Ю. Иванов ДЕВОЧКА С ОСТРОВА СЕЙБЛ Повесть

Ю. Иванов

ДЕВОЧКА С ОСТРОВА СЕЙБЛ

Повесть

ИВАНОВ Юрий Николаевич (1928 г. р.). Родился в Ленинграде. После окончания института работал несколько лет на Камчатке, затем в Калининграде. Довелось ему поработать и матросом на рыбодобывающих судах, и техником-ихтиологом, и первым помощником капитана. Член Союза писателей. Ему принадлежит около двадцати книг, в том числе «Кассиопея», «Золотая корифена», «Торнадо», «Острова на горизонте», «Дорогой ветров» и др.

— Док! А ну собирай свою санитарную сумку, — загремел в телефонной трубке могучий, рокочущий бас капитана. — Сигнал бедствия с острова Сейбл получили: подозрение на острый аппендицит. Обращаются островитяне ко «всем-всем» о помощи, а ближайшие «все-все» — это мы. Пойдешь на остров?

— Пойду?! Конечно, пойду! — радостно заорал я в трубку. — Сейчас подготовлю необходимый инструмент… Минут через десять буду готов.

— Не суетись. До острова еще несколько часов хода, — сказал капитан.

Вскоре я был готов.

Поднялся в ходовую рубку. Пощелкивал эхолот. Капитан, сидя на откидном стульчике, листал лоцию, вахтенный штурман следил за глубинами, а радист вызывал остров Сейбл на шестнадцатом канале радиотелефона.

— «…При подходах производить непрерывные промеры глубин, — громко читал капитан. — Пройдя банку Мидл-Банк, соблюдать особую осторожность…»

— Восемьсот… восемьсот… семьсот… — бубнил вахтенный штурман, вглядываясь в ленту эхолота. — Четыреста… четыреста…

— Хорошее место для стоянки — одна-две мили от северного берега острова… Слышите, старпом? — крикнул капитан.

— Туда и проложен курс, — отозвался из открытой двери штурманской рубки старший помощник капитана. Склонившись над штурманским столом, он разглядывал карту. — Что там локатор? Зацепился за остров?

— Уже вижу, — сказал навигатор, вжавшись лицом в раструб радиолокатора. — До острова восемнадцать миль.

— Хорошее место для стоянки, — повторил капитан. — «Глубина от девяти до восемнадцати метров. Грунт: песок, хорошо держит якорь». При смене ветра — немедленно уходить, опасаясь сильного волнения.

— Триста… двести пятьдесят… двести метров, — бубнил штурман.

— До острова десять миль, — сообщил радионавигатор.

— Самый малый! — приказал капитан и, захлопнув лоцию, соскочил со стульчика.

— Остров на шестнадцатом канале, — сказал радист и протянул трубку радиотелефона капитану: — Говорят, что уже видят нас, что уже спустили на воду свою шлюпку. Спрашивают: хирург ли наш врач?

— Спустили свою шлюпку? Ну и ладненько, — сказал капитан. — Нам меньше забот. Док, переговори! Ты ведь лучше всех по-английски чешешь…

— Алло, алло! Маринершиф на связи! — проговорил я в трубку и услышал шорох, поскрипывание, острое потрескивание. — Я врач-хирург рыболовного траулера «Сириус». Сообщите, что с больным…

— …острые боли внизу живота, справа. Тошнота, головокружение, слабость… — донесся чей-то встревоженный голос. — Нужна срочная консультация… Подозрение на острый аппендицит…

— Сто метров под килем… восемьдесят, — докладывал штурман.

— Вижу идущую навстречу шлюпку. — Капитан оторвал от глаз бинокль. — Ишь мчит… Старпом, стоит ли становиться на якорь?

— А зачем? — спросил старпом, выходя из штурманской.

— И я так думаю, — согласился капитан. — Командуй. Пускай боцман парадный трап майнает.

— Боцман! Майнай парадный тр-рап! — прорычал в микрофон старпом. И тотчас с палубы послышался недовольный голос боцмана:

— Ишь, парадный! Он что — старик какой? И по штормтрапу спустится.

Сделав свирепое лицо и выглядывая в открытое лобовое окно, старпом возвысил голос:

— Боцман?! Что споришь, стар-рая калоша… — Покосился на капитана, капитан отвернулся. — Говорю: майнай пар-радный. Приказ капитана!

Я пожал руки капитану, старпому, совсем еще юному штурману, которого мы все ласково звали Шуриком, и вышел из ходовой рубки. Траулер едва заметно скользил по сине-зеленой, усыпанной солнечными бликами, спокойной воде. Матросы толпились на верхнем пеленгаторном мостике, глядели на золотистую полоску земли. Раздувая пенные усы, неслась к траулеру широкая, глубоко сидящая в воде шлюпка. Трое мужчин в ярко-красных штормовых куртках сидели возле двигателя в корме и все трое дымили трубками. Один из них махнул рукой, поднялся и пошел в нос посудины. Смуглые, обветренные лица, чей-то веселый прищур светлых глаз, чья-то добрая улыбка.

Скрежеща в блоках, раскачиваясь, трап закачался подо мной, запружинил. Сильные руки подхватили, потянули к себе, и я спрыгнул в шлюпку. Сверху опустилась моя сумка с медикаментами и инструментами, борт траулера откатился в сторону. Капитан, старпом и штурман стояли на крыле мостика, и я махнул рукой: до встречи!.. А сердце сжалось черт знает отчего… От страха? Нет. От грусти? Пожалуй, тоже нет. Какая тут грусть: много ли пройдет времени, когда опять я поднимусь на палубу своего траулера? И все же, такое бывало уже не раз, сердце слегка сжалось в невольной тревоге. На какой-то срок я расставался с родным, привычным миром, расставался со своей обжитой, уютной каютой, с этим траулером, частичкой моей Родины, и с людьми, к которым уже привык за долгие месяцы рейса.

Сердце слегка сжалось, а потом отпустило. Я увидел протянутую мне широкую, грубую ладонь и пожал ее:

— Зови меня Джо, дружище, — сказал мужчина и улыбнулся.

И я улыбнулся ему и стиснул крепкую ладонь, вгляделся в лицо говорящего, а было оно широким, большеротым, чертовски добрым. Из-под лохматой кепки, надвинутой на самые глаза, на меня весело смотрели два маленьких цепких глаза, одно ухо было примято кепкой, а второе смешно торчало в сторону, и на мочке его был вытатуирован маленький синий якорек. Пошарив возле себя, мужчина, назвавшийся именем Джо, протянул мне спасательный жилет:

— Надень, дружок. Давай помогу… Знакомься: этот, высокий, — Бен, а рыжий — Алекс… Эй, Бен, скажи русскому хоть словечко.

— Бен, — произнес сухощавый, бровастый, остроглазый мужчина и сердито добавил: — Иди-ка в корму, Джо. Шлюпка носом в воду зарывается.

Громоздкий, неповоротливый, как платяной шкаф, Джо добродушно улыбнулся. Топая громадными ножищами, он прошел в корму и устроился рядом с третьим островитянином, огненно-рыжим, краснолицым мужчиной, который, встретившись со мной взглядом, приветственно помахал возле своего рыжего мясистого уха короткопалой ладонью: привет!

Траулер уходил к горизонту. Шлюпка приближалась к острову. Чем ближе к берегу, тем волны становились круче. Когда шлюпка вкатывалась на очередную волну, был виден остров: песчаные дюны, зеленая трава, мерно колышущаяся под порывами теплого, дующего с моря ветра, несколько домов в низинке, группка людей на берегу. Волны с громом выкатывались на песчаный пляж и долго катились по нему Становилось страшновато: ни пирса, ни причала. Прямо на песок выбрасываться будем?

Ревел мощный двигатель. Шлюпка со все нарастающей скоростью неслась к берегу. Вдруг я уловил запах земли. Втянул с жадностью носом воздух: пахло сеном! Ах, какой запах!.. Все ближе берег, все ближе. Я уже слышал тяжкий гром наката и весь сжался, приготовился к броску через борт, как только шлюпка коснется килем дна. Люди что-то кричали с берега, махали руками. Среди них там плясала и прыгала девочка, метались над ее худенькими плечиками расплеснутые ветром, вздыбленные желтые, как песок дюн, волосы.

Шлюпка взлетела на гребень пенной волны и вместе с ней ринулась к пляжу.. Гром, плеск, скрежет днища о гальку С неожиданной для такого громоздкого тела сноровкой толстяк Джо махнул в воду и, вцепившись в левый борт медвежьей хваткой, со страшной силой поволок шлюпку на песок. И Бен и рыжий выскочили из шлюпки. Рывок, еще один… Пенный, остро пахнущий морскими глубинами, насыщенный песком и клочьями морских водорослей вал поднялся стеной, стеклянно заблестел и рухнул. Шлюпка, омытая бурлящей пеной, шевельнулась, вода потянула ее в океан, но люди оказались сильнее воды. «Хоп!» — заорал толстяк Джо и затопал в воде, поволок шлюпку.

Все. Здравствуй, незнакомый, таинственный остров Сейбл!

Мы быстро шли по нагретому солнцем песку. Время от времени я посматривал в океан: траулер уже скрылся за горизонтом. Мужчины шли молча, а девочка, мелькая синей юбчонкой и загорелыми икрами, то забегала вперед и, оборачиваясь, разглядывала меня, то вприпрыжку спешила рядом. Лицо у нее было озабоченным, а широко расставленные глаза сияли лучиками солнца. Отбрасывая со лба тяжелые пряди волос, она выкрикивала:

— Эй, а вы действительно врач?

— Врач, врач. Если ты болеешь — вылечу.

— Ха-ха, я никогда не болею! Я даже зимой, когда выпадает снег, бегаю босиком. И все — ничего! Но вы смотрите вылечите отца, капитана Френсиса. Слышите?

— Что, это твой отец?

— Иес! И толстяк Джо, он тоже мой отец. И вот Бен — тоже. И мистер Хофпул, и рыжий Алекс. Эй, Алекс, ведь верно?

— Что верно, то верно: мы все ее отцы, а она — наша дочь, — сказал рыжий Алекс. И прикрикнул на девочку: — Перестань-ка болтать. А то русский хирург укоротит тебе язык.

— Ха-ха! Русский? Он добрый. Я это вижу по его лицу. — Девочка подбежала ко мне, улыбнувшись своим большим веселым ртом, заглянула в мои глаза и потянула сумку. — Давай понесу. Ты действительно русский, да?

— Послушай-ка, отстань от русского, — сказал рыжий Алекс и, опережая всех, направился к крайнему из трех дому.

Груда поплавков-бобинцев. Красных, синих, желтых, круглых, квадратных, четырехугольных. Гора спасательных кругов. «Омега», «Бисмарк», «Санта-Катарина» — уловили глаза надписи на некоторых из них… Куча полузасыпанных песком спасательных поясов и жилетов. Обломки весел, шлюпочных рулей, пробитые и целые бочонки-анкерки для пресной воды. Откуда все это? Океан повыбрасывал на берег?

— Вот мы и пришли, — сказала девочка. — Входите!

Рыжий Алекс толкнул дверь бревенчатого дома, и я вошел в сумеречную, остро пахнущую валерьянкой прохладность.

Больной лежал на громоздкой деревянной кровати в большой комнате дома, возле окна. Это был костлявый, широкоплечий мужчина. Мутные от боли, страдающие глаза, сухие, искусанные губы, короткое, жаркое дыхание. Я осторожно дотронулся до низа живота больного, и тот замычал сквозь крепко стиснутые, желтые от табака зубы. У двери комнаты столпились, затихли мужчины; толстяк Джо мял в своих ручищах кепку, улыбаясь жалко и растерянно, девочка стояла чуть в сторонке, настороженно сверкали ее глаза.

— Быстро освободите стол от посуды, — сказал я и стал стягивать куртку. — Необходима срочная операция. Кто будет помогать?..

Рыжий Алекс, рванувшись к уставленному тарелками и бутылками столу, ухватился за края грязной скатерти, потянул ее и, оглядываясь, отрицательно покачал головой: нет-нет, я не могу. Он вышел из комнаты. За ним ушел и Бен, и еще один из мужчин, а толстяк Джо показал мне свои громадные, неповоротливые ручищи, и я сам понял: какой же из него помощник?

— Эй, давайте я! — окликнула меня девочка и слизнула розовым языком росинки с верхней губы. — Я ничего не боюсь. И крови не боюсь. Когда толстяк Джо разрезал себе руку ножом, я ее быстро забинтовала.

— Хорошо. Подойди ко мне, — сказал я, торопливо вынимая из сумки инструменты и бутылки со спиртом, эфиром, йодом. — Как тебя звать?

— Виктория. Хотя нет: меня звать… — Девочка нахмурила лоб, сосредоточилась. — Вот! Для тебя я буду — Арика. Рика!

— Что значит для меня? Ну хорошо. Вода готова?

— Эй, Джо! Русский спрашивает, вода готова? — крикнула девочка в приоткрытую дверь.

— Иес, сэр! — медведем проревел из кухни толстяк Джо. Что-то там зазвенело, стукнуло, послышался тихий вздох — ошпарился, что ли? — и в комнату просунулся Джо с громадным медным чайником: — Вот, сэр. Горячая вода…

— Быстрее таз. Лейте мне на руки.

— Иди, Джо, я сама. Но далеко не уходи! — скомандовала девочка с именем — для меня — Рика.

Она поставила на табуретке тазик, я намылил руки, и она начала лить воду. Спросила:

— А вы сделаете так, чтобы капитану Френсису не было больно? Он мой отец, и я очень его люблю.

— Что ты болтаешь? Лей-лей… Этот у тебя отец, тот отец… Хорошо. Спасибо. Ну-ка, намыливай лапки и ты. И мой как следует. Так кто же твой отец? Джо? Бен?

— Они все мои отцы. Все, кто живет тут, на станции Майн-Стейшен, — Джо, Бен, Алекс, и капитан Френсис, и мистер Грегори — они все мои отцы, а я их дочь. Вот! И еще у меня есть отцы: трое на станции Ист-Пойнт, двое — на Уэст-Пойнт и двое на станции Уоллес. Двенадцать отцов! А я их дочь. Но это и так и не так, все они мне отцы и… И никто!

— Ну, всё, Рика, кончай свои сказки. Завязывай мне халат. Так, теперь надевай вот этот халат. Он длинноват, правда… Держи. Это марлевая маска на лицо… А, черт! Джо и кто-нибудь там еще! Положите больного на стол и разденьте. Осторожнее. Да не топочите вы ногами!.. Потерпи, дружок, потерпи. Сейчас, я сделаю уколы, и боль пройдет. Выйдите все! Рика, лей на живот Френку…

— Мистеру капитану Френсису, сэр.

— …Лей капитану спирт на живот. Вот так. Молодец. Подай теперь вон ту марлевую подушечку. Спокойно, не торопись. Минутку… Как себя чувствуете, капитан? Вот я тут жму, боли не ощущаете?

— Не-ет… — пробормотал больной. — Боль отошла. Так хорошо.

— Закройте глаза. Рика, бутылочку с эфиром. Да, вот эту. Капитан, считайте до десяти.

— Раз… два… три… четыре… пя-ать… ше…

— Заснул капитан. Рика — скальпель. Нет, другой. Если тебе будет неприятно, не гляди, что я тут делаю. Хорошо?

— Хорошо. А вы…

— Все. Больше ни слова!

Вовремя мы тут оказались, у острова Сейбл, со своим траулером. И вовремя я высадился на берег. Час-два промедления — и отправился бы капитан Френсис к праотцам. Повозился я с ним! А девчушка — чудо! Чертовски понятливая: уже в середине операции она знала названия инструментов и безошибочно подавала мне то, что я просил. Смелая. Глядела на располосованное брюхо капитана и только белела да зубы сжимала. Много у меня было добровольных помощников при таких делах, и помню, как мертвели от вида страшной раны бравые штурманы и отчаянные боцманы, как валились они с ног в самый ответственный момент.

Ну, вот и все, капитан. Можете улыбаться. «Ведь улыбка — это флаг корабля-аа…» Жив будешь, правда, денька два-три придется понаблюдать за тобой; что ж, побуду на острове, подышу земным воздухом, на травке поваляюсь. Стягивая рану нитками, я тихонечко засвистел сквозь зубы, улыбнулся Рике, и та тоже улыбнулась, вздохнула облегченно, а потом, хватаясь за спинки стульев, пошла из дома на чистый воздух.

И мне бы передохнуть. Как устали ноги. Ч-черт, ну и духота!

— Эй, Джо, — позвал я, и когда боком-боком, будто опасаясь, как бы не своротить своим крутым плечищем косяк двери, вошел Джо, а за ним показалась и рыжая голова Алекса, я сказал: — Вот что, ребята, осторожненько положите капитана на койку. Подождите, уже и схватили! Поправлю простыни… Во-от так… Что? Все будет о’кэй, Джо. Настанет день, и капитан Френсис поднимется в ходовую рубку своего корабля.

— Сэр, глотните, — сказал Джо, вытягивая из заднего кармана обвислых брюк плоскую, с выемкой для ягодицы бутылку. — Лучшее виски, какое есть на этом острове, сэр.

— Спасибо, Джо… Б-р-рр, ну и гадость. Это виски, случаем, не настояно на старых галошах и еловых шишках? И все же: спасибо. Пойду и я на воздух, поброжу.

— В одиночку бы не ходили, сэр.

— Нет-нет, все же один. Я недалеко.

— Не задерживайтесь, сэр. Мы готовим большой ужин, сэр. И потом… — Джо, поддергивая штаны, проводил меня до двери и махнул рукой в сторону океана: — Видите те белесые тучки? Боюсь, что к вечеру подует северный ветер и разыграется буря, сэр.

— Я все понял, дружище. Но уж такая привычка: после операции мне надо хоть с часик побыть одному.

Ветерок, едва приметный с утра, окрепчал, взматерел. Ну и пожалуйста: дуй! Теперь ты можешь реветь, беситься!.. Мне было хорошо. Хорошо оттого, что кончилось мое столь длительное профессиональное безделье, что люди обратились ко мне за помощью и я помог. И теперь, если, тьфу-тьфу, не возникнет какого-нибудь осложнения, человек будет жить и когда-нибудь вспомнит про меня, улыбнется и, может, пожелает мне счастья. И придет пора, я вспомню про капитана Френсиса, про остров и этих, еще не знакомых мне людей, про глазастую девчонку Рику, и на душе станет хорошо и грустно.

Хлопали на ветру полосатые тельняшки и выгоревшие до белизны брюки. Кто-то из островитян занимался стиркой, развесил свое белье на веревке. Несколько низкорослых, с длинными гривами лошадей стояли возле дома за загородкой, глядели в мою сторону, широко раздували ноздри — видно, почуяли чужого, совсем с чужим, непривычным для этих мест запахом человека. Я засмеялся, помахал рукой лошадям: да-да, я пропах рыбой. Все мы там, от камбузного матроса до капитана, пропахли, провоняли рыбой!..

Хорошо мне! Повернувшись к ветру спиной, я закурил сигарету и увидел, как Рика шмыгнула за угол дома. Я подождал немного, она выглянула и, увидев, что я заметил ее, подбежала к веревке с бельем и со строгим выражением лица стала снимать заштопанные тельняшки и белые, в заплатах на коленях и задах брюки. Подсматривает она, что ли, за мной? Подсматривай, девчонка с острова Сейбл! Мы еще с тобой поговорим, и ты расскажешь про своих двенадцать отцов, и еще — почему для других ты Виктория, а для меня — Рика.

Ах, хорошо! И хорошо, что поднимается ветер. Пускай-ка он заревет, загудит, пускай он раскачает море и пускай волны выбрасываются на берег! Летние штормы в этих широтах коротки, сутки-двое, а потом все стихнет — и надолго.

Я осмотрелся. Сразу же за домами — а было их тут три, и возле одного из них виднелась радиомачта («там радиостанция», — догадался я), — сразу же за домами вздымалась дюна. На ее вершине стояла металлическая башня маяка с «вороньим» гнездом. Видно, во время шторма оттуда ведется наблюдение за океаном…

А жилых-то дома два, третий — сарай. Дверь была приоткрыта, я заглянул вовнутрь. В одном углу — электродвижок и щит с рубильником, аккумуляторы на стеллажах. Тут у них своя маленькая электростанция. В другом углу — спасательный бот на кильблоках и две небольшие шлюпочки. Весла, мачты, смолисто-вкусно пахнущие бухты пеньковых тросов. Закрыв дверь, я отправился на берег океана.

Шлюпка, на которой меня встречали островитяне, была поставлена на эстакаду с рельсами. Вернее, на рельсах стояла небольшая тележка, а уже на ней — шлюпка. Эстакада круто спускалась в океан, она как бы рассекала волны, выкатывающиеся на берег. Все это для того, чтобы можно было выйти в море и во время шторма. Однако смелости, видно, этим мужикам с острова не занимать.

Якоря. Груда якорей. Маленькие и большие, двух- и четырехлапые якоря-кошки… Каким судам служили вы? При каких обстоятельствах океан рвал цепи, выдирал вас из грунта и выбрасывал на эту пустынную песчаную землю?

Шлюпка, разбитая в щепы. Рыбацкая «дорка» с проломанным бортом. Крошечный ялик с оторванной кормой. А там, дальше, торчат из песка деревянные ребра разрушенной волнами, ветрами и временем шхуны. Щепки, опилки. Дрова! Печально. Я похлопал ладонью смолянистый шпангоут и пошел по берегу, по самой кромке прилива. Громыхали волны, и я чувствовал, как земля вздрагивала от напора воды. Шипя, вороша мелкие, битые раковины, волны катились к моим ногам, а потом, оставляя на песке мыльно-пузырящуюся пену, неохотно откатывались в океан, чтобы снова с яростью ринуться на пляж.

Оглянулся — синяя юбчонка мелькнула за ребрами шпангоутов разбитой шхуны. Ах ты, маленький шпион, что ты выслеживаешь меня? Что хочешь узнать обо мне? Я вздохнул.

Как-то скверно сложилась жизнь — уже под тридцать, а все еще один. Нет, не то чтобы я сторонился женщин, но судьба сводила меня с такими, которые не очень-то спешили выходить замуж. Хотя что сваливать на женщин? На берегу-то месяц-два, можно ли за этот коротенький огрызок времени познакомиться с серьезной девчонкой, узнать ее, полюбить?..

Я снова оглянулся: Рика неторопливо шла по моим следам, что-то искала. Или делала вид, что ей надо что-то найти на берегу.

Ветер становился все сильнее, он просто продувал меня насквозь, и я решил свернуть, уйти за дюны, спрятаться от ветра. К тому же интересно было посмотреть, а что предпримет девчонка? Вот и небольшая ложбина среди обрывистых песчаных гор. Подгоняемый ветром в спину, я полез по сыпучему песчаному откосу и вдруг услышал негромкий крик. Обернулся. Рика бежала, махала руками, будто пыталась меня остановить. Я засмеялся: «Ага, плутовка, значит, ты все же выслеживала меня?..» И полез в гору быстрее. «Эй, если хочешь, догоняй!..»

— А-аа-а! — донеслось с берега.

С высоты дюны открывался великолепный вид. Внизу и чуть правее лежало синее, все подернутое серебристой рябью озеро. Вправо и влево от него уходила зеленая, покрытая высокой, плавно колышущейся травой долина. Обрамляя ее, поднимались, где выше, где ниже, ярко-желтые песчаные дюны. Ветер дул со стороны океана, и над дюнами курились мутные песчаные смерчики. Зеленый, солнечный мир! Все тут — и океан, и озеро, и зеленая трава, и песчаные горы! Стайка уток взметнулась с озера и перелетела к другому его краю. Лошади! Метрах в двухстах от озера неторопливо передвигался, будто плыл в траве, табун лошадей. Хорошо были видны черные спины и желтые, будто овсяные, гривы и хвосты. Прерии… Но зачем островитянам столько лошадей?

— Погоди-ии!.. — послышался зов девочки.

— А догони, догони! — отозвался я и побежал вниз с дюны.

Жесткая, шершавая трава стеганула по коленям. Взметнулись в воздух бабочки и сердито жужжащие жучки. Какое удовольствие после пяти месяцев разлуки с сушей бежать по траве… В каждом рейсе я мечтаю: «Вернусь в порт и, не заезжая в свою пустую холостяцкую квартиренку, на такси — и в лес! В поле!..» Вот так мечтаю я, но, вернувшись в родной порт, беру такси и мчусь домой. А потом, еще не сбросив плащ, хватаю запыленную телефонную трубку и звоню друзьям, звоню знакомым женщинам.

— Остановись! Остано-овись!..

— Ну, догони! Догони-и!

— Кони! Ко-они!

Я оглянулся. Подхватив юбчонку, чтобы не мешала, мелькая угловатыми детскими коленками, Рика стремительно бежала следом за мной, прыгала через холмики и ямки, вот упала, вскочила и снова побежала. Что-то было в ее лице такое, что я замедлил бег. Остановился. При чем тут кони? О чем она?

— Кони!.. Теперь… скорее к озеру… в дюны не успеем! — Она задыхалась. Лицо ее горело красными пятнами, на щеке багровела царапина. Дернула меня за руку — Бежим! Потопчут!

И тут я почувствовал, как тяжко колыхнулась земля. Поглядел вправо: кони неслись в нашу сторону. Развевались гривы и хвосты, кони стлались над землей, ног их видно не было, и они будто стремительно плыли в зеленых волнах травы. Чуть не плача, Рика что было силы рванула меня за руку и побежала к озеру. Я бросился следом. Гул многих копыт накатывался. Мне казалось, что на своем затылке я уже чувствую жаркое дыхание взбесившихся коней. Под ногами запружинило. Вот и вода. Рика с разбегу прыгнула в воду, нырнула и поплыла от берега. Я нырнул, проплыл под водой с десяток метров, вынырнул. Рядом крутилась девочка. Откидывая волосы на спину, она захохотала, а потом крикнула.

— Ну что? Ну что?.. Будешь один уходить?

— А чего они? Чего?

— А дикие они кони! И долина их… к-ха… их территория!

Кони плотным косяком стояли на берегу. Я видел их пылающие глаза, вздрагивающие ноздри. По шерстистым бокам и шеям коней пробегали нервные судороги. Ух вы!

— А не поплывут за нами?

— Не-ет… Ой, я замерзла. Сейчас я их уведу. А ты плыви во-он в ту бухточку. Жди там…

— А как же они? Не тронут тебя?

— Меня? Ха-ха! Они не трогают ни меня, ни толстяка Джо.

— А что же ты? В воду?

— Д-да тебя ув-водила. Ну, плыви!

Девочка направилась к берегу, нащупала ногами дно и пошла к берегу. Она что-то покрикивала ласковое, успокоительное, и лошади, подняв головы и поставив торчком уши, прислушивались к детскому голосу, фыркали, но в этом фырканье слышалось дружелюбие, а не злость. История! Хорош бы я был под конскими копытами… Ага, вот и дно. Нащупав ногами твердое песчаное дно, я ринулся вдоль берега к указанной бухточке, а Рика выскочила из воды и подошла к одной из лошадей, похлопала ее по боку. Потом уцепилась за косматую гриву, что-то крикнула, подпрыгнула и вскарабкалась на лошадь. Поскакала! И все остальные лошади, а было их тут с полсотни, с мягким и тугим громом копыт унеслись следом.

Вода была ледяной, меня всего трясло, когда я выбрался на берег и, шурша травой, отошел чуть от озера. Сигареты, конечно, превратились в кашу, но зажигалка работала исправно, и, набрав мелких сухих сучьев, я соорудил костерок. Он разгорелся жарким, почти бездымным пламенем. Я стащил с себя брюки и рубаху, протянул к огню руки. Где-то выше моей головы и этого озера проносились со стороны океана потоки воздуха, в их сильных порывах, мотаясь из стороны в сторону, как комки серой бумаги, летели чайки и с успокоенными голосами опускались на воду: прятались от шторма. У подножия дюн бродили несколько лошадей, а возле них резвились тонконогие лохматенькие жеребята. Покидая матерей, они, смешно вздрагивая задними ногами, носились друг за дружкой. Приятно было наблюдать за их играми.

Подбежала Рика. Потянула с себя облепивший ее свитер, скинула юбчонку. Протянула мне: давай выжмем! Мы скрутили ее вещички в жгут. Я развесил их на палки, воткнутые в песок, а Рика встала на коленки, протянула к огню руки, потом выжала, как белье, волосы и пошевелила пальцами: расческа есть? Торопливо, рывками поглядывая на небо, она расчесала волосы, и я посмотрел на небо: все оно оплеталось прозрачно-серебристой паутиной и солнце сияло уже неярко, оно теперь было похоже на больной, с бельмом глаз. Быть шторму на море. Сколько раз я видел вот такое солнце, возвещающее скверную погоду.

Тут один из жеребят, вскидывая передние ноги, подскакал к огню и ткнулся Рике в шею волосатой мордочкой, а она схватила его за мордочку, засмеялась, прижалась к ней щекой. Жеребенок рванулся, отскочил, мотнул коротким хвостом и поскакал прочь, поскакал, оглядываясь на девочку, будто зовя ее с собой. И Рика побежала за ним, начала ловить, а мама-лошадь подняла голову и добродушно фыркала. И еще один жеребенок подскакал, только не рыжеватый, а почти черный и с золотистой гривой, и они там все втроем прыгали и носились, а потом Рика подбежала к костру, бросилась на живот и, подперев лицо ладонями, уставилась в огонь.

— А сюда дикие кони не набегут? — спросил я.

— Нет. Теперь они видят — я тут, с тобой.

— Скажи, Рика, а откуда тут эти лошади появились?

— О, это ужас как интересно! Отец Фернандо рассказывал. Лет тому двести назад корабль из Европы в Америку плыл. Парусный. Большой-большой. И в трюме он вез много-много лошадей. И вдруг туман. Тут у нас ого какие туманы бывают! Вышел из дома, три шага сделал и — ау! — потерялся… Ну вот, корабль разбился на рифах. У острова. И потонул. И лошади потонули. Лишь несколько лошадей выплыли… А потом понарождались.

Мне хотелось расспросить, ее о многом, и в первую очередь о ней самой — что это за двенадцать отцов, почему? И вообще — откуда она тут? Чья? И я спросил ее:

— Скажи: тут живут одни мужчины? Что-то я не видел женщин…

— Угу. Одни мужчины. Есть какой-то закон. В общем, отец Фернандо говорил мне: «Девочка, закон Канады запрещает жить на этом острове женщинам». А почему — я не знаю. Не сказал мне об этом отец. Вот он сегодня придет, и ты у него узнаешь… Ага, вещи уже подсохли. Давай-ка одеваться, да пойдем. А то ка-ак начнут нас разыскивать.

— Пойдем. Между прочим, очень хочется есть! — Я натянул еще сыроватые брюки, а потом и рубаху.

Ветер все усиливался. Он бурно катился по траве, и она то опадала, то распрямлялась. Лошади ушли и увели своих малышей. На озере было белым-бело от чаек. Рика втиснулась в юбку, надела свитер, кивнула: пошли. И я кивнул и спросил:

— В лоции про остров Сейбл… Знаешь, что такое лоция?

— Знаю-знаю! Однажды на берег старинный сундук выкинулся. Думали, что в нем разные вещи, а там — старинные книги. Про разные-разные страны, моря и порты. И отец Фернандо сказал: лоции.

— Точно. Так вот, в лоции про остров Сейбл сказано, что тут живут спасатели. Вот тут, твои… гм, отцы — так и живут на разных спасательных станциях?

— Угу. Я ж говорила: пятеро — здесь, трое — на Ист-Пойнт, двое — на Уэст-Пойнт… Знаешь, сколько у острова погибло кораблей? Ну, всего-всего? Пятьсот! А может, даже и больше.

— Ого! И сейчас гибнут?

— Пойдем. Покажу тебе сейчас что-то. — Она взяла меня за руку и повела к дюнам.

Сильный ветер дул в лицо. Мы поднялись по песчаному откосу, и я увидел впереди еще несколько дюн, а за ними — фиолетовую ширь океана, всю в белых пенных полосах катящихся к острову волн. Рика дернула меня за руку, мы сбежали вниз, в маленькую лощинку, зажатую между двумя песчаными горами, и я увидел холмики, воткнутые в землю весла, деревянные кресты, якоря, штурвалы.

— Тут лежат моряки, — сказала Рика. — Отец Фернандо сказал: десять тысяч. И сейчас гибнут. Вот весной море вынесло на берег троих. Двух мужчин и женщину. Мо-олодень-кую, ха-арошенькую… Вот их тут и похоронили.

Мы подошли к свежему холмику. На обломке доски, вкопанной в землю, химическим карандашом было написано: «Трое неизвестных из океана. Господи, прими их души».

«Капитан шхуны «Уильям», — прочитал я выцарапанную на ободе штурвала надпись. «Боцман Говард», «Юнга Макс Вениг. Погиб, спасая судового котенка», — было вырезано ножом на обломке реи. И котенок вырезан. Ушастый, смешной котик. На могиле юнги лежали синие, немного увядшие ирисы, а вся могила была облицована мелкими камешками.

— Откуда известно, почему погиб юнга? — спросил я.

— Волны вынесли его на песок. В руках он сжимал рыжего котика, — сказала Рика и, присев, поправила один из камней. — Толстяк Джо, он у нас радист, стал разыскивать судно. Ну, на котором кто-то там пропал. И разыскал. Это был германский танкер «Гамбург». Радист германский нам сказал: да, котик упал за борт, а юнга — за ним… Похороните, говорят, у себя. Он одинокий мальчик.

— Какой смелый, добрый мальчик.

— Мы его так и похоронили — с котиком в руках. Толстяк Джо вначале играл на трубе, а потом плакал… Пойдем отсюда. — Она сильно дернула меня за руку и потянула мимо печальных памятников чьим-то несостоявшимся человеческим жизням.

Ветер усиливался. Он нес с собой песок, сек лицо, глядеть стало невозможно. Сгибаясь пополам, помогая друг другу, мы поднялись на прибрежную дюну и увидели внизу кипящую воду, а вдали по берегу — красные крыши домов спасательной станции. Тоскливая, свинцовая сумеречность расплывалась над островом; тяжелые черно-фиолетовые тучи чудовищным стадом ползли по небу, ползли, кажется, чуть ли не цепляясь за волны. Кое-где среди них виднелись алые прорехи предзакатного неба, и этот пылающий свет вселял в душу еще большую тревогу… «Как-то там мой «Сириус»?» — подумал я и окинул взглядом горизонт, будто надеялся увидеть знакомый остроносый силуэт своего трудяги-траулера. Нет, не видно! Да и откуда он может быть тут? Лишь только меня высадили, капитан увел траулер в открытый океан. Кто не знает морской поговорки: «Дальше в море, меньше горя»? А тем более тут, у этого кладбища кораблей…

Рика что-то крикнула мне, я не понял, она потянула меня за штанину и скатилась с дюны вниз, к воде. Надвинув берет на самые брови, я последовал за ней.

Отряхивая песок, Рика вскочила на ноги. Вся она была тоненькая, напряженная; ветер облепил ее юбкой, она была вся как туго натянутая струна, а волосы трепыхались на ветру, как флаг в очень свежую погоду.

— Гляди, я сейчас буду с ним играть. — Рика протянула руку к океану. — Он будет меня ловить, а я буду убегать! — Подняв руки над головой, она бросилась навстречу кипящей воде и закричала: — Эе-ей! А ну поймай меня, поймай!..

Волна встала стеной, потом круто изогнулась. Она в этот момент напоминала живое гривастое чудовище. Она будто приподнялась на пятки, вытянулась, изогнулась гладким, блестящим горбом… Рика чуть попятилась. Волна с громом обрушилась на твердый, утрамбованный ударами воды песок и, кипя пенными водоворотами, ринулась на девочку. Повернувшись, Рика побежала прочь. Я попытался схватить ее за руку, девочка увернулась. Лицо ее горело, что-то безумное чувствовалось в ее взгляде. Шурша, извиваясь, оставляя на камнях и песке хлопья пены, волна отхлынула в океан, и Рика побежала за ней следом. А к берегу неслась еще более страшная волна! Она накатывалась на остров с грохотом и скоростью курьерского поезда, а та, которая лишь только плескалась возле моих ног, подбиралась, усасывалась под основание гигантской волнищи, вздымающейся над головой девочки… На какое-то мгновение я увидел дно, обнажившееся метров на двадцать, и четкие следы, уходящие к основанию волны, и маленькую, напрягающуюся, вытянувшуюся навстречу волне фигурку. Увидел и закричал:

— Назад, назад!.. — и побежал к ней.

Рика метнулась к берегу. В какое-то из мгновений мне казалось, что водяной вал, изогнувшийся козырьком, обрушится прямо на нее, но Рика оказалась проворнее воды. Грохнуло. Бурно всплеснулась вода. Она кипела вокруг наших колен. Схватив девочку за руку, я тянул ее на берег, ноги утопали в разжиженном, по-живому шевелящемся под ступнями песке.

— Отпусти! Не хватай меня! — выкрикивала Рика, но не мне, а океану и пинала воду, топтала ее: — Отпусти! Не боюсь тебя, не боюсь!..

Утробно ворча, вода откатилась, потянула за собой прибрежный хлам. Рика вдруг как-то вся обмякла, притихла. Я обнял ее за худенькое плечико. Все ее тело била мелкая, нервная, а может, просто от холода дрожь. Прижав девочку к себе, закрывая от пронизывающего ветра, я повел ее по берегу к домам и спешащему навстречу толстяку Джо. А Рика обхватила меня тонкой рукой за пояс и, что-то шепча, выглядывала из-за меня в сторону океана.

— Как наш больной? — спросил я, входя следом за толстяком Джо в дом капитана Френсиса. — Спит?

— Спит наш больной, — ответил Джо и шлепнул Рику. — Опять океан дразнила?

— Какие у него холодные, цепкие руки… — пробормотала девочка. — Много-много холодных, липких рук. Я чувствовала, как они хватали меня за ноги. Б-ррр!

— Глотни. — Толстяк Джо выволок из заднего кармана свою плоскую бутыль. — Промок? Сейчас я дам что-нибудь.

Я глотнул. Ветер выл, толкался сырыми толчками в стены, рвал крышу, тоненько, надсадно позвякивал стеклами, ныл и стонал под дверью… Да, глоток сейчас в самую пору. И переодеться бы во что-нибудь сухое…

Толстяк Джо подошел к большому, сколоченному из грубо оструганных досок платяному шкафу и распахнул дверку. И я увидел десятка три сюртуков, курток, пиджаков и рубах. Тут же висели пальто, черные и зеленые шинели, красные, клетчатые, полосатые плащи.

— Гардероб, однако, у капитана Френсиса, — сказал я.

— Все океан дарит, — пробурчал толстяк Джо, вытягивая то пиджак, то куртку, и, коротко взглядывая на меня, прикидывал, подойдет ли по размеру. — Все наш океан-кормилец.

— Не с… мертвых ли? — похолодев, спросил я и глотнул еще разок. — Тогда уж лучше…

— Что на мертвых, то все уходит вместе с ними в землю, — ответил Джо и протянул мне светло-синюю с золотыми пуговицами и слегка потускневшими нашивками на рукавах куртку. — Во. В самый раз будет. Держи. А вот и рубашечка белая. Рика, а ты переоделась?

— Ага. Переоделась, — отозвалась из соседней комнаты девочка. — Наготовили уже чего поесть?

— Вот тебе еще брюки, — сказал Джо. — Давайте-ка, док, побыстрее, все уже приготовлено.

— Что, уже все приготовлено? — переспросил я, надевая рубаху. Она пришлась мне в самый раз. И брюки тоже. А капитанская куртка была сшита, наверное, у лучших портных Плимута и будто специально на меня. — Вот и все.

Капитан Френсис лежал на спине и бурно храпел.

Я пощупал его лоб: температура нормальная. Думаю, что через два дня он уже сможет встать.

Толстяк Джо тронул меня за плечо. Из соседней комнаты вышла Рика. Улыбнулась мне. Глаза в сумраке казались черными-пречерными и большими-большими. Как уголья в затухающем костре горели в них красные искры отсветов лампы.

Между домами был ветряной водоворот. Тугие потоки ревущего воздуха незримыми волнами клубились, взметались и спадали. Бросаясь на ветер то боком, то грудью, я брел следом за толстяком Джо. Тот шел, проламываясь сквозь воздушный поток, будто ледокол через льды. Фигура!.. Рика пряталась за его обширной спиной и могучим задом. Раздвигая ветер выставленным вперед правым плечом, Джо двигался к соседнему дому, а я пытался попасть к нему в кильватер.

Громыхнула дверь. Толстяк Джо распахнул вторую, Рика скользнула в яркий свет и тепло большой комнаты, за ней вошел и я. Слева в стене пылал камин. В его каменное жерло были насованы целые бревна. Красные блики плясали по сколоченному из широченных сучковатых досок полу. Четверо мужчин поднялись из кресел и со стульев. Были тут уже знакомые мне рыжий Алекс, бровастый лысый Бен, длинный и тощий, похожий на высушенную треску мистер Грегори и низенький, широкоплечий, неповоротливый, как сундук, мужчина в очках. «Наверняка ученый папаша Рики со станции Уэст-Пойнт», — подумал я и, как впоследствии оказалось, не ошибся.

— Не будем терять времени понапрасну. — прогудел толстяк Джо. — Док, ваше место в центре. Как почетного гостя. Рика…

— Я сяду рядом с доком. Вот! — сказала девочка и, отодвинув массивный стул, сработанный, кажется, не из дерева, а из железа, устроилась рядом со мной.

Застучали стулья, задвигались черные угловатые тени на стенах, жаркий огонь камина, чьи-то расплывчатые, смутные лица на картинах… Какие-то неведомые, блеклые города, странные размытые пейзажи. Старинный мушкет на одной из стен, шпага в ножнах, позеленевшая подзорная труба. Я повернул голову. На одной полке тесными рядами стояли книги в кожаных переплетах. На другой — батарея пустых бутылок. В каждой из них — свернутые, скукожившиеся или закрученные жгутиками бумажки.

— Эй, тебя ждут, — позвала меня Рика. — Я уже положила мясо. Вот вилка и нож.

— За тебя, док. За то, чтобы человек всегда откликался на зов другого человека, — рявкнул толстяк Джо, поднимая сверкнувший в бликах огня хрустальный фужер. — Пьем, друзья.

Я взял фужер в руки, и от одного моего прикосновения он тихонечко запел. Стекло было таким тонким, что оно не виделось, а лишь ощущалось. Изображение корабля? Надпись? Я повернул фужер другой стороной и прочитал надпись: «Харгрейв». Фирма такая?

— Корабль был такой, — сказала Рика, видя, как я читаю надпись. — Трехмачтовый барк. Он погиб возле острова в 1857 году. Да, отец Фернандо?

— Все правильно, моя девочка, — подтвердил тот. Нос у отца Фернандо был картофелиной, щеки будто шрапнелью побиты. Видно, переболел когда-то оспой. Облизнув губы, отец Фернандо продолжил: — По имеющимся сведениям, барк «Харгрейв» налетел на мель Стейшен-Банк и разломился пополам. Все сорок членов экипажа погибли. Ящик с посудой был найден пять лет назад. Идет Бен по берегу, глядь: на песке окованный медью угол торчит. Откопали. А там, в полусгнивших стружках, вот эти фужеры.

— Все пока тихо, Тонни? — спросил тут толстяк Джо.

— Все пока тихо, Джо, — послышалось в ответ.

Я огляделся и увидел то, на что не обратил внимания раньше: приоткрытую дверь, по-видимому, радиорубки. Кто-то там шевельнулся, дверь открылась, и на пороге появился мужчина с наушниками на голове. Второй радист, наверное. Махнув мне рукой — мол, привет! — он попросил:

— Джо, плесни бокальчик. В глотке все пересохло.

— За капитана Френсиса, — предложил тост рыжий Алекс.

— Чтобы он выздоровел побыстрее, наш капитан.

Ел я с оловянной тарелки. Тоже, наверное, с какого-то корабля. И вилки, и ножи. Черт знает что! А это что за странная карта? Возле двери в радиорубку висела на стене очень большая, от пола до потолка, карта. А, это же остров Сейбл! Озеро посредине. А вдоль берегов острова — флотилия кораблей, шхун, пароходов, яхт. Надписи. Цифры. Погибшие корабли?

— А где же пароход нашего уважаемого капитана Френсиса? — спросил я. — Или… или его тоже океан вынес на берег?

— Все именно так, как вы сказали, — произнес Фернандо и поправил вилкой сползшие очки. — Его лесовоз «Марта Гросс» погиб двенадцать лет назад. И вся команда… — Фернандо с хрустом разгрыз кость. — Такое несчастье, сэр: в тот рейс он взял свою жену и шестнадцатилетнего сына, сэр. Были летние каникулы… М-да… Лишь один он в живых и остался. Отходили мы его, похоронили тех, кого океан вынес на берег. И жену его Мануэлу, и сына Герберта. Остался он с нами. Сказал: «Буду жить тут, буду… возле своих. Буду спасателем, чтобы поменьше гибло в океане чьих-то детей…» Отчаянный капитан. Когда случается несчастье — его не останавливает никакой шторм: спускает бот по слипу и — вперед! Навстречу волнам! Участвовал в спасении уже сорока моряков… Эй, Джо! Давай-ка выпьем за тех, кого мы выволокли из океана.

— Картины… тоже из океана? — спросил я Рику.

— Угу. Вода подпортила краску, — ответила девочка, орудуя вилкой. — Иногда я гляжу-гляжу на какую-нибудь из них, и так хочется узнать: а что это за город? А что это за лес? Или лицо?

— За души рабов божьих, — произнес высушенный, как вяленая треска, отец Грегори.

— Поп? — тихо спросил я отца Фернандо.

— Пастор. Вернее, был им, — словоохотливо пояснил мой сосед и немного понизил голос. — Двадцать лет произносил страстные проповеди в церкви святого Мартина в Галифаксе. Спасал души рабов божьих. Но однажды прочитал в газете «Галифакс Стар», что на остров Сейбл требуются люди. На спасательную станцию. Поразмышлял-поразмышлял наш отец Грегори и решил, что больше принесет пользы, если будет спасать не души, а самих людей. Многих он уже спас. Как почта придет, шлют ему поклоны и добрые пожелания десятки людей из самых разных уголков нашей землицы. И мне шлют, И Алексу, и нашему толстяку Джо.

— А вы тут как оказались?

— О, со мной дело сложнее… Гм… Видите ли, были у меня нелады с полицией… — Фернандо вынул из кармана большой носовой клетчатый платок, протер стекла и как-то ловко набросил очки на свой могучий, толстый нос. Грустно улыбнулся мне. — М-да, случилась одна неприятность в молодости… Вот я и подыскал себе уголок потише, да так и прожил тут пятнадцать лет. Сам себя определил на эту каторгу. Сижу в своей комнате на станции, размышляю, философствую… Вот Рику французскому языку учу.

— А рыжий Алекс?

— Эй, отец Алекс, русский про тебя спрашивает, — сказала Рика. Она прислушивалась к нашему разговору с Фернандо. — Откуда ты тут взялся?

— Пусть я сгнию тут на этом пр-роклятом острове, но я дождусь! — выкрикнул рыжий Алекс и ударил кулаком по крышке стола. Звякнула посуда, один из фужеров упал. Видно, Алекс выпил лишнего. — Я дождусь, когда на берег выкатится бочонок, набитый золотыми дукатами! — Он поглядел в мою сторону. — Вот для чего я живу тут, русский. А откуда взялся? Какая разница? Они: и эта гора мяса и костей Джо, и капитан, и пастор — все они считают меня выжившим из ума. Чер-рта с два… Это они выжили из ума, они! Ведь какой разумный человек будет торчать на этом огрызке земли лишь ради святой, как они болтают, необходимости спасать чьи-то жизни? Ха-ха! К черту! Друзья, вы помните про трюмы фрегата «Коппелии»? Помните? — Он задохнулся, лицо у Алекса стало красно-бурым, а маленькие, красноватые глазки были похожи в этот момент на две перезрелые, готовые вот-вот лопнуть, клюквины. Он схватил бронзовый с фигурной ручкой жбанчик, в котором было вино, и начал пить прямо через край.

— Фрегат «Коппелия», как говорят, вез из Франции в Америку жалованье французским солдатам. В золотых монетах, — тихо сказал мне отец Фернандо. — Разбился и погиб тот фрегат на Мидл-Банк. Пять различных экспедиций пытались разыскать его, но… Но может, все это легенда?

— Легенда? Ха-ха! Черта с два! Глядите, что я недавно нашел на берегу.

Мотнув лохматой рыжей головой, Алекс нагнулся и сунул руку за голенище сапога. Кривясь, чертыхаясь, торопясь, порылся там и вынул нечто, не то обломок оленьего рога, не то какой-то черенок. Алекс разжал свой громадный, поросший золотыми волосами кулачище. Рукоятка ножа? Согнул большой палец, нажал на металлический пупырышек. Послышался легкий, звучный щелчок, и из рукоятки выскользнуло блестящее лезвие ножа. Алекс резко взмахнул рукой, и нож, слегка вибрируя, вонзился в стол.

— Читайте! Видите, что написано на ноже? — гремел Алекс. — «Коппелия», вот что написано на нем! И настанет такое время, настанет, друзья мои, океан отхлынет, да-да, я это вижу, вижу!.. Океан отхлынет, а на сыром песке останется лежать, да-да… останется лежать окованный позеленевшей медью, весь обросший ракушками бочонок. Нет, не с вином…

— Было такое? — спросил я у отца Фернандо.

— Было. Вот же пьем: виски из океана. Оттого и привкус солоноватой горечи. Видно, немного океанской воды просочилось через пробку.

— …Нет, черт возьми, не с вином, а с золотыми монетами! И тогда — прощай, проклятый остров! Не так ли, друзья?

— Что ж, мы тебя проводим всей гурьбой, Алекс, — загудел толстяк Джо. — Мы останемся тут. И я, и Фернандо, и капитан, и мистер Грегори, да и все остальные. И Рика-Кетти-Рита-Дален… уф, ну и имя ты себе придумала, противная девчонка!.. и Рози-Анна-Мари…

— Элен-Ольга-Ло-Катрин-Сьюзанн-Рика… — закончила девочка и зевнула. — Ну неужели так трудно запомнить? Конечно же, я останусь тут. Разве я брошу тебя, отец Джо, и тебя, отец Фернандо, и тебя, отец Грегори, и тебя, отец Бен… А вот отец Алекс, неужели ты уедешь и оставишь меня тут?

— Что? Черта с два! Я возьму тебя с собой. Я куплю тебе маленькую лошадку-пони, построю красивый дом, мы будем ездить с тобой в Европу и… — Алекс опять пододвинул к себе бронзовую посудину и приложился к ней.

— Я останусь тут, — сказала твердо Рика.

— Выпьем за это. За нашу девчонку, — так громко сказал толстяк Джо, что его голос перекрыл и шум бури, доносящейся из-за стен дома, и посвистывание ветра на чердаке, и треск смолистых поленьев в камине.