Дю-дю-дю

Рассказывает Евгений Весник

Когда я пришел в театр, Георгий Павлович Менглет был уже ведущим актером, но положение это никак не отражалось на характере его взаимоотношений с товарищами. С теми, кто впервые ступал на сцену, он держался как с равными — на репетициях и спектаклях, в беспечных закулисных шутках или в серьезных разговорах о вечных актерских проблемах. Рядом с ним всегда было как-то особенно легко. Участливым советом, добрым словом, а чаще шуткой он всегда снимал напряжение, страх перед новой работой. На репетициях и спектаклях он создавал атмосферу игры и заражал ею окружающих.

Менглет — актер хулиганистого склада, в хорошем смысле этого слова. Мы без конца разыгрывали друг друга на сцене. Розыгрыши и шутки он очень любил. Как-то мы вместе играли в спектакле «Обнаженная со скрипкой» Н. Кауарда. Через каждые пять слов мы вставляли «дю-дю-дю». Никто в зале не понимал, что происходит. Я, к примеру, говорил: «Знаете, дю-дю-дю, произошла такая история». А он отвечал: «Да, дю-дю-дю, я об этом слышал». И так все время. Причем это была полная импровизация. Иногда он не выдерживал и «кололся», начинал смеяться и пропускал реплику. Иногда «кололся» я. Теперь по телефону мы не здороваемся. Просто я набираю его номер и спрашиваю: «Дю-дю-дю дома?» Он подходит и отвечает: «Дю-дю-дю слушает».

Мы с ним совершенно разные по складу люди, но всегда симпатизировали друг другу. Было у нас нечто общее. Во-первых, страсть к футболу, хотя мы и болели за разные команды: я — за «Спартак», а он — за ЦСКА, но мы с уважением относились друг к другу. Он же просто фанатик футбола — ведет картотеку, чертит графики, глядя на его невозмутимое лицо, заподозрить это невозможно.

Второе, что нас очень сблизило, — любовь к Алексею Дикому, нашему кумиру. Мне посчастливилось учиться у него, а Георгию Павловичу — работать в его студии, играть в его спектаклях. Проводить время в обществе этого самобытного и, не побоюсь сказать, гениально одаренного человека было великим счастьем. Мы часто вспоминали и его самого, и его потрясающие спектакли. Я рассказал Георгию Павловичу, чем покорил меня Алексей Денисович Дикий. Впервые я услышал его имя еще мальчишкой в Кривом Роге, где впервые попал в чудесный мир, именуемый Театром. О Диком всегда рассказывали что-то заманчивое. Он завораживал всех своей загадочностью, самобытностью. Я был влюблен в него заочно. И надо же было случиться такому счастью, что я попал на его курс. Он был для меня почти пророком. И вот как-то на одном из занятий я, этакий бравый вояка, задал ему какой-то вопрос. И вдруг этот талантище, умница задумался! После огромной паузы он мне, мальчишке, растерянно сказал: «Не знаю». После чего я и влюбился в него на всю жизнь. После моего рассказа Менглет тоже часто при случае повторял: «Не знаю!»

Знакомство с Диким было для нас не только великим счастьем, но и трагедией. Если встречаешь режиссера такого уровня, как Дикий, то все другие, какими бы замечательными они ни были, кажутся мельче и обыкновеннее.

В творчестве, мне кажется, Георгию Павловичу все давалось легко. Конечно, может быть, это казалось только со стороны, но впечатление было именно такое. Он всем видом показывал, что это ему ничего не стоит. Ролью он овладевал быстро.

У него много прекрасных работ. Стоит назвать хотя бы его Олега Баяна в «Клопе». Самые смешные слова и положения он играл совершенно серьезно, с характерностью, органично присущей только данному лицу. Походка Баяна, его замашки, когда он приобщал к культуре бедного Присыпкина, убежденного, что он возвышает «свой класс своим благоустройством», сама логика сатирического персонажа доводилась Менгле-том до комического совершенства. В историю театра вошел и его Победоносиков. Он был монументален во всем. В наглости. В своей убежденности, что он есть самый образцовый гражданин нового мира, который вполне достоин быть отобранным в «будущий век». Когда он узнавал о растрате, то говорил важно, с расстановкой, с достоинством: «Чудовищно! Непостижимо!», затем вставал с кресла, вытягивался, как монумент, и, поглядывая на портрет Маркса, продолжал: «Кто? Растратчик? Где? У меня? В какое время?… В то время, когда я веду мое учреждение к социализму по гениальным стопам Карла Маркса и согласно предписаниям центра…»

Он замечательный партнер. Играть с ним легко. Он не любит банальностей, но сразу заражается фантазией, стоит что-то придумать, загорается мгновенно.

Он — профессионал высочайшего класса. Мне кажется, он мог играть в любом большом театре.

Менглет всегда выделялся своим интеллектом. Если что-то его не устраивало, он очень тактично, мягко говорил: «Может быть, не стоит так делать» -и не делал. Он, как большой актер, парадоксален. Например, он был матюршинником, но в его устах мат звучал как песня, а вот при нем ругаться было как-то неприлично. Неудобно было приглашать его в какую-то компанию. Он был таким «пастором». Он в наших компаниях не участвовал, в рестораны с нами не ходил, никогда не пил. Когда начинались выпивки, он, улыбаясь, уходил, но не осуждал никого. Мы были гуляки, но Менглет нас не раздражал, мы ему, честно говоря, даже завидовали. Он нас дисциплинировал.

Они с Ниной всегда были прекрасной парой, очень внимательны и нежны друг с другом. Это выглядело очень красиво и для всех нас служило примером.

Георгий Павлович всегда поддерживал меня. Я, человек горячий, мог кого-нибудь послать, а он при этом приговаривал: «Правильно, правильно!»

Но при кажущейся доступности с ним невозможны панибратские отношения. При кажущейся мягкости — он достаточно резкий человек. Хотя выглядит этаким «тюфячком», на самом же деле умен и принципиален. Он всегда без обиняков и откровенно высказывался по вопросам творческой жизни театра, никогда не владел искусством приспосабливаться к обстоятельствам. Он, мне кажется, вообще неприспособлен для обходных маневров. Он всегда вел себя независимо — никогда не поддавался общему мнению.

Меня привлекает в Георгии Павловиче многое. Роднит с ним и нежелание раскрываться перед людьми. Сейчас, когда у меня уже вышло восемь книг, мне многие говорят: «Я вас представлял другим». Менглет тоже раскрывался не каждому человеку. Ему нравилось, что его считали ловеласом, а ведь на самом деле он — «домашний кот» и очень редко и мало отвлекался от своих семейных обязанностей, даже когда был со своей первой женой.

Вспоминается такая смешная история. Мы впервые собирались на гастроли в Париж. Перед поездкой, куда мы везли спектакли Маяковского «Клоп» и «Баня», нас почти месяц инструктировали. Инструктаж был удивительно глупый. Как-то я спросил: «A „Myлен Руж“ посещать можно?» Какой-то генерал мне испуганно ответил: «Ни в коем случае — никаких мулен-ружов. Вам все объяснят на месте. Нужна дисциплина». А Толя Папанов следом задает вопрос: «А в „Красную мельницу“ сходить можно?» — «В „Красную мельницу“ можно, идите».

Нам вдалбливали, что ни к кому нельзя подходить, ни с кем нельзя разговаривать возможны провокации. В Париже с нами ходил сопровождающий, которого, как и Плучека, звали Валентин Николаевич. Ходили мы «пятерками».

Мы с Толей Папановым приходили на инструктаж пьяными и тихонько смеялись, а Менглет все слушал внимательно и на трезвую голову. Он всего этого наслушался. И вот наступает наше первое утро в Париже. Мы идем небольшой компанией — я с Ольгой Аросевой, Толя Папанов со своей женой Надей и Георгий Павлович с Ниной. Менглет красивый, элегантно одетый, сам похож на француза. Вот именно к нему, интеллигентному красавцу, и подошла аккуратная старушка с лорнетом, видимо приняв его за своего соотечественника. Она тронула его за плечо: «Месье…» Не успела она досказать, как он в ужасе отшатнулся от нее, замахал руками и послал ее по-русски. Это было безумно смешно.

Менглет относится к тем людям, которых я называю «породистыми». Такого рода «породистые» актеры могут не беспокоиться, производят они впечатление или не производят. Они выходят на сцену -и это уже эстетическая акция. Менглет всегда приносит на сцену интеллект, культуру, элегантность и породу, которая, увы, уходит. Если сравнивать людей с собаками, то раньше были доберманы-пинчеры, доги, а сейчас преимущественно таксы и шпицы. Я не могу объяснить, в чем дело. Сейчас есть не менее талантливые актеры, чем раньше, но таких породистых нет. В Малом театре порода ушла с Еленой Николаевной Гоголевой. Хорошо, что в Театре сатиры существует Менглет.