ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1943 г
ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1943 г
Аннотация: Встречи в Москве — Коккинаки, генерал Кондратьев, генерал Журавлев. Центральный фронт, поездка через освобожденные территории. Встреча с генералом Бойковым, генералом Телегиным. Начало операции по форсированию Днепра. Фронтовая жизнь лагеря военкоров. Поездка на Воронежский фронт под Киев, разговоры в деревнях. У генерала Тетешкина. Беседа с Н.С. Хрущевым. Встреча с генералом Ватутиным, генералом Штевневым. Обратно на ЦФ. Лагерь военкоров. Битва за Киев, город взят. В только что освобожденном Киеве. Стихи военкоров. В Москву.
Тетрадь № 24–15.09.43–12.12.43 г.
Центральный фронт.
15 сентября 1943 г.
Вот и снова на этом фронте. В Москве я пробыл около трех недель. Затем стали усиленно собирать. 12-го выехал.
Перед отъездом было несколько интересных бесед и встреч.
10-го, после долгих сборов, поехал, наконец, с Зиной к Кокки. Договорились заранее, и он по этому поводу приехал домой рано. Посидели очень хорошо, по-домашнему, выпили, заели разговоры различными травами домашнего изготовления (бобы, свекла, огурчики), которые Володя яро любит.
Он лишь несколько дней назад прилетел из Иркутска, где испытывал новую машину. Пробыл там почти месяц. За это время тут разбился Сергей Корзинщиков. Летел на истребителе «Як», зацепил колесами за провода. И все. Жаль! Чудный был парень, один из последних могикан.
Володя стонет: много работы, особенно «канцелярии».
— Сам посуди. Я — летчик, нач. летной станции, шеф-пилот конструктора, председатель летной комиссии наркомата (то, что был Громов) и начальник летной инспекции — генерал-инспектор наркомата. Везде по кусочку, а набирается день. С утра летаю, а после обеда заседаловка.
— Летаешь много?
— Много. Ведь это моя работа.
— На «кобре» летал? Хороша?
— Хорошая машина (но без энтузиазма).
Зато с полным энтузиазмом показывал свою четырехмесячную дочь Ирину и хвастал, что она похожа на него.
Перед отъездом был у нач. дорожного управления РККА генерал-лейтенанта Кондратьева. Толковали час. Он рассказывал мне об организации и значении дорожной службы, с каким трудом приходилось ее налаживать.
— Знаете, когда мы отступали в 41-м от Смоленска, бардак был такой, что мне пришлось пустить 8 (или 12, - не помню. Л.Б.) броневиков с регулировщиками налаживать движение. А сейчас они стали живой частою фронта. Каждый командующий о них заботится.
— Надо бы вам наградить их.
— Орденами? Очень многие награждены. Но через фронты, на месте.
— А строители дорог — Ваши?
— Еще бы! Мосты, дороги — это наше кровное дело. Вот на Орловском шоссе почти все мосты уже готовы. Вообще, идем следом за войсками и ладим дорогу. Сейчас, например, уже готовимся наводить через Днепр и Киева. У по строительству дорог много делаем. В этом году, например, построили несколько десятков тысяч километров дорог. Часть из них — шоссейных.
В заключение беседы дал он мне пропуск на проезд без предъявления документов.
Говорил с генерал-лейтенантом Журавлевым. Он интересовался моими планами, рекомендовал скорее забрать Киев, сказал, что очень доволен, что еду я, ибо будет точное описание действий авиации.
— Ну, это на чей взгляд, — возразил я. — Знаете, приехал я в один бомбардировочный полк, о котором писал. Говорят, недовольны моим очерком. Заходили, мол, не оттуда, а отсюда, не в таком строю, а в таком и прочее. Я спрашиваю: ну, и сколько же там верного? — Да процентов 80. — Вот если с такой точностью бомбили, — ответил я, — так давно бы войну выиграли.
Журавлев долго хохотал.
— Ловко вы их купили, — говорил он смеясь. — Ну за 80 %!
Позвонил члену военного совета ВВС генерал-лейтенанту Шиманову.
— У меня к вам две просьбы, — сказал он. — У нас сейчас огромная задача: передача боевых традиций и опыта. Плохо с этим. Приходит новый народ, а самое драгоценное оружие — опыт — остается неиспользованным. Помогите нам в этом. Я тоже скоро туда приеду, разыщу вас и поездим вместе. И второе: покажите дважды Героев. Их у нас всего 8 человек, а страна их не знает.
В ночь перед отъездом был у Поспелова. Простились очень тепло. Я рассказал ему о своих планах, он их очень одобрил.
— Не забывайте своей авиации. Прошлый раз вы нас просто выручили. Сколько вы рассчитываете там пробыть?
— Пока горячо будет.
— Очень хорошо.
Информбюро (полковник Соловьев) сообщил мне, что меня зачислили военным корр-м американской газеты «Чикаго дейли ньюс». Я сказал об этом Поспелову. Присутствовавший при беседе зав. иностранным отделом Хавинсон заметил, что это — самая черносотенная газета («Лет через 5-10 Вам придется объясняться на партийном собрании: почему Вы в ней сотрудничали»)
— Да, это неудобно, — подтвердил Поспелов. — Очень хорошо, что вы пишете в Америку, но я поговорю со Щербаковым, чтобы Вам дали более приличную газету.
Ехали хорошо. Водитель моей машины — харьковчанин Александр Ленивенко. Высокий, статный, красивый парень. За рулем — 13 лет, на войне с первого дня. Драпал, наступал — все было. Семья его (жена, двое ребят, мать) осталась в Харькове и он и них ничего не знает. Гнал отлично.
Ночевали вблизи Фарежа, в деревне Овсянниково, где был госпиталь? 3246. Сейчас он выехал и там осталось только второе отделение. Ночевал у начальника этого отделения — капитана медицинской службы Самуила Моисеевича Островского. Очень любопытный человек. Ростом мне по плечо, золотые зубы, живот, беспомощный в житейской обстановке, но, видимо, хороший врач и хирург. Кончил 6 лет назад институт, кажется, в Донбассе. На войне — с первого дня. С этим госпиталем был под Сталинградом, лечил немцев. Рассказывал очень любопытные вещи о том, как немецкие врачи лечили немцев.
Показывал мне коллекцию денег — немецких, французских, бельгийских, украинских, румынских.
Да, забыл записать. Ехали по шоссе Москва-Тула-Кромы-Фареж, тем же путем, которым ехали три недели назад. Мосты почти все построены. На вокзале Орла — снесенном, чистом месте — поезда. Уже ходят.
Но в самом Орле восстановление пока чувствуется мало. Любопытно, между прочим, как воспринимает эти разрушения свежий человек. Яша Макаренко рассказал мне вчера, что он привез в Орел из Москвы нашего очеркиста Ваню Рябова. Он впервые видит такую картину, до этого только читал. Ваня аж прыгал в машине от негодования:
— Звери! Сволочи! Что они сделали с городом Тургенева, с родиной русского языка — звери! Гады!
Очень хорошо сказала акушерка-девушка в том доме в Овсянниково, где мы ночевали (кажется, Катя Копычева):
— Я бы посадила Гитлера в клетку и возила по всей России. И пусть каждый человек издевается над ним, как хочет.
От Дмитрова-Льговского мы ехали по территории, освобожденной две-три недели назад. Деревни, лежащие сразу за линией фронта, почти все разрушены, сожжены. Жители — в подвалах, землянках, на земле у сгоревших хат, в уцелевших амбарчиках. Ребятишки в пыли. Там, где случайно хаты уцелели идет побелка, чистка. На полях убирают пожелтевший, перестоявшийся хлеб. Кое-где работают в поле, среди хлебов, саперы — выискивают мины. Вдоль дорог таблички «Мины!». По обочинам много подорвавшихся машин.
Немецкая оборона здесь была, видимо, очень солидной, бесконечные ходы сообщений. И характерно: на брустверах — мятые следы наших танков, давивших оборону, воронки бомб, разнесших блиндажи, обломки орудий.
Были в Глухове. Город сильно разбит. Вначале, говорят, его захватили почти целым. Но вот уже какой день немцы его долбят: доламывают авиацией. Разрушений много. Но жители живут. Живучи!
Вчера в 10 ч. вечера добрался, наконец, до своих. Яша Макаренко и Павел Трояновский только что приехали из-под Нежина. Устали, измучились, не раз выскакивали из машин. «Бомбят, бляди!» Особенно им досталось в Конотопе, еле отсиделись в немецких окопах.
Сегодня днем сообщили о том, что взят Нежин — сейчас все гадают: какое будет дальше направление — Киевское, Черниговское или промежуточное к Киеву?
Вообще, видимо, фронт перспективный…
17 сентября.
Вчера навалился дождь. Еще ночью замочило и весь день льет. Холодно. Ходим в шинелях, зябнем. У всех один разговор — остановит ли это наши войска и надолго ли непогода? Не началась ли уже распутица?
У газетчиков — гонка. Каждый день надо передавать об успехах, о том, как взяли тот или иной город. По образному шутливому выражению Павла Трояновского для нас наступление — «верные дни — каждый день берут города».
Вчера приехал из района Шостки и Бахмача руководитель кинобригады Киселев. Он рассказывает, что они организовали там, в Шостке раскопку трупов, убитых немцами в районе химико-технологического института. Там разом расстреляли 700 человек. Киселев договорился с райкомом и создали комиссию, в которую вошел и местный священник. Сначала он страшно перепугался, а затем — узнав в чем дело — охотно согласился. По словам Киселева вырыли восемь трупов. Четверо имели огнестрельные раны в висок, четверо — никаких следов, то ли были избиты до потери жизни, то ли просто засыпаны живыми. Священник рассказывает, что многих закапывали живыми и земля после долго шевелилась. Характерно, что все трупы в земле стояли, а не лежали.
Был митинг. Священник Михаил Волчек сказал потрясающую речь:
— Господь покарает извергов, но до страшного суда перепоручил это святое дело Красной Армии.
Народ плакал хором. Отлично выступил и один рабочий.
В Шостке разбили эфирный завод. Все перепились. Всюду пахнет эфиром.
Любопытную вещь отмечают ребята, побывавшие в Шостке, Конотопе, Бахмаче. Впрочем, это и я сам наблюдал раньше. Местные жители подавлены. У них какой-то надлом. Они не говорят «наши», а «русские», «красные» или «ваши». У всех чувствуется боязнь возвращения немцев.
Вчера взяты Новгород-Северский, Инчя и ряд других пунктов. По Новгороду — приказ. Одновременно узнали в взятии Новороссийска. Ну наконец-то!!! Тоже — приказ.
Вчера, вернувшись с ужина, я застал полную хату шоферов. У водителя нашей (Макаренковской) машины Михаила Чернышева вчера в грязи полетел блок коробки скоростей. Дело безнадежное. Достать тут — бесполезная затея. Но Михаил узнал, что запасной блок есть у шофера машины корреспондента Информбюро. Смышленые наши ребята спешно инсценировали именины, достали самогона (очень недурного!) и пригласили владельца. За чаркой он обещал блок и сейчас Михаил уже вынул мотор и устанавливал поживу.
НА этом банкете, меж прочих, присутствовал и комендант политуправления Баталин, по специальности шофер. Он много и остроумно рассказывал о неистовой страсти, прямо пунктике генерала Галаджева к маскировке.
— Мы машины маскируем не от немцев, а от генерала. Вот выйдет он со мной на бугор и смотрит, нагибается — не блеснет ли где стекло. Я ему говорю, что самолеты пешком не ходят и не нагибаются. Он как зыкнет! Как-то вечером, возвращаясь из штаба, он заметил, что где-то светится окно. А в нашей деревне все окна выходил на другую сторону. Так на следующий день он со мной два часа ходил по задам хат, отыскивая, где есть окно на эту сторону, чтобы узнать виновника. А у меня хлопот — уйма. Обо всем заботиться. Я сначала все делал, и не успевал, конечно. Наконец, сообразил: стал уходить, прятаться. — Где комендант? — Ушел по хозяйству. И дел сразу меньше стало.
Еще перед выездом из Москвы я предложил Поспелову, что сделаю большой материал о наступлении Центрального фронта, объяв все операции последнего времени под общей тематической шапчонкой «Удар за ударом», «Удар на Юго-запад» или «На Днепр». Он согласился.
Для того, чтобы материал был более военно-публицистическим и умным что ли, я решил поговорить с командующим фронта генералом армии Рокоссовским или членом Военного Совета генерал-лейтенантом Телегиным. Вчера и сегодня я безуспешно атаковал командующего, но его не было.
Тогда сегодня позвонил и объяснил в чем дело нач. оперативного отдела штаба фронта генерал-майору Бойкову. Кстати, это мне советовал и большая умница, отлично разбирающийся в газетных ослах секретарь Военного Совета майор Алешин:
— Ты пойди к Бойкову. Он толковый, тактически грамотный человек, и все тебе обстоятельно расскажет. А командующий — говорить не мастер: скажет, ну взяли то, потом то, потом то. Вот и все.
Бойков пригласил приехать к 6 часам вечера. Я прибыл вместе с Макаренко, но его вызвали на партсобрание. Встретились мы только в 9. беседа продолжалась два с половиной часа (см. запись в большом блокноте). Он охарактеризовал по моей просьбе основные цели нашего наступления, силы противника, меры нашего противодействия, характерные черты наступления, его военно-стратегические результаты.
Беседа была очень интересной и весьма содержательной. Генерал Бойков невысокого роста, приветливый, с умными живыми глазами, несколько полный, с широким лицом, гладко брит, тяжелый подбородок. В хате — очень чисто. На столе — газеты, фуражка, папиросы, два телефона, скромный письменный прибор. На окне — цветы. На стене — большая карта Европейской части СССР и карта Европы. В углу — откидной стол, над ним лампа, на нем — двухверстка с оперативным положением войск.
При трудных вопросах, требующих точной формулировки, генерал задумывался, опустив голову книзу, и затем давал четко сформулированный ответ. Особенно он подчеркивал рост и значение чисто человеческих черт характера воина, что обычно наши военные спецы совсем выпускают из виду. В заключение он пригласил заходить почаще, не стесняясь.
Я перед расставанием сказал:
— Разрешите задать обывательский вопрос: кто будет брать Киев — мы или Воронежский?
— Дело покажет, — ответил он уклончиво.
— А трудно?
— Да. Дело не только в том, что он на правом берегу, но и берег то этот высокий, гористый. Но история знает пример, когда Красная Армия именно в этом месте форсировала Днепр. Это было в 1920 году. Надеемся, что так будет и ныне.
Оттуда я зашел к лейтенанту Жакрееву — адъютанту Рокоссовского. Он извинился, сказал, что докладывал, но просит позвонить завтра, или послезавтра.
— Генерал страшно занят. Часто даже позавтракать или поужинать не успевает. Сами понимаете. Позвоните около 12 ч. — он в это время встает.
Я заметил на стене здания школы, где шел разговор, двустволку и патронташ.
— Чья?
— Командующего. Раньше ездил. Но сейчас, с весны, даже не притрагивается.
19 сентября
Наш корпус пополняется. Вчера утром приехали известинцы Женя Кригер и Павел Трошкин. Они выехали из Москвы на машине на день позже меня, проехали прямо через Глухов в Нежин и сейчас усталые вернулись сюда голодные, как черти. Мы их покормили. Только ушли — вваливается в хату спецкор «Комсомолки» Карл Непомнящий. Он прилетел из Москвы на самолете, летел 2 дня. К ТАССовцам приехал какой-то Глебов — в штатском и в шляпе.
Среди ребят много разговоров об иностранной прессе. Все мы через Информбюро при ЦК «завербованы» в инокорреспонденты. Трояновский уругвайская газета, Костя Буковский — какая-то английская, Макаренко английская «Йокшир дейли пост», я — «Чикаго дейли ньюс», корреспонденты Информбюро дают тоже (Пономарев и Навозов) через свое ведомство куда-то. С легкой руки Трояновского все говорят сейчас об этом «писать на Гонолулу». Писать надо раз (или два) в неделю, размер 3 странички. Некоторым фикс — 500 р. + гонорар.
Вчера с Яшей закончили, наконец, сбор материалов к своей статье и в 11 ч. вечера сели писать. Я диктовал, Яша записывал. Очень трудно было давать формулировки. Кончили в 8 ч. утра совсем опизденевшие. Заголовок — «На Днепр!», размер — 600 строк. Я лег спать, Яша отвез ее на узел. Интересно, что в ней выкинут в СИБ и у нас?!
Наступление развивается. Сегодня взяты Ярцево, Духовщина, Чернигов, Прилуки, Лубны и многое другое. Под Черниговым разведка вчера обнаружила, что с юго-востока до города на расстоянии почти 40 км. нет противника и рванулись вперед, сегодня город взят.
Очень много артиллерии идет вперед. Появилось много «дугласов».
Живем в чудном хуторке, носящем приветливое название Веселые Терны. Освобожден от немцев две недели назад. Население еще не избаловано и не привыкло к постояльцам и относится к нам очень предупредительно и гостеприимно. Жарят гусей, уток, кур, поят молоком, потчуют картошкой, стирают. Немцы здесь были только налетом (хутор в стороне от шоссе и грейдеров) и у крестьян сохранились коровы, гуси, индюки, утки, куры. Посевы повсюду единоличные, убирали тоже единолично. Колхозов не хотят — немцы близко.
Хутор расположен на двух буграх, разделен оврагом и имеет форму буквы Т. Ребята шутят: Т = «тут посадка самолета». Много зелени, часть хутора — в лесочке и высажена чистая аллея Тополей. У каждой хаты — фруктовый сад, но фруктов нет.
Мы живем на самом краю, в большой просторной хате. Как всюду — тут грязно. Но приветливы. Состав семьи: старуха — Елизавета Николаевна, сноха красивая молодайка Аксинья, ее сын 5 лет Шурик. Муж ее неизвестно где с начала войны (в армии где-то).
20 сентября.
Сегодня поехал с утра в штаб, а Яша Макаренко, Сергей Коршунов, корр. ТАСС капитан Денисов и корр. Информбюро капитан Навозов отправились на яшиной машине под Чернигов — ходили еще вчера слухи, что он должен сегодня обязательно пасть.
Зашел к члену Военного Совета Телегину. Когда я был у него прошлый раз (месяца полтора назад), он был генерал-майором, сейчас — генерал-лейтенант. Принял меня очень приветливо, выразил удовольствие, что я вернулся сюда. Поговорили в московских новостях, о моих планах. Затем он рассказал о положении на фронте, напирая особенно на значение боев за Чернигов.
— Ставка придает ему очень большое значение. Нарком сказал, что когда бы ни был взят — салютовать (днем ли, ночью, утром). Сейчас все время из Москвы звонят, узнают, как идут дела.
— И когда вы думаете он падет?
— Обязательно сегодня. Затем еще одно очень серьезное дело: наши передовые войска находятся сейчас (разговор был в 13 ч.) в 6–7 км. от Днепра. Мы все время ждем сообщений, что вот-вот подойдут. Дадим специальное сообщение в Москву. Так что видите, сколько вам писать!
— Да, Ваш фронт становится Центральным не только по названию, но и по существу.
— Да! — засмеялся.
— А как будете брать Киев?
— Я не знаю, мы будем его брать или воронежцы. Да и не в этом дело кто. В лоб его ломать очень трудно. Надо будет действовать в обход. Выход к Днепру и форсирование — затем река создает такую предпосылку. Правда, форсировать Днепр очень трудно, но надо и можно. А там, потом, пусть берут воронежцы. Мы вообще очень помогаем другим. Когда наши войска нависли над Сушами — пали неприступные ранее Сумы. Бои за Кромы помогли падению Орла. Взятие Новгорода-Северского определило падение Брянска. Нежин предрешил падение Прилук. Сейчас захват Чернигова создает угрозу окружения Брянской группировки противника.
— Хочу широко показать битву за Киев.
— Отлично. Благодарная задача.
Помещался генерал в здании школы. От него пошел к генералу Бойкову. Он рассказал о ходе боев за Чернигов и сказал, что ждут его сегодня. Сообщил, что на этом плацдарме дерутся 4 немецких дивизии + подвели учебно-полевую дивизию. Я рассказал ему о разговоре с Телегиным и ожиданием выхода к Днепру.
— Уже, — сказал присутствующий при беседе работник оперативного отдела подполковник Шиманский. — Утром вышли передовые отряды, а сейчас основные силы трех дивизий: 70-ой, 322-ой и 6-ой. С сопротивлением? Нет. Мы рассекли там немцев и отбросили часть к Чернигову, часть к Остеру. Там серьезные бои, а тут почти гладко.
Затем, зайдя к себе, он подробно рассказал о ходе боев за Чернигов и дал некоторые сведения о движении наших войск к Днепру.
По дороге в столовую я и корр. Информбюро капитан Пономарев встретили нач. информации разведотдела подполковника Смыслова. Он великолепно знает противника. На наш вопрос о силах немцев под Черниговым он на ходу по памяти назвал не только?? дивизий, но и отдельные полки и даже сообщил откуда они прибыли и что собой являют.
Часиков в 7 вечера я сел писать. Дал около 120 строк о выходе к Днепру и 200 строк о боях за Чернигов. В 10 часов позвонил Шиманскому.
— Ну, взяли Чернигов?
— К сожалению, нет.
В полночь голодный я вернулся домой, в село. Завтра переезжаем на новое место.
22 сентября.
Вчера вечером позвонил Бойкову.
— Как тот пункт, о котором вчера мы Вам голову крутили? (дипломатично)
— А, Чернигов? Взят! Утром, в 8:00. Ждите приказа.
Вечером слушали приказ.
Сегодня днем идучи с Рузовым по селу вдруг слышу:
— Лазарь!!
Смотрю — капитан, с шинелью, с огромным толстым портфелем, небритый, пыльный. Всмотрелся — Михаил Тихомиров, бывший редактор (по Детиздату) моей книги «На вершине мира», потом — работник нашего иностранного отдела, потом — зам. зав. отделом печати НКИД, потом военный корр. «Красной Звезды» на Брянском фронте. Там недавно проштрафился. Описывая по данным оперотдела взятие Мценска, написал, что действовали и танки. А они не участвовали. История обычная — каждая наша строка заминирована. Дальше последовал приказ нач. ГлавПУРККА об освобождении от работы в «Красной Звезде» и переводе в армейскую печать. Вот и прибыл в распоряжение Галаджева.
Затем встретил фотографа Капустянского. Он поведал, что Кригер и Трошкин побывали уже в Чернигове и Кригер уже улетел в Москву. А наших ребят все нет и нет.
Вечером сидели у ворот. Темно, как в трубе. Вдруг подлетает «Виллис». Вылазит длинный, нескладный, очень похожий на иностранного корреспондента корр. ТАСС капитан Баранников. В машине еще писатель Алексей Глебов в штатском и выписавшийся только что из госпиталя после ранения корр. «Красной Звезды» ст. лейтенант Кудрявцев (ходит еще с тросточкой).
— Поехали. Дорогой скажу в чем дело. Забирай шинель.
Что, думаю, такое. Сел. Сел и Тихомиров, обогревшийся пока возле машины. Дорогой оказалось, что ребята были в Глухове, заправлялись бензином и достали там на заводе 20 литров пива — бензиновый бачок. Сейчас едут распивать его в соседний пункт за 12 км., где их ждут с утра Пономарев и Трояновский.
Ну что скажешь? Впрочем, затея мне понравилась, хотя я и небольшой любитель пива. Нас сейчас можно прошибить только колоритом. А тут на получай: ночная поездка по степи за 12 км для того, чтобы выпить по стакану пива и вернуться обратно.
26 сентября.
21 сентября наши передовые части форсировали Днепр. Против ожидания, это шло без особого сопротивления. Затем переправились еще и еще. 22 сентября переправа была наведена на 40 км. севернее. А переправившиеся ранее уже достигли Припяти и начали ее одолевать. Вот тут уже оказались прочные немцы.
Сейчас река Днепр форсирована и южнее (в 20 км. от Киева) и севернее первых дней — другими словами, почти на всем протяжении нашего фронта. Немцы яро контратакуют в лоб и во фланги, пытаясь а)задержать б)сбросить в воду с) окружить наших. Кое-где делается по 12 контратак в день. Сегодня на переправе было 600 самолето-вылетов. Но ущерб небольшой.
Произошел, между прочим, забавный случай. Наши бойцы заметили, что немцы направили к одному из островов на Днепре свой бронекатер и баржу с войском, дабы мешать потом нам. Мы быстро подкрались с другой стороны острова, высадились, встретили, перебили солдат, захватили катер и баржу. Они начали исправно возить наших но тот берег (команда катера осталась немецкой). Сейчас им удалось, наконец, утопить эти «средства».
Хорошо и быстро развивается наступление и на Гомель. Вчера взяли Новозыбков. Позавчера пал, наконец, Смоленск. Вот обрадуются москвичи!
Сегодня был у командующего инженерными войсками фронта генерал-майора Прошлякова и начальника его штаба полковника Алексеева. Они рассказывали о работе саперов при форсировании Десны и Днепра. Я заказал им статью об этом.
— А мин сейчас немец не ставит, — сказал Алексеев. — Не успевает, да и нет у него тут запасов: не думал он, что придется тут воевать. Иной раз не хватает даже взрывчатки, чтобы подрывать здания. Бомбят сверху.
Зашел разговор о телетанке.
— Встречали их еще где-нибудь с того времени (Орловско-Курского)? спросил я.
— Нет. Вообще это чистое арапство. Нельзя такой смешной штукой попасть в движущийся танк. Арапство.
Вечером был у Бойкова.
— Киев будет наш или соседей?
Он засмеялся:
— Вам легче: если соседей — то вы туда. А нам каково?
— Почему немцы оказали такое слабое сопротивления при форсировании Днепра? Есть ли восточный вал?
— Они хотели, но не успели. Дело не только в укреплениях, но в силе. А сил для противодействия у него там оказалось мало и быстро подбросить он не мог: его мы везде сковываем и не даем возможности широкого маневра. А это в нынешней войне, пожалуй, главное. Характерной особенностью является и то, что мы переплыли с ходу. А все наставления и труды трактуют о длительной подготовке. Вот вам еще одно проявления нового воинского духа. Обязательно напишите подробнее о форсировании Днепра. Это очень большая победа!
— А силы он подбрасывает?
— Да, и большие.
— Ну, а как Гомель?
— Я думаю, что он будет взят раньше Киева.
Посмотрим.
Были в пятницу в Шостке. Отлично вымылись в бане, в номерах с ваннами и душем. Красивый, большой город. Довольно много больших зданий (4–5 этажей), но все они взорваны.
29 сентября.
Днем заканчивал сбор материалов по переправе через Днепр. Вечером сел писать. Кончил в 12. Позвонил на узел. «Приезжайте, Москва свободна». Ночь чернила. Ехать 15 верст, днем шел дождь. Доехали. Сразу пошло на провод. Написал строк 600. Заголовок «Через Днепр». А первую вещь «На Днепр», бюрократы, до сих пор не печатают, говорят — рано еще. Мелочь же идет.
Сейчас наши войска вышли к Днепру на всем протяжении от реки Сож до Киева. но на том берегу сопротивления все крепнет. Наших оттеснили с правого берега Припяти, не дают переправляться Белову (у него зацепилось 3–4 батальона и пока все). Туго и у Черняховского. На других участках идем хорошо. Вечером объявили Кременчуг, через пару дней решится судьбы Гомеля.
С хозяевами хаты зашла речь о сдаче молока. Немцы требовали 600 литров с коровы в год, наши до войны — 75, сейчас — 50 (до конца года).
3 октября.
Позавчера переехали на новое место. Заняли чудную хату — впору генералу. Впервые за всю войну живем в таком доме. Огромная комната, пружинные кровати, деревянный пол (!!), зеркальный шкаф, буфет, цветы. При хате большой фруктовый сад, пчельник, цветы во дворе. Хозяин — Михаил Игнатьевич был ярым опытником, но рядовым членом колхоза. Свою хату пригнал водой за 600 км. по Десне. При немцах был старостой, но очень хорошим и его сейчас не тронули. Зато немцы отобрали у него корову, свинью, разорили пчел. Очень гостеприимны и неизменно приглашают нас к обеду и ужину, хотя питаются очень скудно. Неизменный «борщ» три раза в день, картошка — вот и все, иногда на второе — бульон.
Дела на фронте становятся более сложными. Немцы за Днепром сопротивляются железно. Видимо, приказ Гитлера («не отступать от Днепра, за отход — расстрел», оглашенный 17.09.43) действует. Кроме того, как показывают пленные, за стрелковыми дивизиями стоят эсэсовские офицеры с задачей стрелять всех, кто отойдет.
Сегодня был у генерала Бойкова. Он считает, что воронежцы потеряли темп и дали немцам время собраться с силами.
— А время на войне — самое ценное. Это было всегда, но в войне с немцами это особенно важно, т. к. они маневрируют быстро.
Он считает, что поэтому судьба Киева будет решена сейчас уже в длительной и сложной борьбе. Затянулось дело и с Гомелем. Там уже несколько дней затишье.
Сегодня я с Яшей написали о ходе борьбы за Гомель — заготовку! Мой материал «Через Днепр» так и не ушел. Узел забит, связи нет. Сегодня при мне отправили 350 телеграмм в мешок на самолет. Поэтому я вчера взял очерк и послал самолетом. Все равно он будет лежать, т. к. о форсировании Днепра до сих пор официально не объявлено.
Приехали сюда под Гомель Эренбург и Симонов. Эренбург остался в армии, а Симонова я сегодня вечером встретил в столовой.
— Хотел ехать под Киев, но дело длинное, полечу завтра в Москву.
Был у меня Евгений Долматовский.
— Написал поэму о Сталине. Хочу ехать в Москву, показать. Писал честно, писал, что в трудные минуты он надеялся на нас, а многие из нас ничего не делали, а надеялись, что он выручит и сам все сделает.
Получил телеграмму от Лазарева с предложением поехать на Воронежский и готовить материалы по Киеву. Там думают, что если с этой стороны подошли к Днепру, то участь города уже решена. Завтра поеду. Думаю сделать большой материал «Битва за Киев» с показом усилий нескольких фронтов, о роли авиации, выступления украинцев. Если дело затянется — хочу вернуться.
Вечером прошел слух, что взята Тамань. Таким образом, вся Кубань очищена от немцев. Это дело!
До сих пор не получил ни одного письма из Москвы. Ничего не понимаю. Сегодня уже попросил Лазарева сообщать мне — все ли там в порядке. Сегодня летало до фига наших самолетов.
5 октября.
Вчера выехал на Воронежский, под Киев. Вместе со мной поехал корр. Комсомолки капитан Непомнящий Карл — юноша 24 лет, в очках, очень способный, с орденом Красного Знамения за двойное хождение в тыл противника.
По дороге заехал к командующему воздушной армией генерал-лейтенанту Руденко. Встретил очень приветливо. Со времени последней встречи у него прибавился орден Суворова 2-й степени. Он рассказал о действиях воздушной армии над Днепром, об особенностях этой операции, о тактике немцев. После этого говорил с начальником его оперативного отдела полковником Островским. Я сказал генералу, что уезжаю под Киев и спросил: не опоздаю ли? Он засмеялся.
— Если вы доедете до того, как Днепр замерзнет, то не опоздаете. Думаю, что раньше не будет. Время ушло.
Он сообщил также, что Чернобыль, за два дня до этого занятый нашими войсками, пришлось вернуть немцам. Зато мы расширили свои позиции в междуречье Днепр-Припять.
— Ну а над Киевом ваши самолеты бывали?
— Да. Между прочим, первым там побывал самолет «У-2». Это уж совсем обидно для немцев. Летал он с агитатором. Пока говорил по-русски — не стреляли, начал на немецком — прожектора, обстрел. Ушел благополучно. Я докладывал Телегину — хохот. Ну а бомбить — не бомбили. И не будем.
Переночевали мы у него рядом с бомбоубежищем и поехали. Вместе со мной и Непомнящий. Дорога была примечательной.
Проезжали Мену — небольшой городок Черниговской области. Как и всюду крупные здания разрушены, электростанция взорвана. Зашли к секретарю райкома. Сидит молодой парень с погонами старшего лейтенанта, со сталинградской медалью, Плотников. Судя по всему, очень опасается, чтобы не забыли, что он участник войны, офицер. Все время называет себя страшим лейтенантом. Рассказал, что в Мене немцы расстреляли 900 человек. Закопаны в общих могилах. Жители требуют раскопать, но «без центральной чрезвычайной комиссии не хочу». Истребили всех евреев.
— Остались в живых только две девочки. Сейчас их помещаю в свой детский дом.
Усиленно приглашал остаться. Хвастал своим театром (журналисты приехали!), в котором и москвичи, и ленинградцы, и киевляне. Это — сборная труппа, составленная из эвакуированных и застрявших артистов и участников художественной самодеятельности.
При въезде в Мену встретили большой красный обоз, впереди на головной подводе — укреплены в рамке с цветами портреты Ленина и Сталина. Остановились, расспросили. Оказывается — обоз в фонд Красной Армии (в счет хлебосдачи? Нет! В помощь Красной Армии). Комсомольцы колхоза «Коммунист» из села Даниловка Менского района, 29 подвод, 100 центнеров ржи, 35 центнеров мяса и птицы. Село освобождено от немцев 19 сентября.
— Как же вы сохранили все это?
Молодая украинка, краснощекая, белозубая, на головной подводе, хохочет:
— Уберегли. В ямах было. Закопали.
Секретарь райкома спешно ищет духовой оркестр, чтобы встретить обозников.
Я снял этот обоз.
Переезжали Десну. Село Бондаревка (Черниговская обл.) за рекой полностью сожжено. Посреди села увидел вдруг: от хаты наполовину сохранилась печь, старуха садит что-то в печку. Среди кирпичей — к печке тропка протоптана. Рядом — старик лет 50 и его 15-ти летний сын ладят из обломков сарай. Это — семья капитана Степана Корнеевича Супруна. Старуха Ганна Зотовна, плача, рассказала, что вместе с другими ховалась в лесу, а ироды все спалили.
Сфотографировал.
Большинство сел, однако, уцелело. У населения сохранился скот, птица, хлеб, огороды. Живут крепко. Под селом Адамовка, Борзинского района Черниговской области встретили колхозников «Червоный Клич». Они сеяли рожь («100 га уже, надо еще 20»). Пять пар здоровенных откормленных быков. Как сохранили? Прятали в лесу.
Подъезжая к этому селу встретили крестьянку. Везла на лошади картошку. Мы остановились узнать дорогу. Рассказала, что мужа недавно взяли в солдаты, а дома — четверо детей. Мой шофер, чтобы успокоить, сказал, что сейчас многих мобилизованных возвращают обратно.
— Ох, если бы вернули мужика — я бы корову отдала бы, не пожалела.
Вот психология! За мужа, пожалуй, можно отдать и корову.
Въехали в Ичню — небольшой городок Черниговской области. Почти не разрушен, взорвано только спиртовой завод и два-три дома. По улицам маршируют партизаны, с винтовками и без, в красноармейской форме и в немецкой, в фуражках и зимних ушанках. На лбу — красная ленточка, у некоторых — в петлицах красные астры. Оказывается — ходят строем в столовую, в баню, несут охрану общественных зданий. Они из отряда, которым командовал нынешний секретарь РК Попко, комиссаром был Сычев. Остановил я одну группу, снял. Здоровые, ражие ребята.
— Давно партизанили?
— Нет, два месяца. Но держали в страхе всех немцев в Ичне.
— Вот бы таким ребятам полицаев, — засмеялся Непомнящий.
— Сейчас беда. — угрюмо сказал здоровенный детина с распахнутой грудью и в немецкой куртке. — Не дают нам с ними расправляться. То ли дело раньше…
У хаты РИКа сидит на бревнах несколько изможденных женщин с ребятами. Одна из них — Наталия Арна Коротченкова рассказывает: они из села Денисовка, Суземского района, Орловской области. Отступая, немцы погрузили их всех в эшелоны с детьми («всех-всех») и начали возить. Завезли потом в Оршу, заставили там работать на торфяных болотах. Давали 100 г. хлеба в день на работающего. Потом, перегнали сюда. Жили они на хуторе под Ичней. Сейчас пришли проситься обратно на родину. Председатель обещает отправить, как только дадут вагон.
Проезжали Прилуки. Весь центр уничтожен. Не бомбежка, а гранаты и поджог.
Ночевали в селе Пречистка, в 50 км. от Прилук (видимо, Яготинского района). Живут крепко, но грязно. Здесь, как и в других местах Полтавщины, осталось очень много мужчин. Их мобилизовали сейчас от 1926 года до 50-ти летних. Но затем всех 49-ти и 50-ти летних, а также родившихся в 1926 и 1927 г.г. отпустили по домам, официально — на с/х работы. Кроме того, после комиссий, отпустили слесарей, трактористов и еще уйму народа.
За завтраком мы пили самогон с 30-ти летним бригадиром Василием Митрофановичем Куприенко.
— Больше половины отпустили.
Жаловался, что очень неохотно народ ходит на колхозные работы. Все норовят на свой огород. Впрочем, так бывало и по другим местам, где мы бывали — нередко.
Сильно развит тут национализм — немцы постарались вовсю!
6 октября.
Утром выехали дальше, по направлению к Киеву. Стоит отличная, летняя погода. Тепло.
Проехали Борисполь — в 35 км. от Киева. Весь город сожжен и разрушен. Выезжая из города, встретили седого, оборванного старика. дал закурить, разговорились. Оказывается, житель соседней деревни Нестеровка (в 2-х км. от Борисполя) — Иван Кузьминский. 59 лет. По профессии — плотник. Сейчас собирает прутья.
— А при немцах (плачет) чистил сортиры, просил милостыню. Весь город сожгли, взорвали, какой город был! Рельсы взрывали так, что куски улетали за 300 м. А с жителями что делали! Люди рассказывают, что согнали 300 человек в подвал и сожгли живьем. А то взяли трех девок, связали косами и бросили в колодец.
И снова плачет.
8 октября.
Деревня Красиловка (под Киевом).
Находимся вместе с другими корреспондентами. Их тут — уйма. Кто-то насчитал 39 душ.
Он нас — майор Петр Лидов, майор Леонид Первомайский, фотограф Яков Рюмкин.
От «Известий» один майор Виктор Полторацкий, чудный парень, немного мечтательный, очень скромный, великолепный товарищ, высокий, худой, глаза на выкате.
От «Красной Звезды» — майор Петр Олендер, майор Константин Буковский, подполковник Жуков, майор Василий Гроссман, полковник Хитров, фотограф Кнорринг, на подъезде — Илья Эренбург и К. Симонов. Последнего я видел на Центральном фронте, он собирался подлететь сюда поближе к делу.
От ТАСС — майор Крылов и капитан Николай Марковский, фотограф Копыт.
От «Комсомолки» — Непомнящий, капитан Тарас Карельштейн, майор Гуторович (которого все зовут «Швейком»), фотограф Борис Фишман.
От «Иллюстрированной газеты» — капитан Фридлянд.
От Информбюро, «Советской Украины» и проч., проч., проч.
У большинства свои машины. Всех сортов — Эмки, Виллисы, полуторки, трофейные, а у кого-то даже 5-ти тонный Форд.
Страшно разнохарактерный и разнокалиберный народ. Лидов зовет их «шакалами» и во многом прав.
У всех на устах — когда будет Киев?
Большинство считает, что нескоро, через месяц-полтора. Среди населения — всевозможные версии (уличные бои уже «идут», подошли к Лавре и т. п.). Но точно никто ничего не знает.
Что-то за последнее время стали страдать газетчики изрядно. В Смоленске контужен Миша Калашников (при разрыве мины), в Харькове был ранен фотограф ТАСС Кпустянский, в Полтаве — ранили фотографа ТАССа Озерского.
Здесь, при вступлении в Миргород, налетел на мину (противотанковую) наш бывший работник, сейчас сотрудник фронтовой газеты «За честь родины» старш. лейтенант Шера Нюренберг (Шаров).
— Я почувствовал страшный толчок и потерял сознание. Очнулся метрах в 80, на коленках. Толи меня туда бросило, толи сам отполз. Лицо залито кровью, чувствую — изранены веки. Страшная мысль — ослеп! Жутко кричит шофер, он вскоре умер. Остальные двое отделались легко. Меня подобрали шоферы и отвезли в госпиталь. Первый день я находился в ужасном состоянии: не мог открыть глаз и все время думал, что ослеп. День был бесконечным. Да и потом, когда разлепили глаза и удалили из век осколки — врач-перестраховщик говорил, что ни за что не ручается. Пробыл в госпитале две недели. Весьма неприятно также, когда иглой лезут в глаз.
Из сводки СИБ исчезли все направления. «никаких существенных изменений». В местной газете вчера напечатана передовая «Изматывать силы врага».
Все время неумолчно гремит канонада с берега Днепра. Часто слышны разрывы бомб. Ночью иногда видны «фонари» немцев.
Вместе с Лидовым сделал несколько визитов. Позвонил секретарю Н.С. Хрущева подполковнику Гапочке.
— Заходите. Жду.
Зашел. Часовой направил в сад. Большой фруктовый сад. На траве лежат четыре человека: невысокого роста Гапочка, огромный толстый мужчина в штатском (как оказалось — зам. пред. СНК Украины Василий Федорович Старченко), стройный средних лет человек в полувоенной форме и с «лейкой» (секретарь ЦК КП(б) Украины по пропаганде Литвин) и майор (забыл фамилию). Поздоровались и легли. Разговор шел о том, как нужно палить и свежевать свинью. С шутками, прибаутками, подначкой. Потом вспомнили об обеде и украинских колбасах и как ими хорошо закусывать.
Нахохотавшись, Старченко и Литвин тут же на траве сели писать постановление СНК УССР и ЦК КП(б)У о помощи крестьянам сел, спаленных немцами. Гапочка сказал мне, что военный совет фронта на днях вынес уже два постановления о помощи Красной Армии населению освобожденных районов. К редактированию нового постановления привлекли и нас. Мы, в свою очередь, договорились о статьях по Киеву.
— В вашем распоряжении 5–6 дней, не больше 10-ти, — сказал мне Гапочка.
Вечером мы зашли к генералу-майору Строкачу — нач. партизанского штаба Украины. Он сказал, что по донесениям партизан немцы усиленно эвакуируют ценности и грузы из Киева, вывозят даже войска (это — сомнительно — Л.Б.) Часть населения уезжает на Запад, часть в Германию. Вокруг Киева усиленно роют окопы и строят укрепления.
Строкач — высокий, статный, представительный, с ленточкой на три ордена.
Говорит, что партизаны оказали большую помощь при переправах.
Днем был у генерал-майора — нач. оперативного отдела Тетешкина. «А, опять на наш фронт? Раз горячо — так сюда?» По-прежнему красные малярийные веки, веселый. Мы ему рассказали, что сегодня СИБ объявил о том, что после некоторой передышки для подтягивания сил Кр. Армии, вновь началось наступление на всем фронте от Витебска до Тамани, форсирован Днепр севернее и южнее Киева и в районе Кременчуга, занят Невель, Кириши, Тамань.
Генерал сказал, что южнее Киева наши передовые части закреплялись на захваченных правобережных плацдармах. Севернее Киева немцы наступали, а сейчас мы на отдельных участках ведем наступление, а на остальных закреплялись и отбивали контратаки. Контратаки солидные, до двух полков пехоты при 60–70 танках. За вчерашний день — 1300 самолетовылетов немцев.
— У меня вопрос. Если невпопад, можете не отвечать, — сказал я. Задача наших войск сейчас: сломить сопротивление противника или непосредственная борьба за захват Киева?
— Наша задача — взять Берлин!
— Где наибольшее давление противника?
— У Черняховского.
— А у Пухова?
— Гораздо меньше.
— Что говорят пленные?
— Немцы подтягивают силы: технику и людей.
— Нет ли живых приказов Гитлера?
— Нам известен только старый его приказ: держать плацдармы на левом берегу для обеспечения наступления 1944 года. Вот как далеко загадано!
Сажусь писать «Самолеты над Днепром». Завтра в 11 утра назначена встреча с Н.С. Хрущевым.
9 октября.
Газетный корпус все растет. Сегодня на самолете прилетели из Москвы четыре известинца: Женя Кригер, фотогрф Гурарий, Булгаков и Федюшев. Днем приехал наш фотограф Яша Рюмкин. Где-то бродит фотограф «Иллюстрированной газеты» Шайлет.
Гурарий рассказал новые печальные вести. В Новороссийске погиб наш корр. по Черноморскому флоту капитан Ерохин. «С боевого задания не вернулся» неистовый авиафотограф Кафафьян (прямое попадание над целью). Это был его полет уже на третьем десятке по счету.
Сегодня был с Лидовым у Хрущева. Он принял нас хорошо, говорили часа полтора. Внешне он изменился: потолстел, лицо очень усталое, сердитое, обрюзгшее немного. Видно, что он работает днем и ночью. Глаза красные от бессонницы. Очень простая хата, небольшая комната с большим столом, на стенах карты, простой стул, в алькове — кровать с двумя подушками.
Говорили об авторах по Киевскому номеру. Он назвал ряд фамилий, дал общие установки. Просил отметить: освобождение Киева — это освобождение всей Украины, нет сомнения, что потеряв Киев, немцы откатятся до старой границы. Победа — результат тесного союза украинского и русского народов, без этого она была бы невозможной. Отметить упорство и сопротивление украинцев оккупантам. Добавил, что было бы хорошо, если бы вспомнили Богдана Хмельницкого, который еще тогда заключил в Переяславе договор с русским царем, заложив основы русско-украинского союза. По предложению т. Сталина этот город скоро будет называться Переяслав-Хмельницкий. Вводится орден Богдана Хмельницкого трех степеней — т. Сталин дал принципиальное согласие.
— Это будет союзный орден?
— Да
— А герои других республик?
— Наверное, тоже будут. Не знаю точно. Вот орден Багратиона будет. Солдатский орден.
— А вы сами не напишете статьи?
— Нет, некогда. Это — нереально, надо посидеть над ней, не смогу.
— Когда взяли Харьков, вы в разговоре с Поспеловым просили отложить заказ до Киева.
— А сейчас до Львова, — смеется Н.С.
Я сказал, что должен готовить статью о битве за Киев. Добавил, что был на Центральном, который, видимо, содействует киевской операции. Н.С. сразу оживился:
— Вы, журналисты, часто подходите фотографически. Что значит содействует? Я не хочу ничего плохого сказать про Рокоссовского. Он талантливый полководец. Но положение определяется силами противника. Сколько против него танков?
— Три дивизии.
— Какие?
— Вторая, пятая, восьмая.
— Так они сейчас уже наши, как вы знаете. А против Воронежского фронта все время действовало 8-10 танковых дивизий. Вам известно, наверное, что главный удар он наносил на Белгородском направлении, а на Курском (Кромском) был вспомогательный. Здесь его танков было вдвое больше. Мы ведь тоже собирались наступать, но 20-го, а он начал 5-го июля. И вот потом все время имели дело с его танками.
— Какие были основные этапы борьбы?
— Прохоровка. Борьба за Ворсклу. Тут был сильный удар противника. Форсирование Днепра. Судя по всему, он решил очень цепко держаться за Днепр и не отдавать его. Но мы очень крепко зацепились. Для того, чтобы выбить нас с (такого-то) участка, нужно не меньше тысячи танков. Это не удастся.
— Верно ли, что он эвакуирует Киев?
— Это кто вам сказал — партизаны? К этим рассказам нужно относиться с большой осторожностью. На войне очень много врут, но больше всех — партизаны.
— Нам нужен самолет для отправления материалов в Москву.
— Это правильно. Самолет будет.
От него пошли к генералу армии Ватутину. Очень маленького роста, полный, с очень маленькими, но очень живыми и умными глазами. Шея завязана. На кителе — ленточки пяти орденов и медалей (у Н.С. - четырех). Просторная комната, большой стол накрыт картой насплошь (километровкой). В соседней комнате — постель. Простые деревянные стулья. Предварительно я позвонил ему по телефону, представился.
— Хорошо, заходите через полчаса.
Принял нас очень приветливо. Сели. Говорили тоже часа полтора. Я сказал, что прислан сюда, на этот фронт, поскольку он сейчас стал центральным. Командующий рассмеялся:
— Он уже давно центральный.
Я попросил рассказать об основных этапах борьбы за Киев. Ватутин очень подробно рассказал о немецком наступлении 5 июля, как и почему оно провалилось, что за тем последовало. Говорит он очень просто, без военных терминов, вставляет публицистические замечания, звучащие, как афоризмы («неудавшееся наступление — крупнейшее поражение для наступающего» и пр.)