Глава первая ИСТОРИЧЕСКОЕ РОДОСЛОВИЕ БЛАГОРОДНЫХ ДВОРЯН ЧИЧЕРИНЫХ
Глава первая
ИСТОРИЧЕСКОЕ РОДОСЛОВИЕ
БЛАГОРОДНЫХ ДВОРЯН ЧИЧЕРИНЫХ
«Родившись в отличной буржуазной семье, — уверяла 18 апреля 1922 года французская газета «Либерте», — Грегуар Чичерин с самых ранних лет увлекся коммунизмом и даже совершил в сопровождении верного слуги паломничество в Сибирь. Возвратившись оттуда, он поступил в министерство иностранных дел, где уже работал его родной брат Баба. Царь весьма заинтересовался пылким молодым Чичериным и сделал его государственным советником. Вскоре Чичерин перевелся в Лондон, где подал в отставку. Это событие было в свое время горячо обсуждаемо в Санкт-Петербурге. Говорили, что Чичерин продал одной иностранной державе секретные документы. Справедливость требует отметить, что это была неправда и что Чичерин был вынужден уйти, ибо полиция царя открыла, что он раздавал политическим эмигрантам свои доходы. Отсюда видно, какого опасного противника мы имеем в лице Чичерина».
И не такие еще сочинения гуляли по свету об этом человеке. В них редкие слова правды затмевала преднамеренная ложь. Кем же в действительности был он?
Род Чичериных — старинный дворянский, не захудалый, предки не размотали его богатства.
Некий игумен Воейков собрал достоверные известия об «историческом родословии благородных дворян Чичериных» и поведал миру об их деяниях.
«Афанасий Чичерин природою итальянец, — писал игумен, — в 1472 году выехал с Греческою Царевною Софиею Фоминишною, дщерию Фомы Палеолога Деспота Морейского, племянницею родною Царям Греческому Иоанну и последнему Константину Мануиловичам Палеологам, которая была в супружестве с Великим Князем Иоанном Васильевичем Всероссийским». И чем дальше, тем больше сливалась история Чичериных с историей дворянской России. Из их среды вышли многие известят генералы, дипломаты, губернаторы. Династия Романовых утвердилась не без их участия: в 1611 году думный дьяк Иван Иванович Чичерин в числе прочих подписался под грамотой об избрании на российский престол Михаила Романова.
Петр I, жалуя Федору Чичерину новую вотчину, приказал «на ту вотчину… ему дати сию НАШУ Царскую жалованную Грамоту за НАШЕЮ Царскою красной печатию, на память в предбудущим рода его, что он за мужественное свое и храброе в воинских делах стояние сию НАШУ Царскую милость получил, и чтобы впредь, на его службы смотря дети его, внучата и правнучата и кто по нем его роду будет, также за веру Христианскую, и за Святыя Божия Церкви, и за всех Великих Государей, и за свое отечество стояли крепко и мужественно…»
Дед Георгия — тамбовский помещик Николай Васильевич Чичерин в 1837 году купил имение — село Караул в Кирсановском уезде, в живописной местности на берегах реки Вороны; здесь несколько позже собиралась тамбовская знать; с Караулом тесно связана судьба Георгия Чичерина.
Широкую популярность Чичериным принесла деятельность дяди Георгия — Бориса Николаевича. Это его историк В. Соловьев назвал наиболее образованным человеком не только среди русских, но, может быть, и среди многих европейцев.
Борис Николаевич прославился своими либерально-монархическими взглядами. Приверженец Шеллинга и Гегеля, он вместе с Шевыревым, Катковым и Давыдовым возвеличивал царскую монархию и оправдывал привилегии дворянства. Позже его наследие стало идейным оружием кадетов и черносотенцев. Как сотни раз до этого в истории, эпигоны и здесь разрушили «рациональное зерно» учения, превратив многие его основные положения в прямую противоположность.
Они постарались забыть, что Б. Н. Чичерин позволял себе выражать недовольство, а в ряде случаев и несогласие с дворянскими консервативными порядками. Он даже проявил огромную для того времени смелость: в 1858 году приехал в Лондон к Герцену. Правда, эта встреча привела лишь к тому, что после нее идейные противники стали личными врагами.
Б. Н. Чичерин не был революционером ни по слову, ни по духу, однако среди либералов, верноподданных его величества, он пользовался репутацией преследуемого и гонимого. Гром аплодисментов раздался в 1868 году, когда он хлопнул дверью Московского университета, заявив, что совесть и честь не позволяют ему оставаться долее в стенах учебного заведения, где главней добродетелью считается лишь слепое почитание властей. Разгневанный профессор покинул Москву и уединился в своем родовом имении.
Вскоре сюда прибыл вместе с семьей и его брат Василий Николаевич.
Жизнь обошлась с ним весьма круто. Этот светский лев, блистательный дипломат неплохо начал свою карьеру. Когда его брат встречался в Лондоне с Герценом, Василий Николаевич уже был секретарем русской дипломатической миссии в Пьемонте.
В 1859 году на борту русского корабля, прибывшего в генуэзский порт, он обвенчался с Жоржиной Егоровной Мейендорф, внучкой графа Штакельберга, участника Венского конгресса. Жена не только принесла дому приданое, на и способствовала установлению важных связей с петербургским светом. Прошло немного времени, и Василий Николаевич Чичерин уже советник русского посольства в Париже. Началось многообещающее восхождение на вершины дипломатической службы.
Увы, вскоре все неожиданно изменилось.
В Париже Чичерин свел знакомство с издателем газеты «Ля Насьон» Дюпоном. Тот обязался за известную мзду публиковать русскую информацию. Но сотрудничество длилось недолго. Дюпон прогорел. Конкуренты разорили его, и тогда он решил отыграться на столь легкомысленно положившемся на него русском советнике.
Напрасно посольство пыталось отмежеваться от ловкого газетчика, замять неприятный для него инцидент. Суд департамента Сены, куда обратился Дюпон, признал Чичерина совладельцем газеты, а следовательно, и соответчиком. С Дюпоном нужно было разделить не только долги, но и позор. Парижские аристократы, прежние друзья были шокированы, они с презрением отвернулись от Чичерина, теперь его избегали. Дипломат без связей — это уже не дипломат.
И именно в эти дни происходит ссора с двоюродным братом жены, окончившаяся грубым оскорблением Василия Николаевича. Дворянская честь требовала смыть позор кровью, но — ужас! — Чичерин, сославшись на свои религиозные и моральные принципы, отказался от дуэли. Через несколько дней он подал прошение об отставке.
Отставка была принята незамедлительно, министерство иностранных дел Российской империи не нуждалось в людях, «запятнавших свою дворянскую репутацию».
Василий Николаевич вместе с женой и старшим сыном Николаем, родившимся в Париже в 1865 году, уехал в Россию.
Летом 1872 года Василий Николаевич со всей семьей гостил у брата в родовом имении Караул. Здесь и родился Георгий Чичерин.
Однажды, уже будучи наркомом иностранных дел, Чичерин полуиронически, полусерьезно заметил:
— С самого рождения я начал отделять официальную сторону от фактической…
Для этого замечания имелось веское основание. При крещении полуграмотный, к тому же еще глуховатый священник, вконец растерявшийся оттого, что ему приходится иметь дело с отпрыском знатнейшей дворянской фамилии, не расслышал день рождения младенца. Переспросить побоялся и после недолгого замешательства записал: 20 ноября (по старому стилю), а не 12-го, как это было на самом деле, у дворянина Василия Николаевича Чичерина и его супруги Жоржины Егоровны родился сын, нареченный Георгием. Позже ошибку заметили, но решили не исправлять, сочтя ее малозначащей.
С малых лет Георгий был предоставлен самому себе, часто бывал в обществе взрослых, жадно прислушивался к их разговорам, многое запоминал. «Я рос среди всевозможных воспоминаний из дипломатического мира… — писал он в своей автобиографии. — Политические настроения в семейной среде были либерально-оппозиционные, и я с детства привык к тому, что правительство надо ругать».
В тот период в России все более и более ощущалось наступление новой эпохи: на смену крепостничеству неотвратимо шел капитализм. Его вторжение невозможно было остановить ни речами об особом славянском пути развития России, ни феодально-изуверскими мерами правящей верхушки. Рушился старорусский патриархальный уклад. В соломенном краю заблестели железные крыши на хоромах лавочников и деревенских богатеев, гудки заводов заглушали перезвон церковных колоколов, ложились в российские дали стальные рельсы железных дорог.
А в тамбовском доме Чичериных пытались этого не замечать. Здесь жили прошлыми, обветшалыми понятиями либералов. Жоржина Егоровна ходила «в народ», проповедовала мистическое учение сектантов-пашковцев, раздавала беднякам деньги, брошюрки с немудрящими проповедями о спасении заблудших душ.
Чичерины были настолько ревностными участниками секты, что удостоились персонального осуждения со стороны официального мракобеса Феофана Затворника.
В памяти Георгия надолго сохранились сцены встреч пашковцев в доме родителей. Они буйно ругали попов, злорадно смеялись над иконами, громко распевали свои стихи, горячо молились и произносили длинные, непонятные для Георгия проповеди. Приходили и священники. Они призывали забыть ересь и вернуться в лоно православной церкви.
Родители Георгия слыли филантропами. В селе Покровском они открыли сельскую школу и пункт врачебной помощи. В школе несколько позже начала работать молодая учительница Наталья Дмитриевна. Со временем она стала женой и верный другом старшего сына Чичериных. Георгий всю жизнь относился к ней с большим уважением. И брат Николай, и она были для него самыми близкими людьми, которым он доверял сокровенные свои мысли, особенно в последние годы жизни.
Мрачная обстановка в семье внесла в душу мальчика много грустного. Он рос застенчивым, замкнутым, мечтательным.
— В детстве у меня было детство, — сказал однажды советский дипломат Боровский.
— В детстве у меня не было детства, — мог бы сказать Георгий Чичерин.
Георгий мог часами перебирать старые дипломатические документы, которые его мать хранила как семейные реликвии. И когда он научился читать, то с увлечением перечитывал всевозможные мирные трактаты. Они не казались ему скучными чиновничьими творениями, его богатое воображение рисовало сочные картины дипломатических сражений. Он рылся в энциклопедиях, упивался книгами.
В них ему открывался чудесный, новый мир. Георгий любая мечтать, и порой вымысел так переплетался с правдой, что он сам начинал верить в свои фантазии, А еще Георгий полюбил музыку, ставшую верной спутницей всей его жизни.
Скучно зимой в Тамбове. Пустынные улицы утопали в сугробах. Георгий с нетерпением ожидал наступления весны. Лето семья Чичериных проводила в селе Покровском Козловского уезда. Часто бывали и в Карауле у дяди Бориса, и в богатом имении Нарышкиных. (Сестра Василия Николаевича была замужем за потомком, древнего боярского рода Э. Д. Нарышкиным.) Их хорошо принимали, но Василий Николаевич тяготился родственниками: ему казалось, что своим гостеприимством они подчеркивают жалость к нему и унижают его.
Жоржина Егоровна часто ходила в соседние деревни, иногда брала с собою Георгия. И везде «благодетельнице» жаловались на свои нужды, ее произведи слушали рассеянно, из одного почтения. В 1877 году Александр II запретил пашковцам проповедовать их учение, но они, в том числе и Жоржина Егоровна, тайно продолжали свою, деятельность. Георгий знал, что мать занимается чем-то запретным, и поэтому путешествия с ней приобретала таинственный, привлекательный характер.
Георгий внимательно прислушивайся к разговорам. Жалобы, мужиков надолго сохранились в его отзывчивом сердце. Он рано стал понимать, что на земле много горя и страданий, что беды бывают не только в книгах.
Русско-турецкая война заставила забыть пашковскую филантропию. Газеты захлебывались от верноподданнических чувств, славили царя-батюшку. Купцы и дворяне жертвовали деньги; русские солдаты просто, буднично проявляли неподдельный героизм. Герои Шипки и Плевны — рабы его величества императора всероссийского — вызволяли из турецкого рабства своих братьев — болгар.
Василий Николаевич в эти дни совсем преобразился, он готовился идти на фронт: если и будет пролита его кровь, то не бесцельно, во имя каких-то средневековых предрассудков, как того требовала дворянская «честь». С тех пор, как он, оскорбленный, отказался от дуэли, в Тамбове на него смотрели как на жалкого труса. Наконец представлялся случай опровергнуть наветы клеветников, покончить со всеми оскорбительными сплетнями.
Василий Николаевич добровольно записался в Красный Крест. Семья со слезами проводила его на фронт и теперь с нетерпением ожидала вестей, потянулись дни, полные мучительной тревоги.
Но вот война кончилась, был подписан Сан-Стефанский договор. Дипломаты в расшитых золотом мундирах разделили то, что завоевали люди в грубых солдатских шинелях.
Регулярные части загнали в казармы, добровольцев и калек отпустили по домам. Первых победителей встречали с оркестрами и цветами, затем все стало будничным, победителей никто уже не встречал, кроме их близких. Вернулся домой и Василий Николаевич. Но от его восторженности не осталось и следа. Он почти ничего но рассказывал, стал еще более нелюдимым.
Здоровье было подорвано, болезнь подтачивала силы, редкий душевный подъем сменялся стойкой апатией.
Тем временем два событии потрясли полусонный Тамбов. В марте 1881 года пришла ошеломляющая новость: «злодеи» убили «царя-освободителя» Александра II. В церквах служили молебны. Либералы тряслись в страхе, ожидая крутых мер. Доходили вести об арестах, о замене одних чиновников другими, о чистке в С.-Петербургском университете. Новый император твердо забирал бразды правления в свои руки.
В середине ноября другая новость: из Петербурга прибыл специальный курьер, его императорское величество Александр III повелел Нарышкину прибыть в Петербург; высочайшим указом он назначен обер-гофмаршалом императорского двора.
Нарышкины и раньше пользовались в Тамбове большим почетом, теперь перед ними стали гнуть спину даже те, кто быта им ровен. Благосклонности Александры Николаевны Нарышкиной, родной тетки Георгия, новоиспеченной статс-дамы государыни императрицы, домогались многие. Тамбовский свет сменил гнев на милость: людей с такими родственниками, как у Чичериных, нельзя презирать. Однако Василия Николаевича уже ничто не интересовало; его болезнь резко обострилась. Он полагал, что роль его сыграна.
Для Чичериных наступила тяжелая зима 1882 года.
Василий Николаевич Чичерин, отставной советник русского посольства в Париже, потомственный дворянин, участник русско-турецкой войны, умер от туберкулеза на 53-м году жизни.
Георгию шел десятый год. Смерть отца, отвергнутого обществам человека, навсегда осталась в его памяти. Отец был строг, но он был справедлив. При жизни дети мало интересовались его делами, после смерти часто вспоминали о его нелегкой судьбе, и порой им было мучительно стыдно, что они так мало ласковы были с ним.
Прошел год. Сданы вступительные экзамены, и вот в ясный осенний день Георгий вместе с матерью в первый раз идет в гимназию. Детство кончилось, началась пора новой жизни.