ТРУДНОСТИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

ТРУДНОСТИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Наши несчастья в этот день не кончились. В море разразился свирепый шторм. Несмотря па защищенную со всех сторон горами бухту, волнение достигло таких размеров, что совершенно лишало нас возможности каких бы то ни было перевозок. Ветер завывал в вантах, о борт ударялись большие волны, и «Литке» качало и кидало, как маленькую щепку. Последние лодки, ушедшие с имуществом, едва добрались до берега. Волнение не давало им притянуть плот к берегу. Пришлось весь груз и главным образом авиооборудование переносить на плечах, уходя по колено в ледяную воду. Все люди вымокли до нитки.

В эту ночь мы ночевали в громадном заброшенном доме принадлежавшем раньше начальнику уезда барону Клейсту. Было холодно и неуютно. В разбитые окна нанесло горы снега. На полу — грязь, сор и наши накиданные вещи. Спали неспокойно, и в разбитых окнах, и в полуразрушенных печах всю ночь, как собака над покойником, завывал свирепствовавший ветер.

На следующий день шторм разыгрался с новой силой. Резкий ветер с тучами снега, больно стегающий в лицо, заставлял еще больше кутаться в теплый полушубок и прятать нос в поднятый воротник. Неспокойные тяжелые волны ходили по бухте Эмма. Набегая на берег, они с силой ударялись о прибрежные льдины, с грохотом надвигая их одну па другую, разбивая на тысячу мелких кусков. Разгрузка «Литке» затянулась. Даже пустой моторный катер, вышедший в бухту, с трудом дошел до ледореза и едва не разбился об его обшивку. Большими усилиями всей команды катер с полуобмороженными людьми был поднят на. талях и подвешен к шлюпбалкам… Об отправке чего-либо па берег не могло быть и речи. Приходилось терять драгоценное время и ждать.

Шторм и пурга не прекращались целый день. Наше настроение было так же мрачно, как нависшие над нами тучи. Что, если и завтра будет подобная же погодка?

Ночью шторм стал стихать. Все тише и тише завывал снаружи ветер. Спокойнее шумели волны в ранее бушевавшей бухте. Наступало успокоение.

Утром нас ожидал сюрприз. Сильные ветры и зыбь очистили от льда всю бухту. Она стояла чистая и спокойная, как большое озеро в ясный день. Только кое-где плавало на ней, едва выступая из воды, «ледяное сало». Погода для нас была самая благоприятная. Мы стали разгружаться.

Разгрузка проходила в бешеном темпе. Надо было ловить благоприятную погоду. Не задерживаясь ни на минуту, моторный катер, треща и чихая, с трудом двигая тяжелый плот, без отдыха курсировал между берегом и «Литке». Горы вещей и авиаоборудования все более и более возвышались на берегу, а ящики и тюки на борту ледореза, казалось, были неистощимы. Дня нахватало. Темнело рано. Уже в четыре часа стояла кромешная тьма, и вся работа по разгрузке происходила при свете ярких, висящих на корме электрических ламп. Нагруженный до пределов плот едва отходил от борта «Литке», как сейчас же погружался в чернильную тьму. Некоторое время только было слышно, как где-то из темноты трещал, надрываясь, мотор, и по его звуку оставшиеся на борту старались угадать приблизительно его местоположение. С носового прожектора «Литке» срывался сноп ослепительного света, два-три раза кидался из стороны в сторону, наконец находил плот и, заливая его светом, провожал до самого берега. В ярком луче прожектора резко выступали мельчайшие детали на плоту. Было видно, как сидящие на катере матросы щурились от света и, закрывая рукавицей глаза, грозили кулаком заведующему прожектором, судовому электротехнику Сердюку. Постепенно желтея, плот уходил все дальше и дальше по направлению красных костров, разложенных на берегу. Мотор медленно затихал.

Тихая погода имела свои недостатки. Ветер и волны спали, но крепкий мороз не прекращался. Эмма стала замерзать. Все больше и больше стало появляться на ее поверхности ледяного сала. Ударяя по воде веслом, можно было чувствовать густую ледяную кашу. Местами уже попадался блинчатый лед. Передвижение по бухте с каждым днем становилось все более затруднительным. Сооруженный из лодок и досок, наш знаменитый плот уже с трудом мог продвигаться к замерзающей бухте. Скоро его пришлось разобрать, и моторный катер тащил вместо него только одну лодку. Разгрузка сильно тормозилась. Расстояние до берега—всего каких-нибудь два километра — проходилось в час, а иногда и более.

Все наше имущество валялось па берегу в полном беспорядке. Сортировать и убирать нахватало времени. Самое важное было сначала переправить его с «Литке», а уборка уже могла происходить потом. В трех местах подобно египетским пирамидам возвышались груды нашего добра. Здесь были и лыжи, и винты от наших самолетов, и бочки с горючим, брезент, меховая одежда, ящики с инструментом и много еще всякого добра, которое у нашего завхоза занимало целую тетрадь убористого шрифта. С каждой лодкой имущество прибавлялось. Казалось, не было конца разгружаемому имуществу.

На «Литке» прибыли только что добравшиеся до бухты Провидения девять ставропольских пассажиров. Время, в которое они покрыли на собаках громадное расстояние от Северного мыса, может считаться рекордным по скорости. Считая с остановками и ночевками, они были в пути 22 дня, т. е. проходили по целине более чем по 40 км в день.

Мы все удивляемся, что и собаки, и люди живы. Такую выносливость мог дать только страх, что они могут придти слишком поздно, тогда, когда «Литке» будет уже на обратном пути во Владивосток.

Север кладет на людей свой отпечаток. Все прибывшие выглядят превосходно. Несмотря на худобу и густо покрытые растительностью лица, у всех у них прекрасный радостный вид и сверкающие глаза. Это почти в полном составе вся колымская экспедиция Цуводпути. Нового они нам сообщить ничего не могли. Даже наоборот, после целого потока новостей из культурного мира мы им сообщили, что за их отсутствие на «Ставрополе» никаких перемен не произошло.