НА ПОЛПУТИ
НА ПОЛПУТИ
Я не самонадеян, упаси бог. Просто
я верую в то, что любая проблема
решается, если будут делать то, что
я говорю.
Р. Рейган
В Крымском театре кукол должности очередного режиссера не было. Я исполнял обязанности постановщика как бы по совместительству, выполняя основную свою работу актера. Надо было думать о поиске места, где я бы мог заниматься только режиссурой. Такие мысли возникали совсем не потому, что мне было трудно совмещать эти две профессии. Просто, довольно приличная режиссерская практика показала, что моя актерская работа мешала постановочной деятельности. В том, что я прав, мне удалось убедиться в дальнейшем, наблюдая работу актеров в качестве режиссера.
Я знаю, что явление это очень частое, когда артисты берутся за постановку спектаклей. Но беда в том, что актер, ведя репетицию, требует от исполнителя выполнить задачу так, как это сделал бы он сам. Я долго боролся с этим в себе, прежде чем научился в работе с актером опираться только на его возможности, его понимание роли, его индивидуальность.
Честно говоря, я и не представляю, каким образом узнали о моем желании переехать в другой город на самостоятельную работу, но я получил почти одновременно несколько предложений. Вполне возможно, что «наводчиком» была Зоя Георгиевна Дерябина, куратор кукольных театров в республиканском правлении Украинского Театрального Общества. Но как бы то ни было, первым, кто пригласил меня на работу главным режиссером, был Липецк, куда я не поехал, а отдал приглашение Вадиму Жукову, который согласился на переезд в этот город и где он успешно работает по сей день главным режиссером и имеет звание народный артист России. Чудом не согласился в Грозный, где предлагали поистине сказочные условия. Ещё уговаривал меня на должность очередного режиссера Харьковского театра Виктор Андреевич Афанасьев, дразня ключом от трехкомнатной квартиры. Я не хотел ехать на работу под началом этого сложного человека и отказался, мотивируя тем, что не желал бы менять крымский воздух на харьковский. Но когда он узнал, что я согласился на донецкий воздух, наши отношения очень обострились, и надолго.
В Донецк же я поехал на одну постановку спектакля по пьесе В. Маслова «Али-Баба и разбойники». Но уже в начале репетиций меня пригласила начальник областного управления культуры Виктория Петровна Олейникова и предложила остаться в Донецке на постоянной работе с предоставлением квартиры в течение полугода. Я в принципе согласился, но предупредил, что мне понадобится время для введения вместо себя в репертуар Крымского театра других актеров, чтобы мой уход не помешал коллективу, с которым я проработал более двадцати лет.
И хотя никакого разговора о главрежиссерстве не было, в Киеве я оказался в сложной ситуации. Дело в том, что должность очередного режиссера в те времена была номенклатурой министерства культуры, и на утверждение надо было ехать в Киев. Я знал, что у главного режиссера Донецкого театра Александра Давидовича Юдовича были серьезные конфликты с коллективом, но никогда не вдавался в детали, будучи в этом отношении человеком совершенно не любопытным. Так вот, в Киеве я узнаю, что Юдович давно снят с должности, и только исполняет обязанности главного, а на меня пришли документы на утверждение именно главным режиссером. Ни директор, ни начальник управления мне ни словом об этом не обмолвились. Я, было, начал сопротивляться, так как считал не этичным занять должность моего хорошего приятеля. Но когда начальник отдела театров решил звонить Виктории Петровне для выяснения недоразумения, я не захотел подставлять её, заодно понимая, что изменить что-либо я уже не смогу. И начальники отделов кадров и театров повели меня к министру культуры Ельченко. Этот миловидный и интеллигентный человек, который начал было со мной разговор на украинском языке, мгновенно перешел на русский, после первого же моего русского слова. Мы беседовали не очень долго, но не спеша. И лишь прощаясь, он сказал одно украинское слово «тримайтесь». Я его понял только тогда, когда уже по дороге на вокзал, в метро увидел транспарант: «тримайтесь за поручень»[9], и следовал совету министра почти тридцать лет.
В течение этой многолетней труднейшей деятельности я не раз желал поменять её на более легкую работу очередного режиссера, отвечающего лишь за свой спектакль и не знающего забот и головной боли главного. Тем более что разница в зарплате была в пределах десяти процентов. Но, размышляя, понимал, что не смог бы быть только очередным. В течение двадцати лет работы в Крымском театре кукол я встретился с тремя главными режиссерами. Каждый из них имел свои достоинства и недостатки. Но мне всегда казалось, что в той или иной ситуации они, зачастую, поступают совсем не так, как следовало бы, менее правильно, а иногда просто несправедливо. Я всегда бывал в этих случаях неравнодушен и, как умел, боролся с неразумными, на мой взгляд, или несправедливыми действиями. Но, не имея прав и необходимой власти, далеко не всегда добивался верного решения вопросов. Возможно, это было не очень скромным думать, что ты всегда прав, что ты умнее и справедливее, чем другой? Но поддержка абсолютного большинства коллег, да и само время показывали, что мое предложение в том или ином случае было более точным. Поэтому надо было решать, что лучше, беспрерывно бороться со всем тем, что мне казалось неверным в управлении театра, или взвалить на себя тяжкий крест руководителя, чтобы поступать по своему разумению. Я выбрал последнее. В скором времени мою правоту подтвердил актерский коллектив своим отношением. Ко мне стали приходить люди не только с творческими вопросами. Спрашивали совета по чисто бытовым или семейным делам. Выходить или не выходить за такого-то замуж, оставить ребенка или сделать аборт, как поступить, чтобы наладить порванные с другом отношения, и тому подобное. Однажды, пришла ко мне на разговор актриса Клава Мещерякова. – Видите ли, Борис Наумович, - начала она – обо мне стали ходить неприятные разговоры о том, что я в командировках якобы привожу к себе в гостиничные номера мужчин. Я хотела попросить Вас что-то сделать, чтобы эти разговоры прекратились. – Уважаемая Клавдия Михайловна – ответил я – ничего делать не надо. Давайте подождем лет десять, и Вы не только увидите, что разговоры прекратились, но и будете крайне расстроены их отсутствием. -- Актриса Мещерякова, человек не лишенный юмора, была вполне удовлетворена таким объяснением, а лет через десять со смехом и удовольствием вспоминала наш разговор: -- как Вы были правы, – говорила она – это же надо, такое предвидение.
За тридцать лет совместной работы с основным актерским коллективом я так хорошо изучил каждого, что зачастую по походке узнавал настроение артистов и чувствовал, с кем и как надо говорить сегодня, сейчас, чтобы вернуть душевное равновесие человеку и обеспечить нормальную работу над спектаклем. Но это было потом. А в самом начале, когда меня пригласили на постановку в Донецк, директор театра любезно предложил мне взять не обязательно «Али-Бабу», но любую другую пьесу, которая мне кажется более близкой и удобной. – Нет, – отклонил я такое предложение, -- будем работать над той пьесой, которую выбрал театр.
Такое категорическое решение с моей стороны было интуитивным, хотя дальнейшая практика показала, что весьма разумным. В этом я убедился, когда в самом начале своей деятельности в Донецке решил ввести систему актерских заявок на роли. Я предложил актерам самим выбирать себе роль в новых спектаклях. Каждый из них прекрасно ощущал свои возможности, и их желания сыграть ту или иную роль, как правило, совпадали с моим распределением. Но уже на следующий, после поставленного по творческим заявкам, спектакль ни одной заявки не поступило. Я был в удивлении, но и в восторге от актерской сообразительности. Они мгновенно поняли, как им это не выгодно. У актера, в случае чего, всегда есть отговорка, что, дескать, роль эта не его, что ему её просто навязали и тому подобное. А если он сам выбрал роль, то какие же могут быть оправдания. Конечно, отказ от заявок был мотивирован иначе: -- Вы лучше чувствуете, кому, что ближе, -- говорили они, - и в интересах дела надо, чтобы роли распределял режиссер.
Надо сказать, что людям, особенно актерам, свойственно, отстаивая свое личное, заявлять, что делается это во благо дела, государства, всего мира. Они уверены, что обманули всех, хотя слушают их аргументы такие же хитроумные, как и они, «защитники общественных интересов» и прекрасно понимают, что к чему.
Позволю себе вспомнить по этому поводу один эпизод из жизни Крымского театра кукол. На новогодние каникулы одна из групп театра выезжала в Севастополь на обслуживание елок в Доме офицеров флота. Единственный в этот день спектакль должен был начаться там первого января в одиннадцать утра. Стоял вопрос о том, что можно выехать первого в восемь утра (всего немногим более часа езды) и всё прекрасно успеть, а Новый Год встретить дома, в семье. Но в группе была актриса, имевшая более чем в поклонниках машиниста сцены, с которым в Симферополе негде было заниматься любовью. Она с нетерпением ждала командировки, имея непреодолимое желание провести новогоднюю ночь с любимым в гостиничной постели. На собрании группы она взяла слово. – Как вы можете так рассуждать? Маленькие дети ждут с нетерпением в свой праздник театр кукол, – с дрожью в голосе, чуть не плача, произнесла покровительница малолетних, - а вы хотите показать им халтуру не выспавшихся после новогодней пьянки артистов. Не лучше ли поехать тридцать первого, устроиться в гостиницу, а утром со свежей головой к одиннадцати прийти на спектакль и выполнить свой долг перед юным зрителем. А, кто захочет, может встретить Новый Год в Доме офицеров. Директор, конечно, поддержал защитницу высоких нравственных устоев и противницу творческих компромиссов. Остальные прекрасно знали истинные мотивы автора этой эмоциональной речи, но возразить было нечем. Поехали, конечно, тридцать первого, а первого в одиннадцать, еле успев к началу спектакля, покачиваясь от бессонной ночи и неутомимости здорового, как бугай, машиниста сцены, ярая сторонница показа спектаклей только хорошо отдохнувшими актерами кое-как отбарабанила свой текст любимым деткам.
Такие актерские хитрости сопровождали меня всю театральную жизнь и не раз заставляли серьезно задуматься, прежде чем решить, как разоблачить умника. Со временем мои коллеги поняли, что не так просто обвести меня вокруг пальца, и их просьбы, как правило, строились на полном откровении. Я же всегда старался сделать всё возможное, чтобы именно откровенная просьба была удовлетворена как можно быстрее и полнее, а ловкое прикрытие своих желаний общественными интересами оставлял без внимания.
Так вот, возвращаясь к разговору с директором, я сказал Ивану Павловичу, что знаю много случаев, когда с целью подработать режиссеры ставят в других коллективах спектакли, уже ими сделанные, прокатанные и апробированные в своем театре. Это не профессионально и творчески не интересно, если, конечно, театр не пожелает постановки именно этого, сделанного уже этим режиссером спектакля. Поэтому первым моим спектаклем в Донецком областном театре кукол был «Али-Баба и разбойники», получившим высокую оценку руководства, прессы, театральной общественности, коллектива и зрителей. Девятого марта 1971 года я был зачислен в штат Донецкого театра в качестве режиссера, а с февраля 1972 года главного режиссера, где проработал около тридцати лет, до июля месяца 1999 года. Но об этом периоде жизни постараюсь написать во второй части моих воспоминаний.