Едет Егорий на белом коне
Едет Егорий на белом коне
Знакомьтесь — полковник Бурмин! Юнкер Грушницкий!
Впрочем, представлять их, видимо, нет никакой необходимости. Имена их хорошо знакомы. Неправда ли?
Помнится, оба этих литературных героя были награждены высоким, единственным в России военным орденом. Каким же?
Раскроем снова пушкинскую повесть "Метель" и роман Лермонтова "Герой нашего времени".
"Между тем война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу…
В это блистательное время Марья Гавриловна жила с матерью в *** губернии и не видала, как обе столицы праздновали возвращение войск. Но в уездах и деревнях общий восторг, может быть, был еще сильнее. Появление в сих местах офицера было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве.
Мы уже сказывали, что, несмотря на ее холодность, Мария Гавриловна все по-прежнему окружена была искателями. Но все должны были отступить, когда явился в ее замке раненый гусарский полковник Бурмин, с Георгием в петлице (выделено мною — Н. Г.) и с интересной бледностью, как говорили тамошние барышни".
"Я остановился, запыхавшись, на краю горы, и прислонясь к углу домика, стал рассматривать живописную окрестность, как вдруг слышу за собой знакомый голос:
— Печорин! Давно ли здесь?
Оборачиваюсь: Грушницкий! Мы обнялись. Я познакомился с ним в действующем отряде. Он был ранен пулей в ногу и поехал на воды, с неделю прежде меня.
Грушницкий — юнкер. Он только год в службе; носит, по особенному роду франтовства, толстую солдатскую шинель. У него георгиевский солдатский крестик (выделено мною — Н. Г.).
…Георгиевский зал — зал русской славы Большого Кремлевского Дворца. Его украшают знаки ордена святого Георгия, витые колонны, увенчанные аллегорическими статуями побед, помещенные в высоких нишах мраморные доски. На них написаны золотыми буквами имена георгиевских кавалеров, названия прославленных воинских частей русской армии.
Под номером 164 значится — "Кирасирский Военного Ордена полк. Учрежден под названием Драгунского Гренадерского Роппа полка в 1709 году. Наименован Кирасирским Военного Ордена полком в 1774 году. Серебряные трубы за взятие города Берлина 28-го сентября 1760 года. Георгиевские трубы за отличие в Отечественную войну 1812 года".
Иконка 17 века. Медное литье, эмаль
Имена… имена… имена…
Суворов, Кутузов, Ушаков, Нахимов.
Словно на торжественной перекличке, выстроились нескончаемые ряды георгиевских кавалеров. Каждое имя — беспримерная храбрость, ратный подвиг, великая любовь к родине. Перед нами оживают картины далеких боев — с развевающимися знаменами, с барабанным боем, со стальной щетиной штыков, с лавинами мчащихся всадников.
…Несмотря на блестящие победы русской армии и флота в эпоху царствования Петра Великого, учреждение специального военного ордена не было предусмотрено ни самим императором, ни вступившими позже на российский престол правителями. Существовавшими уже орденами Андрея Первозванного, Александра Невского и Анны награждались как военные, так и лица, состоявшие на гражданской службе. Военный национальный орден "из особливой императорской милости к служащим в войсках в отличие и награждение их за оказанную во многих случаях ревность и службу, а равно для поощрения их в военном искусстве"[15] был наконец учрежден Екатериной II по проекту, разработанному генерал-фельдмаршалом, вице-президентом военной коллегии Захаром Григорьевичем Чернышовым.
26 ноября 1769 года состоялось торжественное учреждение нового ордена. В орденском статуте указывалось, что право на награждение орденом приобретают все, кто в сухопутных и морских войсках "добропорядочно и действительно штаб- и обер-офицерами службу отправляют, а из генералитета те, кон, в войске действительно служа, противу неприятеля отменную храбрость или военное отличное искусство показали".
Первоначально Екатерина хотела дать новому ордену свое имя. Но таковой уже существовал, и им награждались придворные дамы. Поэтому благоразумие взяло верх, и императрица, досадуя в душе, отказалась от этой нелепой затеи.
"Патроном" военного ордена был избран святой великомученик и победоносец Георгий — герой одной из самых романтичных легенд древнего христианского Востока.
Самое раннее "Сказание о жизни и подвигах святого великомученика Георгия" относится к пятому веку нашей эры. На него ссылается в своем… "Похвальном слове" автор "Великого канона" Андрей Критский, оно использовано известным собирателем и пересказчиком древних житий святых греческим патрицием и магистром Симеоном Метафрастом.
Георгий — личность историческая. Он принадлежал к римскому патрицианскому роду, осевшему в малоазиатской провинции Каппадокии. Родился в Бейруте. Вступив на военное поприще, молодой воин быстро проявил выдающиеся способности, за которые был удостоен императором Диоклетианом высокого звания военного трибуна[16].
По окончании Египетской войны, во время которой он командовал особым отрядом, Георгий был приглашен на проходивший в Никомидии военный совет, где должен был обсуждаться эдикт императоров Восточной и Западной римских империй о преследовании христиан. На этом совете, неожиданно для всех, Георгий в блестяще произнесенной речи обличил Диоклетиана в несправедливости и в неразумной жестокости и, сложив с себя все воинские звания, отказался от службы в армии и во всеуслышание объявил себя христианином.
Никакие увещевания и угрозы императора, ценившего военный талант своего бывшего сподвижника, не помогли. Георгий был непреклонен. Ом не отступился от своего решения, не отрекся от принятой им новой веры и после восьмидневных пыток был обезглавлен. Это свершилось 23 апреля 303 года.
Славу "Победоносца" Георгию принесло сказание о его поединке со змием, сложившееся первоначально на греческом востоке и перешедшее затем на запад.
Итальянская медаль 157 Пехотного полка Лигурийской бригады с изображением Георгия Победоносца
Так называемое Беритское, или Ливийское, чудо впервые было описано в XIII веке генуэзским епископом Бираго в "Золотой легенде" ("Legenda aurea, sive historia Lombardica"). Согласно этой легенде Георгий, будучи уже военным трибуном и находясь в ливийской провинции, заехал однажды в Силену. Он застал город в ужасе и в смятении. Из каждого дома доносились стенания и плач. Жителей постигло страшное, неслыханное горе — поселившийся в пригородном озере дракон требовал все новых и новых жертв. Каждый день ему должны были приводить на съедение юношу или девушку. Наконец, пришла очередь погибнуть дочери местного владетеля — Маргарите. Простившись с родителями, она ожидала своей участи на пустынном берегу, и когда из вспененной воды показался крылатый змей, готовый проглотить свою несчастную жертву, вдруг на белом коне, в сверкающих воинских доспехах появился Георгий и копьем поразил прожорливое чудовище.
По другой версии, дочь владетеля звали не Маргаритой, а Аей, и Георгий не насмерть поразил дракона, а привел его усмиренным в город.
Вторая, не менее романтическая легенда о "самонаписавшемся" образе Георгия родилась на древнем Афоне. В ней рассказывается о том, как трое братьев болгар, приняв постриг, ушли от мира и поселились в пещерах на одной из афонских гор. Здесь, в тиши кипарисовых и лавровых рощ, они поставили часовню.
Арон, Моисей и Иоанн, так звали в монашестве отшельников, тщетно вели спор о том, кого же им избрать в покровители нового уединенного скита. Наконец, положившись на чудо, братья решили поступить следующим образом: они оставили на ночь в часовне чистую, гладко выструганную доску. Каково же было их изумление, когда утром они увидели на ней "самонаписавшийся" озаренный сиянием образ молодого воина, держащего в руках копье и меч. Он был назван ими Георгием-Зографом, то есть живописцем.
Но это еще не все. Вскоре выяснилось, что в ту же ночь с монастырской иконы, хранившейся на родине Георгия, само по себе таинственно исчезло изображение святого.
Почитание Георгия, вера в него как в защитника воинов особенно утвердилась на Западе во времена крестовых походов. Ричард I Львиное сердце, участвовавший в третьем крестовом походе, все свои победы объяснял покровительством Георгия Победоносца.
По статуту Генриха VIII, 23 апреля 1522 года Георгий был избран покровителем старейшего английского кавалерского ордена Подвязки. Оксфордский собор постановил праздновать в Англии его день 23 апреля.
Почти во всех странах Европы — в Венеции, Германии, Бургундии, Голландии стали появляться общества, учрежденные в память Святого Георгия. Все новопосвященные члены подобных обществ должны были заслужить и оправдать подвигами, совершенными в "подражание доблести великомученика", оказанные им высокую честь и доверие.
В XIII веке было основано тайное общество "Георгиевских рыцарей" для продолжения войны с "неверными".
В 1422 году оно примкнуло к обществу "Георгиевского щита", возникшему из союза швабских прелатов, графов и рыцарей и впоследствии преобразовавшемуся в "Швабский союз".
В 1500 году в Голландии также был учрежден тайный союз "Георгиевское рыцарство", по всей вероятности, имевший целью освобождение Нидерландов.
В XV веке для борьбы с пиратами, хозяйничавшими на Средиземном море, папой Александром VI был создан рыцарский орден "Святого Георгия Римского".
В моем собрании хранится несколько старинных серебряных и медных георгталеров, впервые появившихся в XVI веке в Германии и затем быстро распространившихся по всей Западной Европе. Это — амулеты, талисманы, носившиеся главным образом воинами и моряками, верившими в их чудодейственную спасительную силу. На лицевой стороне георгталеров чеканилось изображение Георгия, поражающего копьем дракона, и надпись — "S. Georgius equitum patronus" — "Святой Георгий покровитель всадников (воинов)".
Древняя легенда о победе Георгия над змием оставила свой след и в западноевропейском изобразительном искусстве. Вспомним гордость Эрмитажа — картину Рафаэля Санти "Бой святого Георгия с драконом". Она была заказана художнику в 1504 году герцогом Гвидобальдо Урбийским (после пожалования ему ордена Подвязки) в подарок королю Англии Генриху VII.
Георгталеры
В "Путеводителе по картинной галерее императорского Эрмитажа", написанном Александром Бенуа и изданном в Петербурге, мы находим своеобразное по стилю и оригинальное по толкованию описание этой картины: "К концу первого Умбрийского периода принадлежит и третий перл Рафаэля в Эрмитаже — "Бой св. Георгия с драконом", написанный между сентябрем 1504 года и февралем 1505 года — иначе говоря, в первые месяцы пребывания Рафаэля во Флоренции и в то время, когда юная впечатлительность художника была еще лишь внешним образом задета великолепием города Верроккио и Донателло. Эти впечатления выразились в изображении лошади — родственной по стилю коням Кастаньо, Учелло и Боттичелли, и в более сочном пейзаже, который напоминает фоны Пиеро ди Козимо. Но, впрочем, Рафаэль еще прежний нежный и робкий юноша, не забывший впечатлений детских сказок, не преображенный искусством Винчи и Микель Анджело. Вся картина дышит ребячеством: и удирающий смешной дракон, и "веселая" лошадь, и сам Святой, имеющий вид сказочного принца, и царская дочь, так спокойно молящаяся за успех защитника, и пригорки, и лесочки. Но сделана эта картина уже зрелым мастером. Превосходный рисунок соответствует ясным краскам. Несмотря на свой миниатюрный размер, картина производит ликующее, праздничное впечатление".
Герб г. Москвы
В Россию культ святого Георгия проник из Византии в конце десятого века. Сын Владимира Киевского — Ярослав Мудрый в 988 году при крещении был назван Георгием и все свои ратные успехи, а их было немало, связывал с именем своего заступника, стараясь при этом увековечить его память. Так, в 1030 году после победы над чудью и утверждения своей власти на берегу Чудского озера он закладывает город Юрьев в честь Георгия Победоносца. А в 1036 году, разбив наголову печенегов под самыми стенами Киева, основывает в городе Георгиевский монастырь.
Со времен Ярослава Мудрого изображение Георгия, ставшее уже традиционным, встречается на княжеских печатях и шлемах, на знаменах и монетах. В 1497 году оно было перенесено на русский герб Иоанном III. Но всадник на гербе именовался еще не Георгием, а "ездецом" и прообразом его был сам Великий князь Московский — "Царь на коне победил змия".
В княжение Дмитрия Донского Георгий провозглашается покровителем Москвы. Фигура всадника чеканится на монетах Ивана Грозного.
В XVI веке легенда о Георгии и змие вошла в "Великие Четии-Минен", составленные митрополитом Макарием. Они явились первой русской энциклопедией, в которую автор, по его словам, "собрал все книгы рускыя земли", то есть почти все произведения духовно-учительской и церковно-повествовательной литературы древней Руси.
При царе Федоре Иоанновиче серебряные монеты с Георгием Победоносцем давались воинам за ратные подвиги для ношения на шапке или рукаве.
И только учрежденная Петром I геральдическая комиссия постановила наконец считать всадника, изображенного на государственном гербе, Георгием Победоносцем. Высочайшим указом Верховного тайного совета от 10 июля 1728 года был определен рисунок герба — "Герб государственный по старому двуглавый черный орел… В середине того орла Георгий на коне белом, побеждающий змия, епанча и копье желтые, венец желтый же, змий черный, поле кругом белое…"
Герб Москвы был утвержден в 1856 году. Его описание гласило: "В червленом щите св. великомученик и победоносец Георгий в серебряном вооружении и лазуревой приволоке (мантии) на серебряном, покрытом багряною тканью с золотою бахромою коне, поражающий золотого, с зелеными крыльями, дракона золотым, с осьмиконечным крестом наверху, копьем".
Но еще задолго до своего официального "узаконения" Георгий исподволь вошел в быт простого русского народа. В древней Руси он почитался как "пленных свободитель и нищих защититель", как заступник от воров и разбойников. Отправляющийся в дальний путь обычно произносил "егорьевский заговор":
Едет Егорий храбрый на белом коне,
Златым венцом украшается,
Булатным копьем подпирается,
С татем ночным встречается,
Речью с ним препирается:
— Куда, тать ночной, идешь?
— Иду я людей убивать,
Купцов проезжих добывать.
А Егорий удал
Ему дороги не дал,
Православных обороняет,
В пути-дороге сохраняет![17]
Сотканная и сшитая девушкой по особому покрою "Егорьева рубаха" по поверью хранила в бою воина, защитника Отечества.
На Руси день святого Георгия праздновался дважды — весенний Юрьев день 23 апреля и осенний — 26 ноября старого стиля. Последний праздник имел немаловажное юридическое значение, так как только после осеннего Егория, завершавшего все полевые работы, разрешался переход крестьян от одного землевладельца к другому.
Указ Бориса Годунова о прикреплении крестьян к земле отменил существовавшую ранее привилегию. С тех пор и пошла гулять по Руси поговорка — "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!".
Настоящее имя Георгия Победоносца — Георгос, что в переводе с греческого означает — земледелец. Это мирное, земное амплуа воина-пахаря особенно было по душе русскому крестьянству. В его представлении Георгий был своим, мужицким заступником, "конским богом" и "богом весны", радетелем плодородия и изобилия, пособником на охоте и защитником полей и всех плодов земных и охранителем пасущихся стад и покровителем пчеловодства, змеиным и волчьим пастырем, небесным "ключником", отпиравшим и дававшим "силу солнцу и волю звездам".
В народном представлении образ апокрифического Георгия Победоносца постепенно терял свой иноземный характер, ассимилировался на русской почве, "обрусевал", приобретал черты древнего русского богатыря.
Так в недрах народной фантазии родился высоко поэтический, сказочно прекрасный и обаятельный образ устроителя земли русской, о котором калики перехожие — слагатели и хранители "Стиха о Егории Храбром" пели:
По локоть руки у него в красном золоте,
По колени ноги в чистом серебре,
Голова у Егория вся жемчужная,
На всем Егории часты звезды,
Во лбу-то солнце, в тылу-то месяц,
По косицам звезды перехожие.[18]
Но вернемся, однако, к утвержденному Екатериной II военному ордену святого Великомученика и Победоносца Георгия.
Знаки отличия военного ордена св. Великомученика и Победоносца Георгия — Георгиевские кресты I, //, III и IV степеней
Торжество русского оружия после смерти Петра — победа над войском Станислава Лещинского и взятие осадой Данцига, взятие турецкой крепости Очаков и разгром турок при Хотине, победа над шведами, вторжение в Восточную Пруссию, уничтожение прусской армии при Кунерсдорфе, захват Берлина, наконец, вторая победа над турками — все это достаточно красноречиво говорило о боеспособности русской армии, о высоком воинском духе, воспитанном в офицерах и солдатах Петром I.
К знакам нового ордена относились: золотой, покрытый белой финифтью крест с изображением в центре его святого Георгия, поражающего копьем дракона; четырехугольная ромбовидная золотая звезда с вензелем святого Георгия в центре и с коротким орденским девизом — "За службу и храбрость"; шелковая муаровая лента с тремя черными и двумя желтыми полосами, символически, означавшими цвет пороха и цвет огня.
При учреждении ордена были определены его четыре степени. Он подразделялся на Большой крест первой и второй степени и Малый крест третьей и четвертой степени. Звезда принадлежала первым двум степеням.
Орден носили в следующем порядке:
Первая степень — крест на ленте шириной в десять сантиметров под мундиром, через правое плечо. Концы ленты и сам крест выпущены наружу. Звезда прикреплена на левой стороне груди.
Офицерская лядунка 13-го драгунского Военного ордена полка
Вторая степень — крест на шее на ленте шириной в пять сантиметров. Звезда — так же, как при первой степени.
Третья степень — крест на шее на ленте.
Четвертая степень — крест в петлице на ленте.
Орденом награждались офицеры за выдающиеся военные подвиги. "Но, как не всегда всякому верному сыну отечества такие открываются случаи, где его ревность и храбрость блистать может, то рассудили мы за благо, — говорится в статуте, — не исключать из сего милостивого установления и тех, кои в полевой службе 25 лет от обер-офицера, а в морской 18 кампаний офицерами служили"[19].
Количество кавалеров ордена, согласно статуту, не ограничивалось — "ибо в него положено принимать столько, сколько достойными себя окажут".
Первым кавалером нового ордена был подполковник Первого гренадерского полка Ф. И. Фабрициан, получивший 8 декабря 1769 года крест третьей степени за взятие Галаца. Все четыре степени ордена имели; только фельдмаршалы — М. И. Голенищев-Кутузов, М. Б. Барклай-де-Толли, И. Ф. Паскевич-Эриванский и И. И. Дибич-Забалканский, Генералиссимус же русской армии А. В. Суворов имел только три первых степени. Это объяснялось тем, что ярый поклонник прусской военной системы Павел I, упорно игнорировавший русский военный орден, за время своего царствования ни разу никого им не наградил.
Военный орден св. Великомученика и Победоносца Георгия — IV степени
В числе кавалеров ордена первой степени были: генерал-аншеф П. А. Румянцев-Задунайский — за Кагул, генерал-аншеф А. Г. Орлов-Чесменский — за Чесму, генерал-аншеф П. И. Панин — за Бендеры, генерал-фельдмаршал Г. А. Потемкин-Таврический — за Очаков.
Сухопутной и морской военным коллегиям вменялось в обязанность по окончании каждой кампании представлять на высочайшее рассмотрение роспись, то есть письменный перечень с подробным описанием "поведения и дела" всех отличившихся в боях и согласно статуту достойных быть представленными к "Георгию". На обе эти коллегии возлагалось также рассмотрение прав на получение ордена третьей и четвертой степени.
22 сентября 1782 года при издании дополнительных правил к орденскому статуту была утверждена Георгиевская дума. С этого дня только ей предоставлялось право окончательного утверждения либо отклонения предложений высшего начальства о награждении того или иного лица.
Георгиевский крест повелевалось никогда не снимать, ибо "заслугами, оный приобретается". Его лишались — "в несчастливом случае, если кто из кавалеров в такие впадает погрешности, которые чести офицерской противны, или если противу неприятеля торопливым окажется, либо и самым робким".
Манифестом от 13 февраля 1807 года Александр I утвердил "Знак отличия военного ордена святого Георгия" — "Георгиевский крест", для награждения солдат и унтер-офицеров. В 1856 году были утверждены его четыре степени — два золотых и два серебряных нумерованных креста.
В 1878 году была учреждена носившаяся на георгиевской ленте медаль "За храбрость" четырех степеней, переименованная затем в "Георгиевскую".
Гренадерка лейб-гвардии Павловского полка
В изданной в Петербурге в 1898 году "Книжке рядового пехоты", одобренной Главным штабом как учебник для молодых солдат, подробно перечислялись все разновидности подвигов, за которые нижние чины награждались "Георгием". Его жаловали в случаях: "Если кто отличится особенною личною храбростью против неприятеля. Если собственноручно взять в бою неприятельское знамя или его штандарт. Если собственноручно отнять наше знамя или штандарт, который взял неприятель.
История 37-го драгунского военного ордена генерал-фельдмаршала графа Миниха полка Том, I, 1709–1809 гг. Составил ротмистр А. Григорович. Петербург. Товарищество Р. Голике и А. Вильбор. 1907
Если в сражении взять в плен неприятельского генерала или штаб-офицера. Если во время боя спасти жизнь своего офицера, отразить удар, ему угрожавший, или освободить его из рук неприятеля. Если при взятии неприятельской батереи или укрепления примером своей храбрости и неустрашимости ободрить своих товарищей или если при штурме первому взойти на вал укрепления. Если за убылью из строя всех своих офицеров принять команду и, сохранив в ней порядок, прогнать неприятеля, который ворвался в укрепление или нападает на нас…"
Георгиевские кресты присуждались не только в индивидуальном порядке. Они давались и отличившейся в боях целой воинской части. В подобных случаях назначалось определенное количество крестов на роту и сами солдаты выбирали из своей среды наиболее достойных.
Войсковые части награждались также "Георгиевскими отличиями" — георгиевскими знаменами и штандартами, Серебряными трубами и рожками, георгиевскими лентами на знамена и на фуражки, петлицами на воротник мундиров нижних чинов, звездами на каски и лядунки (сумки для патронов, носившиеся на перевязи через левое плечо).
В 1869 году к военному ордену было причислено и "золотое оружие" — шпаги, сабли, палаши и шашки с надписью "За храбрость" и с прикрепленными к эфесу георгиевским темляком и миниатюрным георгиевским крестиком.
3 декабря 1774 года 3-й Кирасирский полк в воздаяние блестящей службы и боевых заслуг, засвидетельствованных отзывами Румянцева и Суворова, был пожалован единственной в ряду военных отличий наградой — наименованием в честь вновь утвержденного ордена святого Великомученика и Победоносца Георгия — "Кирасирским Военного Ордена полком".
В 1891 году он был переименован в "37-й драгунский Военного ордена генерал-фельдмаршала графа Миниха полк".
За всю историю военного ордена им были удостоены несколько русских женщин, проявивших особую храбрость и мужество. Впервые георгиевским крестом была награждена известная Сарапульская кавалерист-девица, ординарец главнокомандующего русской армии в Отечественную войну 1812 года М. И. Кутузова, штаб-ротмистр Литовского Уланского полка Надежда Андреевна Дурова.
Это ей были посвящены стихи:
Хребту коня свой стан вверяя,
Свой пол меж ратников скрывая,
Ты держишь с ними трудный путь.
Кипит отвагой девы грудь…
И на коне наездник новый,
В руке сжав сабли рукоять,
Беллоны вид приняв суровый,
Летит на вражескую рать…[20]
Через сто лет подвиг Дуровой повторила ее землячка — Антонина Пальшина. Под именем Антона Пальшина она сражалась на фронтах Первой мировой войны, перенесла несколько тяжелых ранений, поражала всех отчаянной храбростью. За взятие "языка", за бои в Карпатах и за успешную атаку под ее командой младший унтер-офицер Пальшина была награждена Георгиевскими крестами. После победы Октября Пальшина продолжала воевать в рядах Красной Армии.
В воспоминаниях П. С. Николаева — адъютанта Кавказского наместника генерал-фельдмаршала А. И. Барятинского, опубликованных в "Историческом вестнике" за 1885 год, сообщены любопытные сведения еще о двух женщинах — георгиевских кавалерах. "Я знал в Наурской станице, — пишет Николаев, — двух баб-старух, которые получили георгиевские кресты за то, что отразили нападение горцев, случившееся в отсутствие мужского населения в станице, и отразили его, предводительствуя только бабами, которые отстреливались и бросались в шашки не хуже мужчин".
Несмотря на свою внешнюю скромность, георгиевский крест был мечтой каждого офицера и солдата, бесценной реликвией, венчавшей его ратные подвиги и храбрость, его заслуги перед родиной и пародом. Вот несколько строк из "Севастопольских рассказов" Льва Толстого: "От воспоминаний штабс-капитан Михайлов невольно перешел к мечтам и надеждам. "Каково будет удивление и радость Наташи, — думал он, шагая на своих стоптанных сапогах по узенькому переулку, — когда она вдруг прочтет в "Инвалиде" описание, как я первый влез на пушку и получил Георгия (выделено мною — Н. Г.)".
Крайне любопытные сведения мы находим в статье доктора исторических наук, профессора Газиза Абишева — "У истоков дружбы"[21]. Рассказывая об участии казахских джигитов в Отечественной войне 1812 года, он упоминает о Нарынбае Джанжигитове. В рядах Первого Тевтярского полка молодой воин прошел с боями всю Россию и Европу, участвовал во взятии Парижа, за беззаветную храбрость был награжден Георгиевскими крестами. В связи с этим автор статьи уместно приводит цитату из записок забытого ныне писателя, основателя журнала "Русский вестник" Сергея Николаевича Глинки — "Не только сыны России, но и народы, отличные языком, нравами, верой и образом жизни, народы кочующие, и те наравне с природными россиянами готовы были умереть за землю русскую".
Юбилейное издание. Издатель Е. Богданович
Я знал двух совершенно уникальных с точки зрения привычных возрастных и временных норм георгиевских кавалеров. Это были два последних участника русско-турецкой освободительной войны 1877–1878 годов. С первым из них — столетним болгарским ополченцем Крыстю Поповым я не раз встречался в Софии. Со вторым — Константином Викентьевичем Хруцким, жившем в Новороссийске, я регулярно переписывался в течение многих лет. В моем архиве хранятся его письма, поздравительные открытки, фотографии, интереснейшие воспоминания.
…В августе 1902 года Болгария праздновала двадцатипятилетие своего освобождения от турецкого ига. В дни юбилейных торжеств на вершинах Шипки, там, где четверть века тому назад скалы обагрились кровью русских и болгарских воинов, снова встретились былые соратники.
Как в минувшие дни, выстроились со своим знаменосцем седые ветераны. У всех на глазах слезы. Минута молчания в память о погибших однополчанах. Нет забвенья! Их подвиг бессмертен! Пройдут десятки лет, и новые поколения с гордостью скажут — мы потомки славных защитников Шипки!
Шли годы. Один за другим отправлялись в бессрочный отпуск легендарные герои. Это особенно замечалось на традиционных военных парадах в Софии. С каждым годом все меньше и меньше ветеранов принимало в них участие. Все труднее и труднее было идти им в ногу, сохранять безукоризненную линию строя и былую выправку, поспевать за своими внуками и правнуками, чеканившими шаг перед памятником братьям-освободителям.
И наконец пришел день, когда на парад вышел всего лишь один ополченец. Это был георгиевский кавалер, кавалер двенадцати болгарских и сербских орденов, награжденный по представлению маршала Толбухина медалью "За боевые заслуги", — столетний Крыстю Попов — маленький, шустрый старичок, казалось, шутя и весело несущий на своих хрупких плечах тяжесть целого века.
4 июня 1954 года его не стало.
Ушел последний участник русско-турецкой войны.
Последний ли? А вдруг, думалось мне, наперекор всем нашим очень условным представлениям о пределах человеческой жизни, каким-то чудом жив, ну хотя бы еще один — самый последний ветеран этой войны.
Возможно ли это? Сколько же ему должно быть лет? Полных сто, с хвостиком, да еще с каким хвостиком!
И вдруг я почувствовал, что время стало для меня понятием очень относительным и давно прошедшие события могут с головокружительной быстротой приблизиться к нам, стать ощутимо реальными, стать чуть ли не сегодняшним днем нашей жизни. Мне показалось, что освободительная эпопея завершилась совсем недавно. Иначе не могло и быть. Ведь я узнал ошеломившую, потрясшую меня новость — в городе Новороссийске живет преображенец, свидетель победоносного вступления русских войск в январе 1878 года в освобожденную Софию, дважды георгиевский кавалер Константин Викентьевич Хруцкий.
Вне себя от радости я написал востороженное, наверное, очень сумбурное письмо, старательно вывел на конверте "Новороссийск. Ветерану русско-турецкой войны К. В. Хрупкому" и в тот же день отправил его заказной авиапочтой.
Начались томительные дни ожиданий и сомнений — дойдет ли мое письмо, ответит ли на него Хруцкий, если ответит, то что именно, а может быть, он настолько обременен годами, что ему вообще не до меня и моих посланий.
И вот, наконец, 9 мая 1957 года я получил ответ. С каким радостным волнением вскрывал я конверт, с какой осторожностью, словно имея дело с древним, хрупким пергаментом, разглаживал ладонью исписанный ровным, четким, совсем не старческим почерком страницы письма.
Обложка еженедельного художественно-uллюстрарованного журнала "Солнце России". 1915 г. рисунок художника Рема
Вот его содержание: "Добрый день, уважаемый Николай Николаевич! Да, мне пошел уже сто третий год. Конечно, такой возраст с юностью не сравнить. Юность прекрасна, она весна человеческой жизни. Но свои радости имеет и здоровая, деятельная старость, когда, даже имея за плечами свыше ста лет, не чувствуешь еще дряхлости, когда не согнулся стан, сохранились зрение и слух, цепко держится память, не теряется трудоспособность.
Крыстю Попов
Много, много бесед о дружбе и братстве наших народов — русского и болгарского, провел я за последнее время на заводах, в школах, в колхозах, в воинских частях. И всегда на этих встречах с советскими людьми — взрослыми и молодежью — проявляется исключительно глубокий интерес к Болгарии, к ее свободолюбивому народу.
Очень рад нашему с Вами заочному знакомству. Готов поддерживать с Вами постоянную взаимную связь.
В ответ на Вашу просьбу посылаю фотографии и небольшой материал из своих личных воспоминаний.
Извините, что я несколько задержался с ответом. Единственная причина — мой солидный возраст!
С почтением к Вам Константин Хруцкий".
Воспоминания Константина Викентьевича представляют несомненный интерес. Это — бесхитростный рассказ старого русского солдата, свято хранящего в памяти дела давно минувших дней.
"Наш Преображенский лейб-гвардейский полк находился в составе русской армии, которая выступила на освобождение болгарского народа от векового турецкого ига.
Вспоминается, с какой сердечной радостью встречали болгарские люди русских воинов. Болгары доставляли нашим частям продовольствие, фураж, строили дороги для русской артиллерии, женщины приходили стирать солдатское белье, приносили подарки, цветы. С помощью местного населения мы вылавливали турецких шпионов, которые рыскали в тылу.
В то время мы насмотрелись на жестокости врага. В освобожденных селениях приходилось видеть человеческие головы, пригвожденные к стенам домов. Так турецкие захватчики расправлялись с болгарскими патриотами. Эти зверства поднимали у нас, русских солдат, дух ненависти, и мы, не считаясь с лишениями, шли в бой. Жертвы были принесены во имя победы и окуплены ею".
Так началась наша, представьте себе, долголетняя переписка. Постепенно я узнавал подробности биографии Константина Викентьевича и передо мной, с каждым полученным от него письмом, все ярче раскрывалась панорама нелегкой жизни этого удивительного человека.
Хруцкий родился 6 января 1855 года в селе Верхнево, бывшей Виленской губернии, в семье путевого сторожа на железной дороге. С детских лет он батрачил у богатых односельчан. Вскоре, завязав в узелок нехитрые пожитки, мальчик убегает из родительского дома, чтобы любой ценой поступить в школу. В 1870 году его берет в свою хоровую капеллу известный в то время по всей России музыкальный деятель Дмитрий Александрович Агренев-Славянский, а через пять лет Хруцкий призывается на действительную военную службу в Петербург, в лейб-гвардии Преображенский полк.
С этим полком, сражаясь за свободу болгарского народа, молодой солдат проходит всю русско-турецкую войну. После увольнения с военной службы в 1881 году и окончания учительской семинарии Хруцкий работает долгое время учителем в школах Виленской и Гродненской губерний.
В 1917 году бывший преображенец принимает участие в революционных событиях, а затем в становлении Советской власти. Попал в руки белогвардейцев, был арестован, подвергался пыткам — наказанию шомполами, находился в Омской тюрьме.
Пережитые потрясения не прошли даром. Врачебная комиссия в 1923 году признает Хруцкого инвалидом первой группы и настоятельно рекомендует выехать на побережье Черного моря.
В Новороссийске Константин Викентьевич поступает электромотористом на завод "Пролетарий". И только эвакуация предприятия в 1941 году прервала трудовую деятельность без малого девяностолетнего ветерана освободительной войны.
Последний ветеран русско-турецкой войны К. В. Хруцкий
В Новороссийске Хруцкий пережил все ужасы гитлеровской оккупации. "Фашисты разрушили мой дом, сожгли сад…", но нашлись силы выдержать и это.
Снова судьба привела Хруцкого на священную для него болгарскую землю в сентябре 1955 года.
"Второй раз я посетил Болгарию вместе со своим внуком В. Воронцовым, бывшим офицером Советской Армии, сражавшимся за освобождение Болгарии от фашистского рабства. Мы приехали по приглашению правительства Болгарской Народной Республики на празднование одиннадцатой годовщины освобождения республики от гитлеровских оккупантов. Присутствовали на военном параде, посетили Тырново, Плевну, Казанлык, Шипку.
Нас глубоко радовало высокое уважение болгарского народа к советскому. Всюду нас окружали толпы людей, преподносили букеты цветов, подарки. Мне подарили сшитую по моему росту форму ополченца.
С неописуемым волнением я поднимался на Шипку, где когда-то происходила решающая битва за освобождение Болгарии от турецких захватчиков.
Здесь на меня нахлынули воспоминания о далеком прошлом — о ратном подвиге русских воинов, который навсегда вошел в историю как ярчайший пример самопожертвования наших людей во имя освобождения братского славянского народа. На память о посещении Шипки я взял там камешек, который по приезду на родину передал в Новороссийский музей.
Трогательной была наша встреча с юными гражданами Болгарии. Пионеры пригласили меня в свой дворец в Софии. Я им рассказал о далеких днях борьбы за освобождение их родины, о жизни счастливой советской детворы.
Правительство Народной Респуб лики Болгарии отметило меня, как участника освободительной войны 1877-78 годов, высшей наградой — орденом Георгия Димитрова".
Меня всегда поражали кипучая, неутомимая деятельность Хруцкого, его несломленная годами, поистине молодая жизнеспособность и энергия, высокое чувство общественного долга.
В подтверждение этого хочу привести несколько выдержек из писем Константина Викентьевича и Веры Никитичны Хруцких:
"Новостей у меня особенных нет. Имел очень большую нагрузку с проведением бесед в пионерлагерях, в доме офицеров, в центральной пожарной охране, в детприемнике, в театре имени Горького, где было много молодежи…"
"В прошлом году общество глухонемых избрало меня делегатом на VII Всероссийский съезд, который состоялся в Ленинграде. Кроме того, недавно опять был в Краснодаре на заводе имени Седина. Это очень большой завод, до пяти тысяч человек, я провел беседу. Замечательный был вечер. Мне подарили репродукции картин про русско-турецкую войну".
"Когда мне исполнилось сто пять лет, я получил двадцать восемь писем и восемнадцать телеграмм из-за рубежа, а местных шестьдесят…"
"Недавно побывали у меня перед отъездом на родину китайские товарищи, закончившие практику на новороссийских цементных заводах. А на днях сам был гостем на океанском пароходе "Иван Ползунов". Это судно возвращалось из Порт-Саида и готовилось в новый далекий рейс в Англию. На палубе мой рассказ о Болгарии с увлечением слушала вся команда".
"Живем по-прежнему. Несмотря на то, что Константину Викентьевичу исполнилось сто девять лет, он чувствует себя хорошо. К нам приезжал посол Болгарии Герасимов поздравить Константина Викентьевича с восемьдесят пятой годовщиной освобождения Болгарии от турецкого ига… пригласил нас на Первое мая в Москву. К празднику мы получили более двух тысяч поздравлений".
В большинстве случаев письма Хруцких были однотипными — "живем по-прежнему, новостей нет". И затем, как правило, следовал подробный перечень конференций, съездов, встреч, выступлений, собраний, поездок. Для них это было обычным и естественным.
6 января 1969 года Хруцкому исполнилось сто четырнадцать лет, а в феврале центральные газеты сообщили о кончине последнего ветерана русско-турецкой войны. Пришел предел и его фантастически долгому сопротивлению старости со всеми ее хворями и немощами.
В моей папке с письмами и фотографиями Хруцкого хранится последний документ, завершивший его сказочно долгий жизненный путь. Это номер газеты "Известия" от 18 февраля. На второй полосе небольшая заметка "Памяти героя Шипки": "В городе Новороссийске в возрасте 114 лет скончался герой боев на Шипке в период русско-турецкой войны 1877-78 гг. Константин Викентьевич Хрупкий. Имя этого человека известно всей Болгарии. Его хорошо знали и на родине ветерана. Константин Викентьевич Хруцкий как бы символизировал нерушимость дружбы народов СССР и Болгарии.
В связи с кончиной героя Шипки болгарские газеты опубликовали письмо ЦК БКП, Президиума Народного собрания и Совета Министров НРБ ЦК КПСС, Президиуму Верховного Совета и Совету Министров СССР.
Опубликовано соболезнование Первого секретаря ЦК БКП, Председателя Совета Министров Тодора Живкова вдове Хруцкого".
Я был близко знаком со многими георгиевскими кавалерами. Но особенно запомнилась мне одна встреча.
…Как сейчас помню — в первых числах апреля 1962 года, утром, раздался неожиданно ранний звонок. Открыв дверь, я увидел на пороге незнакомого мне человека. Внешность его была чрезвычайно колоритной. Судите сами — среднего роста, сухопарый, подтянутый. На голове лихо заломленная кубанка, под пиджаком черная гимнастерка, перехваченная узким кавказским поясом с серебряным набором, в широченных галифе и начищенных до невозможного блеска сапогах.
Весело сверкнув глазами, он по-военному отчеканил: "Разрешите представиться, командир партизанского отряда "Красных Горных Орлов" Воробьев Иван Васильевич! Будем знакомы!" — и протянул для пожатия жилистую, крепкую руку.
Через какие-нибудь десять минут мы разговаривали, как давнишние знакомые.
— Я к вам с покорной просьбой, не откажите, уважьте старика!
— Ну, это вы зря, стариком вас никак не назовешь!
— Как будет угодно, только нынче мне, брат, семьдесят пять годов стукнет. Правда, пока грех жаловаться — в седло с разбега сажусь! Старая гвардия не сдается. Прочно закалила нас жизнь. Много пришлось моему поколению пережить — и первая германская, и гражданская, и Великая Отечественная. Вот-вот, прямо на днях, должна выйти книга о становлении Советской власти в Казахстане, есть в ней и мои страницы. Как мог написал, ну, понятно, кое-что подправили, отредактировали. Все, что помню, рассказал в назидание потомкам.
Командир партизанского отряда Красных Горных Орлов И. В. Воробьев
Я в Восточном Казахстане прописался в восемнадцатом году. Представляете — кругом кулаки, мироеды, а мы, недавние фронтовики, взяли да и объявили в селе Кондратьевском Советскую власть, собрали сход. Беднота и маломощные середняки были как один на нашей стороне. Сильно поддержали нас и вдовы-солдатки, а их в ту пору было, ох, как много! Избрали мы революционный комитет. Стали помогать неимущим, наделили бедноту сенокосными участками.
Но недолго мы радовались свободе. В июне пришли в наши края белогвардейцы. По деревням, селам и аулам прокатилась волна кровавых репрессий. Многим пришлось уйти в подполье. Первый съезд подпольных большевистских партизанских организаций Восточного Казахстана собрался в ауле Карабулак. Здесь на смертный бой с колчаковщиной поднимали питерские рабочие-большевики русских и казахов, сплачивали нас в единую непобедимую силу.
Сколько лет прошло, а до сих пор помню имена отважных организаторов партизанского движения в казахских аулах — батраков Ахмета Ережепова и Сыздыка Бахтиярова, учителя Серика Сегизбаева. Сегизбаев собрал целую воинскую часть. В 1919 году она влилась в организованный мной крупный партизанский отряд "Красные Горные Орлы". Вскоре мы соединились с действовавшим в верховьях Иртыша отрядом Тимофеева. Так, в станице Больше-Нарымской сформировался Первый Алтайский полк Красных Горных Орлов. Основная масса казахских партизан вошла в кавалерийский дивизион. Многие из них проявили чудеса храбрости. Прославились мужеством Искандер Казыкин и Темеш Майжиров. Сражались мы славно. Вот обо всем этом я и написал. Написал, что в совместной борьбе крепли и закалялись великое интернациональное братство и дружба народов!
Да, так зачем я пришел-то к вам? А вот зачем — видел я недавно вашу коллекцию орденов по телевидению. Читал о ней в газетах. Знаю, есть у вас полный георгиевский бант, все четыре креста. Прошу, одолжите на несколько дней четвертую степень. Ей богу, верну! Неужели не поверите солдатскому слову? Меня должны сфотографировать в честь моего юбилея. Мечтаю приколоть Егорня, а где его взять, как не у вас! Ведь он у меня был! Получил я его в самом начале войны. Потом долго хранил, берег пуще золота. Но время распорядилось по-своему…
Решил я тряхнуть стариной, по старой памяти еще разочек с гордостью почувствовать себя георгиевским кавалером. Ну, так как, — поверите на слово?
Слов нет, как тронули меня до глубины души просьба Воробьева, его искренность, непосредственность. Разве мыслимо было обмануть его надежду, пренебречь его лучшими чувствами? Не задумываясь, я снял со стенда "Знак отличия военного ордена святого Великомученика и Победоносца Георгия" и вручил его моему гостю. Радости его не было границ.
Через несколько дней Воробьев снова навестил меня. Он в буквальном смысле слова сиял от счастья.
— Наконец, вышла наша книга. Вам первому дарю ее. Вот смотрите: Академии наук Казахской ССР, "Из истории Октябрьской революции и гражданской войны в Казахстане". Тираж всего одна тысяча сто экземпляров. Почитай уже редкость! Нет, не зря мы прожили свою жизнь, не зря! А за крест еще раз вам низкий поклон! Не забывайте старого солдата. Тут я вам маленько написал, но дружбе, значит…
Раскрыв книгу, я прочел: "На память уважаемому товарищу Н. Н. Гринкевичу от бывшего командира партизанского отряда "Красных Горных Орлов" Воробьева И. В. 1962 г. 22 апреля". Строчки дарственной надписи сильно скашивались в правую сторону, буквы были крупные, прямолинейные, словно они не писались, а со всего размаха вырубались шашкой.
Оживляя в памяти имена героев разных войн и эпох, мы не можем не вспомнить с гордостью о том, что георгиевскими кавалерами были также и герой гражданской войны, легендарный комдив Василий Иванович Чапаев, прославленные маршалы Советского Союза Семен Михайлович Буденный и Георгий Константинович Жуков. Буденный имел полный Георгиевский бант — четыре креста и четыре медали.
Георгиевский крест с гордостью носили овеянные славой победители при Бородино, Мало-Ярославце и Тарутине, легендарные защитники Севастополя, покорители Плевны и снежных Балкан, доблестные моряки "Варяга" и "Корейца", герои Порт-Артура и Цусимы, участники Брусиловского прорыва. И недаром в суровые годы Великой Отечественной войны на груди советских солдат как символ преемственности былых побед отечественного оружия — орден Славы засиял на старой черно-желтой георгиевской ленте.
