ДОРОГА В РЕВОЛЮЦИЮ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДОРОГА В РЕВОЛЮЦИЮ

Эти два человека встретились впервые. Один — высокий, стройный, с прямым рассекающим взглядом, весь будто сжатая стальная пружина. Второй — круглолицый, плотный, с веселым прищуром умных карих глаз. Они уже давно слышали друг о друге, теперь сошлись, вели малозначащий разговор, изредка понукали лошадей, стремясь как можно скорее выбраться за черту города и остаться наедине.

Кони взбирались по крутому склону Богдо-улы. Лиственницы уже почернели. Стояла глубокая осень. С вершины одной из сопок открывался широкий вид на всю долину Толы: далеко на востоке — сиреневые скалы, на западе — речная пойма, голые деревья, сопки, а внизу — юрты и домики Хурэ, дворцы, храмы. Отсюда даже огромный храм Арьяволо с золоченым шаром не казался таким величественным. Этот храм, напоминающий крепость, построил богдо-гэгэн, чтобы увековечить годы своего правления. Но годы правления «многими возведенного» кончились. В Урге правил генерал Сюй Шу-чжен. Правда, официальная церемония передачи власти над Монголией китайскому генералу намечалась на новый, 1920 год, но уже сейчас китайские солдаты чувствовали себя полными хозяевами в Урге. Они бесцеремонно угоняли аратских овец, коней, врывались в юрты, насиловали женщин, забирали имущество, избивали прохожих за неосторожно брошенное слово, за недружелюбный взгляд!

Сюй Шу-чжен расставил по всем дорогам заставы и караулы. Свободное передвижение из аймака в аймак было запрещено. Каждого, показавшегося подозрительным, обыскивала, пытали, судили, предавали мучительной казни без суда и следствия. Генерал Сюй решил показать монголам «твердую власть». Чен И был выслан в Китай. В Урге вновь открылся китайский кредитный банк, открылись публичные дома и питейные заведения. Чтобы увеличить свою армию, Сюй Шу-чжен согнал в казармы всех китайцев, проживавших до этого в Монголии, мирных земледельцев и ремесленников.

Вот в это смутное тяжелое время и появились в Урге два человека, которые объединили вокруг себя всех недовольных. Они стали признанными руководителями первых нелегальных революционных кружков. Кружки существовали независимо друг от друга, их руководители ни разу не встречались.

Сухэ-Батору после долгих поисков работы в конце концов удалось устроиться наборщиком в типографию.

Первая русско-монгольская типография появилась в Урге еще в начале XX века. Типография была небольшая, оснащенная ручными печатными машинами. Обслуживали их десятка два русских и монгольских рабочих. В годы автономии при министерстве иностранных дел была создана вторая типография. Она печатала официальные материалы, учебники и учебные пособия. При шабинском ведомстве организовали небольшую типолитографию, печатавшую указы и проповеди богдо-гэгэна. Все три типографии были построены русскими специалистами.

Сухэ-Батор, поразмыслив, решил поступить в типографию при министерстве иностранных дел. Эта типография сейчар оказалась в руках генерала Сюй Шу-чжена. Здесь печатались все официальные документы, приказы, агитационная литература, секретные бумаги. В документах находила отражение политика китайских захватчиков, а это значило, что Сухэ-Батор всегда мог быть в курсе всех дел врагов монгольского народа.

В типографии работало всего шесть человек. Три машины приводились в действие вручную. Директором по-прежнему оставался монгол, но распоряжались здесь китайские чиновники.

Новая служба стала новым тяжким испытанием для характера Сухэ-Батора. Рука не поднималась, набирать лживые воззвания Сюй Шу-чжена. Все чаще и чаще Сухэ-Батор сказывался больным, не выходил на работу, грубил директору и китайским чиновникам. И все же до поры до времени приходилось смирять себя: Сухэ-Батор стоял во главе подпольного революционного кружка. Теперь кружок находился на нелегальном положении, но китайцы догадывались о его существовании, подсылали в типографию своих агентов. За Сухэ-Батором установили слежку, и он знал это. Он даже подумывал: не лучше ли уйти из типографии, чтобы не быть на виду у гаминов? Он даже подал заявление с просьбой уволить его по семейным обстоятельствам, но директор-монгол, продавшийся китайцам, погрозил ему пальцем:

— Удрать хочешь? Замести следы… Знаю о твоих делишках. С заговорщиками Жамьяном и Данзаном встречаешься… Вот расскажу обо всем китайцам, и сделают они тебе чик-чик… Выкинь эту дурь из головы. Китайцы все равно не уйдут. Лучше служи им усерднее: будешь замечен и вознагражден.

Сухэ-Батор хотел плюнуть в лицо директору, но раздумал.

С каждым днем все труднее и труднее становилось членам кружка собираться всем вместе. Их было всего двадцать против огромной армии генерала Сюй Шу-чжена. Двадцать… И даже из этих двадцати не на каждого можно положиться. Самыми надежными были недавние цирики из Худжирбулана, простые араты — основное ядро кружка. И хотя они находились в большинстве, сил все же не хватало. О большой, крепкой партии единомышленников, людей, беззаветно преданных революции, оставалось лишь мечтать. Все чаще размышлял Сухэ-Батор о партии русских большевиков. Если бы удалось повстречать хотя бы одного большевика!.. Чутье подсказывало, что среди русских, проживающих в Урге, должны быть большевики. Слухи об их делах еще и раньше доходили в Худжирбулан. О русских большевиках говорили шепотом, с таинственным видом. Это они тайно скупали оружие у монгольских цириков и с попутными караванами отправляли в Россию сибирским партизанам, это они в восемнадцатом году укрывали семьи советских работников. Они действовали и в то же время были неуловимы. Они находились где-то совсем рядом. Но как связаться с ними, услышать ленинские слова правды? Ну, а если не удастся найти их здесь?

Прежде всего, конечно, следовало вовлечь в кружок новых людей. Об этом он не раз говорил на тайных заседаниях кружка. После одного из таких заседаний к Сухэ-Батору подошел бывший цирик из Худжирбулана и негромко сказал:

— Бакши, вы слышали о Чойбалсане?

— А кто такой Чойбалсан? — заинтересовался Сухэ-Батор.

Цирик предостерегающе приложил палец к губам:

— О, это большой человек! Из России приехал, учился там. Революцию видел… В консульском поселке свой кружок организовал.

Теперь Сухэ-Батор приложил палец к губам:

— Ты его знаешь?

— Да.

— А он о нашем кружке знает?

Цирик потупил глаза:

— Знает. Я не вытерпел и рассказал.

— Ты поступил плохо. Никому ни слова о нашем разговоре. А Чойбалсана я должен видеть.

И вот они встретились. Приглядывались друг к другу, о деле говорили намеками. Но когда кони поднялись на сопку, оба словно стряхнули тяжесть с плеч. Сейчас они были одни.

Сухэ-Батор указал ташюром на север и задумчиво произнес:

— Там Россия. У меня есть один знакомый: Хатан-Батор Максаржаб. Он сейчас в Урянхайском крае. Говорят, встречался с сибирскими партизанами.

— Мне доводилось бывать в России, — отозвался Чойбалсан. — Мы учились в Иркутске. Хорошее было время! Верилось в невозможное…

Сухэ-Батор подмигнул своему спутнику:

— Говорят, один из учеников, посланных богдо-гэгэном в Иркутск, видел революцию, красные знамена, бывал на рабочих митингах, слушал опасные речи.

Оба рассмеялись.

— Я тоже наслышался много о делах некоего вахмистра из Худжирбулана. Вахмистр уговаривал цириков и офицеров не складывать оружие перед гаминами. Но его предали… Человек, достойный уважения и удивления! А потом узнал, что не все цирики отдали китайцам винтовки. Люди, достойные похвалы.

— Капля за каплей — будет озеро. Перестает капать — появляется пустыня.

— Мудрая пословица. Вчера на улице я услышал песнь, которая угодила мне в самое сердце.

— Надеюсь, досточтимый Чойбалсан споет ее. Люблю песни.

— Вот именно, досточтимый! А песнь о досточтимых министрах. Послушайте…

Чойбалсан запел. Сперва негромко, а потом все сильнее и сильнее:

В коричнево-пестрых почетных фартуках

Досточтимые министры продали столицу.

Косо смотрят на народ.

В парчовых халатах

Уважаемые министры продали народ.

Косо смотрят, косо смотрят!

Мешки и мешки с деньгами…

Продали своего богдо досточтимые министры,

Продали Монголию уважаемые министры…

Лицо Сухэ-Батора было серьезно. Он больше не улыбался. Когда песнь оборвалась, он произнес:

— Вижу, что у нас одни думы и одни заботы. Высшие ламы и князья продали Монголию гаминам. Церемония передачи власти намечена на второе число средней зимней луны будущего года. Сюй Шу-чжен боится народного возмущения и старается выиграть время, чтобы расправиться с непокорными. Да, времени больше чем достаточно. И мы обязаны до средней зимней луны сделать все возможное, и невозможное. Ни в коем случае нельзя отдавать Монголию в китайские руки! Наш народ должен завоевать свободу навечно. Если мужественные люди имеют твердую цель, они могут сделать все, что захотят!

— Вы правы, Гоймин-Батор. Общие цели привели нас сюда. Мы должны объединить наши усилия. Я сведу вас с людьми, устами которых говорит Ленин.

Они обменялись крепким рукопожатием.

…На дворе бесновалась метель, а в небольшой комнатушке было тепло и уютно. От порывов ветра содрогались ставни, тоненько завывало в трубе. Покачивалась керосиновая лампа, подвешенная к потолку. Мерно постукивали ходики. Шипел на столе пузатый самовар, сияющий, словно золото. Хозяин, высокий грузный человек в украинской рубахе с узорами, разливал чай. Худощавый, интеллигентного вида человек в пенсне просматривал газету, иногда теребил узкую бородку и восклицал:

— Это черт знает что! Им мало покушения на Ильича… Теперь они пробрались в военные штабы. Что скажете на это, доктор?

Врач Цибектаров постучал костяшками пальцев по столу:

— Я думаю, нет в мире силы, способной остановить победоносное наступление Красной Армии. Чем больше лютуют англичане, американцы и японцы, тем сильнее сопротивление народа. Мы еще увидим с вами, друзья, красные флаги. Отдал бы все, чтобы побывать сейчас хоть на минуту в своей Бурятии! Взглянуть одним глазом… Россия-матушка!..

Разговор прекратился. Повисло тягостное молчание. Все думали о родине, от которой они в силу обстоятельств были оторваны.

Нарушил паузу хозяин квартиры Кучеренко:

— Не пристало нам, большевикам, хныкать. И здесь, в Монголии, работы непочатый край. Летом прошлого года мы сделали свое дело. А теперь новая задача: помочь монголам. Есть здесь люди, которым очень нужна наша помощь. Я имею в виду Чойбал-сана и его хлопцев. А сегодня приведет нового. Вы уже слышали о нем: Сухэ-Батор. Свой брат, наборщик. За его спиной — большая группа людей: бывшие солдаты, кочевники, чиновники. Нужно помочь объединить кружки в одну группу. Вам, доктор, сейчас, пожалуй, лучше уйти. Народ они по всем данным надежный, но осторожность не мешает.

— В этом есть резон, — согласился Цибектаров и поднялся.

Цибектаров, в самом деле, был слишком заметной фигурой в Урге — его знали все. В своем белом халате с толстой сумкой через плечо он появлялся и в юртах бедняков и в покоях князей. И даже сам Сюй Шу-чжен, страдающий от зубной боли, однажды послал за ним целый отряд своих солдат.

Часа два спустя после ухода врача в ставню осторожно постучали. Гембаржевский открыл дверь. Из сеней ворвались клубы пара, потом на пороге показались Чойбалсан и Сухэ-Батор.

Хозяин дома радушно приветствовал гостей, усадил их за стол. Вначале молча пили чай.

Сухэ-Батор понял, что его изучают. Он должен был заговорить первым. Он обратился к Кучеренко:

— Слышал, вы работаете механиком в русско-монгольской типографии.

Кучеренко утвердительно кивнул головой.

— Мой друг Чойбалсан посоветовал обратиться к вам. Я работаю наборщиком в типографии министерства. Директор все время придирается, каждый день ругаемся. Решил уйти и проситься к вам.

Хозяин дома и Гембаржевский переглянулись. Они сразу сообразили, что имеют дело с человеком осторожным, а это уже был хороший признак. Кучеренко положил широкую ладонь на плечо Сухэ-Батора.

— Не советую вам уходить из китайской типографии… Нужно подождать. Сейчас там вы нужнее. Не следует скапливаться в одном месте.

Сухэ-Батор улыбнулся краешками губ. Теперь, если бы китайские солдаты неожиданно ворвались в комнату механика русско-монгольской типографии, эту ночную встречу русских и монголов легко было бы объяснить. Незаметно разговор перешел на последние события. Чойбалсан рассказывал о своей жизни в Иркутске, о Февральской революции.

— От одного знакомого князя я слышал, будто бы Советское правительство обратилось к монгольскому правительству с воззванием, — сказал Сухэ-Батор, — и будто бы нам предлагают выслать навстречу Красной Армии своих представителей. Наше правительство скрыло от аратов это обращение, но слухи идут. Так ли это? Вы русские и должны знать.

— Да, это так, — отозвался Гембаржевский. — По-видимому, ваше правительство не хочет по каким-то соображениям устанавливать дружеские отношения с Советами. А может быть, не могут подыскать делегатов? Все-таки, страшно — большевики. Что у них на уме, не известно. Вот вы согласились бы поехать в Россию, быть делегатом монгольского народа?

Все рассмеялись.

— Я сплю и вижу себя делегатом! — воскликнул Сухэ-Батор.

— А если вас схватят солдаты генерала Сюя?

— Тогда они мне сделают чик-чик.

— И, зная это, вы все же рветесь в Россию?

— Да, рвусь. Видите ли какое дело: мне приснился странный сон. Будто бы скачу я на резвом коне через сопки и долины, через Хэнтэйский хребет. Вскоре Кяхта осталась позади, мелькнул Байкал. Много дней скакал по Сибири, перевалил Урал. А потом увидел Москву. Привязал коня у золотого столба и вхожу в огромную юрту. А навстречу выходит богатырь в сверкающих доспехах. Огромный, выше храма Арьяволо. Улыбается ласковой улыбкой. А вокруг голоса: «Ленин, великий батор Ленин!..»

Ленин подает мне руку, из глаз его струится ясный свет. Говорит: «Зачем пожаловал, Сухэ? Присаживайся, гостем будешь». А я не знаю, что сказать. Потом собрался с духом, отвечаю: «Пришел за великой мудростью. Исстрадался монгольский народ.

Сперва его угнетали маньчжуры, потом русские купцы и свои князья и ламы, теперь пожаловал генерал Сюй. Терзают нашу страну, алчные собаки. Протяни руку помощи, отец! Дай избавиться от генерала Сюя и его солдат, прогони их с нашей земли, а князей и желтых мы сами прогоним». Вот ведь что иногда может присниться!

— И что вам ответил Ленин? — серьезно спросил Кучеренко.

— А я в это время проснулся. Жаль, не досмотрел всего до конца.

— Хитрый вы, Гоймин-Батор, — с шутливой укоризной покачал головой Гембаржевский. — Я скажу, что ответил вам Владимир Ильич. Вот здесь, в тетрадке, у меня ответы его записаны. Специально для вас записал. Слушайте: еще в 1916 году Ленин указывал: «Мы всегда стояли, стоим и будем стоять за самое тесное сближение и слияние сознательных рабочих передовых стран с рабочими, крестьянами, рабами всех угнетенных стран… Мы все усилия приложим, чтобы с монголами (вас называет в первую очередь), персами, индийцами, египтянами сблизиться и слиться, мы считаем своим долгом и своим интересом сделать это, ибо иначе социализм в Европе будет непрочен. Мы постараемся оказать этим отсталым и угнетенным, более чем мы, народам «бескорыстную культурную помощь», по прекрасному выражению польских социал-демократов, т. е. помочь им перейти к употреблению машин, к облегчению труда, к демократии, к социализму».

Вот что ответил Владимир Ильич Сухэ-Батору! Ленин учит, что с помощью пролетариата передовых стран отсталые страны, подобные Монголии, могут перейти к советскому строю и через определенные ступени развития — к коммунизму, минуя капиталистическую стадию развития. Ленин всегда внимательно следил за событиями в Монголии. Когда царское правительство навязало богдо-гэгэну неравноправный договор, отказалось признать Монголию свободной, Ленин назвал такую политику политикой авантюр и грабежа.

Затаив дыхание слушал Сухэ-Батор Гембаржевского и Кучеренко. Гембаржевский руководил профсоюзной организацией в Хурэ, был блестящим оратором, умел самые сложные вопросы излагать просто, доходчиво. И все же, как подметил Сухэ-Батор, главным был Кучеренко, немногословный, сдержанный, степенный. Он старался держаться в тени, в разговор почти не вступал, и это-то изобличало в нем вожака.

Встреча с руководителями русских большевиков произвела огромное впечатление на Сухэ-Батора. Давно ли мечтал он о встрече с такими людьми!

А сегодня до позднего часа он вел с ними разговор, впитывал в сердце и голову ленинские наставления. Это уже была реальная помощь. Он обрел новых друзей, крепких, закаленных в борьбе. И чудесный друг Чойбалсан, веселый, спокойный. Он уже много раз встречался с русскими революционерами; они посещали собрания чойбалсановского кружка, рассказывали кружковцам о революции в России, о советской власти.

— Заходите чаще, Гоймин-Батор, — пригласил Кучеренко, — но будьте осмотрительны.

Сухэ-Батор с жаром пожал протянутые руки новых друзей, сказал с плохо скрытым волнением:

— Раньше мы не знали, куда идти, в каком направлении двигаться. Теперь мы услышали драгоценные слова: социализм, коммунизм. С вашей помощью, товарищи, мы обязательно выполним наше дело.

С Чойбалсаном договорились слить кружки в единую революционную партию. Так советовали и русские коммунисты. Поддержали они и предложение Сухэ-Батора использовать на пользу народной революции противоречия между монгольскими феодалами и китайскими милитаристами. Следовало привлечь на свою сторону влиятельных лам, князей, а, возможно, и самого богдо-гэгэна.

…19 февраля 1920 года состоялась церемония передачи власти над Монголией генералу Сюй Шу-чжену. Эта церемония совпала с празднованием монгольского Нового года.

Утром от Зеленого дворца, находящегося в трех верстах к югу от столицы, до, главного ургинского монастыря Ихэ-хурэ были выстроены еще не демобилизованные монгольские цирики, а в юго-восточном направлении до самых центральных ворот дворца богдо-гэгэна стояли в две шеренги китайские солдаты при полном параде. Грохнул трехкратный салют из орудий. Джебдзундамба в сопровождении придворной свиты и телохранителей выехал из дворца. Поравнявшись с шеренгами китайских солдат, он не поехал, как обычно, по направлению к центральным воротам, а свернул в сторону и вошел во дворец через боковые ворота. Когда богдо скрылся, заиграла музыка. Показался блестящий автомобиль, украшенный китайскими флагами. В автомобиле, откинувшись на подушку, сидел генерал Сюй Шу-чжен. Автомобиль покатил в столицу и остановился у ворот Желтого дворца. Сюй важно вылез из автомобиля и, приказав нести впереди себя на паланкине портрет китайского президента, вошел во дворец через главные ворота. Сюй приказал поставить портрет президента на центральный престол и встал рядом с ним. Затем он довольно грубо потребовал, чтобы богдо-гэгэн три раза поклонился портрету. Затем портрету должны были поклониться высшие ламы, князья и чиновники.

Вся власть отныне переходила в руки генерала Сюй Шу-чжена. При богдо-гэгэне было оставлено всего лишь около шестидесяти цириков в качестве личной охраны.

Город Кяхта.

Первые подразделения Красной Армии, прибывшие в Монголию на помощь Народной армии.

Сухэ-Батор. 1922 г.

П. Е. Щетинкин. 1921 г.

X. Чойбалсан. 1921 г.

Генерал Сюй приказал выгнать на улицу все население столицы. Но веселья в этот день не было. Все были хмуры, молчаливы. Китайский унтер-офицер, размахивая саблей, кричал:

— Песни, песни! Пойте песни, скоты!.. Веселитесь. Празднуйте же свой Новый год, приветствуйте генерала Сюя!

Нашлись и такие, что откликнулись на приказ унтер-офицера. Унтер-офицер плохо знал монгольский язык:

— Громче, громче! — поощрял он.

А песня ширилась, крепла. Послышался смех. Казалось, толпа обезумела:

…Уважаемые министры продали народ.

Косо смотрят, косо смотрят!

Мешки и мешки с деньгами…

Продали своего богдо досточтимые министры,

Продали Монголию уважаемые министры…

Унтер-офицер расплывался в блаженной улыбке. Но вот показался толстый офицер в очках. Он подбежал к унтер-офицеру и ударил его кулаком в зубы, а затем закричал, призывая солдат:

— Разогнать! Заткнуть глотки!..

Поодаль стояли два молодых человека и смеялись.

— Знакомая песня! — воскликнул один из них, высокий, плечистый.

— Замечательная песня, — отозвался другой, плотный, среднего роста: — Нельзя уничтожить дух сопротивления никакими пушками. И Сюй скоро в этом убедится…

— Нужно его убить!.. — прошептал высокий и сжал кулаки.

— Кого? — спросил плотный.

— Сюй Шу-чжена.

Лица молодых людей сделались сосредоточенными, серьезными. Глаза, устремленные на китайских солдат, горели ненавистью.

Это были Сухэ-Батор и Чойбалсан.