.

Шумахер не оспаривал западной ориентации, но, как всегда, утверждал, что приоритетная постановка вопроса о западноевропейской интеграции и франко-германском взаимопонимании мешает договоренности с Советским Союзом о воссоединении Германии, а без нее и Европа останется больной. Германия должна оставаться вне союзов и группировок до воссоединения.

Погожим весенним днем 1951 года самолет Аденауэра приземлился в Орли. В аэропорту канцлера и министра иностранных дел Федеративной Республики, прибывшего в Париж для подписания договора об ЕОУС, не встречал никто из членов правительства — в это время шло важное заседание французского Кабинета министров. Аденауэр почувствовал себя несколько задетым, хотя и скрыл негативные эмоции. На аэродроме он заявил:

— Немецко-французское взаимопонимание является ключом для решения любого европейского вопроса.

Через несколько часов французский протокол поставил все на свои места. Аденауэра со всеми почестями принял в Елисейском дворце президент Франции Венсан Ориоль и дал в его честь завтрак.

В свободное от переговоров и официальных встреч время Аденауэр в черном пальто с зонтиком гуляет по Большим бульварам, Елисейским полям. С Триумфальной арки любуется панорамой Парижа. Прохожие узнают Аденауэра. Недоброжелательства не проявляют. Журналисты фотографируют, забрасывают вопросами. Канцлер улыбается, охотно отвечает.

Старый знакомый Франсуа-Понсэ зазывает канцлера в небольшой ресторанчик с изысканными блюдами и винами. Аденауэр по достоинству оценил эксклюзивную кухню, развеселился и сказал сопровождавшему его Хальштейну:

— Распорядитесь наше сегодняшнее меню выбить на каменной плите и повесить ее у дверей МИДа в Бонне.

Французская печать хорошо отзывалась о немецком лидере. И лишь «Юманите» и другие коммунистические издания называли его ставленником американских военных концернов и марионеточным канцлером.

На приеме в Клубе прессы собрались многочисленные французские и иностранные журналисты. Аденауэр вышел на трибуну и сказал:

— Текст моей речи у вас есть, я откладываю его в сторону и скажу кое-что без текста. — Шумок в зале быстро затих. Канцлер выдержал небольшую паузу и продолжил: — С планом Шумана начинается новый период в отношениях Германии с Францией и другими европейскими странами. Вражда невозможна между народами, чья экономика переплетается. Новая Европа — отечество всех европейцев на основе христианских западных традиций, источник духовной силы и залог мирного труда. Новая Европа будет защищаться против любого врага, но сама она — не враг никому.

Собравшиеся наградили канцлера аплодисментами. С хорошим настроением он серьезно и остроумно отвечал на вопросы, парировал недоброжелательные реплики, подчеркивал, что чувствует себя в Париже среди друзей. Умение Аденауэра разговаривать с прессой, привлекать журналистов на свою сторону проявилось в полной мере.

В отеле Аденауэра ждал сюрприз. Ему передали письмо парижской студентки Симоны Патрулье. В конверте вместе с письмом находился французский солдатский орден «Военный крест». Симона писала, что приезд Аденауэра в Париж рассматривает как важный шаг к примирению Франции и Германии. Она просит канцлера принять орден ее отца, полученный во время Первой мировой войны, в надежде, что наши народы никогда больше не будут воевать друг против друга.

Растроганный Аденауэр принял орден и всю жизнь дорожил им как символом франко-германской дружбы. Он встретился с Симоной, обещал содействовать развитию широких контактов между французской и немецкой молодежью. Вернувшись в Бонн, устроил французской студентке стипендию в Мюнхенском университете.

Позднее Штраус напишет об Аденауэре, что в нем сочетались две личности: великий немецкий государственный деятель с четкими антипрусскими воззрениями и великий европеец, бывший в первую очередь другом французов, в вековой вражде с которым он видел трагедию Европы.

Между Францией и Федеративной Республикой стояла крупная проблема — будущее Саарской области. Убрать эту проблему значило освободить франко-германские отношения от территориальных претензий, столь сильно отягощавших оба государства.

Американцы и англичане после капитуляции Германии не намеревались выделять Франции зону оккупации наравне с тремя главными державами антигитлеровской коалиции. И лишь по настоянию Сталина на Ялтинской конференции побежденную Германию разделили на четыре зоны оккупации, уравняв Францию в правах с Соединенными Штатами, Великобританией и Советским Союзом по управлению ею оккупационной зоной и французским сектором Берлина, а также по решению общегерманских вопросов.

Французы жестко администрировали в Бадене и Вюртемберге, включенных в их зону оккупации. Проводили повальный демонтаж промышленных предприятий. Мало считались с немецкими органами самоуправления. Это была естественная реакция на недавнюю оккупацию Франции германским вермахтом. На немцев выплескивалось то, что накопилось у французов за четыре безрадостных года.

Саарская область с ее населением в 1 миллион человек также вошла во французскую зону. Однако французы выделили ее в самостоятельное образование и заявили о намерении объединить ее экономически, а позднее и политически с Францией. Для начала создали таможенный союз между Сааром и Францией. Затем расширили территорию области за счет близлежащих земель. На Московской конференции министров иностранных дел весной 1947 года Франция потребовала прямого присоединения к ней Саара. Категорически против выступил Советский Союз. США и Англия вроде бы поддержали Францию, но в конечном итоге согласились, что саарский вопрос может быть решен только при заключении мирного договора с Германией.

Процесс офранцуживания Саара продолжался. В обращение ввели французский франк. Под французским управлением оказались угольные шахты. Провозгласили экономическую унию между Сааром и Францией. Французы подчинили себе саарские железные дороги. В школах стал обязательным французский язык. В октябре 1947 года провели целенаправленные выборы в ландтаг: почти все депутаты оказались сторонниками сближения с Францией. Сформировалось профранцузское правительство. В июле 1948 года был утвержден собственный флаг Саара — триколор с белым крестом. Запретили пронемецкую политическую партию. Ввели ограничение на ввоз немецких газет. Магазины наполнились французскими товарами широкого спроса. Премьер-министр Гофман всячески демонстрировал, что население Саара горит желанием объединиться с Францией.

Союзники не одобрили действий Франции. Присоединение к ней Саара не фиксировалось ни в одной договоренности по послевоенному устройству Германии. В октябре 1948 года Соединенные Штаты официально заявили, что Саарская область юридически остается составной частью Германии. Их поддержали англичане.

До того как стать канцлером, Аденауэр не высказывался по саарской проблеме. И после он проявлял сдержанность, всячески избегал прямого столкновения с Францией. Несмотря на критику Шумахера, он вел гибкую линию, доказывал, что необходимо терпение и постоянный контакт с французами.

В январе 1950 года в Бонн прибыл Робер Шуман. У Аденауэра установились хорошие отношения с французским министром иностранных дел. Разговаривали с глазу на глаз. Шуман родился в Лотарингии, когда она принадлежала Германии. Рос и воспитывался в немецкой среде. В Бонне ему не нужен был переводчик. В беседах с канцлером Шуман оправдывал действия французов в Сааре. Аденауэр не обострял характер бесед, но настаивал, что окончательно все территориальные вопросы должны решиться в мирном договоре. Он уповал на поддержку Соединенных Штатов, с которыми у канцлера все в большей степени крепло взаимопонимание.

Французы одно за другим заключали соглашения с правительством Саара. Общая конвенция предусматривала независимый статус Саарской области, ее экономическое объединение с Францией, французский контроль над саарской горнодобывающей промышленностью и железными дорогами. То, что уже реально действовало, французы вводили в договорные рамки. В Париже объявили о намерении принять Саар в Европейский Совет.

От американского и английского Верховных комиссаров Аденауэр добился заявления о том, что Франко-саарская конвенция носит временный характер и что затронутые в ней вопросы подлежат урегулированию в мирном договоре. На очередной пресс-конференции он в довольно жесткой форме высказался против включения Саара в Европейский Совет и охарактеризовал действия французов как подрывающие единство Европы.

Противоборство в Сааре и вокруг него обострялось. Франция как оккупирующая держава имела властные преимущества. Но население Саара было немецким. В первые послевоенные годы оно лояльно относилось к французам. Оккупационные власти оживили саарскую промышленность, у населения появилась работа и заработки, чего пока не было в соседних немецких землях.

Аденауэр не сомневался, что по мере роста экономического благосостояния Федеративной Республики и укрепления ее международного авторитета чувства саарцев будут меняться. Он держал в уме успешное решение проблемы Рура и надеялся на такое же по Саару. И действительно, у саарцев постепенно активизировались пронемецкие настроения. Без особого шума начала действовать партия, выступающая за воссоединение Саара с Германией. Она получала негласную финансовую поддержку из ФРГ.

К середине 50-х годов саарские немцы могли убедиться, что в Федеративной Республике происходит консолидация немецких земель, укрепляется государственность, начался бурный экономический подъем. Акценты в сознании людей стали меняться. Все большее значение приобретал национальный фактор.

Решая главную задачу — обретение Федеративной Республикой суверенитета, — Аденауэр сознательно не выпячивал саарскую проблему, постоянно подчеркивал необходимость взаимопонимания с Францией и построения интегрированной Европы. Незадолго до подписания Парижских соглашений в выступлении по радио он заявил, что нет европейской политики без или против Германии. И, развивая мысль, добавил, что взаимопонимание с Францией является для него как вопросом национального убеждения, так и делом сердца.

Учитывал канцлер и тот фактор, что у населения западноевропейских стран еще сохранялось недоверие к немцам. Он делал все возможное, чтобы рассеять его. Держал себя открыто. Чуть ли не ежедневно принимал немецких и иностранных журналистов и разъяснял линию правительства. Регулярно выступал по радио, произносил речи на различных мероприятиях. В этот период газеты всего мира пестрели интервью или просто высказываниями Аденауэра.

Саарская проблема лежала камнем на франко-германских отношениях. Американцы и англичане побуждали Францию и ФРГ решить ее, не дожидаясь мирного договора. Аденауэр вел многочисленные беседы и переговоры с французскими представителями. Те настаивали на длительном отделении Саара от Германии. Канцлер не соглашался. Он признавал экономические интересы Франции в Сааре и проявлял готовность учесть их при окончательном урегулировании.

Во второй половине октября 1954 года, когда министры иностранных дел съехались в столицу Франции для подписания Парижских соглашений, Аденауэр имел несколько продолжительных бесед с Мендес-Франсом. Без особого труда достигли согласия об усилении сотрудничества в экономической области и подписании долгосрочного торгового договора, о создании немецко-французской торговой палаты и смешанного комитета по разработке предложений о дальнейших шагах по углублению сотрудничества в промышленности и сельском хозяйстве. В комитет решили включить представителей обоих правительств и предпринимателей. Договорились об образовании двусторонней комиссии для активизации культурных контактов, обмена студентами и профессорами, архивными и библиотечными материалами, молодыми рабочими и представителями ремесел.

Однако, как только речь заходила о Сааре, переговоры заходили в тупик. Позиции оказывались полярными. Мендес-Франс настаивал на европеизации Саарской области, имея в виду окончательное отделение Саара от Германии. Аденауэр эту точку зрения не принимал, высказывался за проведение референдума для определения воли народа. Канцлер требовал установить срок окончания французского управления в горнодобывающей промышленности, предоставить возможность немецкому банковскому и промышленному капиталу осуществлять инвестиции в Сааре.

Недоговоренности по Саару грозили сорвать подписание Парижских соглашений. Аденауэр срочно вызвал в Париж представителей фракций коалиционных правительственных партий, председателя внешнеполитического комитета бундестага, а также представителей социал-демократической партии. Канцлер не исключал возможности срыва переговоров и его отъезда из Парижа. Подобное решение он хотел принять в присутствии парламентских представителей. В душе же надеялся на достижение договоренности с французами при поддержке Даллеса и Идена. Так оно и случилось.

К согласию пришли во время ночной беседы в библиотеке английского посольства, о которой упоминалось в предыдущей главе. Ужин у Идена проходил в напряженной обстановке. Все понимали, что на карту поставлена тщательно разработанная система договоров, определявших будущее развитие Западной Европы. Когда после десерта Аденауэр и Мендес-Франс уединились в библиотеке, Даллес заявил, что готов взять на себя роль посредника, если они и сейчас не придут к согласию.

Лишь за полночь Аденауэру удалось убедить Мендес-Франса отказаться от решения, предусматривающего окончательное отделение Саарской области от Германии. Договорились о следующем: в Сааре проводится плебисцит о международном статусе области, отклонение его будет означать волю населения остаться в составе Германии.

Аденауэр с удовлетворением думал о том, что удалось спасти Парижские соглашения. Но и не давала покоя мысль об огромной ответственности, которую он взвалил на себя: при неблагоприятном исходе плебисцита Саар уйдет из Германии. Канцлер надеялся на патриотические чувства саарских немцев, но предсказать однозначно результат народного опроса не мог никто. Мендес-Франс и Аденауэр согласились не будоражить по возможности саарский вопрос в своих странах, чтобы избежать националистических проявлений, и не мешать положительному развитию франко-германских отношений.

Тем не менее проблема Саара в Федеративной Республике стала предметом широкой публичной полемики. Против международного статуса решительно выступили социал-демократы. Они говорили о нем как о свершившемся деле. Не верили в положительный исход референдума. Эрих Олленхауэр, ставший председателем СДПГ после смерти в 1952 году Шумахера, заявил в выступлении по радио, что канцлер бросает на произвол судьбы миллион немцев в Сааре, что парижские договоренности по Саару вредят франко-германским отношениям и ухудшают международное положение Федеративной Республики. Одна из социал-демократических газет писала, что Саар предан и продан канцлером; другая вторила: Аденауэр — самый непригодный министр иностранных дел в истории Германии. Он заплатил непомерно высокую цену за французское согласие на вступление ФРГ в НАТО; делает несчастным население Саара и вовсе не достигает примирения с Францией.

О своем отклонении саарских договоренностей заявила союзная с Аденауэром Свободная демократическая партия. Да и в самих ХДС/ХСС проявлялись тревожные настроения. Канцлер и его соратники, ведя полемику с сомневающимися, говорили, что населению Саара гарантирована политическая свобода. Оно само должно принять решение и есть все основания надеяться, что плебисцит приведет к отклонению международного статуса.

По соглашению с Мендес-Франсом Аденауэр не мог публично и прямо выступать против международного статуса и выражать надежду на его отклонение. Тайно, однако, он финансировал лидера саарских пронемецких сил Генриха Шнайдера, а тот публично критиковал канцлера за то, что он не содействует воссоединению Саара с Германией, обвинял его в отступничестве. Брентано и другие лидеры ХДС/ХСС также поначалу высказывали критические замечания, но затем стали выдвигать на первый план довод: они верят, что население Саара выскажется за его принадлежность к Германии.

Договоренности по Саару голосовались в бундестаге в те же дни, что и комплекс Парижских соглашений. Они были одобрены 264 голосами против 201. Незначительным большинством приняло их и французское Национальное собрание.

Страсти вокруг Саара несколько утихли. В самой Саарской области пронемецкие силы объединились в Патриотический союз и повели энергичную кампанию за отклонение международного статуса. 22 октября 1955 года состоялся плебисцит. 63 процента принявших в нем участие высказалось против статуса.

Через два месяца прошли выборы в саарский ландтаг. Они дали Патриотическому союзу 65 процентов голосов. Новое правительство Саара объявило его частью Германии. 1 января 1957 года по согласованию с французами было официально провозглашено объединение земли Саар с остальными землями Федеративной Республики. При этом предусматривалось, что в течение трех лет угледобывающая промышленность перейдет в полное управление немцев, а за Францией останется право преимущественного получения саарского угля, а также свободного обмена товарами с Сааром. Судоходный Мозель, как и верхний Рейн, мог использоваться на равных правах обеими странами.

1 января 1957 года Аденауэр на специальном поезде прибыл в Саарбрюккен. Население встретило его довольно прохладно, ибо многие считали его сторонником международного статуса Саарской области. Отношение изменилось после выступления канцлера в городском театре. Он говорил с патриотическим пафосом, закончил словами: нынешний день является самым прекрасным в его жизни.

Возвращение Саара стало одним из крупнейших успехов канцлера Аденауэра. При этом не была нарушена основная линия на примирение с Францией, на европейскую интеграцию и включение Федеративной Республики в атлантические структуры. Осуществляя эту линию, Аденауэр опирался на Соединенные Штаты, находил поддержку у американских лидеров и прежде всего у Даллеса. Канцлер не одобрял изоляционистской по многим вопросам позиции Англии, ее прохладное отношение к интеграционным процессам на европейском континенте, но сохранял хорошие отношения с Черчиллем и Иденом, что обеспечивало взаимопонимание.

После 1 января 1957 года окончательно определилась франко-германская граница. Вековые территориальные споры пришли к концу. Открылся путь для установления взаимного доверия, добрососедства и дружбы. Оба государства теперь могли действовать сообща, прежде всего в развитии экономики, что давало ощутимые плоды для промышленности и сельского хозяйства.

В Федеративной Республике саарский успех Аденауэра был встречен без особой помпы. Канцлер сознательно сбивал феерические настроения в своем стане. Оппозиция, столь недавно уверявшая, что канцлер предает и продает Саар, помалкивала, признавая успех Аденауэра и свое поражение. Население приняло возврат Саара, как в свое время и Рура, спокойно, как нечто само собой разумеющееся. Аденауэра это устраивало. Он жертвовал триумфом ради дальнейшего сближения с Францией и осуществления европейской идеи. При всем преклонении перед Америкой — ее мощью и лидерством в западном мире Аденауэр считал, что в Европе главную роль должны играть Франция и Германия.

Временное удаление позволяет утверждать, что историческое примирение двух стран — это во многом, в решающем личная заслуга Аденауэра, который мыслил широкими категориями, выходящими за рамки сиюминутных национальных чувств и потребностей, который в очередной раз проявил себя искусным тактиком, не отклоняясь от принципиальных стратегических целей.