1 января, 2004 года, четверг.
1 января, 2004 года, четверг.
Первый день Нового года всегда божествен по настроению и ощущению. Какой-то спокойный и прозрачный сон накануне? Или ощущение некоторой отдаленности новых забот, ведь обычно Новый год празднуется несколько дней? Плохая жизнь наступит дальше, там, а пока ты дома, ты в крепости, холодильник еще полон несъеденных продуктов. Можно весь день спать, мечтать, смотреть телевизор. В портфеле среди прочих бумаг нашел поздравление от Оксаны. Она ведь выпускница Литинститута, семинар покойного Кузнецова. Еще долго будут говорить, что он или она выпускник или выпускница семинара Кузнецова! «Подумать только – Новый год! И где ходил он раньше? А тот, кто раньше всех встает, чай ректору с утра нальет, и видеть станет дальше!» Это приятное и милое добавление к моей жизни.
Утром всех разогнал: Толик и Людмила вместе с Долли отправились на дачу. Толик, который не умеет отдыхать, как, впрочем, и я, а что это такое?.. Меня всегда бесит, когда в девять утра меня спрашивают по телефону: «Я вас не разбудил?» Или когда в воскресенье извиняются: «Вы, наверное, отдыхаете?» Какое омерзительное слово, выдуманное бездельниками. Отдыхаю! Когда мою посуду и смотрю телевизор, когда перебираю и вытираю от пыли книги, когда глажу себе рубашки. Так вот, Толик отправился на дачу стелить пол на новой террасе, В. С. на диализ, а я начал отдыхать, т. е. принялся читать «Изгоя» Потемкина. Это мой старый долг, и начал я читать эту книгу с предубеждением. Назначил себе норму – 100 страниц. Где-нибудь в начале семестра я обязательно проведу семинар по этой книге.
Начну с того, что к книге приложено прекрасное, написанное Светланой Семеновой предисловие. Если прочесть предисловие и перелистать книгу, то ее обязательно отложишь, потому что здесь некоторые ножницы: великолепный философский текст, явно перекрывающий художественный смысл книги и довольно дурная, привычная для сегодняшней псевдолитературы, стилистика. Однако можно здесь же и обмануться! Снобистское отношение к книге провоцируют несколько обстоятельств: немыслимые, как видно из того же предисловия, личные богатства автора, нувориш, а мы знаем, как добывались эти богатства, провоцируют обширные знания авторов верхов жизни, т. е. пресловутой «красивой» жизни, коей всегда оперирует бульварная литература, а также немыслимые претензии на новый виток в русской литературе: Потемкин вместо Достоевского и «Изгой» вместо «Идиота». Есть обстоятельства и сопутствующие – полугрузин вмешивается в наше сокровенное, в литературу. Кстати, фамилия героя книги – Иверов, он, естественно и непременно, князь. Это первая примета плохой литературы. А с чем там созвучна фамилия героя? С древним названием страны – Иверией, т. е. Грузией.
Но есть в этом романе и другое, отчасти об этом написала Семенова. Это серьезность раздумий над современной жизнью и ряд наблюдений самого автора. Например: «Культурная легитимация виртуальной экономической деятельности в самосознании европейской культуры так и не состоялась». Неплохо, правда? Или: «…человеческая телесность в значительно большей мере обусловила морфологию и смысловое содержание культуры, чем предполагают приверженцы концепции культуры как сублимации чистого духа». Эта ламентация возникла все же на основе книги Потемкина. Выписки из Семеновой я еще сделаю, но и чтение романа показывает, что он не так уж прост. Через мишуру и дурновкусие проглядывает очень умный человек много и точно знающий о мире. Я хочу обсудить этот роман еще и потому, что здесь много культурной, даже избыточной информации. «Вы пришли за авгуральной книгой Исидора Сивильского или записками этрусской коллегии жрецов». Пошловатые кусочки тоже привожу: «Они заискивающе вглядывались в ее глаза, жадно смотрели на тело». Не привожу здесь сюжета и главной мысли о виртуализации жизни. Это если не изобретение Потемкина, то его раскраска. Это довольно любопытно. Буду дочитывать и думать, по крайней мере здесь есть тема для размышления. Вспоминаю при чтении также поразительную презентацию, которую полгода назад Потемкин устраивал по поводу выхода своего «Изгоя».
В последнем «Экслибрисе» мои ответы на анкету:
«Сергей Есин
1. Мне трудно обозреть весь год. А что касается ощущений последнего времени, то большое впечатление на меня произвели, конечно, в первую очередь удивительные мемуары Анны Василевской, напечатанные в «Новом мире». На самом деле просто случайность, что они напечатаны именно там, в журнале, которым заведует ее сын. Она ведь писала воспоминания только для детей и никогда не думала, что эта книжка станет объектом пристального внимания широкого читателя. Это удивительные мемуары, написанные о деревне простым словом и слогом русских людей, которые никогда не занимались такой рафинированной вещью, как писание и писательство. Второе, что меня заинтересовало, – поразительные записки Солженицына о писателях. Где он с присущей ему внутренней силой высказывает то, что мы даже не позволяли себе сформулировать, – например, о Василии Гроссмане, да и о других писателях.
Еще о чем я в последнее время раздумываю – странный и притягательный роман Анны Козловой «Открытие удочки», напечатанный в альманахе «Литросс». Кроме того, мне нравится, что делает с писателями (тщательно формулируя, кем они себя представляют) такой лексикограф, как Вячеслав Огрызко в том же «Литроссе».
2. Актуальной будет документальная, мемуарная и дневниковая литература. Происходит это потому, что та литература, которую мы называем художественной, за последнее время совершенно дискредитировала себя в глазах читателя. Во-первых, своим знанием, как эту самую литературу надо писать, а во-вторых, несмотря на это знание, – низким уровнем. И все-таки я надеюсь, что появится произведение, способное привлечь и удержать внимание читателя, причем произведение художественное» (Газета «Независимая» – четверг 25. 12. 2003 г .).
2 января, пятница. Чем же я вчера занимался? Погладил три комплекта постельного белья и двенадцать рубашек. Это утром. Вечером ходил в качалку, занимался уже час. Сегодня пылесосил квартиру, мыл посуду, писал дневник. Вечером пошел на спектакль в МХАТ на Тверском. «Васса Железнова» с участием Дорониной. Предвкушаю. Не ошибся.
Впервые я понял старую мхатовскую традицию, когда в конце спектакля не хочется хлопать, когда между аплодисментами и окончанием сцены возникает пауза. На меня навалилось от увиденного какое-то оцепенение. Значит, и мое переживание закончилось? В спектакле, хотя он и сыроват, много нового, поразительного. Доронина всегда, что бы она ни говорила, попадает в десятку. Она играет, во-первых, русский характер, во-вторых, этот характер в современных обстоятельствах. Это не стерва, которую делала Чурикова, и не трагедия, трагедия и трагедия, которую строила Пашенная. У Дорониной есть даже какое-то сострадание к окружающим и любовь к врагам. Понимание трагических обстоятельств жизни. С самой первой реплики в зале наступает магическая, атомная тишина, которая держится весь спектакль. В Москве сейчас нет более современного спектакля. Статью, которую я мог бы написать, говорила бы об особенности драматургии Горького – быть всегда современной. Но нужен особый талант, чтобы современное сделать сегодняшним. Возможно, я напишу статью об этом спектакле, по крайней мере еще раз пойду смотреть. Завтра утром выпишу заметки, которые я сделал на программке.
«Об особенностях драматургии Горького»:
«Это не пьеса-аттракцион, к которым все привыкли» (о Романе Должанском);
«Одни имеют пристрастие к ненависти, другие привязаны к иным правилам»;
«Но как слушают о революции и классовой борьбе!»;
«Раньше это было про прошлое, теперь – про сегодня»;
«Неужели все опять начинается, и зал предчувствует?»;
«Несуетливая, но забытая достоверность на сцене. Лезу в программку – художник В. Г. Серебровский. Забытое искусство делать что-либо точно. Почти билибинский рисунок по краю декорации. Начинается с музыки к «Искателям жемчуга» на граммофоне – я ведь ближе к той эпохе, опять точно – реж. Б. Е. Щедрин»;
«Васса – еще и национальный характер»;
«Из недостатков: изредка проскальзывают из-под надтреснутого голоса героини коронные доронинские интонации, к концу первого акта исчезают, все сливается»;
«Терпеть не могу лишних людей в доме»;
«Грандиозный Ю. Горобец – Железнов, муж, которого Васса уговаривает принять порошок, отравиться»;
«Педофилия и растление малолетних – это, оказывается, не изобретение нашего времени. Эстония, Португалия!»;
«Опять уговоры: «найти журналиста», дать ему взятку, чтобы тиснуть нужную, оправдательную статеечку в газете. Ах, журналист, журналист!»
«В наше время Горький, что ли, заглядывал?»;
«В доме и верный «личарда» – Наталья, играет Зыкова. В этом театре никогда не увидишь проваленных ролей! Девки, дочери – хороши тоже! На материнском родовом чувстве все и держится! А откуда это у Дорониной?»
«С должной неприязнью к еврейству, с которого все и началось» (Рашель Моисеевна – даже отчество классик выписал);
«Рашель, как разрушительница жизни»;
«Хакамада»;
«Рашель, тебе снова революцию надо делать?»;
«Федя, Рашель, расстановка сил, сын богатых в революции. Знал классик: не наше ли время писал, не наше ли время актеры играют?»;
«Как Доронина говорит Рашели: «Мы люди оседлые!..»
«Как я всех вас на сцене (и персонажей и актеров) люблю – собственный внутренний монолог во время спектакля»;
«Опять пьеса: «Мать книг не читает»;
«Хищное молчание зала, он играет и ведет партию вместе с Дорониной»;
«Гениальность доронинского замысла и в выборе пьесы, и в игре современной бизнес-вумен. Телефон, сейф».
«Если обвинение не доказано, это не значит, что обвиняемый не виноват». «Каких это олигархов я имею в виду?»
Отчетливо понимаю, что и десятой части своих переживаний высказать не могу, теперь долго буду перемусоливать увиденное. Если бы только все смогла удержать моя память. И опять удивительное ахматовское: из какого сора? И как быстро. Еще недавно говорили о Вассе, и как Доронина решилась перейти на эту возрастную категорию? Какое мужественное и холодное решение. Артемида! Для меня она прекрасна всегда.
В антракте встретил Валеру Беляковича, поговорили о моих Дневниках, их читают. Валера говорил о разбросе тематики.
3 января, суббота. Весь день читал «Изгоя» и делал выписки. Сначала я делал их с довольно злобным настроением, разбивая на несколько разделов. Во-первых, поразительная пошлость, которая к лицу лишь бульварному роману. Но тут же скажу, что в романе всего намешано, и эти выписки не покрывают всего содержания. Это скорее тенденциозность начального чтения. Потемкин не простой человек и дальше появятся места, где меня захватило. Но пока поговорим о нелучшем. Я разделил все тематически. Красивая жизнь.
«А какой подарок?» – «Вы живете в Лондоне?» – «Да!» – «Тогда последняя модель «Ягуара» класса «Х-8» (стр. 148).
«Вообще-то я предпочитаю вина Бордо всем другим. Могу рекомендовать вам из коммуны Пойак: Латур, Мутон-Ротшильд и Пишон-Лонгвиль-Комтесс-де-Лаланд девяностого года, из Сен-Жюльен: Дюкрю-Бокайо, Грюо-Лароз и Леовиль-Лас Каз восемьдесят девятого года, из Южного Медока и Марго…» (стр. 142).
«24 июня Иверова разбудила мелодия будильника ручных часов «Вашерон Константин». Это была музыка Оливье Мессиана «Пробуждение птиц» (стр. 166).
» У вас вся жизнь впереди, успеете. Впрочем, вы можете взять мой самолет «604-М» или вертолет французской фирмы» (стр. 74).
«…патрон настаивал, чтобы она после работы вылетала к нему в Сен-Поль-де Ванс. Экипаж самолета «Challendger» и три сменных водителя переходили в Лондоне в ее полное распоряжение. Он велел дворецкому в особняке Чаринг-Мелл в Сент-Джеймсе приготовить для Жаклин апартаменты и принять ее со всеми почестями, как хозяйку дома» (стр. 63-64).
Раздел Пошлость:
«Иверов снял очки и внимательно посмотрел на нее. Жаклин показалось, что глубиной и силой своих магических глаз он проникает в каждый закоулок души, в каждую клеточку тела. Она испугалась этих черных проницательных глаз больше, чем прежних своих наваждений. «Кто он в конце-то концов? Что хочет от меня получить? Чего не хватает этому аристократу-богачу в жизни? Смогу ли дать ему то, что он ждет от меня? – лихорадочно размышляла Марч. – До встречи с ним мне казалось, что главный его интерес – это секс… Но он совсем не тот человек. Ему необходимо нечто иное. Что же?» Ей захотелось спрятаться от парализующего взгляда Иверова, но он, словно бесовский магнит, околдовал ее. От сильного волнения перехватило дыхание, кончики пальцев превратились в ледышки, ладони повлажнели. Еще минута – и она упала бы в обморок» (стр. 55).
«Милые сердцу идеи тороватой благотворительности целиком овладели его помыслами. Благочестивые чувства буквально распирали его щедрую натуру и, как коварный допинг, возбуждали сознание» (стр. 99).
«Брызги от набегавших волн окатывали его с ног до головы. Но он не замечал или не хотел замечать этого» (стр. 97).
«…округлости бедер ерзали, как смычок Ванэссы Мэй, язычок с пьянящей негою облизывал бесподобные губы, словно покрытые нектаром Тобларона» (стр. 145).
»…пурпурное в продольных разрезах платье перекинула через раму картины Арчила Горки «Агония», висевшей на стене. Шелковое бежевое нижнее белье в белоснежных кружевах, желая подразнить князя реальным эротическим аксессуаром, набросила на литографию Гогена «Желтый Христос"» (стр. 143).
«Зеленые глаза излучали влюбленность. На ней был голубой топ, прикрывающий лишь упругую соблазнительную грудь и талию. Вокруг пупка красовалась разноцветная, манящая к поцелуям татуировка – миниатюрная ваза с цветами» (стр. 164).
«Они остались одни. Жаклин Марч увлекла его в спальню, выключила свет, сбросила с себя легкую одежду и стала раздевать князя. Границы между реальностью и виртуальностью стерлись окончательно. Она действовала наяву, он – в грезах, но интрига имела одну-единственную основу – эротическое влечение» (стр. 165).
»… она то и дело нащупывала под подушкой пузырек флорентийки – в него необходимо было собрать сперму для рождения наследника баснословно богатого европейского аристократа» (там же).
Следующий раздел я бы назвал Щегольство и хвастовство начитанностью. Подобная эрудиция всегда выглядит сомнительной.
«Хотел понять, какая тяжесть лежала на сердце Реми Николы, или Николая Ремигия, слои времен Средневековья, по вердикту которого было сожжено около тысячи ведьм» (стр. 84).
«Я не жалую людей, чей эгоизм попирает мое право на одинокое размышление о тайнах бытия и познания» (там же).
»…случайно зацепился взглядом за книгу Луи Ланвиля». – «Членистоногое, жалящее, ядовитое существо, скорпион, оказавшись в безвыходной ситуации, убивает себя смертельным ядом» (стр. 111).
«Перед ним висела литография картины Гогена «Автопортрет с «Желтым Христом"» (стр. 117).
«Подобно Оригену я также считаю, что душа человеческая совершенно неизбежно воссоединится с Богом, и новое существо расселится по всей Вселенной» (стр. 188).
«Мне, как Апулею из Мадавры, – продолжал думать Иверов, – еще, видимо, придется написать выстраданную «Речь в защиту самого себя"» (там же).
«Если Алкмеон из Кротона впервые стал вскрывать трупы и практиковать вивисекцию для точного определения причины смерти… « (там же).
«А впереди ожидаются долгие схватки между долларом и евро. Я рекомендовала членам банковской комиссии Европейского сообщества объединить несколько крупных банков. Например, «АБН Амро», «Дрезднер Банк и «Банк ди Рома», далее – «Ферейн унд Вест Банк», «Агриколь» и «Милано», кроме того – «Барселона Активо», «Комерц Банк» и «Фортис Банк"» (стр. 160-161).
«…в этой истории совершенно незачем давать пояснение таким словам и терминам, как Федеральное агентство ФИКО, маргинальный счет, парижский рынок обращающихся опционов, акулий репеллент, ориентир роста денежной массы в обращении, плакированная монета, косвенная ипотечная ссуда, мультивалютная оговорка и так далее и тому подобное, которыми собеседники часто пользовались в беседе» (стр. 161).
И последний раздел, которым я вполне удовлетворен. Интеллигенция.
«Помимо чиновников самого разного ранжира, вокруг Буйносова крутились многочисленные посредники: народные артисты, именитые режиссеры, космонавты, генералы МВД и КГБ, заслуженные спортсмены, священники, банкиры-неудачники, куртизанки, открывающие доступ к высшим чиновникам. Как тунцы следуют за китом, питаясь царскими объедками, так весь этот московский люд постоянно вьется вокруг новых русских, чтобы при случае отхватить шальные деньги или, по крайней мере, полакомиться за чужой счет» (стр. 207-208).
Вечером ходил в консерваторию на концерт-бал, который давал Эдуард Грач и его оркестр, состоящий из его учеников. Народу много, билеты недорогие. Все легко, непринужденно и без малейшей претензии. Маэстро Грач дирижировал, менял костюмы, оркестр сидел в масках и колпаках. Ребята играли одухотворенно и заводно. Это были студенты – первокурсники и выпускники и, как правило, все уже люди премированные и заслуженные. Играли Штрауса, с него начали, музыку, которую сейчас называют скорее легкой, хотя она не перестает быть серьезной. Это все другое искусство и другое времяпрепровождение, уходишь в каком-то возвышенном состоянии духа. Сама консерватория в страшном упадке, не горят все эти изумительные люстры, плохие полы и серая пыль покрывает лепнину. Нет хозяина, который тыкал бы во все это безобразие мордами обслуживающий персонал и администраторов.
Во время исполнения фантазии на тему Бернстайна я на сцене увидел Валю Тернявского, с которым работал и на радио, и в «Кругозоре». Он был автором фантазии и сам играл на фортепиано. Играл уверенно, но все время следил за дирижером. Представлял его мой сосед по дому Бэлза, как всегда, обаятельный и полный музыкальных анекдотов. В антракт заходил за кулисы, обнялись с Валей. Если было не сердечно, то хотя бы грустно. Валентин вспомнил, что работали мы вместе в 64-м году, т. е. сорок лет назад. Цифры, ставшие некими литературными символами.
В Москве снег, метель, машину оставлял в переулке возле «Гудка». Как и вчера, когда ехал из театра, думал, как весело и празднично освещена Москва.
4 января, воскресенье. Днем ездили на машине в гости к подруге В. С. Дарико. Это довольно далеко по Минскому шоссе, потом разные повороты. За Кольцевой дорогой, в поселке Заречный. У меня был рассказанный по телефону план, как ехать. Но в одном месте я промахнулся, проехал поворот и оказался в поселке Немчиново, где настроили свои однообразные особняки из красного кирпича новые русские. До чего же скучно и безвкусно живут, какие антиэстетичные постройки, внутренне похожие одна на другу. Этот чудовищный поселок – самое сильное впечатление дня.
Вечером приехали с дачи счастливые Люда и Толик. Сидели пили чай на кухне, потом Толик вызвал меня в коридор, подозвал Долли: у нее под правой лапой величиной с кулак опухоль. Этого мне хватило, чтобы плохо спать ночь. Во вторник повезу собаку в ветлечебницу.
5 января, понедельник. Зима наступила, два дня идет снег, ночью мороз. Утром по первой программе передавали интервью с Романом Виктюком, только что поставившим что-то о Нуриеве. Обычно его интервью полны многозначительной чуши, и я смотрю и слушаю их, испытывая отрицательное удовольствие. Но вот сегодня Роман Григорьевич вдруг высказал не новую, но интересную мысль о некоем меньшинстве, которое сопротивляется культуре большинства, т. е. маскультуре.
Днем приходил Леня Колпаков, говорили в основном о Дорониной и ее спектакле. Настоящее мнение о спектакле определилось: был Вульф, достаточно едкий человек, и оценил, была Вишневская. В свое время и Гриша Заславский рассказал мне, что спектакль нравится его друзьям. На этом фоне как-то нелепо и провокационно выглядят грубые статьи в «Известиях» и «Коммерсанте». С этим, я думаю, будем разбираться. Говорили об инаугурации Лужкова, которая проходила в присутствии Путина, о похоронах Владимира Богомолова, о том, что среди приглашенных на инаугурацию не было Кобзона. Кстати, – это уже другие источники, вечерний звонок П. С. – оказывается, возникают какие-то сложности с очень мне нравящимся С. И. Худяковым, а на его место упорно лоббируется Кобзон. Вспомнили, что И. Д. так и не пускают ни в Америку, ни в Литву, ни в Латвию, ни, кажется, в некоторые страны Европы.
В Грузии состоялись выборы президента.
6 января, вторник. На работу приехал из ветлечебницы только в два часа. Все утро вместе с Анатолием, которого отпросил у В. С., пробыл на Россолимо в ветлечебнице. Очередь шла очень медленно, врач-терапевт был лишь один, за прием берут 90 рублей. В регистратуре я спросил, почему только один врач? А потому, что иначе будет нерентабельно. Зато все остальное здесь очень рентабельно. Но врач-терапевт, принимавшая на первом этаже, действительно женщина очень внимательная и милая. Она сразу отправила меня на рентген, и мы с нею решили, что лучше скорее сделать операцию, нежели торопиться с прививками. На третьем этаже молодой энергичный хирург долго тянул и мямлил, что сейчас по какому-то приказу, запрещающему применение в ветлечебницах обезболивающих препаратов, т. е. наркотиков, – вся поликлиника обклеена статьями из «МК» с обсуждением этой проблемы, – они не могут делать плановых операций. Хирург мялся и ждал, когда я задам вопрос: как же мне быть? Перед этим он рассказал мне, что сама по себе любая опухоль опасна, даже если она жировик, потому что опухоль очень интенсивно снабжается кровью. А если не жировик? У хирургов есть свой врач-гистолог в Склифе, которому пошлют срезу. Я спросил: сколько? Он ответил: от 7 до 9 тысяч, операцию будут делать вечером, когда нет начальства. Все как обычно, все как у людей.
Было три телефонных звонка. Лена Мушкина, которая попросила моего отзыва на ее новую книгу, чтобы получить грант. Попов из Партии жизни, который попросил поддержку в выборной кампании спикера Совета Федерации Миронова. Котомкин, который рассказал, что Саша Бобров довольно грязно написал обо мне в «Советской России». Не переходил ли я ему дорогу? Вроде бы не переходил. Они, правда, все хотели семинар покойного Кузнецова после его смерти, полагая, что они, расхожие московские поэты, не хуже. Я также думаю, что всем очевидно: я не считаю Боброва не то что выдающимся поэтом, но и просто первоклассным. Поэт с гитарой и телевизионный ведущий. Большое и глубокое дыхание – это особь статья.
Утром и накануне ночью читал «Изгоя». Где-то с трехсотых страниц, когда действие перенеслось в Россию, начался настоящий роман. Есть сатирические места, а это мне близко, просто первоклассные. В первую очередь это, конечно, демонстрация на Театральной площади по поводу «золотого голоса России» и все, что связано с организацией этой демонстрации. Сцена, когда Иверов в дождь убегает из Шереметьева, по своей заоблачной инфернальности первоклассная! Браво! Роман – это вещь серьезная, о нем нельзя судить по первому впечатлению.
Уходя с работы, зашел в «Книжную лавку», купил «Литературку» и «Независимую». В «ЛГ» мое крошечное интервью. Вопрос : Какое событие уходящего года было для вас самым значительным? Ответ : Празднование 70-летия института. И после этих событий мне безумно захотелось в отпуск. Вопрос : Ваши планы? Ответ : Выучить хоть как-нибудь английский язык, который изучаю 30 лет, а последние два года ежедневно.
В той же «Литературке» Ю. Поляков: «Наконец заслуженное электоральное возмездие настигло наших «правых», имеющих к великой либеральной идее примерно такое же отношение, как кровососущие насекомые к службе переливания крови».
7 января, среда. К сожалению, на Рождество не выбрался в церковь и даже не сосредоточился. По телевидению кроме показа нашего президента, крестившегося во время службы в соборе, в Суздале (в принципе мне импонирует, что каждое Рождество он втихаря встречает где-нибудь в церкви – такие его посещения деликатным образом дают некую команду на ТВ: не забывайте, мы христиане, православная страна, большинство из живущих в ней – люди русские и верующие); этот сигнал телевидением и был воспринят – несколько раз транслировали службу в храме Христа Спасителя с Патриархом и очень толковыми объяснениями ведущего), в основном показывали пляшущую и гуляющую до обалдения Россию. Как это всё надоело!
С утра опять занимался «Изгоем». Очень интересна сцена русской пьянки и спор о том, что значительнее: владеть ценностями виртуально или владеть деньгами. Это не очень убедительно в словах, хотя и живописно. Но парадокс в том, что я скорее верю в виртуальность – а иначе, зачем жизнь? Кстати, как я писал день назад, ко мне обратилась Лена Мушкина с просьбой написать рецензию для представления в Фонд ее книги – она ведь пишет о своей матери, знаменитой машинистке журнала «Знамя». И тогда же по телефону я ей сказал, что она счастливый человек, потому что у нее от жизни осталось то, чего обычно у людей не остается: книга. Это же я могу сказать и о себе.
Так вот, что касается «Изгоя» – его не надо судить по первым страницам. Потемкин проявляет не только определенную ловкость, но и профессионализм в построении сюжета и талант в открытии заповедных для нас областей жизни. Но в литературу его, конечно, не пустят – и потому что он богат, и потому что слишком явственен расчет на шедевр, ведь писатель в России должен не только долго жить, но и долго пробиваться.
С очень интересным заявлением выступил глава Еврокомиссии Р. Проди – он отменил семинар по антисемитизму именно вследствие того, что в антисемитизме обвиняются и сам Проди и комиссия. Они, дескать, очень акцентируют на положении дел в Палестине. Тут же показали по ТВ пятерых израильских парней, отказавшихся служить в армии, так как, по их мнению, Израиль – агрессор и оккупант, за что они тут же пошли в тюрьму. Да, это не наши мальчики, готовые выносить горшки и переворачивать, подтирать на постелях больных старух – исключителъно из трусости и боязни армии и мужского сообщества.
А что касается Р. Проди – я с ним совершенно согласен: в мире сложилось нетерпимое положение; если ты говоришь плохому еврейскому поэту, что он плохой поэт, – то ты уже не только враг, : но еще и антисемит. Если же говоришь то же русскому – то ты только враг. Вообще, эта тема мне надоела до ужаса.
8 января, четверг. В час дня собрал деканат, но ни В. Гусева, ни В. Смирнова, ни Б. Тарасова не было. Всех я подраспустил. Вдобавок ко всему сначала меня огорошил Александр Иванович Горшков, который на две недели выезжает отдохнуть и поправить здоровье в Переделкино, а потом и Лев Иванович, который вроде ложится в больницу на две недели. Значит, мой собственный отпуск, о котором я мечтал, накрылся. Вдобавок ко всем тут же в конце летучки появилась Лю Юнь, аспирантка из Китая, которую мы должны были обсуждать еще в декабре, и выяснилось, что теперь, в каникулы, читать ее никому не хочется, а в первую очередь Марии Валерьевне, ее руководителю. Я понимаю, у дочки М. В., наверное, каникулы, ребенка надо куда-нибудь отправить или отвезти, а тут еще докука с чужой судьбой. Все быстро забывают, как сами были аспирантами и ходили за профессурой, которой было не до них. В общем, у всех свой ритм и никто не хочет жить, сообразуясь с чужими заботами. Вдобавок ко всему аспирантку-то эту мы М. В. не навязывали, ей она самой нужна, чтобы получить звание профессора. Одним словом, мне пришлось употребить власть, поорать, чуть ли не заставить собрать кафедру в понедельник и обсудить диссертацию. В чужой стране, в холодной Москве, да что же китайцы будут думать о нас!
Под вечер появилась Катя Лебедева, я обрадовался, отложил все дела и с наслаждением стал с нею разговаривать. Но перед этим пошел в деканат, дав ей прочесть первую главу «Марбурга». Катя удивительным образом действует на то, что я пишу, она понимает меня и мои планы с полуслова. Первая глава ей понравилась, но она тут же отметила ту ее часть, которую я писал в спокойной, умиротворенной атмосфере Марбурга. Моя жизнь и институт сжигают мою романистику. Катя внушила мне, как надо писать и идею простоты.
9 января, пятница. Приехал на работу пораньше, потому что еще накануне нафантазировал статью о «Вассе» и Дорониной. Леня Колпаков накануне рассказал мне о нескольких статьях, которые вышли по этому поводу в прессе, статей явно тенденциозных и облыжных, и это меня подвигнуло. Он даже прислал мне ксероксы этих статей, ну как здесь не развернуться? Накануне дома я сел и сделал небольшой планчик. Если я скажу, что надиктовал статью Екатерине Яковлевне за час, то можно будет подумать, как все это быстро и талантливо. На самом деле спектакль я смотрел все три часа, еще не думая о статье, делал на программке заметки, потом все это переносил на компьютер, записывал впечатления в дневник, значит, уже были какие-то наброски и мысли, а потому вот быстро взял и написал. Да мне еще придется эту статью переделывать, дописывать, устраивать, ну да ладно, статья написана. Леня, который опять ко мне к четырем заехал, статью прочел, собрался ее сразу ставить, но договорились, что я еще пошлифую.
Отослал тот лозунг для Партии жизни, который я обещал. Миронов баллотируется в президенты. Меня не очень волнует, о ком я пишу, важно то, что как я, наверное, никто не умеет. «С общественным деятелем такого калибра, как Сергей Миронов, всё ясно: его профессионализм, энергия, деловая хватка. Для меня, москвича, немалое значение имеет и то, что он петербуржец, а это значит, что здесь нет настоящего московского хамства и безоглядной нахрапистости. Существенным для меня оказалось одно качество Миронова, которое выявилось при личном знакомстве: его тяжелое, мощное рукопожатие. Таким свойством обычно обладают люди открытые и честные».
Днем занимался ребятами, которые едут в Данию, посмотрел список. Никто личностями студентов, их успеваемостью, общественной работой не интересовался. На понедельник наметил совещание, твердо решил, что посмотрю не только общую успеваемость, но и занятия физкультурой. Умные, усидчивые и прагматичные переводчики полагают, что без физкультуры, которая обозначена в госстандарте, проживут.
Вечером ездил к Зайцеву, завтра у Николая Стоцкого день рождения, повез какую-то коробку. Там все по-старому, Сережа стал поспокойнее, я это отношу за счет того, что он начал преподавать во ВГИКе. Кажется, его пьеса пойдет в филиале театра Маяковского. Сережа под гитару пел сочиненный им романс, некий перифраз романса Вертинского. И вот тут полыхнуло на меня какой-то суровой, глубинной чувственностью. За это мы и любим артистов, они дают нам ту жизнь, которой мы не знаем. Но откуда только они это знают!
10 января, суббота. Показали, как Путин встречается в Астане с Назарбаевым. Этот визит как бы осветил справедливость существования новой казахской столицы на исконно русских землях. На почти стометровой башне в центре Астаны, которую посетили два президента, находится «золотая ладонь» Назарбаева, если до нее дотронешься, то звучит гимн Казахстана. Путин притронулся и, как мне показалось, криво усмехнулся.
Читал Потемкина и гулял с собакой по полю.
11 января, воскресенье. Приехал довольно рано, убирался в доме, ночью, когда проснулся около трех, до пяти читал «Охранную грамоту».
12 января, понедельник. Утром отдиктовал переделанное вступительное слово на конференции, посвященной Заболоцкому, которая состоялась летом. Потом двадцать минут занимался с Игорем английским, потом говорил с Васей Мичковым об «Имитаторе» в записи на магнитной пленке. Наверное, все это уже устарело. Попутно выяснил кое-что о чтецах, которых можно привлечь к работе в институте. Говорят, гениально читает Бродского Михаил Козаков, устроить бы такой мастер-класс.
В три часа параллельно состоялось два совещания. На кафедре русского языка обсуждали диссертацию Лю Юнь, обсуждение прошло успешно, 9 января состоится предзащита и 17 марта защита. Лю Юнь весела и счастлива. А в кабинете Льва Ивановича я занимался датской группой. Не поедет Фролов, потому что он год был в Дании и ехать на неделю в Данию за счет института нецелесообразно, не поедет и Скидан: она с сентября еще ни разу не была на физкультуре. Один раз надо поступить принципиально, чтобы другим было неповадно.
Вечером ходил на Ломоносовский проспект в гости к Петру Алексеевичу Николаеву. Я отнес ему только что вышедшую книгу «Власть слова» с его предисловием. Когда бываю у него, я каждый раз думаю, как замечательно люди раньше жили без телевизора. Какие пленительные вели разговоры. У П. А. сидела, кажется, его сотрудница, прелестная молодая женщина Лена. Я вижу ее у него уже второй раз, подтянута, интеллигентна, умна. Петр Алексеевич, поражая меня своей начитанностью, читал Твардовского. Говорили о Пастернаке, я, кстати, вспомнил о своем чтении вчера ночью, о «Докторе Живаго», потом о Гроссмане, о Толстом, о течении его жизни. Великое произведение не может состояться, если автор не сможет изобрести и новой формы. Вот Толстой ее изобрел. Говорили о любви писателей к власти: Достоевский, его письма царю сейчас невозможно без стыда читать; Булгаков, Пастернак, Пушкин, который писал о том, что «Пиковая дама» нравится двору. Только совсем недавно перестали писать, что «Боже, царя храни…» – это не только В. Жуковский, но и А. Пушкин. Я рассказывал о «Вассе» у Т. В. Дорониной, П. А. говорил, что вначале при мхатовском разделе был на стороне О. Н. Ефремова.
Перед тем, как я вошел в подъезд к П. А., по мобильному раздался звонок от С. Лыгарева: жестоко подрались Черданцев и Сережа Королев. Я вспомнил, что по отдельности пожалел их обоих, не выгнал из общежития и из института за старые прегрешения. Вот теперь не было бы и нового несчастья. Надо тряпками заткнуть все щели в дверях и окнах, чтобы никаким образом не просочилась жалость.
Звонил врачу, операция Долли состоится в среду. Имеет ли право человек так вмешиваться в жизнь животного? Жалко до ужаса, сердце просто сжимается от жалости.
13 января, вторник. Приехал на работу к 12 – сил нет, после юбилея уйти в отпуск не удалось. Занимался переписыванием статьи о Заболоцком, а потом взялся за статью о Дорониной. Есть некоторые прямые и непроработанные места, но дальше работать некогда. Я твердо решил одно: без страха, без вечной самоцензуры статью надо сдавать. Завтра в 11 часов совещание у министра, а вечером операция собаки. Деньги я уже приготовил.
Часов в семь начал жарить гуся, которого в сентябре привез из своего путешествия домой, в Ростов, Толик. Еще вчера намазал я его майонезом и поперчил, а сегодня осталось лишь поставить в духовку. На нашем новогоднем гулянии присутствовали С. П. и Димон, который вечером будет гулять с собакой. На телевидении вылезла вся эстрадная нечисть, праздники большие, чуть ли не две недели, и в ход уже давно пустили и четвертый эшелон. Здесь и Борис Моисеев выглядит звездой первой величины.
Самое примечательное событие дня, как всегда, показали по телевидению. Оно связано с посещением В. В. Путиным Суздаля и деревни Кидекша 6 января, в Сочельник. Так вот там, по словам НТВ, накануне приезда президента вдоль всей дороги, ведущей от Суздаля к Кидекше, вкопали столбы и повесили новые электрические фонари. Это можно понять, президент ехал поздним вечером, хотелось и его путь сделать комфортным и вообще сделанное есть сделанное. А теперь самое неожиданное. На следующий день или через день, седьмого или восьмого, эти самые столбы выкопали, провода смотали, фонари убрали и все это увезли. А вдруг придется что-то подобное ставить в другом месте во время приезда другого начальника? Факт – потрясающий по своей наглядности. Это наша государственная жизнь.
Я рассказал об этом телевизионном сюжете на кафедре общественных наук, и он нашел там своеобразную трактовку. Л. М. рассказала, что во время своей юности зачем-то пошла в генеральскую закрытую поликлинику. Показалась врачу или сдала анализы, не знаю, но во время ее посещения поликлиники переулок весь заасфальтировали, потому что ждали с проверкой министра обороны. Ну, согласимся, что так бывает. Но остроумная Л. М. откомментировала: «И должна сказать, что асфальт потом не снимали».
14 января, среда. Я никогда не думал, что животное так властно над человеком. Вообще, нужно иметь определенное мужество, чтобы, скажем, съесть забитую корову, которая долгие годы была в хозяйстве. Это я пишу, конечно, перед тем как отправить Долли на операцию. Наверное, жалость к животному связана еще и с тем, что оно слишком хорошо и много о тебе знает. Это с одной стороны. А с другой – это уже о собаке, никто тебя так интуитивно и бескорыстно не любит, как она. Может быть, только мать, но матери уже нет, а собака тоже повинуется инстинкту любви. Весь день я жил под давлением мысли о том, что вечером повезу собаку на операцию.
Но в одиннадцать часов дня началось совещание в министерстве. Совещание это посвящено кризису в школе и кризису чтения, вести ее должен был министр, но В. М., заболел и вел Александр Фотиевич Киселев. Я сидел возле С. В. Михалкова, поговорили немножко до начала. Мне он сказал, что в 91 год жить довольно трудно, потому что слишком близка перспектива. Я восхитился его жизнелюбию и пониманию того, что работать, жить и быть активным надо до самого конца и не делать себе поблажек. Старики часто говорят о смерти, как бы пытаясь ее тем самым от себя отогнать, испугать.
Вот как я записал тезисы выступления Александра Фотиевича. По крайней мере, пока он говорил, мне все это казалось важным и соответствующим моему умонастроению.
1. Всё последнее время наша школа оставалась школой знания, школой интеллекта. А где школа воспитания? Если в сердце нет света, то там поселяется мерзость и запустение. Совершенно правильно, т. е. это не русская школа с ее приоритетом на духовное развитие, а школа формального знания. Здесь умеренность и аккуратность делают школьника первым учеником.
2. Уровень культуры на том или ином этапе ее развития определяет язык, именно язык характеризуется творчеством, которое его формирует. В формировании русского языка приняли участие все народы. Значит, мысль о том, в каком состоянии сейчас находится язык. Значит, о телевидении, о языке вождей, о примере.
3. О состоянии русского языка в школе. Самое основное заключается не только в знании, но и в формировании мотивов к самоусовершенствованию. Начальная школа должна разбудить этот стимул. Это практически о том, о чем чуть позже буду говорить я и о чем в свое время писал в «Правде» – о низком уровне, иногда ничтожном, на котором готовят «подвижника», нашего учителя.
4. Надо показывать красоту русского языка. Язык был засушен. О начальной школе. Чудо языка. Литературу надо учить по тем образцам, которые проверены временем. Последнее относится к тем прыжкам, которые совершались вокруг русской литературы с перестроечного времени: другими словами, надо вернуться к классике, а не делать из Эдуарда Успенского и Марининой вершины современной литературы.
5. Надо воспитывать нацеленно, на общении с внешним миром. Не на карьеру и не только на свое будущее. Внутренний мир наших юных сограждан. Компьютер не заменит все, умение считать неадекватно состраданию, а корявый и плохой английский – это еще не духовное и интеллектуальное богатство.
6. Существует ряд вопросов не к школе, а к семье. Это то, о чем писал еще Чернышевский, – «домашнее воспитание». Если папа пьет, ворует по мелочам, предприниматель-мама весь вечер на кухне говорит о том, как уйти от налогов, чего же мы хотим от ребенка?
7. Цензура. Она необходима, но это, в первую очередь, должна быть самоцензура. Весь вопрос только, в пользу кого и каким образом она будет вестись. Киселев говорит об индустрии удовольствий, которые оттесняют школьника от познания мира.
Естественно, после А. Ф. выступал Сергей Михалков. Посмотрите на жизнь глазами современника. Истории он не знает, искусства он не знает. До двух лет ребенок еще во власти детского писателя. Говорит о поддержке детской литературы.
Он задал тон, а дальше все поехало. Очень хорошо говорила некая госпожа Арзамасская – историк детской литературы и литературовед, говорила, как о некоем неисследованном крае. В конце заседания она подарила мне свой учебник, я его отдам в библиотеку, наверное. Заглянул мельком: масса интересного, а главное, все очень информативно.
В. С. Модестов, представляющий министерство печати, в частности, говорил о цене на книги. А из чего складывается эта цена? Ни один из комбинатов в настоящее время не является собственностью России.
В министерстве в книжном киоске видел книгу Юры Визбора. Среди прочих включенных в нее авторов встретил и себя. Многовато я написал. Там пассаж о свободе.
В шесть вечера втроем – я, Толик и Димон – повезли Долли на улицу Россолимо, в клинику. О деньгах, о системе выжимания уже не говорю, это все стало мне уже неинтересно, все ушло перед страданием собаки. Сначала ей сделали часовую капельницу, вкололи какие-то препараты. Человек, когда он испытывает страдания от разных медицинских манипуляций, понимает, что все это направлено на то, чтобы потом ему стало лучше. Что же думает собака, когда ее мучают в присутствии хозяина, а хозяин еще ее держит, когда ей в ногу вставляют какую-то иголку, потом через эту иголку, через специальный краник, чего-то в бедную собаку льют и наливают?
Когда мою бедную Долли усыпили и, как настоящую больную, на каталке повезли в операционную, я заплакал, и Толик, помогавший мне, тоже заплакал. К счастью, я взял с собой еще и Димона, так как даже вдвоем мы бы не справились: хирургия расположена на четвертом этаже, если считать от подвала, где терапия, и после операции собаку пришлось на руках сносить вниз. Вырезали ей сразу две опухоли, причем, как ни странно, что было в виде шишки на задней лапе, оказалось, по мнению врача, более тревожащим и опасным. У меня всё мешается в голове, но судьба меня всегда ведёт, и я думаю, что и в новом романе, который я всегда додумываю и начал с описания собаки, – все практически, после проделанной операции, может предельно упроститься.
То, что меня волновало еще до этой операции – система вымогательства огромных денег, вполне отвечающая времени, – сейчас отходит на второй план. Однако помню, что вначале хирург начинал с 7 тысяч, затем операция стала стоить 9 тысяч, а в итоге я заплатил 11 тысяч рублей, одну тысячу еще отдал за гистологию, а потом нужно было положить собаку под капельницу. Это удивительная ситуация, когда огромные, вечно враждующие обычно между собой собаки, в ветбольнице лежат со своими недугами под капельницами и не ссорятся друг с другом… Операция продолжалась около часа.
Я уже раньше говорил, что сейчас идет волна каких-то наркотических поисков в ветеринарных лечебницах. Недавно по телевидению показали начальника, который всё это стимулировал – может быть, и справедливо, но такая холодная харя! Вся больница буквально оклеена газетными вырезками – откликами на эту наркотическую акцию власти. Мы ничего не можем высказать, когда умирают люди – здесь надо называть причины, а вот когда дело касается животных, то все с наслаждением пишут о глупости и несовершенстве нашего управляющего аппарата. Почему-то (сейчас я уже знаю – операция была «левой» работой) оперировали собаку не в операционной, а в кабинете офтальмолога, потом вывезли, она была с открытыми глазами, но почти не двигалась.
Дома я сразу побежал в дежурную аптеку, набрал антибиотиков, перевязочных материалов, других лекарств. Обвязали всю собаку специальной сбруей – даст Бог, всё обойдется!
15 января, четверг. Проснулся в час ночи от какого-то шума, – это Долли перебралась с пола на свой антикварный диванчик и расположилась. Утром она стала чувствовать себя бодрее, я вывел ее во двор, в этом смысле проблем я с нею не имел. Потом стал примериваться делать ей укол антибиотиков, в кусочке творога дал ей таблетку трихопола, потом принялся обрабатывать сначала перекисью водорода, а потом йодом рану. Нос у Долли мокрый и влажный, я очень боюсь, как бы она не начала лизать раны и не занесла какую-нибудь заразу. Она вся в бантиках и тесемочках от попонок, которые на нее сегодня надеты. В. С. при этом давала мне ряд советов, которые меня безумно раздражали. Потом принялась готовиться ехать на диализ, но перед этим мы сидели и смотрели новый фильм Квентина Тарантино «Убить Билла». Поначалу мне показалось это очень интересным, по крайней мере, здесь есть очевидная тенденция – через документализм или псевдокументализм показать привычное: женские драки и восточные бои.
Утром почувствовал, что меня достает простуда. Простуда, наверное, от недосыпа, и вообще я на работу в этот день ехать не рассчитывал, но вспомнил, что еще накануне звонили из МХАТа: возле «Мосфильма» должны устанавливать звезды Татьяны Дорониной и Василия Ланового, просили приехать. Оба они мне дороги, и я поехал к часу, купил цветы. Не думал, что протолкаюсь сквозь тусовку, я и не люблю этого, не люблю попадать в камеру, в объектив. Люди, предназначенные для объектива – из Думы, из Совета Федерации, – все они, видимо, копируя Путина, красовались под камерой ТВ в распахнутых пальто или дубленках, без шапок. Меня выкликнули, т. е. позвали к микрофону, кажется, вторым, и я еле протискался сквозь толпу репортеров. Сказал вроде бы удачно. Первая моя мысль была традиционна: о чужом лице, о чужом образе в твоей собственной жизни, а дальше я высказал мысль весьма конкретную – что мы в последнее время столько памятников наставили, столько навешали мемориальных досок, раздали наград, что следующим поколениям надо будет в этом разбираться и разбираться, но здесь, когда дело касается Дорониной и Ланового, мы, кажется, не ошиблись. После выступления я быстренько протолкался к машине и уехал на работу.