СПОР В ВЕЧНОСТИ

СПОР В ВЕЧНОСТИ

О вечность! прекрати твоих шум вечных споров

Кто превосходней всех героев в свете был.

Г.Р. Державин

Место старинных полковых знамён — в музеях. А может быть, они и сегодня поднимают нас в бой?

Дородный барин не без самодовольства выглядывает с портрета. Художник, верно, считал, что льстит Румянцеву, но характер у полководца был не величественно парадный! Уж если он шутил, то шутил, если воевал — то воевал. Бывал и общительным, и замкнутым. Классический русский характер: «Коли пир — так пир горой», а если уединение — то долгое и нерушимое.

Русский XVIII век дорог тем, для кого нет большей ценности, чем победа, чем продвижение вперёд. Звучное понятие — Российская империя — превращалось в континентальную реальность не за здорово живёшь. Каждый шаг — на пределе сил. Каждая пушка — на чьём-то горбу. В воздухе XVIII века перемешаны страсть к изысканности и простодушие. Этим румянцевская эпоха напоминает античный Золотой век — каким он остался в «Илиаде», в мифах о Троянской войне. Свою Трою герои российские взяли доблестным штурмом. Даже вельможное лицемерие, даже воровство той исполинской эпохи хранят обаяние простодушия.

Для тех, кто изысканное прозябание ставит выше поступка, XVIII век — пора диковатая, варварская. Кровь и пот под припудренным париком, крепостнические забавы, артиллерийский гром забивает уши… Но армия в те годы была — не поверите — средоточием просвещения. И светского, и церковного. Потому и побеждали русские, что под ружьём не чувствовали себя угнетёнными, напротив, познавали вкус победы, наматывали на ус науку. Если войны не отвечают потребностям народа (подчас неосознанным) — поражение неминуемо. Но если появляется плеяда выдающихся военных мыслителей, полководцев и солдат — значит, вершится миссия народа, миссия государства. И, несмотря на червоточины и шероховатости, будем изучать это время как историю успеха.

Как ни странно, эта книга — одна из первых попыток научно-популярной биографии Петра Александровича Румянцева — величайшего полководца и политика, одного из столпов славного Екатерининского века. Хотя исследований о Румянцеве написано немало, да и в исторической романистике он не на последних ролях. Но, увы, и не на первых.

Сегодня мало кто помнит фельдмаршала Румянцева в лицо. С портрета на нас смотрит сановитый чиновник давних времён — и школьники вряд ли безошибочно узнают в этом увальне с горящими глазами кагульского героя. Да и Кагул нынче не на слуху, хотя из школьных учебников эту блистательную победу не вычеркнешь. Забылись и Ларга, и Рябая Могила, и вклад Румянцева в преобразование Малороссии. Нечасто мы вспоминаем о Семилетней войне, в которой именно Румянцев был главным героем самых славных сражений: Гросс-Егерсдорфа, Кунерсдорфа, Кольбергской операции.

Именем Румянцева не называют города. Трудно поверить, но до сих пор не вышло ни одной почтовой марки или памятной монеты с изображением великого полководца! Правда, есть конверты — но это, по сравнению с маркой, всё-таки «второй сорт» посмертной славы. Ни разу граф Задунайский не был героем кинофильма или телесериала — и в этом он уступил в веках своим соратникам, Суворову, Потёмкину, Кутузову. Неужели потомки недооценивают Румянцева? Разумеется, Румянцева не забыли в армии. Румянцевские традиции не стёрлись: русские и сегодня умеют драться бесстрашно и стойко. Но многие начинания и даже афоризмы Румянцева мы приписываем его великому ученику — Александру Васильевичу Суворову. При жизни баловнем судьбы считался Румянцев: чины и титулы пришли к нему в молодые годы, а Суворов своей очереди дожидался мучительно долго. Но в контексте истории граф Рымникский оказался удачливее графа Задунайского. Уж его-то, слава богу, мы ещё узнаём в лицо!

Нечасто услышишь фамилию Румянцева и в «рейтингах» выдающихся русских политиков и полководцев. В недавнем конкурсе «Имя Победы» кагульский победитель не попал даже в двадцатку лидеров. У нас почему-то в моде «серебряный век» русского капитала, который оказался агонией империи. А времена успешной экспансии, вековую эпоху побед мы подзабыли. Есть что-то болезненное в постоянном выпячивании таких полководцев, как Деникин или Фрунзе, таких управленцев, как Витте или Столыпин. Спору нет, яркие личности. Но что мы получим, зацикливаясь на катастрофических временах? У побед и у поражений — особая энергетика, с чем поведёшься — тому и уподобишься. Это не суеверие, тут формальная логика работает: изучая судьбы победителей, мы учимся у них, а побеждали-то они не случайно, они формировали систему служения, которая даёт минимум сбоев.

Нет, Румянцева не отрицали, не вычёркивали из пантеона героев. Разве что в начале 1920-х годов, когда торжествовал «левый уклон», беспощадный к «царям и их слугам». Но уже в конце 1920-х красные командиры почтительно изучали наследие Румянцева, а после 1937-го Румянцева включили в десятку русских полководцев, имена которых зазвучали повсюду. Лучшее свидетельство того уважительного интереса к его фигуре — уникальное трёхтомное издание «П.А. Румянцев. Документы», вышедшее в свет в Воениздате в 1953–1959 годах (а подготовленное ещё раньше) под общей редакцией генерал-майора В.Д. Стырова и гвардии генерал-лейтенанта А.В. Сухомлина — в уникальной серии «Русские полководцы». Тогда же вышло и более доступное однотомное издание документов Румянцева. Реляции и письма екатерининского фельдмаршала внимательно читали самые въедливые советские офицеры — участники Великой Отечественной и строители послевоенной сверхдержавы. Сильная сторона советских исследований, посвященных Румянцеву, — внимание к экономическим реалиям, которые влияли на армейскую действительность, на историю войн.

Жаль только, что нового памятника Румянцев в те годы не удостоился — в отличие от Суворова или Ушакова.

Автора Румянцев восхищает: исполин! Но в литературе аналог парадного портрета — юбилейная статья на две-три страницы. Пишем подробнее, укрупняем каждый кадр, читаем письма и документы — значит, видим сор и суету эпохи. Самые яркие краски при близком рассмотрении — из грязи. Современники жалуются, интригуют, предают друг дружку, изредка проявляют силу духа — и уверены, что на их долю выпал тяжкий железный век. А потом оказывается, что то была великая эпоха, сопоставимая лишь с несколькими десятилетиями разных веков русской истории. Так случилось с елизаветинским и екатерининским временем. Великое проступает сквозь суету и мусор — надеемся, что это есть в нашем повествовании. Нет в истории прямоезжих дорог, петляем по хлябям — так и должно.

Румянцев действовал в не самое «промемуаренное» время, но кое-какие литературные воспоминания о нём остались. Интереснее других записки А.Ф. Ланжерона. «Фельдмаршал граф Пётр Румянцев, без всякого сомнения, самый блестящий из всех русских генералов; это человек, одарённый большими достоинствами. Он обладает очень серьёзным и весьма обширным образованием, высоким умом, удивительною памятью, здравым суждением, большою твёрдостью и искусством внушать к себе уважение. Этим последним преимуществом он обязан столько же своей обдуманной и вежливой твёрдости, сколько своей открытой и величественной наружности и своим изысканным манерам. Я не знаю человека, беседа с которым была бы более интересна и привлекательна. Мне случалось проводить с ним одним целые дни, и я ни разу не испытал ни одной минуты утомления или скуки». Румянцев умел быть обаятельным, но не любил и редко примерял маску светского собеседника — в особенности в свои генеральские годы. Так что Ланжерону повезло.

В зрелые годы для современников он был примером благочестия и государственной мудрости. Такую репутацию заслужить ох как непросто. Недругов хватало, иные радовались неудачам фельдмаршала, но никто не смел отрицать его достижений. Скорее — современники даже преувеличивали значение полководца, приписывали ему идеальные черты:

Румянцев! Я тебя хвалити хоть стремлюся,

Однако не хвалю, да только лишь дивлюся.

Ты знаешь, не скажу я лести ни о ком,

От самой юности я был тебе знаком,

Но ты отечество толико прославляешь,

Что мя в безмолвии, восхитив, оставляешь.

Не я — Европа вся хвалу тебе плетет.

Молчу, но не молчит Европа и весь свет, —

писал Петру Александровичу Сумароков, первый драматург и замечательный просветитель того времени. Их объединял не только Кадетский корпус, но и преданность империи. В те годы никто не мог потягаться с Румянцевым славой: это он приучил армию к победам, создал вокруг русского воинства ореол непобедимости. До Румянцева всякое случалось… Фельдмаршал сам подготовит себе соперников: его ученики укрепят русскую военную школу.

Немало нового внёс русский фельдмаршал в военную науку. Он явился прямым предшественником Суворова и французских революционных полководцев. Из реформ Румянцева для начала выделим две. Во-первых, он отказался от сплошного, огромного каре. Расторопный граф разбил войска на несколько подвижных небольших каре, командиры которых, зная общий план битвы, действовали самостоятельно — под руководством главнокомандующего, державшего, по возможности, связь со всеми. Во-вторых, он стремился использовать сильные качества каждого «отдельно взятого» солдата. Невиданное дело по тем временам: из каждого полка выбирали самых сильных, умных, толковых солдат, их зачисляли в гренадеры, а лучшие из лучших, наиболее терпеливые и смышлёные, становились егерями, которые должны были поступать в зависимости от ситуации. Их учили ползать, маскироваться, прикидываться убитыми.

Реформы Румянцева (разумеется, он действовал не в одиночку) превратили русскую армию в непобедимую, сильнейшую в мире. Только французская, получив революционный импульс, смогла к началу XIX века конкурировать с русским воинством.

Пётр Александрович был опытным и талантливым дипломатом и царедворцем. Да, всю жизнь он провёл вдали от столиц — главным образом в Малороссии. Но его выдвиженцы проявляли себя в Петербурге — и нередко действовали в интересах патрона.

Румянцев был истинным учеником Петра Великого. А любители великосветских сплетен добавляли: «Не учеником, а сыном!» И создавались версии — на беглый взгляд, вполне достоверные. Но это — эпизод из «потаённой» истории. И цветистые пересуды тоже свидетельствуют о необыкновенной популярности Румянцева. Кого попало в бастарды императора не записывают! Ломоносова да Румянцева — титанов под стать Петру.

«Есть многие отделы, в которых не видно следов влияния, например, великого Суворова и Потёмкина, но нет ни одного отдела, где не осталось бы следов Румянцева. В этом смысле он единственный наследник дела Петра I и самый видный после него деятель в истории военного искусства в России, не имеющий себе равного и до позднейшего времени», — писал Д.Ф. Масловский, внимательный исследователь русского военного искусства.

Он пережил матушку императрицу всего лишь на месяц, успел её оплакать. И ушёл в вечность, найдя упокоение в древнейшем русском монастыре — Киево-Печерской лавре.

Румянцев «был мудрый полководец, знал своих неприятелей и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не знал ни страха, ни запальчивости; берёг себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в самом несчастии доказать своё искусство и величие; обязанный гением натуре, прибавил к её дарам и силу науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчинённым, но огорчился бы во глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравняться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия», — писал Карамзин, коротко знавший современников, товарищей фельдмаршала.

Молодому Румянцеву удалось сломать репутацию вертопраха, которую он по юности заработал вполне заслуженно. Он прорывался навстречу гибели сквозь чащобу Гросс-Егерсдорфа, у берегов Кагула его окружали османы. Не считался с шаблонами. Шум сражений десятилетиями стоял в ушах, когда захворавший фельдмаршал превратился в отшельника, облюбовав малороссийские имения.

С общими представлениями о приличиях он никогда не считался, жил наособицу. Ну какой ещё фельдмаршал по собственной воле годами не появлялся в столице? Он даже Польскую кампанию 1794 года вёл, как сейчас говорят, дистанционно — и не ошибся, избрав Суворова для быстрого удара по войскам Костюшко и Вавржецкого. Третий раздел Польши — последний акт военно-политической эпопеи Румянцева. За годы его службы империя стала могущественнее — и умирал Румянцев с осознанием правоты слов Петра Великого, которые император произнёс после Гангутской победы: «Россия соперниц не имеет». В истории России немного найдётся столь счастливых поколений: они видели результаты своих трудов, они уходили победителями.

Славу Румянцева приумножили сыновья, с которыми ему — человеку не семейному — редко удавалось поладить. Знаменательно, что жизнеописание канцлера Румянцева — Николая Петровича — вышло в серии «ЖЗЛ» раньше, чем книга о его великом отце.

О критических оценках личности полководца мы тоже вспомним. Его ведь и демонизировали, и ненавидели — только что не презирали. Случались в полководческой биографии Румянцева и не самые удачные кампании, хотя крупных поражений не было. И по характеру Пётр Румянцев — не мальчик из церковного хора. Не следует превращать его в святого великомученика: он земной, со всеми хитростями и играми честолюбия.

Редко встретишь столь прочное переплетение полководческих и политических талантов в одном человеке. При этом Румянцеву хватало мудрости подчас держаться в тени, он умел побеждать собственное тщеславие, никогда не ввергал Отечество в смуту, не участвовал в заговорах — хотя политическая реальность далеко не всегда устраивала полководца.

Следовать за таким человеком — великое счастье и приключение. Какой крепкий и противоречивый характер — загляденье. И перелистывая биографии других, не менее прославленных наших полководцев, убеждаемся: Румянцева никто не повторил и не заменил.

Так приглядимся к мушкетёрскому роману жизни Петра Александровича Румянцева, фельдмаршала, всех российских орденов кавалера.