ДВЕ ВСТРЕЧИ

ДВЕ ВСТРЕЧИ

Во двор дома на Коблевской Николай вошел, когда совсем стемнело. По его расчетам, Глашино окно было последнее налево. Сквозь узкую щель маскировки мерцал свет. Он приник к окну и увидел Глашу. Как и в первый раз, она была в полотняной рубашке с широкими бретельками, подчеркивавшими ее тонкие, словно девичьи, плечи. Чему-то улыбаясь, она шила на машине, подрубая длинным цветастым лоскутом некрашеный льняной холст.

Николай осторожно постучал. Женщина остановила машину и, глядя в окно, прислушалась. Он постучал вновь. Тогда Глаша погасила свет, подошла к окну и откинула светомаскировку. Николай зажег спичку и близко поднес к своему лицу. Видимо узнав его, Глаша постучала в ответ.

Он ждал, пока женщина привела себя в порядок и открыла дверь.

Хорошо ориентируясь, Николай пошел по коридору вперед.

В комнате был все тот же рабочий беспорядок. Глаша закрыла дверь, пододвинув табурет, села рядом с ним, сложила на коленях руки и доверчиво улыбнулась.

На лице Глаши можно было прочесть откровенное любопытство и самую искреннюю доброжелательность. Ее по-детски полные губы чуть приоткрыты в улыбке. С губами улыбаются и глаза, собирая в уголках множество мелких складочек.

Они не виделись с того самого вечера, когда Глаша подстерегла его возле дома, чтобы предупредить о провокаторе Дегтяреве. Прощаясь, он тогда сказал ей: «Прошу вас без очень большой нужды не искать со мной встречи». Но пришло время, и он ищет этой встречи:

— Меня привело к вам, Глаша, неотложное дело... — сказал он, преодолевая неловкость.

Сквозь глубокий вырез ее ситцевого платья был виден ворот полотняной рубахи с вколотыми иголками и цветными нитками. Сдерживая волнение, Глаша поднесла руку к вороту и стала разматывать с одной из иголок нитку и наматывать вновь...

А Николай молчал, остро ощутив опасность того, что собирался ей предложить. Он явственно представил себе Глашу на допросе в гитлеровской контрразведке, ее беспомощно вывернутые тонкие руки...

— Вы сказали, неотложное дело... — нарушила Глаша молчание.

— Помните, в июне, когда я пришел впервые, — начал Николай, — вы еще вышли ко мне на улицу...

— Помню, вы спрашивали мужа.

— К Якову Вагину у меня была явка. Он должен был остаться в городе для связи...

— Поначалу так оно и было. Яков перебрался квартировать к одному штурману на Пересыпи, установил связь... А десятого октября, рано утром, вот как вы, постучал в окно, простился...

— Трудно сейчас докопаться до истины, почему десятого октября Яков Вагин ушел на военном транспорте...

— Яша сказал — «приказ»...

— В суматохе эвакуации приказов было много, и разных. Со временем все станет ясным, что к чему, разберутся... Теперь же дело не ждет. Нет Вагина — нет рации. Нужно посылать человека через линию фронта. Мужчине трудно, схватят как дезертира, стало быть, женщина...

— Господи, да никак вы меня собираетесь посылать?! — она от удивления всплеснула руками.

— Вас, Глаша.

Улыбка сбежала с ее лица, Она встала, прошлась по комнате, зачем-то стряхнула и аккуратно сложила начатый коврик и, помедлив, сказала:

— Я должна подумать, дня три...

Он понял, что Глаша хочет связаться с подпольем, поэтому сказал:

— Мне рекомендовал вас товарищ Роман.

— Вы видели товарища Романа?

— Да, сегодня утром, Глаша, время не ждет. Наши войска с боями продвигаются к Одессе. Разведданные о гитлеровской обороне города должны быть переданы командованию...

— Раз товарищ Роман сказал, я не против. Сумею ли? Вы обо мне вон как думаете, а я такая, знаете, средняя... С памятью у меня плохо... Училась на тройки... Вся, как есть, нескладная я...

— Вы мне все это говорите, чтобы я от вас отступился?

— Зачем вы так? Я согласна. Не девочка, понимаю. Немного страшно, но это как в холодную воду — сперва обожжет, а обвыкнешь — ничего... Говорю так, чтобы знали, трудно будет со мной. Вам небось мнится смелая, сильная. А я... Ну, средняя, и все тут, яснее не скажешь.

— Знаете, Глаша, не верю я в средних людей. Самый простой, ничем не примечательный человек в дни испытаний может стать героем. Думается, в каждом дремлет до поры его внутренняя красота, что ли... Его способность к подвигу...

— А можно мне вас спросить?

— Да.

— Посылка от Якова и... Ну, всякое такое, на словах что велел передать... И что красивее меня нет на свете... И что любит, что вернется, только ждать его крепко велит... Это вы сами? От себя? Ну скажите мне правду, как на духу!

Глаша взяла его за руку и, глядя прямо в глаза строгим, изучающим взглядом, замерла в ожидании.

Николаю не было стыдно своего поступка. Передавая Глаше посылку, он думал об Анне и сыновьях. Ему казалось, что и там, в предгорье Алтая, найдется человек, который вспомнит о нем, передаст жене доброе слово. И, все же чувствуя неловкость, Николай признался:

— Помните, Глаша, при встрече, вы сказали: «Кто я теперь, солдатка, вдова...» Крепко запали мне в сердце слова эти... Хотел поддержать вас, чтобы выстояли, дождались...

— Я тогда еще поняла — пришел добрый человек, утешил душевным словом. Спасибо и на этом. Знаете, как вы меня поддержали. А Яков... Что ж Яков... Если бы он вас накануне встретил, передал бы все, что сказали мне вы... Простите меня, глупую, баба она баба и есть...

Глаша подошла к столику, открыла пудреницу, оклеенную ракушками, глядя в осколок зеркала, припудрила нос и, устроившись на табуретке, сложила руки ладошками.

— Где вы родились, Глаша? Росли, учились? — спросил Николай.

— В Балаклее, на реке Тясмин. Кончила начальную школу. Когда мама умерла, отец, он портновским делом занимался, переехал в Одессу...

— Балаклея на дороге Прилуки — Черкассы — Вапнярка?

— Я дальше Смелы не бывала. Что Черкассы недалеко, знаю.

— У вас кто-нибудь в Балаклее остался?

— Папина сестра, тетка Раиса. По мужу Голещук.

— Муж теткин чем занимается?

— Он по торговой части.

— Примет вас тетка, если вы к ней приедете?

— Не знаю... Много лет прошло... Тетка ко мне была ласкова. До войны приезжала она в Одессу, хоронить брата, отца моего. Звала в Балаклею. Мы, говорит, тебя за хорошего человека выдадим... А я тогда уже сердцем к Якову прилепилась. В прошлом году получила от нее письмо. Глебушка поторговывает. Живут они сытно. Раиса спрашивала, не могу ли я к ним приехать, привезти мануфактуры для «торгового оборота»... Только недавно письмо это на глаза попадалось...

— А вы вспомните, это важно.

Глаша выдвинула ящики машины, порылась в лоскутах, затем достала из-под кровати фанерный баул, перебрала в нем всякую мелочь. Долго стояла Глаша посреди комнаты, наморщив лоб, приложив палец к носу, пока не вспомнила: сложив конверт гармошкой, заложила им форточку, чтобы от сквозняка не хлопала!.. От такого обращения конверт пострадал, но письмо сохранилось. Николай внимательно прочел его и спросил:

— У вас, Глаша, какой район префектуры полиции?

— Греческая — угол Полицейского переулка.

— Завтра же утром отправляйтесь с этим письмом в префектуру и требуйте пропуск в Балаклею. Скажите, что по делам коммерции, продать мануфактуру и купить продукты...

— А у меня, кроме этих лоскутов, и нет ничего...

— Мануфактура, Глаша, будет. Требуйте пропуск. Нельзя терять ни одного дня: бои идут на ближних подступах к Черкассам!

— Вы думаете, дадут они пропуск?

— В префектурах полиции все покупается и продается. Предложите им взятку...

— Как же это?

— Идите прямо к комиссару полиции. Скажите: я, мол, человек коммерческий. Вы мне пропуск, господин комиссар, я вам марки. Вот задаток — сто марок, получу пропуск — еще двести! Дала бы больше, но, сами понимаете, деньги в товаре. Вернусь из Балаклеи, тогда пожалуйста — муки, манки, сахару!.. На обещания не скупитесь!

— У вас складно получается...

— Когда надо, Глаша, и у вас получается складно. Помните, с Дегтяревым...

— Так разве ж то я сама?

— Вы, Глаша, верующая? — неожиданно спросил Николай.

— Девчонкой была, бабка в церковь силком водила, а выросла, так... Яков-то у меня коммунист.

— Понимаю. Вот вам, Глаша, записная книжка и «Молитвослов». Вы в эту книжку выпишите молитвы на каждый случай. На первой странице вот отсюда. «Непрестанно молитеся. О всем благодарите: сия бо есть воля божия о Христе Иисусе в нас», — прочел он. — А потом я между строк впишу невидимыми чернилами данные разведки. Вы раздобудьте себе где-нибудь крест нательный, иконку небольшую, церковные свечи... По возможности оденьтесь во все черное, вроде монашки...

— Понимаю.

— Сейчас же после моего ухода садитесь, Глаша, и переписывайте. Ну, а на память придется все же кое-что выучить. Об этом завтра. Вот вам на расходы триста марок, — он отсчитал деньги и положил на швейную машину. — Скажите, удобно, если я приду завтра в это время?

— Да, конечно. Вы только в окно постучите. Бруна теперь здесь не живет...

— И не бывает?

— Приходила раз за вещами. Меня уговаривала на «легкую жизнь»... Говорит, живет богато и весело.

— Знаю я ее жизнь... — усмехнулся Николай.

— Врет?

— Пожалуй что и не врет.

— Бог ей судья...

— Зачем бог? Мы ее сами судить будем.

Открыв записную книжку, Глаша спросила:

— Расстояние между строчками оставлять побольше?

— Нет. Пишите так, как вы пишете всегда. Чернила у вас есть?

— Соседский мальчонка грамоте учится, все палочки выводит, кружочки... Так я у него возьму...

— Стало быть, завтра утром вы идете в полицию за пропуском. Желаю удачи! — Он пожал на прощание руку и направился к двери. — До завтра! Закройте за мной.

Николай быстро миновал длинный коридор. За ним громыхнула тяжелая задвижка.

Под аркой ворот Николай вынул из кармана кожаной куртки нарукавную повязку с имперским орлом, надел ее и вышел на улицу.

Сегодня, когда он вернулся с Большой Арнаутской, дома его ждала записка от Мавромати. Хозяин «Гамб-ринуса» приглашал его в цирк на матч Олега Загоруй-ченко. Программа, вложенная в конверт, обещала:

ОЛЕГ ЗАГОРУЙЧЕНКО

Бои с двумя противниками!

3 раунда по 3 минуты

против

РАТКЕВИЧА!

3 раунда по 3 минуты

против

ЛАПИНА!

Отказаться от предложения Мавромати было бы неразумно; в его ложе всегда бывали гитлеровские высокие чины и элита оккупационной администрации.

Цирк был на Коблевской, в двух кварталах от дома, где жила Глаша Вагина, и все же Николай опоздал, бой уже начался.

В ложе Мавромати помимо Аси Квак и Москетти, племянника итальянского консула, был сам оберфюрер Гофмайер, начальник оберверфштаба адмирал Цииб, баурат Загнер и руководитель «Фольксдейче миттельштелле» оберштурмфюрер Гербих. В ложе рядом — весь цвет румынской оккупационной власти во главе с губернатором профессором Алексяну и шефом дирекции культуры Трояном Херсени.

На ринге шел бой молодых боксеров клуба «Ринг». Был третий раунд. Бойцы выдохлись, часто переходили в клинч. Арбитр разнимал боксеров, делал замечания, стараясь показать зрителям, что не имеет никакого отношения к этим неопытным парням в боксерских перчатках.

Зрители, настроенные снисходительно, бросали реплики:

— Та я ж их знаю! Це ж хлопцы с Молдаванки!

— И что ты машешь руками? Что?

— Жора, дай ему плюшку! Дай!

И Жора при выходе из очередного клинча дал «плюшку», рассек партнеру губу. Хлынула кровь. Бой остановили. Судьи по очкам засчитали Жоре победу. На ринге появилась другая пара из того же клуба, такая же неопытная и неловкая.

Дожидаясь своего любимца Олега Загоруйченко, немцы не следили за ходом боя и вели неторопливый разговор.

Николай прислушался и понял, что речь идет о большом расточном станке механических мастерских, который румыны пытались демонтировать и вывезти с судоремонтного завода в Констанцу.

— Я этому хлыщу демонтаж запретил! Тогда он приказал шефу Купферу демонтировать станок в ночную смену. Я снова вызвал этого артиста, а он оправдывается тем, что получил специальную инструкцию за подписью начальника румынского генерального штаба Штефеля... — жаловался майор Загнер адмиралу Циибу. — Да вот и он, идет по проходу!

— Позовите его! — приказал адмирал.

Загнер поднялся и махнул рукой румынскому офицеру.

— Занимаемая должность? — спросил Цииб.

— Командир специального отряда «Зет-1»...

Распространяя запах крепких духов, румынский майор, нарядный и действительно хлыщеватый, поднялся в ложу, доложив:

— Майор Думитру Котя!

— Вам известно, майор, что судоремонтный завод выполняет заказы германского военного флота? — резко спросил Цииб.

— Известно, господин адмирал!

— Почему же вы приказали демонтировать расточный станок?

— Инструкция, господин адмирал...

— Идите вы с вашей инструкцией... — Цииб притянул его к себе за борт мундира и тихо закончил фразу. Адрес был понятен.

Румынский майор побледнел и качнулся назад, наступив на ногу Гофмайеру. Оберфюрер выругался и толкнул офицера в спину.

— Можете идти! — отпустил его адмирал.

В это время общее внимание привлек к себе Олег Загоруйченко. В элегантном халате, наброшенном на плечи, он нырнул под канат и оказался на ринге.

Немцы встретили боксера аплодисментами.

На противоположном углу ринга появился боксер Раткевич. Он казался выше своего партнера и шире в плечах.

Николай проследил за румынским майором, который спустился вниз и прошел за кулисы цирка.

В качестве арбитра на ринге выступал чемпион Одессы, президент клуба «Атлетика».

Загоруйченко сбросил халат на руки своего тренера. Он был в темно-синих трусах с белым пояском и изображением украинского трезубца. Самоуверенный, спокойный, боксер смотрел исподлобья на своего партнера, как мясник на быка. В фигуре Раткевича, в выражении его лица было действительно что-то грубое, скотское...

Арбитр объявил все спортивные титулы Загоруйченко, скромно представил Раткевича, его клуб и тренера.

Бой начался.

Раткевич был малоподвижен, но руки его таили в себе большую самобытную силу, он это знал и рассчитывал покончить с партнером одним решительным ударом.

Загоруйченко, словно совершая разминку, был подвижен, легкими и быстрыми ударами дразнил Раткевича, вызывая его на более решительные действия.

Раткевич нанес прямой удар, но Загоруйченко легко ушел назад, так же быстро перешел в наступление и ответил левой, точным и сильным ударом. Партнер с каким-то недоумением на лице коснулся спиной каната и потерял боевую стойку, чем воспользовался Загоруйченко и нанес серию быстрых ударов, встреченных общими криками и возгласами одобрения.

Кончился первый раунд.

Тяжело дыша, Раткевич упал на табурет и, скосив глаза, слушал наставления тренера.

Загоруйченко, держась за канат, принимал картинные позы, играл мускулами, обменивался взглядами и улыбками с публикой.

— Кстати, господин майор, как можно расшифровать «Зет-1»? — спросил баурата Гефт.

— Специальное соединение для захвата средств производства, культурных и художественных ценностей на оккупированной территории, — охотно ответил Загнер. — Организация по типу наших частей Риббентропа или батальона особого назначения войск СС доктора Нормана Ферснера. В соединение «Зет-1» входит саперная рота, шоферская, группы автогенщиков и специалисты по художественным ценностям.

Прозвучал гонг, и начался второй раунд.

Раткевич ушел в глухую защиту. Тяжело ступая по рингу, он ждал своего времени, но время работало против него. Легко, словно играя, Загоруйченко тревожил Раткевича частыми и довольно сильными ударами.

Зрители откровенно потешались над Раткевичем:

— Мясник!.. Увалень!.. Тумба!..

— Это тебе не тушу разделывать!

— Чемпион с Привоза!

И нервы Раткевича не выдержали: слепой от ярости, он пошел на соперника, нанес сокрушительный удар, увы, попавший в подставленную перчатку, но тотчас получил ответный прямой в солнечное сплетение. Раткевич упал на колено, вскочил и ринулся на противника. Загоруйченко при помощи нырков и уклонов легко уходил, успевая наносить сильные и точные удары в голову.

В перерыве между вторым и третьим раундом Раткевич с трудом восстанавливает дыхание. Он набирает воду, чтобы ополоснуть рот, и зрители слышат, как его зубы стучат о кружку. Тренер вытирает его, обмахивает полотенцем, шепчет ему на ухо.

Загоруйченко, опираясь о канат, сидит на табурете. Дыхание его ровное, спокойное. Он улыбается, наблюдая за противником.

— Как жаль, Николя, что нет с нами Берты Шрамм! — обратилась к Гефту Ася Квак. — Бедная, она так любила бокс...

Николай чувствует на себе пристальный взгляд Гофмайера.

«Конечно, — думает он, — начальник гестапо, услышав эту реплику, прежде всего задался мыслью: не я ли автор анонимки, разоблачившей Млановича?»

— Да, жаль, что Берты нет с нами! — собрав все силы, с эдаким светским, вежливым равнодушием отозвался Николай и, встретившись глазами с Гофмайером, пояснил: — Мы говорим, господин оберфюрер, о Берте Шрамм, так загадочно убитой три месяца назад...

— Современная следственная криминалистика не оставляет нам нерешенных загадок, герр Гефт! — медленно сказал Гофмайер, двигая челюстями, словно перекладывая за щекой жвачку.

Удар гонга. Начинается третий раунд.

Загоруйченко уже в самом начале раунда демонстрирует высокий класс бокса. Одна за другой следуют серии ударов. Взбешенный Раткевич, открыв корпус, наносит несколько тяжелых ударов, но они не достигают цели; после неудачного удара левой он на какое-то мгновение теряет равновесие, наклоняется вперед и получает сокрушительный удар в челюсть. Некоторое время он еще на ногах, но уже в состоянии помрачения. Следует сильный, безжалостный удар в солнечное сплетение — и Раткевич грузно, словно мешок с картофелем, падает на ковер...

Арбитр считает время: раз... два... три...

Но Раткевич и после десяти секунд находится в тяжелом беспамятстве, его уносят с ринга.

Зрители устраивают Загоруйченко овацию. Он кланяется, прижимая к груди руку в перчатке, улыбается, принимает большой букет цветов и по частям бросает цветы в публику.

«Как бы не потерять из виду этого майора Думитру Котя, — думает в это время Николай. — Баурат говорил адмиралу о секретной инструкции начальника генштаба Штефеля».

Пользуясь перерывом, Николай отправляется за кулисы цирка. Здесь возле клеток с собачками в обществе довольно пышной румынской дрессировщицы с ярким созвездием родинок на лице майор Котя. Он так напорист, словно артистка — захваченный им трофей, который он собирается вывезти в Констанцу.

— Господин майор, разрешите представиться: инженер Николай Гефт!

Котя протянул ему руку с анемичными тонкими пальцами и вяло ответил на пожатие.

— Я только что был свидетелем этой отвратительной сцены... Примите, господин майор, мое сочувствие! Если я чем-нибудь могу быть полезен...

— Где вы работаете? — заинтересовался Думитру Котя.

— Я старший инженер-механик «Стройнадзора» на заводе «Шантье — Наваль»...

— Это интересно! — оживился майор. — Очень интересно! Вот кончится бокс, за которым я слежу с таким живым интересом, — взгляд и улыбка в сторону дрессировщицы, — и мы куда-нибудь отправимся с вами. Выпьем по стакану вина... Не возражаете?

— С большим удовольствием.

Разговор шел по-немецки. Ни слова не понимая, артистка скучала.

— После окончания я жду вас здесь, за кулисами, — закончил майор и занялся дрессировщицей.

Николай вернулся в ложу.

На ринге уже шел первый раунд боя Загоруйченко с Лапиным.

В отличие от Раткевича, этот боксер подвижен и техничен, у него красивая стойка, он быстро реагирует на удар и держится против своего грозного противника довольно мужественно.

Зрители следят за этой схваткой с доброжелательным участием: им жалко Лапина, и они хорошо понимают, что он не противник для Загоруйченко. Опытный боксер лишь тянет время, чтобы зрители получили обещанные им три раунда.

Удар гонга. Перерыв.

— После бокса, Николя, — говорит Ася Квак, — мы все отправляемся в «Гамбринус», отпраздновать победу Олега.

— Стоит ли праздновать легкую победу? — улыбнулся Николай.

— В жизни должно быть больше праздников. Не так ли, Москетти?

Итальянец жестом подтвердил согласие, но внимание его было поглощено рингом: начался второй раунд.

В начале раунда Загоруйченко продемонстрировал несколько красивых ударов. Лапин, по-видимому, не понимал того, что участвует в жестокой и опасной игре. Он часто переходил в наступление, был собран и энергичен. Так с кажущимся переменным успехом закончился второй раунд.

— В «Гамбринус» я приеду немного позже, — сказал Николай. — Меня познакомили с одной актрисой...

— По-ни-маю... — многозначительно протянула Ася. — Как легко мы забываем старых друзей и приобретаем новых...

— Такова жизнь! — выдохнул Николай, удивляясь той естественности, с которой изрек эту банальность.

— На рождество в «Миттельштелле» мы решили организовать семейный вечер. Приходите, фрау Квак! — неожиданно пригласил ее оберштурмфюрер Гербих. — Прошу также и вас, герр инженер! — повернулся он к Гефту.

Николай давно стремился попасть в «Фольксдейче миттельштелле»: до зарезу нужны были чистые бланки аусвайсов и пропусков.

— Благодарю за приглашение! — ответил он и спросил: — Вы сказали, господин оберштурмфюрер, что рождественский вечер семейный?

— Да. Мы даже приготовили женщинам подарки.

— Разрешите прийти с сестрой?

— У вас, Николя, есть сестра? И вы это до сих пор скрывали?! — удивилась Ася Квак.

— Двоюродная... — оправдался Николай.

Раздался гонг. Начался третий раунд.

Видимо решив больше не церемониться, Загоруйченко ошеломил противника серией прямых и боковых ударов. Когда же Лапин пошел на сближение, Загоруйченко в инфайтинге провел несколько апперкотов в голову и корпус. Лапин перешел в клинч, но при выходе получил сильный удар в грудь и, беспомощно опустив руки, стал медленно наступать. Загоруйченко, надо отдать ему справедливость, не воспользовался беззащитностью боксера, он отступил перед ним, но Лапин фактически уже вышел из боя и только по законам инерции тяжело двигается по рингу, натыкается на арбитра, судорожно ловит ртом воздух и, словно кукла, выбывшая из представления, падает и повисает на канате.

Раздается гонг. Боковые судьи подходят к рефери. Арбитр поднимает руку победителя. Зрители кричат, свистят, аплодируют...

Пошатываясь и вытирая кровь, показавшуюся из носа, Лапин никем не замеченный уходит с ринга.

С неприятным осадком, который оставил этот бой, еще раз пообещав Асе Квак приехать в «Гамбринус», Николай спустился вниз и прошел за кулисы.

На куче грязных опилок лежал Лапин. Скромно одетая худенькая женщина, держа голову боксера на коленях, вытирала платком его лицо.

— А, вот и вы! — майор Котя подхватил Николая под руку. — Поехали! Да, я вас не познакомил! Инженер...

— Николай Гефт! — подсказал он.

— Артистка цирка Жанна Жако! Неповторимая! Единственная в мире! Чудо циркового искусства!

Они вышли из цирка и сели в фаэтон, запряженный парой серых.

Кучер знал, куда его хозяин может отправиться в это позднее время; он свистнул коням, натянул вожжи, и фаэтон понесся сперва по Коблевской, затем по Преображенской.

Жанна не говорила по-немецки, но помимо румынского отлично владела русским. Здесь же, в фаэтоне, Николай узнал ее несложную историю: дочь русского эмигранта, в Бухаресте сошлась с цирковым клоуном, который и сделал из нее дрессировщицу. В первые же дни войны ее муж попал в армию и где-то в Сальских степях пал во славу маршала Антонеску.

С Преображенской фаэтон свернул на Новорыбную и остановился на углу Канатной. Здесь была знакомая Николаю бодега.

Они прошли через зал, пропитанный кислым запахом пива и табака, миновали буфетную стойку и оказались в отдельной комнате, оклеенной темно-красными обоями. Над диваном с обтрепанной обивкой висела аляповатая копия с картины Боголюбова «Синопское сражение». Посреди стоял стол, покрытый несвежей скатертью, несколько стульев и чахлый фикус в эмалированном ведре.

Следом за ними вошел лысеющий коренастый человек с маленькими бегающими глазками и мясистым склеротическим носом. Он был в морской тельняшке и распахнутом кителе.

— Разрешите представить вам, — по-немецки сказал Котя, — хозяин заведения! Русский моряк. Плавал старшим помощником на большом теплоходе. Совершеннейший мерзавец и плут! Александр Басуль!

Понимая, что его знакомят с Гефтом, хозяин протянул руку с влажными и холодными пальцами.

Майор Котя заказал вино и фрукты.

Что-то о хозяине этой бодеги Николай слышал... Да! В октябре сорок первого он облыжно обвинил в диверсии капитана Нечаева, принял командование «Украиной», ошвартовался в Одессе и дезертировал, скрывался до прихода оккупантов. Позже помогал гитлеровцам разминировать гавань. Басуль действительно предатель и мерзавец, но из уст Думитру Котя, румынского офицера, такая характеристика звучит по меньшей мере странно.

— Я надеюсь, что дама не будет возражать, если, пока принесут вино, мы поговорим о деле? — по-русски сказал майор.

Жанна достала из сумочки зеркало и занялась прической, растрепавшейся во время быстрой езды.

— Я представляю часть румынской армии под индексом «Зет-1»... — майор перешел на немецкий.

— Разрешите вас спросить, — перебил его Николай, — что значит этот индекс?

— Армия несет значительные потери и, разумеется, может рассчитывать на некоторую компенсацию за счет захваченных ценностей. Специальная часть «Зет-1» создана для захвата и эвакуации военных трофеев...

— На этой почве у вас должны возникнуть трения с немецким командованием...

— Чтобы избежать конфликтов, мы при эвакуации художественных и культурных ценностей широко пользуемся санитарными поездами.

— Понятно, санитарный транспорт немцы не контролируют...

«Маршал Ион Антонеску сумел придать грабежу организованный, государственный характер, — подумал Николай. — Но время возмездия близко, и мародеры попытаются спрятать концы в воду. Надо обязательно добыть эту секретно-грабительскую инструкцию за подписью начальника генерального штаба».

— Так чем же я смогу быть полезен? — после паузы спросил Николай.

— Я был бы вам крайне признателен за подробную инвентаризационную ведомость механических мастерских судоремонтного завода. Но дело есть дело! Семь процентов комиссионных... — предложил майор Котя.

— Условия меня устраивают... — замялся Гефт. — Мне только не совсем ясно... Завод принадлежит румынской фирме «Шантье — Наваль», во главе завода румынская администрация, а вы обращаетесь ко мне, немцу.

— Я не только, как военный, представляю армию, как частное лицо, я защищаю интересы моей фирмы...

— Теперь я начинаю понимать: шеф Купфер представляет интересы конкурирующей фирмы?

— Как говорят русские, «частнокапиталистическая конкуренция».

— Где я вас смогу найти?

Майор вынул визитную карточку и на обороте написал адрес и телефон:

— Вот, пожалуйста. Вы можете застать меня в любое время...

С подносом вошла опрятная девушка в передничке, приветливо поздоровалась, залившись краской, и неумело расставила на столе фужеры, бутылки вина, тарелки и глиняное поливное блюдо с фруктами.

— Понемногу привыкаешь, Лена? — спросил ее майор.

— Да, господин майор. Стараюсь. Вам больше ничего не требуется?

— Нет. Можешь идти.

Девушка вышла. Майор налил вино и, приподняв свой фужер, сказал, глядя на цирковую актрису, но обращаясь к Гефту:

— За наши деловые отношения!..

Николай понял, что мешает, и, выпив вино, поднялся:

— Должен извиниться перед вами, но я обещал быть в «Гамбринусе».

— Очень жаль, но...

— Можно воспользоваться, господин майор, вашим фаэтоном?

— Скажите кучеру. Его зовут Мирон. Мирон Влахуц.

Возле стойки Николай Артурович столкнулся с хозяином.

— Господин уже уходит? — спросил Басуль и, подмигнув, добавил: — Где двое, третий лишний? Быть может, вы сами не прочь развлечься?

«Этот мерзавец не только предатель, но еще и сводник!» — подумал Николай, но сказал:

— Как-нибудь в другой раз...

Поднявшись в фаэтон, Николай подумал и решил ехать домой. Надо было приготовить и зашифровать информацию, ту, что Глаше Вагиной предстоит выучить наизусть.