Глава 3. Катастрофа

Глава 3. Катастрофа

Дорога вьется по низкому берегу Средиземного моря. Горизонт чистый и пустынный. Радуемся, что не видно фашистских крейсеров. С другой стороны горы, которые отступают все дальше и дальше за море, оставляя место для обширной долины с невысокими холмами. Кругом тихо и совершенно безлюдно. Одинокие венты, мимо которых нам доводилось проезжать, были пусты.

Но вот из-за поворота вынырнули два небольших броневика. Проехали быстро. Шофер одного из них что-то крикнул нам, но не остановился. Внутри мелькнули офицерские фуражки. И снова дорога пустынна. Вскоре подъехали к маленькому поселку, расположенному на самом берегу. Затормозили у первого попавшегося на окраине дома, где и оказался штаб войск, оборонявших Фуэнхиролу. Часового в дверях не было. В темноватом длинном зале с гулким каменным полом только один человек. В ярких лучах солнца четко вырисовывались на фоне окна острые плечи с погонами и гордо приподнятая голова. Услышав наши шаги, он резко обернулся. Не молод, но красив и строен. Тонкий крупный нос, глубокие серые глаза и очень темный цвет лица. Мне показалось, что он хотел опустить руку на кобуру пистолета. Возможно, что он этого не сделал из-за появления женщины. Я поторопилась представить Артура, опасаясь, что полковник примет его за немца. Вообще говоря, мы и сами не были защищены от встречи с неприятелем, слишком необычной была обстановка. Командиры обменялись осторожными вопросами, а я пыталась сделать непринужденный вид, каждую минуту готовая внести в план поправки в случае непредвиденных осложнений. Оказалось, это был командующий данным участком фронта, прибывший сюда всего за полчаса до нас; о назначении советником Артура ему в штабе ничего не сказали. Штаб полка действительно исчез, от него остались на месте только вестовой и телефонист. Двоих офицеров полковник тотчас же по прибытии послал на позиции выяснить обстановку и установить связь.

— Я так задумался, что не слышал сначала шума ваших шагов, — оправдывался он.

Задуматься полковнику было о чем. Людей нет, на столе груда бумаг и карт. Принимать «дела» решительно не у кого. Командиры начали рассматривать карту расположения войск на участке. На ней была масса отметок, из которых можно было заключить, что на позициях, выдвинутых на пятьдесят километров западнее по берегу моря и на десять-пятнадцать километров в сторону гор, занимают оборону два батальона, численность которых приближается к составу рот. Одна рота расположена в горном проходе на дороге к Мундо. Резерва никакого. Машин в распоряжении как штаба, так и войск нет, средств связи тоже нет. Однако надо было что-то предпринимать. Командиры разложили карты и начали прикидывать план обороны участка, предполагая, что занимаемые утром позиции еще удерживаются. Если солдаты отступили, они должны были пройти мимо Фуэнхиролы. Но это весьма предположительно. Они могли отойти горами, как только стало известно, что штаба нет. Полковник предложил нам выйти посмотреть на позиции издали. Перешагнув порог, я невольно вздрогнула и остановилась: с открытого моря, густо дымя, приближались два фашистских крейсера. Первый подошел так близко, что можно было рассмотреть людей, суетившихся на палубе. Даже не искушенному в военном деле человеку было ясно, что на борту десантные войска. В полукилометре от берега крейсер развернулся и направил стволы бортовых орудий на поселок. Чтобы не обнаружить себя, мы по одному перебежали до ближайших кустарников и оттуда стали наблюдать за этими маневрами. Поселок, видимо, был покинут жителями, и там никакого движения не наблюдалось.

Второй крейсер остановился и тоже развернулся. На «Канариасе» восемь восьмидюймовых орудий главного калибра.

— Ближе они не подойдут, — сказал полковник, — здесь мелко. Очевидно, будут высаживать десант на катерах.

Прикинув расстояние, я сообразила, что в этом случае мы успеем добежать до нашей машины… Это меня успокоило. Стало ясно, что мы, по всей вероятности, останемся здесь до окончательной развязки втроем, имея в резерве двух бойцов и шофера… Оставалось надеяться, что десант почему-либо не высадится или высадится в другом месте, отчего, наверно, легче не будет, но все-таки…

— Если бы наше положение было безнадежным, поступил бы приказ об отступлении, — вяло утешал Артур.

Эти слова адресовались, по-видимому, мне для успокоения. Все понимали, что положение безнадежно, но приказа об отступлении не было. Мы еще не знали, что в это время штаб Малагского фронта выехал из города, никого не предупредив. Был час дня.

Насмотревшись на далекие горы, где еще могли быть бойцы республиканской армии, и на четкие силуэты крейсеров, мы вернулись в штаб. На пороге нас встретил вестовой.

— Вам велено немедленно возвратиться в Малагу, — обратился он к Артуру.

Артур пожал плечами. Ехать, конечно, придется, приказ есть приказ, но прежде он решил связаться со штабом и выяснить, в чем дело. Телефонист приник к аппарату, а командиры начали договариваться о дальнейших действиях. Малага не отвечала. Несколько минут телефонист пытался установить связь, потом безнадежно опустил трубку.

— Малага не отвечает.

Вот как, даже городская станция не отвечает…

— Должен был остаться хотя бы дежурный, — робко заметила я. Артур посмотрел на меня, как на последнюю тупицу, и отвернулся к окну. В комнате воцарилось долгое молчание.

— Давайте поедем в штаб вместе. Там все и выясним, — предложил Артур.

— На мое имя никакого приказа не поступало, — твердо заявил полковник. — Кроме того, там мои люди. Если вы не возражаете, я поеду вслед за вами, скажем, через час.

Артур сделал еще одну безуспешную попытку уговорить полковника, но он остался непреклонен. Проводив нас до машины, он пожал нам руки. Отъехав немного от штаба, мы встретили два грузовика с морской пехотой. Артур с облегчением вздохнул. Но потом оказалось, что они подъехали как раз в тот момент, когда к поселку прорвались фашистские танки. Одновременно начался десант с крейсеров. Бой длился всего несколько минут. Одного из этих матросов мы увидели уже в Велес-Малаге. Это был единственный, уцелевший в том бою. Полковник погиб вместе с ними.

В то время как мы въезжали в Малагу, фронт, на который мы предполагали вернуться, перестал существовать. Малага встретила нас молчанием, необычным в этот предвечерний час. Двери и окна домов плотно закрыты, на улицах никого. Сначала мы направились в дом советника Киселева. Около решетчатых ворот особняка стояли часовые, но дом оказался пуст. Пришлось вернуться к воротам и расспросить часовых. Определенного мы от них ничего не узнали.

— Из дома все выехали, никаких распоряжений мы не получали.

— Наверно, вернутся, — предположила я.

— Наверно, нет… — хмуро ответил часовой.

Снова вошли в дом. Видимо, отъезд был неожиданным и поспешным. В Машиной комнате я увидела ее платья и другие вещи, но никаких признаков сборов в дорогу. Побросав Машины вещи в чемодан, я захлопнула крышку. Артур сказал, что, вероятно, фашисты начали наступление на Велес-Малагу с целью отрезать от республиканской территории весь малагский участок фронта. В этом случае не оставалось ничего другого, как немедленно оставить город и попытаться наладить связь с войсками из Мотриля.

— Если дорога у Велес-Малаги перерезана, нам уже торопиться некуда, — сказал Артур. — Дождемся темноты и выйдем из окружения горами.

Решили прежде всего поесть и собрать, что можно, про запас. На кухне отыскали две булки и кусок колбасы. Пока я заглядывала в кастрюли, Артур погрузил в машину оставшееся оружие и боеприпасы. Паскуаль взял запас бензина. Теперь можно было заглянуть в штаб и попытаться установить, что там произошло. Мы ведь даже не знали, куда штаб девался. Около штаба часовых не было. Двери и окна распахнуты настежь. Ветер шуршит по полу разбросанными бумагами и выносит их в окна… Видимо, здесь ничего не жгли… Больше в городе делать было нечего. Поехали в казарму. Был пятый час. В казарме все уже было готово к отъезду. Ждали нас. Хосе рассказал, что с фронта нас вызвала Маша. Это было уже в последнюю минуту, когда командующий войсками Малагского фронта садился в машину. Артур договорился с Хосе, что отряд немедленно выедет на Велес-Малагу, а мы заедем в госпиталь за нашими ранеными и за семьей шофера Паскуаля. Через минуту мы мчались по горной дороге в военный госпиталь. Там осталось двое наших бойцов. Кое-где слышалась перестрелка, но фашисты, видимо, еще не вошли в город. Наверно, там начали хозяйничать местные реакционеры. Потом мы узнали, что танки фашистов в это время были в пяти километрах от окраины Малаги, но на ночь глядя командование не рискнуло вводить в город войска.

Госпиталь находился высоко в горах, километрах в пяти, во всяком случае, фашисты добрались бы туда в первый же день. Там еще никто ничего не знал. В последние три дня раненых не привозили. Врач сбежал. Осталась только сестра. Бедная женщина металась по палатам, не зная, что предпринять, и не смея отлучиться. Продуктов утром не привезли, и все чувствовали, что положение резко ухудшилось. Теперь события развертывались по минутам. Было около семи часов вечера. Малейшее промедление могло поставить нас в безвыходное положение. Артур быстро прошел в палату и бегло оглядел ряды тесно стоявших коек, отыскивая наших бойцов. Они сразу заметили нас и поднялись навстречу. Сначала бойцы очень обрадовались, но тут же почувствовали, что произошло что-то неладное. Ничего не спрашивая, они начали собирать свои вещи. К нам подошла сестра. Она растерянно смотрела на больных, уходящих без спроса, но промолчала.

— Скажи всем, — обратился ко мне Артур, — что город оставлен. Раненым надо уходить, кто куда может… Пусть тем, кто не может ходить, помогут товарищи…

Я начала переводить. Вокруг нас сразу собрались все, кто мог стоять на ногах. Остальные повернули головы и внимательно слушали, пытаясь постичь, что произошло. Казалось невероятным, что за ними никто не приедет, но это было так. Вся палата пришла в движение. Больные вскакивали с коек и срывали бинты: попасть к противнику с огнестрельным ранением означало верную смерть. Некоторые молча и угрюмо собирали вещи. Отовсюду сыпались проклятья и возгласы отчаяния. Лежачие беспомощно озирались на товарищей, не смея просить о помощи: большая часть раненых сами еле держались на ногах. Сестра в отчаянии выбежала из палаты и вернулась с одеждой и пачкой бинтов. Некоторые бойцы пошли с ней, чтобы принести одежду другим.

Волнение вскоре улеглось, хотя вспышка и была бурной. Раненые были настоящими бойцами и умели держать себя с достоинством. Потом сестра начала раздавать лекарства и хлеб. Пока они одевались, она подошла ко мне. Никогда не забуду ее глаз, скорбных и возмущенных одновременно.

— Вы понимаете, остаются самые тяжелые. Они не могут обойтись без помощи, без ухода, без врача… Они погибнут…

Сестра прижала руки к груди и замолчала. Я тоже молчала. Ответить было нечего.

— Пора ехать, — напомнил мне Артур.

Услышав, что Артур заговорил, раненые замолчали и повернулись к нам. В их глазах засветилась надежда: может быть, командир предложит выход из положения. Я не могла им сказать, что речь шла всего-навсего о прощании, и не могла повернуться к ним спиной и уйти. Нельзя уходить, когда на тебя так смотрят десятки горящих глаз. Никто ни о чем не просил, они только смотрели, а я не находила в себе сил повернуться и выйти. Так мы и стояли, пока Артур не приказал отправляться к машине.

Стало темнеть. На восточной окраине большое скопление беженцев. Нам едва удалось проехать по запруженным улицам. На шоссе в Мотриль, казалось, устремился весь город. У небольшого, запертого на все запоры дома машина остановилась. Паскуаль выскочил и принялся колотить кулаками в двери. Ему долго не открывали, наверно, боялись. А время шло, перестрелка начиналась то в одном, то в другом конце улицы. Наконец, дверь открылась, и Паскуаль вошел в дом. Через несколько минут он вышел и молча сел за руль.

— А жена? — спросила я.

— Она не поедет, у нее больна мать, а младший сын еще грудной…

— Постой, — сказал Артур и, вынув из кармана, протянул Паскуалю пачку денег. — Это твоя получка, немного вперед. Ей на первое время хватит.

Паскуаль обрадовался, взял деньги и опять кинулся в дом. В это время перестрелка началась и на соседних улицах. Мы не стали выяснять обстановку, и, как только Паскуаль сел за руль, машина тронулась. В нескольких километрах от города мы нагнали отступающие войска. Комиссар Боливар с группой коммунистов из горкома и небольшим отрядом пытался восстановить порядок в рядах отступающих и сформировать отряды для арьергардных боев. Но прежде им пришлось вести настоящий бой с анархистами, хотевшими захватить транспорт и улизнуть в тыл вместе с оружием. Повернуть их лицом к фронту никто не смог бы, но транспорт и оружие отбирали, тем более что многие солдаты готовы были укрепить заставу, если дадут оружие. Боливар сказал, что в городе республиканских войск уже не осталось.

Обычно до Велес-Малаги не больше часа пути, но мы добрались до этого городка только поздно ночью. Как и можно было ожидать, весь штаб вместе с командующим, полковником Вилльяльбой, оказался там. Предполагалось, что именно в этом месте противник попытается отрезать Малагу от остальной территории республиканцев. Штаб расположился в большом каменном доме на берегу моря. В темном зале с каменным полом и низкими потолками оказалось много народа. Здесь были также и представители гражданских властей и различных партийных организаций. На деревянном табурете, низко опустив голову, сидел Вилльяльба. Он был еще сравнительно молод, с мрачными черными глазами, в которых угадывалось, скорее, не утомление, а отчаяние от сознания безнадежности положения. При нашем появлении Вилльяльба немного оживился и внимательно посмотрел на Артура, но не задал ни одного вопроса. В комнату непрерывно входили самые различные люди: офицеры и бойцы, потерявшие свои подразделения, связные, приносившие известия из частей, которые уже рассеялись, и те, которые должны были доставить приказ командирам и не могли их разыскать… Прибывали и связные от подразделений, ведущих арьергардные бои. В эту ночь отступления из Малаги штаб еще не наладил связь с войсками и фактически потерял управление. Некоторые офицеры остались при войсках, другие выбрались с фронта и из города в разное время и разными способами. В помещении становилось душно. Свет не зажигали. Только в глубине зала слабо мерцала масляная коптилка, освещая часть деревянного стола и темные человеческие фигуры. Я присела на табурет и, кажется, заснула, но вздремнуть так и не удалось. Артур просто стряхнул меня с табурета:

— Быстро в машину! Едем дальше.

В помещении почти никого уже не было, штаб выехал, и мы остались одни. В открытые двери ветер заметал соломенную труху и обрывки каких-то бумаг. Я оглянулась на больного Люиса. Он все еще спал, и лицо его казалось почти неживым.

— Люис, вставай! Надо ехать дальше.

Он уставил на меня сонные глаза, потом тяжело поднялся и оглядел комнату, будто вспоминая, как сюда попал. Ночь была на исходе, солнце еще не взошло. С гор тянуло холодком. Заметно посветлел восток. Дорога казалась пустынной. Откуда-то доносились тихие голоса. Это были беженцы, они провели ночь на берегу и теперь начали подаваться на шоссе. Вскоре мы смогли их разглядеть. Детей и больных они несли на руках. Вещей почти ни у кого не было. Только женщины были с небольшими узелками с едой. Они вышли из деревень в окрестностях Малаги, наверно, несколько дней назад. Городские беженцы вряд ли прошли за эту ночь с десяток километров. Светало. Дорога стада быстро наполняться толпой уставших голодных людей. Все направлялись на восток. Кто-то сказал, что фашисты уже вступили в город. Было восемь часов утра, по шоссе двигалась плотная колонна безоружных солдат. Впрочем, кое-кто был и с оружием. Многие бойцы шли со своими семьями, несли на руках детей. А может быть, они несли и не своих детей… Это была не регулярная армия, а вооруженные крестьяне, защищавшие свои села и теперь вынужденные уходить. Они оставили все свое имущество, спасая только родных.

— Я думаю, что фашисты сегодня не будут продолжать наступление, — сказал Артур, подойдя к нам.

— Шоссе так забито, что продвигаться по нему с техникой, да и без нее просто невозможно, — ответила я и подумала, что Артур выразил скорее надежду, чем убеждение: фашисты могли пойти и по беженцам.

Вскоре стало ясно, что они так и сделали. С утра начались налеты авиации и расстрел людей из орудий крейсеров, продвигавшихся вдоль берега. Со стороны моря дорога была открыта почти на всем протяжении до Мотриля — километров сто. Мы немного отъехали до того места, где машину можно было поставить на обочину. Паскуалю пришлось менять колесо. Артур все смотрел на дорогу, ожидая наших. Время шло, а их все не было. Теперь беженцы шли сплошным потоком. С глубокой печалью мы смотрели на этих растерянных и утомленных до предела людей, но помочь ничем не могли.

Наконец, мы заметили Хосе. Он протискивался к нам через толпу и махал над головой своей черной шляпой с широкими помятыми краями. Рядом с ним замелькали поднятые над головами пилотки и береты. Здесь оказалась почти половина нашего отряда. Артур на радостях обнял Хосе. На душе стало немного легче. Я боялась, что в этом хаосе ребята потеряют машину и будут вынуждены идти всю дорогу пешком. И действительно, анархисты пытались отнять у них грузовик, но наши бойцы отстояли его и уже успели дважды съездить в Мотриль с больными и ранеными. Сейчас грузовик пошел туда в третий раз с многодетными семьями.

— Это хорошо. Только смотри, чтобы хватило бензина.

Хосе успокоил Артура. В машине, как всегда, имелся бочонок горючего. Разведчики — народ предусмотрительный.

— Кстати, мы одну машину прихватили по дороге. Их там, немного подальше, без горючего довольно много.

Хосе указал на стоящую у обочины восьмиместную «Испано-суизу». Артура это очень обрадовало. В двух машинах можно было разместить вместе с нами всех оставшихся на шоссе бойцов нашего отряда. Кое-как разместившись, мы тронулись в путь. Время шло томительно медленно. Дорога то уходила в горы, то снова лепилась к самому берегу моря. Над головой нависали серые скалы, покрытые зарослями кактусов. Пресной воды нигде не встречалось. Около полудня мы увидели на обочине Вилльяльбу с двумя адъютантами. Он стоял у края проезжей части и хмуро смотрел на протекающий мимо людской поток. Позади стояла шикарная штабная машина. Шофер безнадежно копался в моторе. Артур тронул Паскуаля за плечо и показал на полковника. Машина стала выруливать, пробираясь к командующему, но путь преградил какой-то конный отряд. Коней бойцы вели под уздцы, а в седлах сидели дети. Наконец, мы приблизились к обочине, и Артур предложил командующему место в нашей машине. Впервые за эти дни я увидела на лице Вилльяльбы слабую улыбку. Артур предложил также в распоряжение полковника наш отряд, но тот только махнул рукой и весь оставшейся до Мотриля путь не проронил ни одного слова. Правда, он заметно забеспокоился, когда через несколько километров мы встретили на пути и нашего советника, полковника Киселева. Похоже, что такое совпадение не было случайным. Киселев стоял около заглохшей машины и тоже с надеждой смотрел на шоссе. Мотор они уже и не пытались заводить. Рядом стояли Маша, радист Лева Хургес и шифровальщик Василий Бабенко. Положение у них сложилось не из легких. Пришлось и их взять с собой. Я уже сидела у Артура на коленях, а оба адъютанта Вилльяльбы стояли на подножках машины. Пришлось оставить на дороге наших бойцов, которые ехали на второй машине. Договорились, что они будут дожидаться грузовика. Маша от радости теребила меня и что-то рассказывала, морща свой маленький носик. Они уже потеряли всякую надежду на машину и собирались двинуться пешком. Оказалось к тому же, что все они голодные и не захватили в дорогу провизии. Я вспомнила накрытый стол на их вилле в Малаге и поняла, что не ели они более суток. Пришлось делить две булки на всех, те две булки, которые я, уезжая, прихватила с собой и берегла на крайний случай. Большую долю надо было отдать шоферам: они работали, и еще неизвестно, сколько времени нам выбираться. Кусок булки дала командующему. Он поблагодарил кивком головы. Остальное разделила между всеми. Каждому досталось по крошечке. Колбасу оставила в резерве.

Дорога постепенно становилась свободнее. Основная масса беженцев еще не дошла до этих мест. Теперь встречались только те, кто вышел из Малаги заблаговременно. Однако здесь шоссе было значительно уже, и горы притиснули его к самому морю. Небо и море ослепительно блестели бледной голубизной. Несмотря на то что был еще февраль, жара давала о себе знать, и без воды стало мучительно тяжело. В это время фашистский крейсер подошел близко к берегу и начал обстрел. Снаряды врезались в скалы, и шоссе стало засыпать крупными обломками камней. Люди бросились бежать, подхватывая на руки детей, теряя последние пожитки. Слышался плач и стоны раненых. Все торопились добежать до поворота, где дорога удалялась от моря. Старики со слезами умоляли родных бросить их и спасать только детей. Наши машины остановились. Мы вылезли и легли на землю, чтобы переждать. Один снаряд упал прямо на шоссе, метрах в ста от нас. Когда крейсер удалился, мы встали и некоторое время шли пешком. На пути лежала опрокинутая деревенская тележка. Из кучи тряпья свисала детская ручка. Я бросилась к этой тележке, но, взглянув на ребенка, поняла, что помощь уже не нужна… Вот с этого момента я почувствовала, что уже не смогу оставить оружие. Для меня началась новая жизнь — жизнь солдата.

Мы переночевали в каком-то пустом доме, а утром пошли разыскивать наших бойцов. Проколесив по улицам до полудня, вернулись обратно. Пора было подумать об обеде. Оказывается, мы потратили зря столько времени и просто недооценили наших товарищей — все они вместе со своим грузовиком уже ждали нас около подъезда. Они даже приготовили обед — котелок вареного гороха и несколько ломтей ячменного хлеба.

— Это мы получили в интендантстве, — пояснил Ретамеро, косясь на меня. Но на этот раз я не стала допытываться, где это «интендантство» находится.

— Я не думаю, что наши ребята получили это незаконно, — обратилась я к Артуру.

Артур ничего не ответил, склонив голову на стол. Он крепко спал. Пришлось разбудить его, чтобы поел. Молина принес большой таз воды, положил рядом кусочек зеркальца и выгнал из комнаты всех ребят. Пока я мылась, бойцы за дверями обменивались впечатлениями о дороге. Оказывается, на шоссе у них далеко не все проходило гладко. Дважды им пришлось отбивать свой грузовик от анархистов. За Мотрилем из-за этого произошел настоящий бой. На память остались синяки и царапины. Героем событий стал старик Молина, он участвовал во всех схватках. Несколько человек отстали в пути и добрались до города под утро, двоих не хватало.

Хосе ушел в горком партии, и мне пришлось пока взять бытовые вопросы на себя. Артур, отоспавшись, направился в комендатуру, да там и остался. Оказывается, его назначили помощником коменданта города, а обязанности переводчика взял на себя Люис, который немного знал русский язык. Я послала Сальвадора разыскивать штаб и велела оставаться потом в комендатуре для связи, а Ретамеро пошел в интендантство получать на отряд продукты. Остальных бойцов надо было отпустить в город разыскивать семьи и земляков. Клаудио занялся основательным осмотром и ремонтом наших машин, надо было также запастись бензином. Так, в хлопотах мы постепенно отходили от дорожных впечатлений. Сведения о положении на фронте поступали скудные. Стало известно, что Малагу фашисты заняли утром восьмого февраля и что на улицах и площадях города началась настоящая бойня. Расстреливали всех, кого подозревали в принадлежности к партиям Народного фронта или в причастности к сопротивлению фашистам, хотя бы и невооруженному. Позднее стадо известно, что таких оказалось восемнадцать тысяч.

Артур вернулся поздно и, наскоро поделившись новостями, пошел обратно. На следующий день штабу удалось установить связь почти со всеми крупными подразделениями, ведущими арьергардные бои. К ним присоединились два батальона пехоты из резерва Южного фронта. Судьба оставшихся в тылу мелких отрядов была неизвестна. К северу от Мотриля обстановка была неясной. К концу десятого февраля противник начал подходить к стенам Мотриля. Штаб фронта выехал в Альмерию, но Артур остался и отряд не отпускал. Только когда к фронту подошел батальон имени Чапаева и 13-я Интернациональная бригада, фронт начал стабилизироваться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.