1 апреля, четверг

1 апреля, четверг

Утром улетели на юг, в Гуйлинь. Я не очень люблю экскурсии по памятникам природы, я люблю про царей, полководцев, писателей, ученых. Как я ошибался! Но сначала мы оказались в издательстве Лицзын.

Если посмотреть на Китай с самолета, то нет ни одного клочка в восточной части страны, который был бы свободен, где был бы просто лес, была бы просто река – все огорожено, везде живут. Накануне, когда под вечер мы приехали из Пекина в Гуйлинъ, уже на подлете я увидел в окно, что здесь – другая природа, другая страна, что-то совершенно невиданное, скорее похожее на Вьетнам, на места рядом со знаменитым заливом Халонг, то ли горы, то ли холмы, заросшие лесом, похожие на перевернутые капли, будто земля капает в небо. Я вообще не люблю чисто природные экскурсии, мне всегда нужно, чтобы в конце было что-то: храм, закат, развалины, раскопки, а здесь на целый день повезли на большую ознакомительную экскурсию. Правда, думаю, что остальные люди не дураки: уже известно, что Буш был на этой экскурсии, Клинтон был на этой экскурсии (я вообще иду вслед за Клинтоном, несколько лет назад с его наводки – Сянь и терракотовое войско, теперь – лодочная прогулка по реке Ли). Если бы не телевидение, которое сразу берет пейзаж за рога и бросает его в глаза зрителю, – всё это можно было бы описать на многих и многих страницах. И это литература, имеющая право на жизнь, когда пейзаж за пейзажем развертывается перед глазами. Узкая речка, где речной катер почти задевает днищем за отмели, по бокам – горы самой различной конфигурации. У китайцев принято называть горы – «Медведь», «Красавица», «Сова» или «Обезьяна». В самом Гуйлине есть знаменитая гора «Слон»: видно, как Слон опустил хобот в реку. Но с этой ситуацией мы встретились где-то в середине экскурсии, когда осматривали знаменитые пещеры. В названиях я не силен, но все есть на входных билетах, которые, кстати, очень дороги, цены на развлечения огромны. Если мне не изменяет память, то посещение пещеры – 240 юаней, почти 30 долларов, наш кораблик – четыре или пять часов езды, с обедом на борту, стоит вообще запредельная цена.

Но возвращаюсь к реке. Волшебные пейзажи, скромная жизнь по берегам, бакены, сделанные из шестов бамбука, крестьянские пристани. Надо сказать, что река содержится в идеальном порядке, поддерживаемом на протяжении столетий. Укреплены откосы, стоят подпорные плотики, все это невероятно разнообразно и отличается поразительной божьей фантазией. Здесь исчезают любые материалистические объяснения жизни и явлений природы. Да, когда-то было море, да, карс, но подобным Господь мог наградить только самые избранные места.

Иду к пещерам. Я ведь был на Афоне, лет 40 назад спускался в Кунгурские пещеры. И всё это померкло перед тем китайским чудом, которое предстало передо мной. Но и китайцы здесь постарались. Запутанный поразительный лабиринт весь подсвечен, маршруты тщательно и капитально изолированы, в толще гор пробиты какие-то новые штольни. Поражают названия, подсветки – голубые, розовые, зеленые, фиолетовые, особенно поражает сама дерзость человеческого воображения. Как же сумели, как смогли исследовать пещеру, все заранее продумав и предугадав?

Когда плыли на кораблике, произошел такой инцидент. К кораблю нашему на полном ходу приплыли два бамбуковых плота, на которых крестьяне торговали грубыми изделиями из нефрита и друзами из окрашенного горного хрусталя. Торговля шла через борт. Хрупкий плот вибрировал, как лист бумаги на ветру. Я тоже поддался ажитации и очень гордился, когда за друзу, стоившую 300 юаней, отдал всего 80. Я уже прикинул, что обязательно подарю это Саше Мамаю, собирающему камни.

Так вот, в пещере такая друза, да еще на подставке, стоит всего 50 юаней. Хитрецы эти крестьяне, хорошо знают они психологию туристов. Проплываем парк, стоит жара, все устали. Мне запомнились две обезьянки, которых фотографировали с туристами – крошечные, довольно разумные существа, одетые в полуливрейки с перьями, их заставляют держать передними лапками два бамбуковых шестика, чтобы они не могли опуститься на все четыре конечности. Я понимал, что это мучение, издевательство над животными. Но, может быть, они счастливы от такой жизни? Я ведь тоже счастлив, что везу свои собственные обязанности и свои собственные радости.

Вечером, как последний эмоциональный удар, – присутствие на огромном шоу, в котором участвует до шестисот человек. Дело происходит на берегу озера. Лодки, песни, подсветка, прожектора, зрительские трибуны, девушки едут к парням на другой берег, а те кричат девушкам со своего берега. Мощная водная феерия! Я видел нечто подобное у пирамид, в других местах, но это – самое лучшее и грандиозное из того, что я видел. Осталось удивительное чувство: есть, оказывается, красота любви и красота молодого внутреннего порыва.

Я в Кантоне (Гуанчжоу). Надо бы разобраться с новым китайским названием этого города. В Китае иногда кажется, что, если ты ведешь европейский образ жизни, то вроде бы находишься всегда в одном и том же городе, так мало они отличаются по современной архитектуре. Кстати, отношение к старым и даже древним памятникам архитектуры и культуры здесь довольно небрежное. Совсем недавно мне рассказали про один домик в Москве, в районе улицы Чернышевского, на котором стояла табличка «Охраняется государством». Через некоторое время Марина Шаповалова, которая мне об этом говорила, заметила, что, несмотря на дощечку, домик стали ломать, а почти в метре или полуторе, на фундаменте повыше стали строить такой же домик, на котором повесили точно такую же дощечку. Боюсь, что в Китае происходит то же самое. В Пекине из окна моего номера сначала на 11-м, потом на 13-м этаже я видел резко очерченный среди высоких современных домов серый квадрат Хутуна – квартала старых пекинских построек. Внутри каждого участка дворик, вокруг крыши, через двор идут люди, на крышах стоят бочки, как резервные водоемы, скрытая от глаз, идет тайная жизнь – семейная ли, торговая ли… Но теперь таких кварталов в городе, где их было очень много, становится все меньше – дорогая земля, чувство наживы… Но, исчезнув, это никогда не возродится.

В Кантоне меня поселили на 45-м этаже пятизвездочного отеля в центре города, но эти пять звездочек сегодня, по удобствам и порядку, конечно, не те, что пекинские. Всё надо когда-то делать в первый раз: впервые в жизни я живу так высоко, из окна видны крыши даже очень высоких домов, между домов – зелень, тени, всё это похоже на карту, по которой движутся машины и проходят люди. Окна в моем двухкомнатном номере покрыты пленкой, какой-то жилец старательно ее процарапывал, чтобы сделать своеобразные бойницы.

Впервые в жизни начал спокойно давать постоянные чаевые: 10 юаней при приезде в номер, 10 юаней – за то, что спустили вниз чемодан. Жизнь действительно изменилась, я помню нашу советскую нищету, неловкость перед обслугой, которой приходилось платить советскими или болгарскими сигаретами, чекушками водки, немудреными русскими сувенирами. Я люблю быт и, оглядываясь на свой просторный слишком для одного меня номер, понимаю, что между отелями идет энергичное соревнование – в качестве обслуживания, в маленьких услугах, есть ли в номере термос или нет, четыре или три вида шампуня в туалетной комнате, есть ли запечатанная безопасная бритва или только зубная щетка и паста. В отличие от других отелей, в этом было 4 бутылки минеральной воды, правда, на двух висит предостережение: «платное».

Города, как я уже писал, также соревнуются. Когда я ехал из аэропорта, то из машины Кантон напоминал Франкфурт. Какие города мне запомнились в жизни? Лишь те, которые медленно, органически, не спеша, развивались: Париж, Мюнхен, Будапешт, можно говорить о бывшем Пекине. Новый Пекин – нагромождение ущелий, новый Кантон – продолжение Пекина. Сразу после приезда погнали в книжный магазин, в принципе, это областной, провинциальный город. Магазин совершенно удивительный, в нем 160 тыс. наименований книг, которые лежат в продаже, он занимает 10 этажей и 20 тысяч квадратных метров. Большинство книг, конечно, на китайском, но есть и книги на иностранных языках. Мы совершенно нечетко представляем себе китайский книжный рынок, представляем, как все европейцы, – все книги их, как и сами китайцы, – на одно лицо, одинаковы и раскосы. Магазин современный, потому что можно зайти за книгой и купить майку, можно зайти за диском, но увлечься книжкой.

Если говорить об экономике, то 51 % принадлежит государству, 45% физическим лицам, но самые главные цифры – прибыль, она составляет лишь 1%, и в этом залог и того, что книги покупают, и того, что магазин существует. Сделали маленькую пресс-конференцию, на которой самым интересным был вопрос: живут ли в городе крупные писатели? Вроде бы крупных писателей в городе нет.

Так как мы, т.е. представители РАО, являлись гостями министра, то нас принимали на таком уровне. Далее надо поставить восклицание из оперетты Ж. Оффенбаха «Перикола»: «Какой обед нам подавали!» Отчетливо понимаю, что я не самый глупый человек и легко веду диалог с людьми разного ранга, во многом помогаю своей делегации и председателю правления, но все-таки чувствую себя неким самозванцем: я ведь мальчик из другой социальной среды.

Грандиозный обед, данный днем Управлением по охране авторских прав этой провинции. Это особь статья, так как еще никогда в жизни я не ел лангуста, разрезанного на куски величиной почти с мой кулак. Но было и множество другого. Что меня изумило – парадное обилие блюд, это напомнило мне «Записки императора Пу И», где поражало количество блюд на императорских обедах и ужинах. Я все время выпрашивал у Хунбо, нашего сопровождающего, меню этого кантонского обеда: сделай мне по счету русский перевод, даже можешь не ставить цифр, – но он мне так и не сделал, и это меню я восстанавливаю по памяти, естественно, не в порядке подачи на стол, а как я вспоминаю: 1) медуза соломкой, маринованная; 2) чернослив сушеный, кислый; 3) шкурка какой-то рыбы, просушенной и мелко прорезанной; 4) чеснок, молодой, маринованный, с морковью. Это закуски. 5) поросенок молочный с соусом; 6) какой-то местной породы гриб в густом соусе; 7) гусь жареный, порезанный ломтями, с соусом; 8) омар или лангуста, кусками сваренная с вермишелью, под соусом бешамель; 9) бульон говяжий с чем-то; 10) говядина вареная с овощами и маринадом; 11) говядина жареная с острым соусом; 12) моллюски, запрятанные в раковины с чесночным соусом; 13) рыба речная, цельная, запеченная, в соусе; 14) кабачки варёные, в соусе; 15) свинина вареная и жареная, с овощами; 16) тарталетки с молочным кремом; 17) пирожки с фруктовой начинкой; 18) пирожки с абрикосами; 19) фрукты; 20) арбуз, немного яблок, апельсины; 21) чай. Желающие пили еще пиво. Я же в Китае практически ничего не пил.

Теперь некая тайна китайского обеда. Мы обедали в особом кабинете, куда еда подавалась прямо из кухни, а наши девочки-официантки сервировали и разливали все в отдельной маленькой кухоньке. Когда стали собираться, чтобы уходить, я обратил внимание на то, что девочки сложили все остатки в специальные пластмассовые коробки (в которых у нас на рынке продают корейские салаты) и уложили это в три огромные сумки, а сумки переправили в одну из машин начальства, а может, начальство потом разделило это между собой. Ничего плохого в этом не вижу: остатки уносят с собой, это по-западному. Но есть в этом некоторый волнующий момент.

Конечно, звучит слишком выспренне, но, действительно, есть дни, которые длятся и длятся. В моем случае можно сказать проще: есть очень большие дни. Попутно хочу заметить: уж коли я взялся писать Дневник, то необходимо себя умалять и какие-то дни описывать, как они есть (т.е. много), а о каких-то нечего особенно и разговаривать. Но тот день, действительно, оказался бесконечным. После обеда мы еще раздумывали (всем хотелось в магазин): стоит ли ехать в этот новый город Шеньжень, город, дескать, возник лишь 20 лет назад… Я по привычке нашел аналогию: мне этот город представился чем-то вроде узбекского Навои, которым так хвастались в свое время. И никто не мог предусмотреть, что этот семимиллионный город, возникший где-то под Гонконгом, поразит нас множеством высотных домов, широкими проспектами и невероятной промышленностью. Но сил описать всё – уже не хватает, поэтому буду краток.

Сама полуторачасовая дорога вызвала у европейцев очень много вопросов – от Кантона идет сплошь застроенное вдоль дороги пространство, промышленная и жилая зоны, всё вперемежку. Иногда типовые дома стоят так близко друг от друга, что, кажется, из окна одного дома можно протянуть половую щетку и постучаться ею к соседу напротив. Вот тут и понимаешь цену земли и плотность населения Китая. Вообще, масштабы этой страны не поддаются ни телевидению, ни кино, и с трудом поддаются слову. Будем считать, что о Шеньжене я уже сказал.

Первым делом, когда приехали туда, нас повезли на знаменитую электронную фирму. Знаменита она, в первую очередь, тем, что чрезвычайно молода, ей от силы полтора десятка лет, но у нее 8 млрд. валового дохода, 20 тысяч рабочих и служащих и из них 10 тысяч работают в области исследований. Фирма занимает первое место по снабжению средствами коммуникации, т.е. это станция мобильных телефонов, то, что мы раньше называли кассирование, и проч. Кстати, показали и видеотелефон. Описывать внутреннее помещение я не берусь, но, естественно, ни в науку, ни в цеха нас не пустили. Ближе всего это передать может какой-нибудь фантастический фильм, декорации как бы прямо оттуда. Девушка-гид, китаянка, учившаяся в Харбине и прекрасно говорящая по-русски, рассказала, какие места в мире все это занимает. Но самым любопытным мне показалось то, что среди научных работников и учёных насчитывается сто русских. Конечно, может быть, и не совсем справедливо, но именно отсюда я и вывожу немыслимый научный успех фирмы.

Ужинали в центре города, в каком-то ресторане. Как всегда, был круглый стол с вертящейся серединой, на которую опять понаставили очень много, но уже с некоторой сдержанностью.

Был интересный китаец, вице-президент некой Компании, кстати, первый китаец, хорошо говорящий по-английски, образование получил в Китае, но потом, кажется, учился за границей, доктор. Он спокойно и обстоятельно рассказывал о том, что сравнительно молодой ученый (а средний возраст работников фирмы 26 лет) за три года работы, не особенно себе отказывая в еде и в питье, может купить 4-комнатную квартиру за 130 тысяч долларов США. Никаких особых социальных благ, материальной помощи на фирме нет, платят за труд, за работу, платят чужим, видимо, много.

И, собственно, последний мазок, ради которого я всё это и пишу. Опять был омар, или лангуст, опять овощи, мясо, рыба, но было еще и огромное блюдо со свежей рыбой – решето, набитое льдом, и на нем кусочки сёмги, крабов, омара, баночка икры, все несоленое, нежареное, неварёное, и к этому подавали соус. Рискнул попробовать. Что теперь будет?

2 апреля, пятница. А тем временем «Независимая газета» напечатала мой рейтинг телепередач. Это – позднейшая впечатка.

1.Лучшее – «Сага о Форсайтах» («Культура»). О, если бы мы могли снимать нечто подобное!

2. За звание худшей передачи со многими другими боролся «Розыгрыш» (первый канал) с Пельшем. Обретя союзничество с Басковым, отличающегося изысканными костюмами, но не вкусом, Пельш на этот раз победил – ничего пошлее я не видел уже давно.

3. Персона – конечно, Татьяна Доронина! Самые же отвратительные персонажи на сей раз не наши. Тони Блэр и Колин Пауэлл, присутствовавший на церемонии в Мадриде. Теракт тот, как известно, стал ответом на участие испанских войск в американской агрессии в Ираке. А как к этой агрессии относятся Блэр и Пауэлл?..

5 апреля, понедельник. Утром собрал вещи в своем двухкомнатном номере, за окном еще было темно. Меня всегда на Востоке волнуют громкие птичьи голоса по утрам. А дальше всё пошло в соответствии с расписанием. Кстати, в Китае всё чрезвычайно точно, это в Германии уже стали опаздывать поезда, самолеты, а в Китае – все как когда-то на железных дорогах России и мира.

Снова Пекин, тот же отель. На подлете к Пекину все заговорили о счастливом моменте покупок сувениров, но у меня была уже назначена встреча с нашим представителем ТАСС Андреем Кирилловым. Дело в том, что уже несколько дней назад, как только появился указ Путина о моем награждении, раздалось насколько звонков, и в том числе по наводке Паши Михалева, с которым мы работали в «Комсомольской правде» и который сидит сейчас зам. директора ИТАР-ТАСС, Кириллов позвонил в Пекин, чтобы поздравить меня. Отыскал.

Андрей и Людмила, его жена, заехали за мной в гостиницу и повезли по Пекину, потом обедать. Прелесть этого обеда заключалась в том, что всего было без излишеств: несколько очень вкусных блюд, в том числе и утка по-пекински, и самое главное, для меня просто открытие – курица в лимонном соусе, дома изобрету что-нибудь подобное. Замечательная пара, очень талантливый человек сам Андрей. Статьи его написаны умно, глубоко и точно. Я вообще заметил, что очень много умных и интересных людей работает у нас за границей, но они как-то утонули в повседневности и не могут выбиться не только в большую литературу, но и просто к книжке. А многие английские разведчики и журналисты стали очень крупными писателями. Думаю, что наши, может быть, более талантливые и глубокие, чем англичане, но они имеют эту чисто русскую недооценку себя, самоуничижение и ощущение, что через душные слои над собою к воздуху не пробиться.

Андрей очень интересно рассказывал о происходившем на площади Тяньаньмынь в 1988 году, и все получалось несколько по-иному, чем мы себе представляли по прессе, которая все сплющивает, и мир возникает довольно однотонный. Кстати, эти события 4-го июня совпали с визитом в Китай нашего «демократа» Горбачева. Я, как всегда, не очень помню конструкции, но хорошо помню образные ситуации. На это восстание, скорее – студенческое волнение, пытались направить войска. Но войска пробиться не смогли, возникало братание между солдатами и массами – ведь это единый народ, китайцы… Все это отчасти было похоже на ввод войск в начале перестройки в Москву. Китайцы поступили более решительно, поэтому, наверное, дела у них идут лучше, хотя и трупов было полно. Конечно, человеческая жизнь стоит неизмеримо дорого, но главное – идея (как коммунизм), который надо достроить. Однако никто не знает – кто из нас попадет под колесо истории, для прогресса нужны человеческие жертвы и ничто иное. Из деталей помню еще статую Свободы, похожую на американскую, стоящую в нью-йоркской гавани, студенты поставили ее на площади, а танки раздавили. В конечном итоге из центрального Китая, из Сычуаня, пригнали дивизию, ребята в ней практически не говорили на пекинском диалекте. Войска так быстро убрали трупы, что оказалось трудным определить количество жертв среди мирного населения. У правительства одни цифры, у наблюдателей – до тысячи человек.

Много велось разговора о мифе Мао, этому мифу, конечно, ничего уже не повредит, так же как и мифу о Ленине у нас. Андрей рассказал о его смерти, но многое я еще прочитал в замечательной статье в Гонконге. Говорили о Тибете, о страшном ритуале похорон, когда тело с определенными ритуальными действиями скармливается птицам. Я постепенно вижу все меньше и меньше кощунственного в разных непривычных для меня обрядах похорон – в конечном итоге все возвращаемся к природе. Но вот куда девается главный остаток человеческой жизни – его душа? Главный пафос моего обращения к Андрею – попытки заставить его писать книгу, кстати, он специалист по китайской кухне. Возможно, мне удастся уговорить Кондратова опубликовать китайскую кухню по-русски, заголовок можно придумать, главное, что китайская кухня – с русскими продуктами.

8 апреля, четверг. Еще с вечера меня предупредили, что та театральная премьера по «Затмению Марса», о которой мы года полтора назад говорили с Дьяченко и о которой он как-то вскользь сказал, что она назначена на 8 апреля, так вот, эта премьера все-таки состоится. Я очень боялся спектакля. В романе есть определенные сложности, которые можно было показать или не показать, многое там проецируется на автора – его отношение к режиму, к самому ходу жизни, его едкость к средствам массовой информации… Как они это всё сделают? Я себе этого не представлял, волновался и на премьеру никого не позвал, кроме Лёни Колпакова, а так все свои.

В основном в институте ничего не поменялось, кое-что сделано, процесс идет, главное (я узнал еще накануне), операция у В. Пронина проведена успешно. Его вчера выписали домой, мы с ним утром перезванивались еще раз, и он просил меня предупредить, что будет читать завтра. Этим всё сказано: ему бы еще неделъки полторы посидеть дома, но этот сумасшедший куда-то рвется.

Из самых неотложных дел – это, конечно, довольно кислая подготовка к конференции по Хомякову. У Б.Н. еще нет представления, сколько всего нужно сделать за кулисами, чтобы все покатилось хорошо и удачно. Включился в эту работу, сделал несколько звонков, какие-то организационные построения. В ближайшие дни придется работать в основном только над этим.

В три часа состоялась защита у очников, это переводчицы А. Ревича. Возможно, я и ошибался, когда хотел подсократить этот семинар – старый Ревич, старая Фальк. Но ведь я базировался на мнениях наших же людей, а результат оказался самый неожиданный: девчонки все написали прекрасные дипломы, правда, есть некая архаика в подборе литературы, но, в принципе, это довольно высокий класс и самостоятельность в работе. Как всегда, удивил Иван Иванович Карабутенко своими так называемыми огромными развернутыми отзывами. Всё это стилистика 1970-х годов, произносимая с некоторым щегольством, – аналогии, имена, эрудиция XIX в. Когда говорили Можаева, Зоркая или Тарасов – все было по существу; когда-то блестящая, а ныне одряхлевшая, эта эрудиция оставалась в стороне, отзывы были доказательными и солидными. Ив. Ив. ловко и громко всё это отговорил и не остался на заключительное обсуждение, ушел на очередные медицинские процедуры, видимо, проблистал, и хватит. Мне надо учиться у моих преподавателей.

Меня всегда поражает нелюбопытство наших студентов и преподавателей. Конечно, если бы у них ректором был человек более мстительный и честолюбивый, в зале была бы толпа (по большому счету мне на это наплевать). Но ведь здесь присутствует некая проблема сценического варианта, здесь могут открываться какие-то возможности, и во всяком случае, любопытство должно быть, хотя бы даже любопытство провала – пьесы и автора. Зал, конечно, собрался. Я с некоторым страхом и волнением ожидал. Ставила та же самая режиссер, которая делала и пьесу «Об этом я буду вспоминать», т.е. Каэр. На сцене только три персонажа – раздвоенный на материальную и духовную ипостаси Литаврин, главный герой, и актриса, играющая всех женщин. Всё это уже немолодые люди (а в романе-то действует молодежь!), и эффект оказался очень неожиданный. Но главное – героем стал не сюжет, а текст, причем то, что мне всегда в тексте дается наиболее трудно – сюжетные эпизоды, которые я и гоню для публики, чтобы на них нанизать основное для меня: отношение к жизни, отношение к власти, отношение к собственной душе; в этом я вижу главное достоинство спектакля. Спектакль небольшой, час и пятнадцать минут. Естественно, пропущены штурм Белого дома, эпизоды в общежитии, эпизоды с организацией порностудии, где виден сам Литаврин с двойным донышком… К сожалению, этого не хватает, там есть только один очень яркий эпизод – с престарелой журналисткой и пьянкой у нее дома. Я думаю, кое-какие эпизоды можно будет еще вытянуть. Но, как старый театрал, я могу сказать: это получилось. У меня есть представление, что можно в театре и чего нельзя, и вот оказалось – таких текстов, пожалуй, в театре еще не звучало. Конечно, удивила мертвая тишина, пристальное внимание зала. Я вообще-то думал, что это будет как бы прогон, а потом уж премьера, и тогда устрою большую пьянку. Но не тут-то было – все потребовали от меня прямого действия, прямой акции, и я послал Соню с Антоном в Елисеевский, купили какой-то колбаски, ветчинки, сырку, салат, хлеб. Славно посидели и славно погуляли.

Когда сам ехал домой, я вдруг понял, что надо попытаться сделать институтскую серию театральной прозы – Орлова, Киреева, Рекемчука, Толкачева, Сегеня, может быть, Агаева. Надо просить на это деньги у Московского комитета по культуре и на следующий год выставить в середине сезона как некое театральное событие. Дай Бог, может быть, это и осуществится.

9 апреля, пятница. "Мосфильм» очень долго добивался меня с лекцией. Они набрали небольшою группу будущих редакторов. Профессия исчезает, но тем не менее нашлись энтузиасты, теперь этих энтузиастов готовят.

Удивил сам «Мосфильм». Такое ощущение, что всё снова расцветает. Накануне была передача из серии «Культурная революция»: кино и книга. Один из оппонентов – Карен Шахназаров. Я поразился разумности его высказываний относительно приоритетов литературы. Своим любимым фильмом он назвал «Тихий Дон», а роман Шолохова – гениальным. Собственно, здесь был снят высокий пафос моего сегодняшнего выступления. Перед лекцией ходил по коридорам – огромное количество портретов людей, воевавших, помогавших фронту, целая галерея. Нет ничего более интересного, нежели рассматривать человеческие лица! К моему удивлению, в классе, где было около десятка слушателей, обнаружил нашего Романа Сенчина. Я почти уверен, что он не будет продолжать свою деятельность в кино, но, видно, решил пересидеть. Он был томный, молчаливый, с номером «Нового мира» в руках. Похоже, это именно тот номер, в котором напечатана повесть, где якобы действую и я. Об этом мне рассказал Рекемчук.

Лекцию я построил как приоритет вымысла над фактами жизни, рассказал о своих собственных совпадениях и параллельных случаях. Ребята мне понравились, я, кажется, понравился им.

10, 11 апреля, суббота и воскресенье. Еще в пятницу вечером уехал в Обнинск и, конечно, сумел выспаться. Я уже давно ничего не пью, но с каждым днем часовой механизм под названием собственный организм заводится все сложнее и сложнее. Может быть, в Дневнике и нет смысла писать о том, что постепенно всё хуже и хуже начинают работать разные детали. Сто километров до дачи я уже не могу проехать за рулем без остановки, отчего-то сводит правую ногу, пожалуй, я пишу это для того, чтобы иметь точные даты для врача. Вот уже недели две болят локти, боль в левой руке иногда становится невыносимой, приходится чем-то мазать, как при радикулите. Но особенность моего лечения заключается в том, чтобы не ходить к врачам: нечего себя пугать. Я рассчитываю на то, что проскочу, проскользну, рассчитываю на Божью волю. Как у каждого, у меня есть свои грехи, но, думаю, за них Бог меня простит. Я не замешан в предательстве, корысти, мздоимстве, зависти. Вечером на Пасху я очень хотел поехать в церковь, в глазах как бы стояла наша замечательная старинная церковь в Добром. Что стоило завести машину и поехать? Но я поддался общему «соседскому» ритуалу: баня, пиво, как это бывает всегда, и вот этот грех и те события, которые совершаются параллельно, я всё время и держал в сознании. Я всегда думаю только об одном: чтобы Господь послал мне веру, настоящую, не показную, искреннюю, которая вобрала бы в себя всю мою жизнь, привела бы ее в гармонию, осветила смыслом и спокойствием.

Что же касается других, социальных знаний, то по телевизору сказали, что доход нашей милиции от взяток составляет около 4 млрд рублей. И тем не менее, мне кажется: что-то поменялось во времени, я уже по-другому смотрю на произошедшие перемены, меня еще волнует, но уже не так, что мои соотечественники, как москиты, облепили самые дорогие места в мире – Дубаи и Ниццу и тратят там огромные деньги.

Произвела впечатление статья Александра Ципко в «Литгазете», где он разбирает ситуацию с Ходорковским. Воистину, прав телевизионный ведущий Герасимов, сказавший: «Если вы всё понимаете, вам мало об этом рассказали». Планы Ходорковского были значительно шире, он спонсировал все политические партии, а значит, цель у него была стать премьер-министром России. Это по Ципко. Не буду всё это сводить к еврейскому характеру, но Россия – может быть, не потому, что Путин, а потому, что Россия – на это не пошла. Я уже по-иному смотрю на партию «Единая Россия» и на единство в парламенте, готовое поддержать волю президента. Думаю, что он выжидает. Конечно, он вошел во вкус богатого человека, но в какой-то момент то, чего мы давно ждем, свершится, и мы сделаем шаг к несколько другому российскому мироустройству.

В воскресенье по весеннему пустому шоссе рано приехал в Москву, и вечером мы с В.С. пошли на спектакль Театра русской драмы из Риги. Год латышской культуры отменен, но театр, которому исполнилось 120 лет, – в России. Латыши привезли два спектакля – чеховский в постановке Петера Штайна, получивший, несмотря на любовь наших СМИ к Риге, отрицательную в целом прессу, и спектакль «Соло для актрисы с оркестром». Практически два с половиной часа на сцене Раймонд Паулс за фортепьяно, а также несколько актеров и актрис, постоянно поющих легкие песни – здесь как бы и музыка к фильму Феллини «Ночи Кабирии» (не совсем та, скорее это музыка Паулса), и музыка, связанная с Парижем, намек на «Дамское счастье» Золя. Самое главное, конечно, что есть там замечательная актриса Вероника Плотникова, обладающая поразительной музыкальностью. Грациозна, молода и талантлива. Вроде бы она училась в «Табакерке», но, глядя на неё, я вспоминал Марлен Дитрих… Всё это пересказать невозможно – начинаешь ощущать полную жизнь, все становится светло и ясно. Это какой-то доступный и в то же время возвышенный вид эстрады, когда эстрада становится вровень с крупнейшими открытиями в музыке. Там был еще очень интересный певец Евгений Щур. Зрительный зал не был набит, но всё воспринималось с огромным энтузиазмом. Спектакль сегодня шел последний раз, и я, не видя в партере никого из звезд, поинтересовался: а были ли на представлении Пугачёва, Леонтьев, Киркоров, Вайкуле и все те, кто пел песни Паулса и с этими песнями обрел славу? Нет, никого не было. Не помню, написал ли я, что нас позвала Наташа Басина, та самая Валина знакомая из Риги, которую мы знаем уже тьму лет? Я еще помню, как она 7 ноября отправляла меня из холодной Риги, когда умирал мой брат.

Но – к Паулсу и к нашим артистам. Будь моя воля, я бы в принудительном порядке согнал в этот зал Вахтанговского театра всю нашу действующую эстраду, усадил бы в первом ряду ленинградца Шевчука, а на галерку – Киркорова, Пугачеву и Моисеева и всех выступающих с ними и заведующих ими – и заставил бы их смотреть и слушать этот спектакль. Я, конечно, понимаю, что все они таланты, но протянуть два с половиной часа, как это делает талантливая девочка Вероника Плотникова, – ни у одного из них пороху не хватит.

На обратном пути к машине перешли Арбат. Толпа, битые бутылки, Бродвей, как назвала эту улицу наша пресса 20-30 лет тому назад… Каждый из проходящих держит в руках по бутылке, с пивом ли, с минеральной водой, не знаю. Те, у кого не хватает средств на клуб, театр, концерт, ходят оттягиваться сюда. Пьяные солдаты.

12 апреля, понедельник. Поздно вечером позвонил Сережа Арутюнян. Как писали газеты, совсем недавно он получил премию, которая называется «Знак Б.Пастернака», ее учредил Андрей Вознесенский. Вокруг Вознесенского всегда много ложнотеатрального. По телевидению показали, что даже свеча горела на сцене. На сей раз лауреатов было восемь человек. Но все не об этом. Сережа, милый мальчик, позвонил, чтобы поблагодарить за юность в институте, за атмосферу, за все, что в институте происходило. Такие минуты мне, старому ректору, забыть трудно.

Весь день занимался конференцией, собирал ответы на свои письма, провел совещание по распределению обязанностей. Встреча участников, регистрация, расселение, программа, обед, кофе-брейк и прочее и прочее. Распределил по участкам проректоров. Много занимался и организацией подарка для Н.Ю. Дуровой. Ей исполняется 70 лет, и она прислала мне приглашение. Я решил, что уж всяких покупных разностей у нее будет, значит надо придумать что-нибудь оригинальное. Отыскали в архиве ее личное дело пятидесятилетней давности и сделали цветную копию. Долго печатали, потом переплетали, оформляли, искали коробку. Старые личные дела вообще дают много материала.

По факсу пришла следующая депеша:

Николай Переяслов

Сергею Николаевичу Есину – на известие о награждении его орденом «За заслуги перед Отечеством»

Настанет день – и человечество

всех вознесет превыше Шивы.

Но хочется, чтоб и Отечество

ценило нас, пока мы живы.

А потому я очень рад,

Что Вам достался сей наград!

Поздравляю!

13 апреля, вторник. Семинар. Читали и обсуждали небольшой рассказ Антона Соловьева. Я довольно сильно волновался, потому что мала площадка для анализа, а сам рассказ похож и на небольшое эссе или просто ландшафтную зарисовку. Молодой человек путешествует один по Алтаю. Я скорее чувствую, нежели понимаю, что рассказ значительный. Возможно, его главное свойство – это щемящая взрослость, раннее созревание и чувств и мыслей. Это рассказ философа, мысль которого еще и неуловима, но она бьется и существует. Для анализа мне не хватало аналогий и подобных текстов. Это еще и страничка дневника.

И тут я вспомнил такие вещи Стендаля, как «История живописи в Италии» и «Рим, Неаполь, Флоренция». Вот дневники, писанные взахлеб, почти как болтовня, до сих пор читаются как захватывающий роман. Уже и костей тех красавиц и герцогинь нет и в помине, все истлело, а оторваться от книжки невозможно. Но, может быть, это мои воспоминания сорокалетней давности. Достал с полки Стендаля, принялся читать, опять не могу книжку закрыть. Но, к сожалению, времени не было, из самого начала книги достал три цитаты, и этого, собственно, было достаточно для семинара. Литература по своему обыкновению повторяет свои ходы.

Дальше было делом техники разговорить ребят, создать атмосферу. Кстати, у меня на семинаре был Алексей Павленко из штата Колорадо. Он опять привез в Москву несколько студентов. Потом, когда мы с ним обедали, он сказал. что работает преподавателем 13 лет и понимает, чего стоит подобная атмосфера на семинаре.

К трем часам поехал на юбилей к Наталье Юрьевне Дуровой. Это было замечательное зрелище и увлекательнейшее действо. Оно воспринималось двояко, как на него посмотреть. По существу, Дурова со своими зверями, в своих шляпах и казакинах, со своей лексикой и манерой говорить а здесь, конечно, свой стиль делает огромное дело, вызывая у детей любопытство к животным, и показывает, какого рода отношения можно иметь с братьями нашими меньшими. С другой стороны, все это немножко вне детской психологии, смешно, наивно, навязчиво, саморекламно. Но это опять стиль. В общем, все было замечательно, меня тоже записали в череду выступающих, но слово давали с большим разбором, людям исключительно нужным. Я сидел и немножко злился, хотя и получал удовольствие от слонов, птиц, воронов, собак, Л.И. Касаткиной, выехавшей в кабриолете, в который была запряжена борзая. Готовил свою немножко ироничную речь, наблюдал за Н.Ю., ее домочадцами, обслугой, прихлебателями и прочими. Ей, конечно, было тяжело, она играла спектакль собственного юбилея. Сцены были уморительные. Сидевший рядом цветоносец и подаркодержатель С.П. помирал со смеху. Одновременно мы фантазировали, какую уморительную повесть можно сочинить о юбилее.

Начался вечер с выхода верблюдов, со Сличенко, которому уже не так легко петь, с реплики, что даже «верблюды становятся на колени перед интеллигенцией». Из моей непроизнесенной речи: «на то она и интеллигенция, чтобы перед ней никто на колени не становился». Через три часа после начала церемонии, закончившейся немыслимым апофеозом, наступил долгожданный фуршет. Там тоже были смешные наблюдения.

Подарка мы так и не подарили, цветы оставили в буфете. Ну, не захотел я пробиваться к имениннице.

14 апреля, среда. В десять часов в большом зале на заочке открылась международная научная конференция: «А.С.Хомяков – мыслитель, поэт, публицист». Конференция посвящена двухсотлетию со дня рождения. Только программа занимает сорок страниц текста, чуть ли не сотня докладов и более двухсот гостей. По крайней мере зал был полон под завязочку. За полчаса до этого пришел Юрий Иванович Бундин, мы с ним поболтали у меня в кабинете. Еще вчера я нашел в подробной статье о Хомякове в старой Брокгаузовской энциклопедии замечательную цитату из Герцена. Вот, наконец-то пригодился мне щедрый подарок Сережи Кондратова к моему 60-летию. Цитата была не апологетической, но вполне уместной для московского Герценовского дома.

На открытие, как люди вполне точные и определенные, приехали В.В. Федоров, директор Ленинки, В.К. Егоров, ректор Академии госслужбы. Я обоим очень благодарен, но их предложил пригласить я, а если бы пошел по пути, предложенному Б.Н., то все было бы пожиже. (К сожалению, не приехал ректор Духовной академии владыка Евгений и, как я и предполагал с самого начала, не было В.Н.Ганичева.) Уже из их выступлений стала приоткрываться для меня, не слишком много знающего человека, фигура Алексея Степановича Хомякова, по своим масштабам сопоставимая с фигурой Ломоносова. Как всегда, я делал записи, которые, наверное, успею, если не забуду, перенести в текст Дневника.

К своей речи я как следует не подготовился, не сумел сосредоточиться и в президиуме, говорил общие слова; единственное, что меня спасло, это твердое ощущение того, как эту фигуру рассматривали в мое время. Впрочем, добрый В.К. сказал, что речь была нормальная и даже элегантная. Начинал я с того, что в недавно присланном мне из министерства списке московских высших учебных заведений наше, т.е. «институт», среди «академий» и «университетов» единственный. Так вот, начал я речь с того, что поделился своими сомнениями: надо ли нам было брать на себя юбилей Хомякова, может быть, стоило подождать, когда подобную конференцию возьмет на себя кто-нибудь из старших товарищей: МГУ, РГГУ, университет имени Шолохова?.. А потом поехало. Прозвучали к месту, дабы внести во все некий объективный оттенок, и герценовские слова: «Умъ сильный, подвижной, богатый средствами и неразборчивый на нихъ, богатый памятью и быстрымъ соображениемъ, онъ горячо и неутомимо проспорилъ всю свою жизнь… Во всякое время дня и ночи онъ былъ готовъ на запутаннейший споръ и употреблять для торжества своего славянского воззренья всё на свете – отъ казуистики византийских богословов до тонкостей изворотливого легиста. Возражения его, часто мнимыя, всегда осляпляли и сбивали с толку».

Первые цитаты из Хомякова (по докладу Егорова): «Государство есть худший вид рабства». «История религий важнее истории государства». «Вера есть совершенный плод народного образования».

Под вечер, пока наверху шел наш самодеятельный фуршет, я написал письмо Н.Ю.Дуровой. Завтра утром его вместе с «нашим даром», все перевязанное ленточкой, отвезут в Уголок.

Дорогая Наталья Юрьевна, Наташа!

Я так и не пробился пред Ваши светлые очи, чтобы сказать несколько слов в день Вашего юбилея. Сторожа, блюстители и персонал держали площадку намертво и не оставили даже щелочки. Мою поздравительную речь я пробормотал про себя, цветы оставил в буфете. Теперь высылаю, одновременно припадая к Вашим ножкам, свой подарок.

У нас, конечно, свои тайные возможности, и поэтому мы расстарались и в подарок шлем не юную тигрицу, не каменного буйвола или молодого слоненка, а подарок, который Вы и не передарите и не отложите в сторону. Во-первых, это адрес, который сложили Ваши коллеги-писатели, а значит в нем нет ни одного легковесного слова и ни одного штампа. Это не слабо! А во-вторых, цветную ксерокопию Вашего личного дела, которое извлекли из глухих недр архива. Там много интересного, и в том числе портрет молодой девочки, которая уже стала артисткой и мечтает стать писательницей. Мы даже узнали, что студентка писала контрольную работу по сочинению одного из вождей и всегда отпрашивалась на гастроли. Здесь же и новенький студенческий билет последнего разлива с сегодняшней датой. Дорогая Наташа, мы всегда будем считать тебя своей, литинститутской и родною!

Сергей Есин.

Но на этом день не закончился. Уже два дня, как у меня на столе лежит пригласительный билет на вечер Юрия Бондарева, посвященный его юбилею, 80-летию. В списке выступающих меня нет, я в этом вижу некоторое ущемление института, да и себя, потому что я несколько раз публично декларировал, что я в какой-то мере являюсь его учеником. У меня в жизни было два серьезных писателя, которые заглядывали в мои рукописи: Бондарев на совещании московских писателей, когда он рекомендовал в Союз Р.Киреева и А.Иванченко, и в мои стихи заглянул в университете П.Антокольский, который ткнул в меня и Сашу Колля палкой, с которой он все время ходил, и сказал, что вот из этих получится, а остальные могут идти отдыхать.

К семи часам я поехал в ЦДЛ, но когда приехал, то ни одного местечка в зале уже не было. Правда, Сережа Сибирцев сказал, что меня вроде бы просили зайти за кулисы. Я тогда двинулся туда, оттуда как раз выпускали на сцену народ, но там был какой-то свой, отмеренный Арсением Ларионовым счет. Немножко Арсений и Михалкова, и Бондарева приватизировал, но он активный, деятельный, он этим живет, все это нормально и естественно. Потом я посмотрел все же немножко этот вечер из зала, стоя в дверях, выступал, как всегда, значительно и информативно С.В.Михалков. Он, оказывается, только на 11 лет старше Бондарева. Потом я ушел, потому что видел главное, а выступление артистов и писателей мне неинтересно.

Но, повторяю, я видел главное. Такой битком набитый зал никакой другой из писателей сегодня не получит. Может быть, поэтому и я не соглашаюсь ни на какой творческий вечер. Редчайшая любовь и почитание народа. За все – за романы, за последовательность, за стойкость. Кстати, умница Путин прислал Бондареву поздравительную телеграмму. Ее огласили. Но было и еще нечто, что взволновало меня. Показали в телевизионной записи знаменитую речь Бондарева на ХIХ партконференции. Сколько, оказывается, на телевидении хранится! Как это может для кого-нибудь и когда-нибудь стать опасным! Поразил меня на сей раз не провидческий пассаж с самолетом. Речь провидческая вся, в каждой детали, в каждом слове, которые тогда, по нашему неразумению, казались принадлежащими только принятой риторике. Воистину, не сразу разглядишь пророка в своем отечестве! Внизу, в фойе продавали книги Арсения Ларионова, Юрия Бондарева, Валентина Сорокина.

16 апреля, пятница. После пресс-конференции в «АиФ» я успел на «круглый стол» в институт. Это были последние минуты собрания, но я успел услышать два или три курьезных соображения, которые включил в свою заключительную речь. Я уже заметил на подобных конференциях, что ученые иногда несут бог знает что. Как правило, в их речах, по крайней мере большинства, хороши бывают цитаты, а дальше, когда идет собственная прямая речь, все пожиже. Об этом мы утром поговорили с Л.И.Скворцовым. Оказывается, о том, что довольно много идет чуши и повторений, он хотел сказать мне, а я об этом же хотел, по-товарищески, сказать ему.

Хотя, закрывая конференцию, я говорил почти без подготовки, но все у меня получилось. Начал с моего детского впечатления, когда я несколько раз подряд сумел посмотреть фильм «Кубанские казаки». Вот так бы и эту огромную конференцию, где состоялось более сотни докладов, прокрутить бы несколько раз. Потом пошла серьезная часть, касающаяся отзвука ее по всей России через университетские кафедры. А это действительно так. Другое дело, что и как, и кто отсюда возьмет. Но в этом и сила подобных собраний. Кстати, мне несколько раз говорили, что от Литинститута, с его специфической прежней ориентацией, никто подобного и не ждал. Об этом же сказал и А.С. Орлов, а потом уже на фуршете, куда набилось тьма народу, но всем и всего хватило, повторила и Людмила Сараскина.

Разговор с этой удивительно красивой женщиной был, пожалуй, самым большим впечатлением и удовольствием за целый день. У нее точно такая же история, оказывается, со «Знаменем», где она тоже, как и я, ходила в фаворитах. И у нее, когда она в 93-м году сделала «шаг влево», состоялся с главным редактором разговор: «Вы можете, наш любимый автор, писать о чем угодно, но только чтобы в этом не было фамилии Солженицына». Как многим, оказывается, мы обязаны Г.Я., он обоим дал определенный эмоциональный толчок! Я со своей стороны поделился тем, что обязан ему своим согласием избраться в ректоры. Если бы не его знаменитая пьяная фраза по телефону в день путча: «В говне умрешь, мы тебя сгноим…». Поговорили в том числе и о книге Войновича против Солженицына. По-моему, после нее Войнович приобрел репутацию завистника. Это, наверное, так, но, оказывается, работая, так сказать, по своей воле, Войнович выполнял проплаченный заказ. Назывались фамилии «жертвователей», фирмы и компании. В том числе и электрическая. Вот уж не думал о такой связке огромных денег и идеологии.

Пришла телеграмма из МГСПС с поздравлением по поводу указа президента об ордене. И «Независимая» опубликовала мой фрагмент в своем «телерейтинге». Вот так:

«Телезрители о лучших (1) и худших (2) программах, показанных с 7 по 14 апреля, а также о самой заметной телеперсоне (3) .

Сергей Есин, писатель, ректор Литинститута.