1825
1825
7 мая. В Петербурге умер брат Е. А. Арсеньевой, тайный советник обер-прокурор Сената Аркадий Алексеевич Столыпин, близкий к кругам декабристов, приятель Грибоедова, Кюхельбекера, Рылеева, друг М. М. Сперанского. Впоследствии, 26 декабря 1825 г., со слов Рылеева, Н. А. Бестужев показал на следственной комиссии, что «покойный сенатор А. А. Столыпин одобрял тайное общество и потому верно бы действовал в нынешних обстоятельствах вместе с ним».
«Северная пчела», 1825, 9 мая; Восстание декабристов. Материалы. Т. II. ГИЗ, М.—Л., 1926, с. 68; Петербургский некрополь, т. IV, СПб., 1913, с. 174.
12 мая. К. Ф. Рылеев в «Северной пчеле» (№ 57) поместил стихотворение «Вере Николаевне Столыпиной», посвященное вдове Аркадия Алексеевича Столыпина.
Лето Лермонтов с Е. А. Арсеньевой проводит на Кавказе, в Горячеводске.
«13 июня. Горячие воды». Подпись рукой Лермонтова в альбоме* М. А. Столыпиной под нарисованным им кавказским пейзажем.
Лермонтов, АН СССР, т. VI, с. 392, 689; ср.: Описание ГПБ, с. 35–36.
* В течение многих лет этот альбом считался принадлежавшим Марии Михайловне Лермонтовой. Подобное предположение опровергается тем, что в альбоме имеются записи, сделанные рукой Марии Михайловны и адресованные Марии Александровне Столыпиной (двоюродной сестре Марии Михайловны), которой и принадлежал альбом.
15 июля. Горский национальный праздник байрам в Аджи-ауле, на котором, возможно, присутствовал и одиннадцатилетний Лермонтов. Празднование байрама Лермонтов описал в поэме «Измаил-Бей» (ч. 2, строфа 7 и 8).
П. П. Свиньин. Празднование Байрама в черкесском ауле. ОЗ, 1825, ч. 23, с. 241–250.
Лето. Первая любовь Лермонтова. Запись Лермонтова от 8 июля 1830 г.: «Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? Мы были большим семейством на водах Кавказских: бабушка, тетушки, кузины. — К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет 9. Я ее видел там. Я не помню, хороша собою была она или нет. Но ее образ и теперь еще хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему. — Один раз, я помню, я вбежал в комнату: она была тут и играла с кузиною в куклы: мое сердце затрепетало, ноги подкосились. — Я тогда ни об чем еще но имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя ребяческая: это была истинная любовь: с тех пор я еще не любил так. О! сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум. — И так рано! .. Надо мной смеялись и дразнили, ибо примечали волнение в лице. Я плакал потихоньку без причины, желал ее видеть; а когда она приходила, я не хотел или стыдился войти в комнату. — Я но хотел говорить об ней и убегал, слыша ее названье (теперь я забыл его), как бы страшась, чтоб биение сердца и дрожащий голос не объяснил другим тайну, непонятную для меня самого. — Я не знаю, кто была она, откуда, и поныне, мне неловко как-то спросить об этом».
Лермонтов, АН СССР, т. VI, с. 385.
Август. В списке посетителей и посетительниц кавказских вод в 1825 г. по июль, помещенном в «Отечественных записках» П. П. Свиньина: «Столыпины: Марья, Агафья и Варвара Александровны, колежского асессора Столыпина дочери, из Пензы, Арсеньева Елизавета Алексеевна, вдова порутчица из Пензы, при ней внук Михайло Лермантов, родственник ее Михайло Пожогин, доктор Ансельм Левиз, учитель Иван Капа, гувернерка Христина Ремер».
ОЗ, 1825, № 64, август, с. 260.
Осенью и зимой. Лермонтов в Тарханах.
«Все мы вместе приехали осенью 1825 года из Пятигорска в Тарханы, и с этого времени мне живо помнится смуглый, с черными блестящими глазками, Мишель, в зеленой курточке и с клоком белокурых волос надо лбом, резко отличавшихся от прочих, черных, как смоль. Учителями были М-r Capet, высокий и худощавый француз с горбатым носом, всегдашний наш спутник, и бежавший из Турции в Россию грек; но греческий язык оказался Мишелю не по вкусу, уроки его были отложены на неопределенное время… Помнится мне еще, как бы сквозь сон, лицо доброй старушки немки, Кристины Осиповны, няни Мишеля, и домашний доктор Левис, по приказанию которого нас кормили весной по утрам черным хлебом с маслом, посыпанным крессом, и не давали мяса, хотя Мишель, как мне всегда казалось, был совсем здоров, и в пятнадцать лет, которые мы провели вместе, я не помню его серьезно больным ни разу.
«Жил с нами сосед из Пачелмы <соседняя деревня> Николай Гаврилович Давыдов, гостили довольно долго дальние родственники бабушки, два брата Юрьевы, двое князей Максютовых, часто наезжали и близкие родные с детьми и внучатами, кроме того, большое соседство, словом, дом был всегда битком набит. У бабушки были три сада, большой пруд перед домом, а за прудом роща; летом простору вдоволь. Зимой немного теснее, зато на пруду мы разбивались на два стана и перекидывались снежными комьями; на плотине с сердечным замиранием смотрели, как православный люд, стена на стену (тогда еще не было запрету) сходился на кулачки, и я помню, как раз расплакался Мишель, когда Василий, садовник, выбрался из свалки с губой, рассеченной до крови. Великим постом Мишель был мастер делать из талого снегу человеческие фигуры в колоссальном виде; вообще он был счастливо одарен способностями к искусствам; уже тогда рисовал акварелью довольно порядочно и лепил из крашеного воску целые картины; охоту за зайцем с борзыми, которую раз всего нам пришлось видеть, вылепил очень удачно, также переход через Граник и сражение при Арбеллах, со слонами, колесницами, украшенными стеклярусом, и косами из фольги. Проявления же поэтического таланта в нем вовсе не было заметно в то время, все сочинения по заказу Capet он писал прозой, и нисколько не лучше своих товарищей».
А. П. Шан-Гирей. М. Ю. Лермонтов, РО, 1890, кн. 8, с. 725–726.
19 ноября. В Таганроге умер Александр I.
10–16 декабря. Делопроизводство о разделе братьев и сестер Арсеньевых в Елецком уездном суде.
«Труды Тульской губернской ученой архивной комиссии», кн. 1, Тула, 1915, с. 94—108.
14 декабря. Восстание декабристов в Петербурге. Сведения об этих событиях дошли до Чембарского уезда в конце месяца. В Чембаре проживали родители А. П. и П. П. Беляевых, моряков, участвовавших в восстании.