ГЛАВА V

ГЛАВА V

Предки Лермонтова. — Шотландский бард Томас Лермонт. — Русская ветвь Лермонтов. — Тоска по Шотландии. — Скорбь об отце, мысли о самоубийстве.

Было уже говорено о том, как печалило Мишу Лермонтова то недружелюбное отношение к отцу его, которое выказывалось ему богатым родством бабушки. Род Лермонтовых был захудалым родом. Столыпиных род шел в гору — счастье ему улыбалось. Круг знакомых и родных бабушки причислял себя к знати. То было время, когда образованность главным образом встречалась в кружках так называемого высшего общества. Дорого обходилось тогда развитие, образование. Его встречали почти исключительно в привилегированном сословии богатого дворянства. К нему принадлежали лучшие люди от 20-х до 40-х годов. Многие из декабристов, Хомяков, Киреевские, Аксаковы, Огарев, Герцен, Одоевский, граф Вельегорский, пушкинский кружок — весь длинный ряд наших деятелей примыкал к высшему слою. Людям из бедного или среднего сословия, как Белинский, приходилось тяжело. Известно, как Пушкин страдал захудалостью своего рода. Стремление занять положение среди высшего круга нельзя считать слабостью, недостойной его гения. В наше время, когда развитие и образованность уже далеко не составляют достояния высшего круга, а скорее приютились в среднем сословии нашем (если вообще мыслимо говорить у нас о сословиях), трудно представить себе, почему наши лучшие писатели рвались в среду наших аристократов, часто весьма неохотно открывавших им доступ к себе. Нам кажется недостойным гения их, когда люди, как Пушкин и Лермонтов, стоя далеко выше людей аристократического салона, сетовали на то, когда двери его не раскрывались перед ними с подобающей предупредительностью. Их бесило, когда люди, пользовавшиеся исключительно случайностью своего происхождения, без всякой личной заслуги, кичились перед ними. Глубоко и заслуженно презирая этих людей, они все-таки рвались в салон, порог к которому заграждался им именно этими ничтожными людьми, бывшими лишь хористами на подмостках сцены аристократизма. Из биографии Пушкина мы знаем, какими препятствиями преграждали эти ничтожные статисты путь нашего славного поэта. То же испытывал и Лермонтов. Стоит вспомнить для примера усилия графа Соллогуба — аристократа и тогда многообещавшего писателя — в повести «Большой свет» описать Лермонтова ничтожным человеком, пробирающимся в круг петербургской знати. Почтенный, позднее вполне и по заслугам оцененный автор выставляет Лермонтова в образе бедняка, армейского офицера, играющего жалкую роль прихвостня аристократического денди Софьева, в котором он рисовал Монго Столыпина, друга и товарища нашего поэта.

Лермонтов отлично чувствовал всю тяжесть отношения света к захудалым родам и высказал это в знаменитом своем стихотворении «На смерть Пушкина»:

... А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов,

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов...

Эту обиду, нанесенную его захудалому роду, Лермонтов в детстве чувствовал еще сильнее, потому что под ней страдал любимый им отец.

Вот почему мальчик так много мечтал о прошлом величии своего рода. Сначала, как мы видели, он производил его от испанского «дюка Лерма», потом узнал и кое-что о происхождении своем от шотландской фамилии Лермонтов.

Фамилия шотландских предков нашего героя сохранилась и до сих пор в Шотландии, в графстве Эдинбург, где живут Лермонты в поместье Дин (Dean). По шотландским преданиям, фамилия Лермонтов восходит к XI веку. В это время Лермонты или уже находились в Шотландии, или, вернее, пришли туда из Англии вместе с королем Малькольмом. Малькольм, как гласят древние хроники, бежал в Англию, когда отец его Дункан был умерщвлен Макбетом. Там он собрал вокруг себя бежавших из Шотландии танов и, получив помощь от английского короля Эдварда, двинулся против узурпатора. Победив Макбета, павшего в сражении от руки Мак-дуффа, Малькольм в 1061 году короновался в Скане, а затем созвал парламент в Форфере. Около Форферы находится холм, именуемый «Сапожным холмом» (Boot-hill). По преданию, холм этот составился вследствие обычая, по которому вассалы, в знак подданства, приносили своему лендному владельцу сапог земли из своих поместьев. Здесь-то Малькольм возвратил приверженцам своим земли, отнятые от них Макбетом, а пришельцев из Франции, Англии и других стран, присоединившихся к нему, одарил владениями. Он возводил их в графское, баронское или рыцарское достоинство, и многие стали затем именоваться по имени полученных поместий. Таким образом тогда появилось много новых шотландских фамилий. Между одаренными приверженцами Малькольма упоминается и Лермонт. Лермонт получил поместье Рэрси (Rairsie), и ныне находящееся в графстве Файф в Шотландии, но уже не в руках фамилии Лермонтов. Шекспир в известной своей трагедии воспользовался почти дословно рассказом хроники, и предок нашего поэта легко бы мог попасть в число называемых драматургом шотландских фамилий, назови Шекспир еще двух-трех танов.

Другой известный английский писатель, Вальтер Скотт, написал балладу в трех частях: «Певец Томас» («Thomas the Rimer»), в котором изображается один из предков Михаила Юрьевича, шотландский бард Лермонт. Этот Томас Лермонт жил в замке своем, развалины которого и теперь еще живописно расположены на берегах Твида, в нескольких милях от слияния его с Лидером. Развалины эти носят еще название башни Лермонта (Learmonth Tower). Недалеко от этого поэтического места провел Вальтер Скотт детство свое и здесь построил себе замок, знаменитый Аббатсфорт. В окрестностях еще жили предания о старом барде, гласившие, что Томас Эрсильдаун, по фамилии Лермонт, в юности был унесен в страну фей, где и приобрел дар ведения и песен, столь прославивших его впоследствии. После семилетнего пребывания у фей Томас возвратился на родину и там изумлял своих соотечественников даром прорицания и песен. За ним осталось название певца и пророка. Томас предсказал шотландскому королю Александру III смерть накануне события, стоившего ему жизни. Верхом на лошади король чересчур близко подъехал к пропасти и сброшен был испуганным конем на острые скалы.

В поэтической форме изложил Томас предсказания будущих исторических событий Шотландии. Пророчества его ценились высоко и еще в 1615 году были они изданы в Эдинбурге. Большой известностью пользовался он и как поэт. Ему приписывается роман «Тристан и Изольда», и народное предание утверждает, что по прошествии известного времени царица фей потребовала возврата к себе высокочтимого барда, и, дав прощальное пиршество, покинул он свой замок — Эрсильдаун. Это прощание между прочим и описывает Вальтер Скотт:

«Роскошный пир вдет в Эрсильдаунс. В старинном зале Лермонта сидят и рыцари, и дамы в пышных платьях.

Музыки звуки, песни раздаются, и нет в вине и эле недостатка.

Вот смолк веселый пир: Томас поднялся и лиру, что у фей на состязаньи у эльфов выиграл, настроил молча.

Умолкло все — движенье, разговоры; от зависти бледнеют менестрели; железные на меч склонились лорды и слушают:

И льется песня барда, пророка вещего: в грядущие века не отыскать певца, который смог бы ту песню повторить.

Ее обрывки несутся вдаль, вдаль по реке времен, как корабля обломки выплывали средь моря бурного.

Поет Томас товарищей, сподвижников Артура, о Мерлине, но более всего о благородном Тристане и нежной его Изольде.

В поцелуе страстном слилась она с его последним вздохом и умерла... Кому так спеть, как песнь была им спета?

Умолк певец; затихли звуки лиры, а гости долго за столом сидели, поникнув головами, будто струны, казалось им, звенели замирая.

Вот в робком шепоте сказалось горе предчувствия тяжелого: вздыхали не только дамы — не одна, украдкой, слеза железной рукавицей стерта.

На волны Лидера, на башни замка спускаются вечерние туманы — ив лагере, и в замке, и в лачугах идут ко сну.

Но вот Дугласу чудесную приносят весть поспешно:

По брегу Лидера оленей белых идет чета; и шерсть на них белеет как снег вершин.

Идут при свете лунном, они не торопясь, спокойно, рядом.

В обитель Лермонта та весть проникла: Томас поднялся с ложа торопливо.

Сначала побледнел, как воск он белый, потом, как воск, стал красен и сказал: пробил мой час, спряглася нить, за мною пришли они!

Подобно менестрелю повесил он себе на шею лиру — и грустно в ночи струны прозвучали.

Вот вышел он, но часто, удаляясь, глядел назад на древнюю обитель.

Блеск месяца осеннего играл на кровлях замка; белые туманы с подножья скал тихонько поднимались.

Прощай отцов моих обитель, — молвил в последний раз он, — не бывать жилищем тебе веселья и власти вечно!

Лермонтам здесь уж не владеть землею. Серебристые струи Лидера, скалы и замок мой, прощайте!

Подошли к нему тихонько белые олени — и с ними через реку он в присутствии Дугласа удалился.

Вскочил на лошадь вороную Дуглас, помчался через Лидер; летел быстрее молнии, но тщетно — он не нагнал их. Говорят одни, что шествие чудесное сокрылось в холме; другие — что оно в долине исчезло ближней.

Только с той поры между живых Лермонта не встречали».

Шотландская фамилия Лермонтов считает Томаса Лермонта одним из своих предков, но точных сведений о дальнейшей судьбе всех членов рода в Шотландии нет, что и понятно: при тех страшных смутах, которые переживала не раз Шотландия, трудно проследить историю отдельной фамилии. Зато у нас на Руси сохранись верные данные о той ветви Лермонтов, которая прибыла к нам из Шотландии. Историческое значение предания о связи фамилии Лермонтов с испанским герцогом Лермой сомнительно.

В XVII веке во время смут в Шотландии один из Лермонтов покинул страну. По дошедшим до нас данным, это был Юрий (Георгий) Андреевич Лермонт, основатель русской отрасли Лермонтовых. Выехал он из Шкотский земли сначала в Польшу, оттуда на Белую (город Смоленской губернии) и потом уже прибыл в Москву еще до 1621 года, потому что уже в этом году царь Михаил Федорович дарит его 8 деревнями и пустошами в Галицком уезде, в Заболоцкой волости. По указу царя, Лермонту было велено обучать «рейторскому строю новокрещенных немцев старого и нового выезда, равно и татар».

Юрий Андреевич именуется поручиком (или ротмистром), и уговор с ним был заключен боярином Иваном Борисовичем Черкасским.

У Юрия Андреевича было три сына: Вилим (Вильям), Петр и Андрей. Только средний оставил потомство. Этот Петр Юрьевич был в 1656 году, указом царя Алексея Михайловича, сделан воеводой Саранска, да велено было ведать «по черте» иные города и пригородки. У него был сын Евтихий, или Юрий, что одно и то же. Во-первых, на Руси двойственность имени не была редкостью, а во-вторых, дети Евтихия называются в родословной Юрьевичи. Этот Евтихий, или Юрий, был в 1679 году царем Федором Алексеевичем пожалован стряпчим, а в 1682 году — стольником, и эту должность исправлял еще в 1692 и 1703 годах. Затем мало-помалу род захудал, хотя иногда мы и встречаемся с представителями этой фамилии в различных исторических актах. Замечательно, что старшие сыновья всегда назывались по деду, так что мы постоянно встречаем то Петра Юрьевича, то Юрия Петровича. Поэт наш был последним представителем старшей линии и происходит от Лермонта, «выходца из Шкотской земли», в восьмом колене. По традициям семьи, он должен бы назваться по отцу — Петром, но бабушка Арсеньева настояла на том, чтоб его назвали Михаилом — по деду с материнской стороны.

Фамилия Лермонтова должна официально писаться через а — потому, что так записана эта фамилия в актах и гербовнике. Правильнее же писать через о, как пишется шотландская ветвь. Если родоначальника русских Лермонтовых, шотландца Лермонта, в древних актах пишут через а, то это можно объяснить московским аканьем, тем более, что в имени Лермонтова имеется ударение на первом слоге.

Поэт наш писал имя сначала через а и уже после стал писать на о — Лермонтов — и подписывался он так главным образом в печати, под своими сочинениями. И затем к концу 30 годов стал писать через о и в письмах, к тем же лицам адресованных, с которыми прежде писал через а.

Всех подробностей истории своего рода Михаил Юрьевич не знал. Не были они известны и отцу его, который для того, чтобы поместить сына в университетский пансион, хлопочет о внесении себя со всем родом в дворянскую родословную книгу Тульской губернии. Какие он представлял документы в доказательство дворянского своего достоинства, мы не знаем. Сын его, поэт наш, о шотландском происхождении фамилии своей намекает в стихотворениях 1830 и 1831-го годов, так что, может быть, он только в это время узнал о том. Шотландские барды, поэзия Оссиана занимают его, и, услыхав от путешественника описание могилы Оссиана, он вспоминает о Шотландии, называя ее своей:

Под завесою тумана,

Под небом бурь, среди степей,

Стоит могила Оссиана

В горах Шотландии моей.

Летит к ней дух мой усыпленный

Родимым ветром подышать...

Вспоминая в подмосковном селе Средникове отца, чуткою душой скорбя о социальном приниженном положении покойного и чувствуя себя чужим среди богатой родни бабушки, он уходил душою в прошлую жизнь предков своих.

29 июля 1831 года одинокий сидит он на бельведере. Мысли далеко уносятся вглубь времен. Шотландские барды — певцы и бойцы свободы — встают перед ним. Видит он замок предков опустелым среди гор, и, может быть, образ Томаса Лермонта, воспетый Вальтером Скоттом, встал перед ним, грозный и таинственный. Пронесшийся на запад черный ворон, исчезнувший на вечернем небе, дальше и дальше увлекает за собою мысли поэта. Тоскливое желание настраивает душу, и вот в ней заговорили струны звонкой песнью:

Зачем я не птица, не ворон степной,

Пролетевший сейчас надо мной?

Зачем не могу в небесах я парить

И одну лишь свободу любить?

На запад, на запад помчался бы я,

Где цветут моих предков поля,

Где в замке пустом, на туманных горах,

Их забвенный покоится прах.

На древней стене их наследственный щит

И заржавленный меч их висит.

Я стал бы летать над мечом и щитом —

И смахнул бы я пыль с них крылом.

И арфы шотландской струну бы задал —

И по сводам бы звук полетел;

Вниманием одним и одним пробужден,

Как раздался, так смолкнул бы он.

Но тщетны мечты, бесполезны мольбы

Против строгих законов судьбы —

Меж мной и холмами отчизны моей

Расстилаются волны морей.

Последний потомок отважных бойцов

Увядает средь чуждых снегов;

Я здесь был рожден, но не здешний душой...

О, зачем я не ворон степной!..

Да, Михаил Юрьевич предугадал: он был последним потомком шотландских бойцов; но не в снегах кончил боец этот жизнь свою, а в южной стране, среди гор, ставших ему милее туманных картин на берегах Лидера и Твида.

Смерть отца повергла поэта нашего в скорбь, которую он тщательно скрывал перед другими и перед самим собою. Жизнь била в нем ключом, и ему удавалось поднимать свое настроение до резвой веселости, но тем сильнее были минуты скорби. И если в двух автобиографических драмах мы находим следы мыслей о самоубийстве, то о том же гласят многие лирические стихотворения того времени. Юноша немало перенес тяжелых душевных мук и борьбы. Когда мрачное настроение овладевало им, он уходил в уединенные места — в лес, в поле, на кладбище, или проводил бессонные ночи, глядя сквозь окно в ночную тьму, а в голове стучала безысходная мысль покончить с собою. Покой могилы манил его.

С такими мрачными думами сидел он у окна своего в Середникове, когда написал свое «Завещание».

1

Есть место близ тропы глухой,

В лесу пустынном, средь поляны,

Где вьются вечером туманы,

Осеребренные луной...

Мой друг, ты знаешь ту поляну!

Там труп мой хладный ты зарой,

Когда дышать я перестану.

2

Могиле той не откажи

Ни в чем, последуя закону:

Поставь над нею крест из клену

И дикий камень положи...

Совершенно предаться мрачному настроению, впрочем, мешала поэту не только полная жизни натура его, но и шумное общество окружавших его в Середникове людей.