Взгляд вечности

Взгляд вечности

Поток, такой мощный и цельный на крутом склоне, в спокойном течении низины разбивается на несколько рукавов. Многолика, богата событиями жизнь Ефремова. Он ещё на временной инвалидности, официально на службу не ходит, но не оставляет мыслей о палеонтологии.

Главная цель зимы 1957 года — добиться ассигнований на раскопки пермской фауны у города Очёр. Не было сомнений, что экспедиция закончится выдающимися научными результатами. Деньги, спустя пять лет после первой заявки, наконец выдали. Пётр Константинович Чудинов, ученик Ефремова, приступил к организации раскопок. Ефремов обсуждает с ним детали, советует обращать внимание не только на кости, но и брать пробы пород, отслеживать залегание остатков, наносить на карту все находки — их положение относительно друг друга, глубину залегания. Кроме того, готовит собственные выступления, рецензирует диссертации и статьи.

Важной вехой стал доклад «О биологических основах палеозоологии». Ефремов редко выступал публично, но этот доклад прочёл дважды — в 1957 году в Москве и в 1958 году в Пекине, затем подготовил для публикации.[216] В работе указывается на исключительную, почти невероятную сложность животных организмов — этих точных и эффективных «биологических машин». Ефремов напоминает, что биологи сумели обнаружить удивительные адаптации в животном мире: ультразвуковую и электромагнитную локацию рыб, использование поляризованного света для «навигации» птиц и насекомых, сложнейшую гравитационную ориентировку, казалось бы, примитивных мечехвостов.

Каждый организм представляет собой отлаженную энергетическую систему, приспособленную к определённым условиям. Сложнейшие адаптации должны были возникать и в отдалённом прошлом. Но как их обнаружить? Можно ли познать биологию вымерших форм?

Для этого бесполезны геологические факторы. Порода, в которой сохранились остатки, не даёт ответа на вопросы взаимоотношения животного и среды обитания. Сами остатки слишком фрагментарны, чтобы только по ним судить о сложнейшем устройстве живого организма. Поможет биология. Находя аналогии между современными и ископаемыми животными, палеонтолог реконструирует не только образ жизни, но и среду обитания животного. Ефремов пишет: «В природе нет маловажного. Почти каждая особенность строения современных животных, которая будет расшифрована морфологическими и функционально-физиологическими исследованиями, означает для палеозоолога возможность проникновения в прошлое точными методами современной биологии».

В 1957 году в Москву после двадцатилетнего перерыва приехал Фредерик Хюне, с которым Ефремов ещё с довоенных времён переписывался на немецком языке. Палеонтологический музей для восьмидесятилетнего профессора — главная ценность. Именно Хюне во время фашистских авианалётов на Москву обратился к Гитлеру с просьбой не бомбить Палеонтологический музей. Патриарху науки хотелось самому прикоснуться к недавно добытым костям, и Ефремов предложил для обработки остатки ящеров-псевдозухий из Южного Приуралья.

Сотрудникам института непременно хотелось пообщаться с легендой мировой палеонтологии. Собирались после работы, за чаем, в Круглом зале музея. Высокий, худой, сутулый, с усами и клиновидной бородкой, Хюне казался молодым учёным «живым воплощением Дон Кихота».[217] Трудно было понять, как любовь к палеонтологии совмещалась у него с глубокой религиозностью. И эволюцию, и причину разнообразия органического мира он объяснял волей Творца. Общение с коллегами из-за рубежа давало новый импульс молодым палеонтологам.

В 1957 году профессор Э. К. Олсон перевёл на английский язык и издал «Каталог местонахождений пермских и триасовых наземных позвоночных на территории СССР» (с сокращениями). В этом же году Ефремову и Быстрову присудили почётный диплом Линнеевского общества (Англия) за написанную ещё до войны работу по триасовым лабиринтодонтам, найденным на реке Шарженьге. Так труды Ефремова завоёвывали мировое признание.

Иван Антонович вдвойне радовался за Быстрова: наконец Алексею Петровичу удалось добиться публикации задуманной ещё во время войны книги «Прошлое, настоящее и будущее человека».[218] Учёный мир особенно заинтересовала последняя глава, посвящённая гипотетическому скелету Homo sapientissimus. Быстров считал, что эволюция человека как биологического существа прекратилась. Антрополог Михаил Михайлович Герасимов оказался не согласен с этим мнением. Однако Алексей Петрович дал в книге тонкий и точный анализ того, каким станет человечество в будущем в связи с глобальным вмешательством в природную среду, верно очертил тенденции развития живых систем, так что книга остаётся актуальной и полвека спустя.

Летом 1957 года Ефремов ненадолго возвратился к своему старому рассказу о чайном клипере «Катти Сарк», редактировал его — в Англии корабль усилиями добровольцев был реставрирован, и это надо было отразить в рассказе. В сохранении британского парусника для потомков — немалая заслуга русского писателя.

Журнальная публикация «Туманности Андромеды» (с неизбежными сокращениями) требовала от автора постоянного внимания, шла напряжённая работа с редакторами и корректорами, вычитывание гранок. Накапливались неотвеченные письма, отложенные встречи. Сроки поджимали, и спешные дела представлялись Ивану Антоновичу морским валом, который вздымается всё выше, а пловец, увы, слабеет.

В июне Ефремов спешно заканчивает доработку «Туманности…».

Повзрослевший Аллан, переселившаяся к Ефремовым Тася — количество людей в квартире увеличилось. Отгородив шкафами небольшое пространство возле окна, Иван Антонович устроил себе кабинет, в котором едва уместились диван, массивное дубовое кресло и крошечное бюро. Кабинет походил на шкиперскую каюту на старинной бригантине. Барометр на стене словно напоминал о приближающихся бурях.

По мере публикации романа у читателей возрастал интерес к личности Ефремова, и журнал «Знание — сила» напечатал биографический очерк о нём.[219]

К середине июля срочные дела были наконец-то завершены, и Иван Антонович собрался в любимую Мозжинку. Правда, до этого он хотел нанести визит Н. Ф. Жирову, основателю атлантологии, но не успел: укладывая вещи для дачи, он поднял приёмник, чтобы погрузить его в машину, и — приступ стенокардии. Несколько дней — постельный режим, а затем, как только здоровье позволило, отъезд на дачу.

Болезнь не дала возможности полноценно пообщаться с дорогим сердцу человеком — Марией Степановной Волошиной, которая на две недели приехала из Коктебеля в Москву и остановилась у Ефремовых.

Осень принесла стране великую радость и воодушевление: советский спутник, первый в мире, совершил свой путь по орбите. Это явление заставило по-новому взглянуть на космическую тему в фантастике и придало ей необычайную популярность.

Первый спутник стартовал с космодрома Байконур, расположенного возле гор Улытау, где находятся истоки речки Джиланчик. Именно здесь в 1926 году в своей первой палеонтологической экспедиции Ефремов под руководством Баярунаса добывал кости мастодонтов-гомфотериев. Так неожиданно космос сомкнулся с палеонтологией.

Осенью в препараторскую ПИНа поступили первые монолиты с очёрской фауной. Когда Мария Фёдоровна Лукьянова, работавшая на раскопках и уже в поле очистившая первые образцы, своими умелыми руками вскрыла в монолите череп мелкого хищника, стало окончательно ясно, что перед учёными — новые, неизвестные ранее животные.

Из породы извлекли десятки костей, черепа, зубы — в основном мелких хищных ящеров. Чудинов приступил к их изучению и самого первого из исследованных ящеров назвал биармозухом — в честь легендарной страны Биармии, располагавшейся на севере Урала. Коллекция первого года составила 56 ящиков, каждый весом от 40 до 100 килограммов.

Учёные всего мира будут восхищаться уникальностью и масштабностью Очёрского местонахождения. Очёрская фауна слабо сопоставляется с другими — её в основном населяли эндемики, которые за пределами типового местонахождения не найдены.

Сотрудники ПИНа испытывали смешанные чувства по поводу превращения профессора Ефремова в прославленного писателя. Ему был выдан шуточный паспорт гражданина Великого Кольца. Детьми указаны динозавры и морфологи. В качестве прописки — главные места действия произведений. Документ, выданный «органами эволюционной безопасности», гарантировал свободу передвижения по Галактике. В стенгазете Палеонтологического института после выхода в свет «Туманности Андромеды» появилась заметка под названием «В помощь тов. Ефремову»: «В виду всё возрастающего количества имён людей будущего и неизбежно увеличивающихся трудностей по их подбору привносим посильную лепту в этот достойный удивления и преклонения труд уважаемого тов. Ефремова…»

В заметке предлагались такие говорящие имена: Лик Без — учёный, предложивший новую письменность, Вольф Рам — химик, Конт Ур — астрорадиопеленгатор, Ком Бат — военачальник, возглавивший оборону Земли от обитателей алмазной планеты, Блин Ком — его сын, неудачник, Нёс Вздор — писатель-романист, Рост Биф — повар звездолёта, Пусть Я к — важное действующее лицо… И просто имена — Вак Уум, Уж Полз, Кроха Бор.

Коллеги смеялись, но в потугах на юмор явственно слышались порой непонимание и зависть.

В декабре 1957 года Иван Антонович рассчитывал завершить окончательную подготовку рукописи «Туманности…» для отдельного издания. 16 декабря перенапряжение вновь привело к сердечному приступу, и до середины января Ефремов — на постельном режиме, после чего уехал в санаторий «Узкое». Врачей тревожило, что у больного часто повторяются ангиоспазмы. Ефремов грустно размышлял: это знак, какую-то из любимых муз надо покидать. Какую?

1958 год, надеялся Иван Антонович, станет годом его возвращения в Палеонтологический институт. Намечались продолжение раскопок в Очёре, научная поездка в Китай. Часть работы Ефремов мог легко делать дома, в своём кабинете, и написал заявление с просьбой разрешить ему свободное расписание. Орлов ответил, мол, эдак все захотят на свободное расписание. Тогда Ефремов написал свою просьбу в президиум Академии наук. Бумагу с разрешением свободного расписания президиум переслал в канцелярию института, но директор спрятал её под сукно. Иван Антонович узнал об этом много лет спустя. А пока он ждал…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.