После совещания в Кремле
После совещания в Кремле
Осень вступила в свои права: золотила листву на деревьях, ночи стали длинней и прохладней. С наступлением темноты на небе появлялись крупные звезды. Из Балашова наши летчики делали уже по два вылета в ночь — бомбили скопления фашистских войск, рвавшихся к Волге.
Задания Центрального штаба партизанского движения, выполняли с подмосковного аэродрома экипажи Виталия Масленникова, Степана Васильченко и Виталия Бибикова. В конце августа эта группа и летчики Гражданского воздушного флота доставили в Москву командиров партизанских отрядов и соединений на совещание в Кремль. Среди них были: от орловских партизан — И. С. Воропай, И. А. Гудзенко, М. И. Дука, И. В. Дымников, Д. В. Емлютин, Е. С. Козлов, В. И. Кошелев, А. П. Матвеев, Г. Ф. Покровский, М. П. Ромашин и М. И. Сенченков; от партизан Украины и Белоруссии — С. А. Ковпак, А. Н. Сабуров, В. И. Козлов и другие.
В Кремле обсуждались вопросы дальнейшего развития партизанского движения. Надо полагать, что в плане предстоящих крупных операций по окружению и разгрому немецко-фашистских войск в районе Сталинграда Верховное командование отводило немаловажную роль и партизанскому движению, для развития которого необходимо было шире использовать авиацию…
Утром 15 сентября 1942 года меня срочно вызвали в штаб дивизии. Гризодубовой в это время в Балашове не было: она на некоторое время выехала в Москву, где принимала участие в работе Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний гитлеровцев. Заместитель командира дивизии приказал по тревоге готовить полк к перелету на подмосковный аэродром, самолеты выпускать в воздух по готовности. Самому лететь последним. На мой в шутку заданный вопрос: «Куда нас, братцы, гонят?» — полковник Филиппов в том же тоне ответил: «В партизаны. — И серьезно добавил: — Вы поступаете в распоряжение Центрального штаба партизанского движения».
Люди, хотя и не успели как следует отдохнуть после ночного боевого вылета, самолеты подготовили быстро. На старте ко мне подошел капитан Янышевский.
— Ну надо же так случиться, — заговорил он виновато. — Я отпустил своего радиста, старшину Круглова, в увольнение… А без радиста лететь нельзя.
— Сами виноваты, Алексей Петрович. Кто же в такое горячее время отпускает в увольнение, да и что этому Круглову делать в городе? — упрекнул я старого летчика.
— Что поделаешь. Любовь остается любовью. Мой Круглов влюбился в неподходящее, по нашему с вами, время, а я, старый добряк, потворствую…
— Ладно, — сказал я. — В первой эскадрилье на самолете меняют моторы, возьмите радиста с того экипажа, а Круглов прилетит, когда закончится ремонт На всякий случай полетите последними, может, к этому времени и Круглов явится…
Через час все экипажи, кроме Янышевского, были в воздухе и держали курс на Москву. Доложив по телефону полковнику Филиппову о выполнении его приказа, я попросил разрешения вылететь мне с экипажем капитана Янышевского.
— Действуй, Александр Михайлович, действуй. Передай всем от меня пожелание успехов, — сказал на прощание Иван Васильевич.
Когда я вошел в самолет Янышевского, на месте Круглова сидел старшина Новиков. Это был отличный радист и стрелок, с хорошей довоенной подготовкой.
Стоял ясный день. Летели на небольшой высоте. Под крыло самолета убегали пожелтевшие леса, черные полоски полей, вспаханных под зябь, кучки людей, убиравших на полях овощи и картофель. Настроение экипажа было бодрое. Взглянув на штурмана майора Степанова, такого же пожилого, как и командир корабля Янышевский, я вспомнил свои первые шаги в авиации. Это было давно. В 1931 году я учился в Оренбургской школе летнабов. Не раз приходилось дежурить по классу и докладывать инструктору Степанову о готовности группы к занятию, а он — высокий, стройный, со знаками военного летчика-наблюдателя, внушавшими уважение, — выслушивал меня и приступал к занятиям. Таких, как я, Степанов обучил сотни, однако помнил своих учеников и узнавал их, где бы ни встретил.
В начале войны Степанов стал добиваться назначения в действующую армию. Но не так-то легко было вырваться на фронт с преподавательской работы. Но он добился и в мае 1942 года прибыл в наш полк на должность штурмана эскадрильи. Встретив меня в роли своего начальника, Степанов искренне обрадовался…
На подмосковном аэродроме самолеты встречали командир полка Гризодубова и генерал-лейтенант с пехотными петлицами. Я представился генералу. Он ответил: «Хмельницкий». Мы вошли в то же здание, в котором размещался полк до отлета в Балашов. По дороге Валентина Степановна сказала мне, что мы будем летать по заданиям Центрального штаба партизанского движения.
— А вот уважаемый генерал-лейтенант Хмельницкий — начальник 4-го управления партизанского штаба. Он и будет давать нам задания.
В штабе генерал Хмельницкий вручил нам письменный приказ. Согласно этому приказу в ночь на 16 сентября полку необходимо произвести два вылета в Брянские леса на площадку Салтановка-Борки. Я сказал генералу, что два вылета в сегодняшнюю ночь для летчиков будет тяжелой нагрузкой. Могут быть ненужные потери. В прошедшую ночь они сделали по два вылета на бомбежку, спали после этого не более двух часов, совершили трехчасовой перелет к Москве, и, как говорится, с корабля на бал: им предстоит совершить еще два вылета, подготовка к которым затянется до ночи.
— Вы просто молоды, поэтому так рассуждаете. Жертв бояться военному человеку не следует, иначе он не выиграет ни одного боя, — ответил генерал.
— Жертвы должны быть оправданными необходимостью наступления или обороны, — возразил я. — Если мы сегодня потеряем этих летчиков, то завтра летать будет некому. Для того чтобы человек мог летать ночью, в сложных условиях, его приходится очень долго учить, а война еще, вероятно, закончится нескоро. Победит тот, кто к концу сражения будет иметь больше резервов.
Генерал терпеливо выслушал меня и так же терпеливо стал объяснять, что современная война — это тяжелый труд.
Гризодубова сказала:
— Дело не в боязни потерь. Они в войне неизбежны, и командир, организующий бой, конечно, учитывает возможные потери. Но «победа любой ценой…» — Валентина Степановна отрицательно покачала головой. — Мы ведем войну справедливую, — уверенно продолжала она. — За жизнь людей и для жизни людей. Так что, прежде чем посылать их в бой, командир обязан подумать, образно выражаясь, стоит ли игра свеч? Не сожжет ли он в бою столько жизней, что победа окажется пирровой?
— Вы умница, Валентина Степановна, — сказал старый генерал. — Я с вами полностью согласен. Но доказывать мне, что потери должны быть оправданны, — это то же, что вести спор, куда легче идти: в гору или под гору. Вашего начальника штаба пугает большая нагрузка на летчиков и возможные в связи с этим потери.
Генерал повернул ко мне свое лицо и, повысив голос, продолжал:
— Вы сомневаетесь, оправдана ли будет тяжелая боевая нагрузка на ваших летчиков? Отвечаю утвердительно. В Брянских лесах сосредоточиваются десятки партизанских отрядов юго-западных районов Орловской области под командованием Емлютина и соединения украинских партизан под руководством Ковпака и Сабурова. Они ждут от нас помощи, чтобы перейти к активным боевым действиям, отвлечь на себя часть фашистских сил с Волжского направления. Дорога каждая минута, не только день. Вот почему сегодня требуется от ваших летчиков максимальное напряжение сил, несмотря на их усталость от непрерывной двадцатидневной боевой работы при защите Сталинграда.
Генерал умолк, вопросительно посмотрел на Гризодубову. Я не стал ждать ответа за себя.
— Спасибо, товарищ генерал, за разъяснение нашей задачи.
— Не за что, товарищ майор. — В его глазах заиграли веселые искорки, и он поучительно заметил: — Начальник штаба должен знать, что задачи всегда доводятся до сведения исполнителей.
— Вы не ошиблись, — сказала Гризодубова. — Подобное разъяснение повысит сознание нашего долга. Мы оправдаем доверие партии…
Небо закрыли плотные свинцовые тучи. Техник-лейтенант Тимофей Житенко предсказывал улучшение погоды под утро, но «сдобрил» эту надежду фразой: «Возможны туманы». А это хуже туч. Валентина Степановна приказала мне перед вылетом собрать экипажи к ее самолету. Когда летный состав построился, я не спеша обошел строй, останавливаясь перед каждым командиром корабля. Все были настроены бодро. Я обрадовался этому и, как только подъехала машина Гризодубовой, весело крикнул: «Смирно!» — и доложил командиру полка, что летный состав по ее приказанию выстроен.
— Начальник штаба сегодня, кажется, в хорошем настроении? — заметила Валентина Степановна.
— Как и все, товарищ командир.
Бодрое настроение подчиненных передалось и Гризодубовой. Обращаясь к высокому ростом летчику Федоренко, она нарочито громко спросила:
— Как там у вас, Василий Максимович, наверху, с погодой?
— Погода хорошая, товарищ командир, — ответил весело Федоренко. — Облачность высокая, даже рукой достать не могу.
Люди в строю заулыбались.
— Вот и отлично, — сказала Валентина Степановна. — Значит, полетим к брянским партизанам.
От слова «полетим» строй притих, приготовился слушать командира. Гризодубова рассказала, как будут расположены на площадке костры, сообщила время вылета и высоту, напомнила, что маршрут необходимо прокладывать в стороне от крупных населенных пунктов и аэродромов противника.
— За месяц дорогу к брянским партизанам мы, конечно, не забыли, — закончила Гризодубова. — Но чтобы найти их сразу, впереди полетит наш старый партизанский волк — Виталий Иванович Масленников. Как только он найдет площадку, даст две зеленые ракеты. Если кто уклонится, исправляйте курс на эти сигналы…
Шестнадцать самолетов произвели за ночь по два вылета на площадку Салтановка-Борки. С боевого задания не вернулся экипаж капитана Янышевского. По радио никаких донесений от него не поступило. К 10 часам утра через ПВО получили известие, что самолет № 15 (красный) с экипажем 6 человек разбился в районе деревни Высокое. К месту гибели экипажа вылетела Гризодубова. Опросом очевидцев и по донесениям летчиков других экипажей ей удалось установить: самолет был атакован истребителем противника, вел бой. Летчику удалось перетянуть искалеченную машину на нашу территорию, но посадить ее он не смог. Не сумел бы этого сделать и никто другой: самолет, видимо, потеряв скорость, упал. Погибли замечательные люди. Вместе с ветераном первой мировой и гражданской войн Алексеем Петровичем Янышевским похоронили мы в братской могиле на окраине деревни Высокое, Скопинского района, Рязанской области, штурмана эскадрильи, моего учителя Алексея Митрофановича Степанова, старшего техника лейтенанта Михаила Федоровича Соколова, радиста старшину Георгия Ивановича Новикова, летавшего в ту ночь вместо отставшего в Балашове Круглова, бортмеханика Ивана Григорьевича Ассаула и воздушного стрелка замечательного баяниста Михаила Ивановича Дребезгова. Разбитый баян, с которым он никогда не расставался, положили рядом с его останками.
Тяжело переживал потерю командира радист Миша Круглов. Он прилетел из Балашова через три дня.
— Мне стыдно, что я остался живым, — сказал он Слепову. — Опоздать из увольнения, подвести командира… Как я мог?..
Чуткий к человеку Слепов понял искренность парня и попросил Валентину Степановну включить Круглова в его экипаж вместо радиста, выбывшего по болезни.
…Брянский лес стал основным центром формирования и снабжения многих партизанских отрядов и соединений. Каждую ночь десятки самолетов доставляли туда боеприпасы и людей. В один из массовых вылетов, когда парашютисты дружно покидали самолет Степана Васильченко, летчик почувствовал, что заклинило рули управления. С трудом удерживая корабль в горизонтальном полете, Степан Константинович приказал бортмеханику Александру Зозуле осмотреть внешнее состояние стабилизатора и рулей высоты. Зозуля поднялся в башню стрелка и с ужасом увидел болтающегося сзади самолета человека. Парашютист зацепился стропами за стабилизатор.
— Прорубите в хвосте дыру, — сказал Васильченко, — и через нее помогите парашютисту: сбросьте со стабилизатора стропы.
Спасение было только в этом. Даже при благополучной посадке самолета парашютист погибнет.
Летчик с большим трудом вел самолет к аэродрому. Как только перетянули линию фронта, Зозуля вылез по пояс в проделанную дыру и дюралевой трубкой пытался сбросить стропы парашюта с хвоста самолета. Сколько раз казалось бортмеханику, что парашютист вот-вот отцепится. Зозуля готов был сделать невозможное, только бы спасти человека… А самолет все еще кружится в 30 километрах от своего аэродрома. Взошло солнце, бензин на исходе. «Пора на посадку», — решил командир корабля, и вдруг рули самолета стали действовать нормально.
— Посмотри-ка, Алексей Парфенович, что там делает наш пассажир, — уже бодрым голосом сказал Васильченко штурману Буланову.
Из хвостового отсека вылез сияющий бортмеханик.
Часа через два в штаб полка позвонили из районного центра, попросили к телефону Гризодубову. Я ответил, что она отдыхает.
— Слушайте, мы поймали вашего пьяного летчика! — говорила женщика. — Я председатель колхоза. Вы понимаете, колхозники заметили отделившегося от пролетающего самолета парашютиста. Думали — диверсант. Бросились к нему, но «диверсант» скрываться не пытался, лежал на земле и широко улыбался. На вопрос: «Кто вы?» — заплетающимся языком ответил: «Советский, из полка Гризодубовой…»
Партизана доставили на аэродром.
— Я действительно был сильно пьян, — сказал он, проспавшись. — Прыгнул сразу после команды, согласно инструкции, но… Сам не знаю, как получилось. Пытался подтянуться за стропы и отцепиться — не вышло.
Хотел обрезать стропу — выронил нож. Ну, подумал, конец мне, отвоевался. А надежда все же какая-то теплилась. От холода, может, и от страха стала пробивать дрожь. Чтобы согреться и придать себе смелости, отвязал от пояса флягу со спиртом и выпил всю, до дна. Без воды и закуски, конечно, — улыбнулся герой дня. — То ли стропа та сама соскочила, то ли летчики ее отцепили, наверно, так… И вот я живой, снова готов прыгать с самолета.
Вскоре экипаж Васильченко доставил в тыл врага группу партизан. Среди них находился и парашютист, первая попытка которого выпрыгнуть над Брянским лесом закончилась опасным приключением.
После этого случая Степан Васильченко стал пользоваться еще большим авторитетом как среди летчиков полка, так и командования партизанских соединений.
В ночь с 16 на 17 сентября экипажи Васильченко и Масленникова доставили в Брянский лес 14 руководителей партизанского движения оккупированных районов РСФСР, Украины и Белоруссии — участников совещания в Кремле. Обратно экипажи вывезли раненых, по 20 человек в самолете. Эти два летчика садились на партизанском аэродроме и в последующие две ночи. А 20 сентября сели в Салтановке-Борки экипажи Гришакова и Кузнецова. С 21 на 22 сентября посадку сделали четыре самолета: Гришакова, Васильченко, Лунца и Кузнецова. Полеты с посадкой к брянским партизанам на этот раз совершались без опасения за исход, так как был хорошо усвоен опыт полетов Чернопятова. В ту ночь командир объединенных отрядов Дмитрий Васильевич Емлютин сказал летчикам:
— Передайте своему командиру нашу большую просьбу: побомбить как следует фашистов, которые сосредоточились в пунктах Габань, Гололобово и Ревны для борьбы с партизанами.
Валентина Степановна приказала летчикам на следующий вылет взять на борт, кроме партизанских грузов, по 40–50 осколочных бомб. Пять ночей, сбросив груз партизанам, летчики попутно бомбили карателей.
Стоило двум фашистским дивизиям начать переправу через Десну, партизаны снова обратились к своим летчикам за помощью. Темной осенней ночью 20 самолетов забросали переправу осколочными бомбами. После нам сообщили — дорога к партизанским заставам была усеяна трупами фашистов, а оставшихся в живых дружным огнем встретили народные мстители.
Партизаны увидели в летчиках не просто воздушных извозчиков, транспортников, доставляющих им боеприпасы, а настоящих боевых друзей. Со своей стороны, они всегда выручали авиаторов, выполнявших задания командования, спасали летчиков со сбитых самолетов.
Длительное время десятки советских бомбардировщиков пытались уничтожить мост через реку Навлю. Зенитная артиллерия противника не давала возможности поразить цель с малой высоты. А нужно было лишить врага железнодорожного моста во что бы то ни стало, не дать ему возможности быстро маневрировать резервами в южном направлении…
Однажды утром мы сидели на командном пункте и писали боевое донесение. Чтобы закончить последнюю фразу: «Все самолеты сели благополучно на своем аэродроме», ожидали возвращения с задания Слепова, Запыленова, Чернопятова и Масленникова. Они летали с посадкой в Брянские леса. Мы непрерывно заглядывали в окошечко радиоузла, где Маша — золотые ушки принимала радиограммы от экипажей. Вадим Пожидаев дремал на стуле. Вскоре Маша, сняв наушники, сказала мне:
— Садится последний, Запыленов.
Готовое донесение писарь унес в штаб дивизии. Прибыли с аэродрома экипажи. Я спросил летчиков, какую оценку ставить сегодняшним делам.
— Отлично, хорошо, даже вполне удовлетворительно, — ответили они шуткой, которую я иногда употреблял сам.
— Давайте по пунктам.
— Посадку и взлет у партизан выполнили отлично, возвратились домой хорошо, — доложил за всех Жора Чернопятов.
— Говорят, по сто граммов в столовой сегодня нет — удовлетворительно, — ехидно добавил Слепов.
— Привез просьбу партизан, — сказал Запыленов серьезно. — Встречали нас на площадке руководители брянских партизан. «Хватит летчикам бомбить мост через Навлю, — говорили они. — Доставьте нам один самолет толу, и через неделю моста не будет».
В следующую ночь самолет Степана Запыленова, загруженный толом, вылетел к партизанам. На площадке ожидали его начальник объединенного штаба брянских партизан Виктор Кондратьевич Гоголюк и знаменитый подрывник Алексей Иванович Ижукин, которому было поручено организовать взрыв Навлинского моста. «Звук приближался, и уже можно сказать без ошибки, что это наш самолет, что это ЛИ-2, такой знакомый и родной, — писал об этом 20 лет спустя В. К. Гоголюк в своей книге «Всегда на переднем крае». — Только советские летчики осмеливаются быстро снизиться и, пролетев над верхушками деревьев, зайти на посадку…
Дугой взметнулась над аэродромом зеленая ракета — добрый сигнал летчику с земли. Блеснув ярким светом сильных прожекторов, самолет коснулся кочковатого поля и побежал, покачивая крыльями.
— Ну вот и мы, — расстегивая шлем, просто сказал летчик 101-го авиационного полка Степан Семенович Запыленов.
— Как часы! — обнимая пилота, воскликнул А. И. Ижукин. — Прибытие точь-в-точь по графику, в 2.15.
Ижукин с нетерпением ожидал этого самолета. Он должен был пополнить недостающее количество тола. И сейчас, когда выгружали ящики с толом, радостно забилось сердце подрывника».
Ночью, когда экипаж Запыленова находился у Гоголюка, полк в полном составе произвел два вылета на выброску парашютного десанта. В район северо-западнее Вязьмы, в деревни Ивашково, Извеково, Мельниково, Карабаново, сброшено 238 человек.
В связи с расширением района действий партизаны указали новую точку выброски грузов — деревня Смелиж, в 90 километрах юго-западнее Брянска. После двух вылетов с выброской боеприпасов на новую площадку Емлютин стал просить вылеты с посадкой. Гризодубова приказала послать в Смелиж офицера штаба полка. Мой выбор пал на помощника по разведке капитана Сергея Порфирьевича Курдюкова — серьезного и смелого, прекрасно знающего штурманское дело. Я поставил Курдюкову задачу: выбрать в районе Смелижа посадочную площадку, дать инструктаж партизанам, как располагать сигнальные костры, принять первые самолеты и возвратиться с ними в часть.
Неделю спустя на моем столе лежало письменное донесение Курдюкова:
«В Брянский лес я вылетел в составе экипажа Чернопятова, предварительно изучив по карте место, где я должен был приземлиться на парашюте. Полет был удачным. Я выпрыгнул на дополнительном заходе после сброса партизанам груза. Личный состав отрядов товарища Емлютина Дмитрия Васильевича меня встретил очень радушно.
Утром с группой партизан я занялся поиском площадки для приема самолетов с посадкой. Один из партизан хорошо знал местность и уже заранее имел в виду выбранную им площадку севернее деревни Смелиж. Площадка оказалась подходящей. На второй день приступили к подготовке ее для посадки и взлета самолетов. В работе приняло участие 300 человек. Нужно отметить, что прилет наших самолетов, особенно с посадкой, поднимет моральный и боевой дух партизан».
В дальнейшем эта площадка стала базой снабжения партизан и аэродромом «подскока» для самолетов полка, которые летали в глубокий тыл фашистов.
Пока Курдюков выбирал площадку в Брянских лесах, полк выполнял полеты в различные районы. Масленников, Васильченко и Попович выбрасывали группы партизан в район озера Черемнецкое, Ленинградской области. Отдельные самолеты выбрасывали группы руководителей партизанских отрядов. Так, распоряжением Центрального штаба партизанского движения от 24 сентября 1942 года экипаж Михаила Поповича в район Трубетчино сбросил на парашютах семь секретарей райкомов.
Утром в полк приехал генерал Хмельницкий в сопровождении группы полковников и подполковников. С трудом они разместились в кабинете Валентины Степановны.
— Слушаем вас, товарищ генерал-лейтенант от партизан, — сказала Валентина Степановна. — Были же раньше генералы от инфантерии, от кавалерии. — Генерал довольно улыбался. Глядя на него, улыбались и прибывшие с ним полковники и подполковники. — По вас вижу, — продолжала Гризодубова, — хотите превратить весь наш полк из бомбардировочного в партизанский.
— Пожалуй, чуть не угадали, — ответил Хмельницкий. — Сегодня, Валентина Степановна, мы имеем указание весь ваш полк послать к брянским партизанам в Смелиж. Надеемся, вы дадите три десятка самолетов, не меньше.
— Пожалуй, тоже чуть не угадали, товарищ генерал. Мы постараемся подготовить для вылета все самолеты. Можете не сомневаться.
В таком тоне разговор велся потому, что генерал Хмельницкий никогда сам не говорил с Гризодубовой сухим, официальным тоном, подчеркивая этим, что он говорит не просто с подполковником, но и с женщиной. Но это ничуть не мешало генералу давать приказания, а Гризодубовой точно их выполнять.
— Прошу вас, Валентина Степановна, объявить летчикам, что брянские партизаны выполнили свое обещание: мост на реке Навле взорван, — сообщил генерал.
— Вот это здорово! Каюсь, посылая самолет со взрывчаткой, не надеялась на такое быстрое ее использование, — ответила Гризодубова.
— Слово дороже денег, говорили раньше, а сейчас и подавно так.
— Нет, будь моя воля, я бы и деньги не забыла для такого дела. Надо, чтобы наше авиационное командование выплатило партизанам вознаграждение за сэкономленные самолето-вылеты, горючее и боеприпасы и, как в колхозе, за боевые трудодни. Ведь, смотрите, что получается: один полет экипажа Запыленова со взрывчаткой к партизанам и героические действия подрывников заменили десятки самолетов-бомбардировщиков, пытавшихся разрушить мост. И кто знает, сколько бы еще потребовалось летать, может и с жертвами, прежде чем удалось бы кому-то попасть в мост хотя бы одной бомбой!
— Нет, дорогая Валентина Степановна, это на деньги не переводится. Мост обеспечивал преимущества противнику, а для наших войск это выражалось в жертвах бойцов. Недаром командующий фронтом объявил партизанам благодарность. Летайте больше к ним, доставляйте больше боеприпасов, и партизаны в свою очередь вложат больше труда в дело победы над врагом.
— Меня и летчиков полка убеждать в этом не надо. Мы выполним задание, как подобает коммунистам и патриотам, — ответила Гризодубова.
— Желаю вам боевого успеха, — сказал на прощание генерал…
С наступлением темноты 30 самолетов дважды вылетали в Смелиж. Сигналы выложили партизаны по всем правилам: три костра в линию, один в 100 метрах правее головного. Дублировались эти сигналы ракетами зеленого цвета. Груз выбрасывали правее на 300–400 метров от линии костров. На посадочной полосе садились самолеты Масленникова, Слепова и Лунца. Задание выполнили успешно, без потерь.
В последующие ночи полк летал в Смелиж так же успешно и доставил партизанам сотни тонн боеприпасов, взрывчатки, пулеметов, автоматов и противотанковых ружей. С посадкой летали экипажи старших лейтенантов Федоренко, Долгих и Соловья. Последних двух судьба свела еще в начале войны, так они, неразлучные, и попали в наш полк. Оба крепыши. Долгих всегда улыбался, любил поговорить, а Соловей — молчун.
Запомните фамилию — Василий Максимович Федоренко. С ним еще встретимся не один раз. Высокий, стройный, он похож на того казака, что крайним стоит в левой части картины И. Е. Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», — тот же профиль лица, та же улыбка, только шапка не та, да и брови у Федоренко белесые, а глаза голубые.
Одновременно с полетами в Смелиж летчики Масленников, Васильченко и Слепов выбросили группы партизан западнее Харькова, капитан Тишко (из соседнего, 102-го полка) — в район деревни Песочное, в 60 километрах от Минска. Другие экипажи доставили боеприпасы партизанам, действующим в районах Клетня, Стародуб, Дмитров-Орловский, Деньгубовка, Широкое и Новинки.
Мои опасения, что гитлеровцы не дадут нам летать на транспортных самолетах у себя в тылу, оказались преувеличенными — не так страшен черт, как его малюют.
Не может быть, чтобы фашисты не знали о массовых полетах к партизанам, однако воспрепятствовать этому оказались не в силах. Летчики объясняли это просто: «Фашист пошел не тот…»