В своей стихии

В своей стихии

К первому полету в глубокий тыл фашистских войск, к партизанам, готовилось 8 самолетов. 28 июля 1942 года полковник Филиппов собрал экипажи на командный пункт и рассказал летчикам об особенностях предстоящего полета.

— Полетите к партизанам, искать которых вам придется в лесах, вдали от населенных пунктов, на местности, бедной заметными ориентирами, — говорил полковник Филиппов. — Условными сигналами для выброски грузов будут костры. Смотрите не перепутайте их с кострами фашистских охранников. Противник попытается перехватить вас на маршруте, старайтесь заметить его раньше, чем он подойдет к вам вплотную. Смелее отражайте атаки. Задание ответственное и трудное, поэтому и дано вашему полку. Летчики вы сильные, а самолеты приспособлены для выполнения задания. Вместе с вами полетят из других полков экипажи капитанов Тишко и Богданова. Желаю всем удачи…

К концу дня все самолеты стояли готовыми для принятия партизанского груза. На аэродроме появилась легковая автомашина с группой офицеров с красными петлицами. Один из них отрекомендовался.

— Полковник С., ответственный за погрузку боеприпасов в самолеты.

— Вот и хорошо, — ответил я. — Давайте груз.

К самолетам подъехали грузовики с упакованными парашютно-десантными мешками. Тут же началась погрузка. Согласно приказу боеприпасы требовалось выбросить в район озера Червонное — двумя самолетами, южнее Кличева — двумя самолетами и в Брянские леса — четырьмя самолетами. Не успел я распределить, кому куда лететь, как подошел начальник парашютной службы полка лейтенант Забелин.

— Товарищ майор, — начал он, — парашютные мешки, которые грузят в самолеты, в воздухе не раскроются: упаковка у них заводская, то есть для хранения, а не на раскрытие.

Полковник стал доказывать, что все в порядке, парашюты к раскрытию он подготовил. Я доложил о случившемся Гризодубовой. Она проверила парашюты. Забелин оказался прав. Чтобы не сорвать намеченный вылет, командир полка приказала летчикам самим переуложить грузовые парашюты.

Темная, безлунная ночь скрыла взлетевшие самолеты. Трудно было рассчитывать, что в глубоком тылу фашистских войск все они пройдут незамеченными противником. Ждали сообщений экипажей.

Все, что делалось в воздухе, первыми узнавали радисты. Дежурил комсомолец Вадим Пожидаев, сын известного профессора. Глядя на его близорукие глаза в очках и на невзрачную фигуру, все удивлялись, как он держится на ногах без сна и отдыха. Пожидаев был всегда бодр, в минуты передышек шутил.

Лучшей радисткой была сербка Мария Стояновна Микашенович. Ей было восемнадцать лет. Черноокая, стройная, любимица всех летчиков. За редкий слух и способность принимать сигналы при самой плохой слышимости ее прозвали Маша — золотые ушки. Любили ее и за то, что она ни на ком не задерживала своего девичьего внимания, не выделяла ни одного из летчиков, кто заглядывался на нее. Она любила их всех одинаково, как товарищей.

В ту ночь Маша слушала передачи с самолетов, Вадим Пожидаев регистрировал радиограммы в журнале и немедленно передавал их Гризодубовой. Командиры кораблей Слепов и Гришаков доставили груз в район озера Червонное. Масленников и Бибиков — партизанам Кличева. Старый летчик Янышевский и молодые, но уже опытные Лунц и Васильченко сбросили боеприпасы брянским партизанам. Из тревожных донесений экипажа Миненкова стало ясно, что он попал в большую беду.

При подходе к Брянским лесам самолет Миненкова атаковали истребители противника. Бортрадист М. И. Гуйский сообщил: «Самолет поврежден, задание выполнять продолжаем». Через несколько минут радировал: «Задание выполнили, груз сброшен точно в указанное место, партизанам». Связь с самолетом прервалась. На свой аэродром он не вернулся. Предположительно (по наблюдениям других экипажей) самолет Миненкова при отходе от цели был снова атакован вражескими истребителями и, видимо, сбит.

На другой день партизаны радировали Центральному штабу, что самолет Миненкова сгорел, экипаж погиб. Не стало наших боевых товарищей — командира корабля Иосифа Федоровича Миненкова, штурмана Петра Ильича Чернова, борттехника Емельяна Федоровича Ворожищева, радиста Мстислава Ивановича Гуйского и воздушного стрелка Виктора Николаевича Саницкого.

В ночь на 29 июля кроме Миненкова не вернулся с задания и летавший к витебским партизанам экипаж Николая Григорьевича Богданова из соседнего, 103-го авиаполка. Истребители противника нападали на наши самолеты и в последующие ночи. Некоторые экипажи попадали в зону зенитного огня. Однако летчики не падали духом. Полет в глубокий тыл врага они называли «задачей с многими неизвестными». И на самом деле, летит, скажем, Слепов в соединение минских партизан В. И. Козлова. Экипажу нужно дать прогноз погоды по маршруту. А что мог сказать, не имея данных, начальник метеослужбы старший лейтенант Житенко? Он лишь предполагал. Летчик смеялся и в другой раз не говорил метеорологу «дайте», а «угадайте» мне погоду. Не знали летчики и воздушной обстановки в глубоком тылу противника, и это иногда приводило к потерям.

Но мне казалось, что причина отдельных неудач не в этом. Как-то Гризодубова сказала: «Наши летчики попадут в свою стихию, будут возить не бомбы, а грузы». Мы подумали о психологическом состоянии летчика во время различных полетов. Когда самолет идет с бомбами, летчик все время думает о предстоящем бое с врагом: он должен найти цель и поразить ее бомбами, нанести чувствительный урон противнику, который будет стараться преградить ему путь зенитным огнем и ночными истребителями. Экипаж настроен воинственно, чувство опасности и ответственности повышает бдительность. В другом случае самолет загружен зачастую даже не боеприпасами, а медикаментами и продовольствием. И летать приходится не на защищенные цели, а на затерявшиеся в лесах партизанские площадки…

Когда мы поделились с Гризодубовой этими мыслями, она с присущей ей способностью быстро улавливать существо вопроса сразу же спросила:

— И что вы предлагаете, начальник штаба?

— Пока немногое. Нужно мобилизовать экипажи на большую бдительность в полете, на усиленное наблюдение за воздухом, чтобы не давать возможности фашистским истребителям внезапно атаковать самолеты…

Валентина Степановна, внимательно слушая, постукивала острым карандашом по листу бумаги, потом, нарисовав замысловатую фигурку, бросила карандаш на стол, посмотрела сначала на комиссара Николая Александровича Тюренкова, затем на меня и сказала:

— Полет к партизанам по-своему сложен, и не каждый летчик сможет его выполнить. Тут требуется больше индивидуального мастерства не только от летчика, но и от штурмана, радиста, стрелка и бортмеханика. Хорошо, что мы все вместе думаем об этом и действуем в одном направлении. Вчера я говорила командирам эскадрилий, чтобы они обратили внимание на выбор маршрута. Летать надо в стороне от крупных населенных пунктов, зачем лезть в зоны зенитного огня? — Помолчав минуту, предложила: — Пойдемте сегодня все на подготовку экипажей к полету, послушаем, что они скажут…

Комиссар полка, опасаясь, что Гризодубова, закончив говорить, выйдет из комнаты, торопливо сказал:

— Минуточку, Валентина Степановна. Как вы смотрите, если мы с начальником штаба организуем совещание или конференцию (дело не в названии) по обмену опытом полетов к партизанам?

— Как я должна смотреть? И спрашивать не надо. Добро, как говорят моряки.

В течение нескольких дней после первого массового вылета к партизанам в разные районы глубокого тыла противника успешно летали одиночные самолеты. Они выбрасывали на парашютах боеприпасы и небольшие группы людей, посылаемых партией для развития всенародной борьбы против захватчиков.

В Центральном штабе партизанского движения Гризодубовой сказали, что Брянские леса представляют базу партизанского движения. Там действуют партизаны Орловщины и Смоленщины, Украины и частью Белоруссии. Нам и придется больше всего летать именно туда.

В ночь на 6 августа экипажи Чернопятова, Лунца, Слепова и Васильченко доставили боеприпасы и медикаменты брянским партизанам на площадку у деревни Салтановка-Борки. Поблагодарив летчиков, командование брянских партизан попросило Гризодубову послать им самолет с посадкой и вывезти раненых. Попытка решить эту задачу с ходу не удалась. Вылетевший в Брянские леса старший лейтенант Георгий Чернопятов посадку у партизан произвести не смог. Неправильная расстановка костров на площадке не позволила летчику определить место приземления самолета, и он возвратился домой. Чернопятов без вины чувствовал себя виноватым, ведь раненые партизаны живут надеждой на прилет самолета!

Утром в кабинете Гризодубовой раздался телефонный звонок: Центральный штаб партизанского движения тоже требовал посадки самолета в Брянских лесах. В тот же день пришел приказ командующего авиации дальнего действия, в котором говорилось: «101-му авиационному полку посадить в партизанском отряде в районе Салтановка-Борки самолет с целью вывезти из отряда раненых партизан».

Гризодубова сказала партизанским руководителям в Москве, что, пока партизаны не подготовят пригодную для посадки самолета площадку, выполнить приказ не удастся. Она предложила, чтобы для подготовки посадочных площадок партизаны использовали людей, служивших ранее в авиации. 10 августа командующий объединенными отрядами брянских партизан Д. В. Емлютин донес, что площадка для посадки самолетов подготовлена летчиками со сбитых самолетов. Мы их еще не знали. Позднее пришлось перевезти из тыла врага десятки таких летчиков. Это были летчики — истребители, штурмовики, бомбардировщики, сбитые над территорией, занятой противником.

Встал вопрос, кому поручить сделать вторичную попытку сесть к партизанам. Гризодубова попросила комиссара Тюренкова и меня высказать наше мнение. Мы начали перебирать летчиков, у кого высокая техника пилотирования сочетается с храбростью, а храбрость с рассудительностью и мгновенной находчивостью. Этими качествами обладали многие, но особо выделялся заместитель командира 2-й эскадрильи Чернопятов. Друзья звали его просто Жора или цыганенок. Жора — бывший беспризорник времен гражданской войны. Все любили его за пытливый ум, широкий кругозор и проницательность. Он был молчалив, но остер на язык, попадать на который побаивались и товарищи, и его начальники. Перед войной Чернопятов работал начальником Восточно-Сибирского управления Аэрофлота.

Валентина Степановна одобрила наш выбор. Она просто проверяла правильность своего решения: Чернопятов дважды побывал над площадкой, ему и садиться на ней.

И вот в ночь на 11 августа Георгий Чернопятов посадил самолет на площадку Салтановка-Борки. «Ура» летчикам партизаны не кричали: у них была очень тяжелая обстановка. В лесу, рядом с площадкой, лежали десятки тяжелораненых. Но глаза, благодарные глаза воинов, блестевшие в свете костров, говорили многое: каждый хотел пожать летчику руку в знак благодарности. В самолет погрузили 26 раненых. Чернопятов отлично взлетел и благополучно возвратился на свой аэродром. В ту же ночь на ту же площадку сбросили на парашютах боеприпасы экипажи Слепова и Янышевского. Днем, когда летный состав отдохнул, состоялась конференция по обмену опытом полетов в глубокий тыл противника. Георгий Владимирович Чернопятов подробно рассказал, как он сел на незнакомую площадку ночью, при свете костров, как его встретили партизаны. Затем выступили другие летчики, штурманы, радисты. Валентина Степановна слушала их внимательно, записывала предложения.

— Смотрите, какие ценные предложения внесли наши люди, — сказала она, обращаясь к штабистам.

— Не все, конечно, — ответил я. — Были и неприемлемые.

— Да. но выслушивать подчиненных — не значит идти у них на поводу. Нужно взять все полезное, а если что не подходит — разъяснить, почему нельзя осуществить в данное время.

— Вроде требования, чтобы прикрывали истребители, — вставил я.

— Истребители, конечно, более нужны в другом месте. Но иногда и мы не можем обойтись без них.

На второй день предложения летчиков приняли форму приказа командира полка, в котором говорилось: «Маршруты к партизанам прокладывать в стороне от крупных населенных пунктов, над районами, насыщенными партизанскими отрядами, чтобы в случае, если самолет будет сбит противником, экипаж мог найти партизан и с их помощью возвратиться в часть. Чтобы избежать поражения от зенитного огня, перелет линии фронта производить на максимальной высоте. Для поисков партизанских баз использовать радиостанции и условные костры партизанских отрядов, расположенных на маршруте полета».

В ночь на 14 августа Гризодубова решила еще раз послать Чернопятова в Салтановку-Борки с посадкой.

Партизаны встретили Жору как старого знакомого, горячо благодарили и пожелали, чтобы он прилетал к ним каждую ночь. На прощание подарили Жоре пистолет «вальтер» и передали письмо Гризодубовой, в котором просили прислать им прицел к сорокапятимиллиметровой пушке, три тонны соли, мины, бесшумные винтовки и бензин для броневика.

После этих первых полетов летчики особенно сильно ощутили необходимость полетов с посадками на партизанские аэродромы.

Утром, вернувшись со второго вылета и подкрепившись завтраком, Жора Чернопятов разговорился.

— Когда произвел посадку, — начал он, — показалось, что меня ожидали тысячи советских людей, находящихся на оккупированной территории. Эх, посмотрели бы вы, с какими радостными лицами партизаны взяли в руки газету «Правда», которую я захватил с собой!.. Они остро нуждаются в живой связи с Большой землей, с партией и со всем борющимся советским народом. Одно не пойму: почему потребовалось больше года, чтобы разрешить посадку тяжелых самолетов у партизан?

— Слушай, Жора, — перебил его Слепов. — А откуда тебе известно, что к партизанам никто, кроме тебя, не садился?

— Я не утверждаю… Но если и делают посадки летчики ГВФ, то, видимо, мало. По крайней мере я не слышал об этом. Вот когда мы начнем больше летать, тогда и результат сразу будет виден…

С Жорой нельзя было не согласиться, но мы не знали, чем объяснялась медлительность использования тяжелой авиации для полетов в партизанские соединения.

Летом 1942 года начали летать к партизанам самолеты легкомоторной авиации. Они обеспечивали связь с ближними от линии фронта отрядами, перебрасывали за линию фронта небольшие грузы, вывозили тяжелораненых, выполняли и другие очень важные задания. Но самолеты У-2 из-за малого радиуса действия и грузоподъемности полностью обеспечить связь партизанских отрядов с Большой землей не могли.

Другое дело самолет типа ЛИ-2. На сотни километров можно забрасывать на нем в тыл противника значительное количество продовольствия и медикаментов, боеприпасов и оружия, вплоть до пушек. А сам факт появления тяжелых советских самолетов в тылу противника придавал партизанам и населению оккупированных областей уверенность в победе, повышал чувство близости и помощи своей Родины.

После второй посадки Чернопятова у партизан все летчики старались поговорить с командиром или со мной один на один: каждый просился слетать к партизанам с посадкой.

…Август шел в напряженной боевой работе, полк ежедневно вылетал бомбить фашистов в районах Вязьмы, Ржева, Сети и других. Задания Центрального штаба партизанского движения выполняли несколько экипажей, которые перебросили в Брянский лес то, что просили в письме к Гризодубовой партизаны: прицелы к пушкам, десять ящиков мин, бесшумные винтовки, бензин, несколько мешков соли…

Примечательных из этих полетов было два. 11 августа экипаж Бибикова выбросил группу партизан севернее Вязьмы. Штурман корабля майор Панишин записал в донесении интересный случай, происшедший при выброске этой группы: «Когда мы подлетели к месту выброски, один из девяти партизан, видимо командир, попросил меня помочь им покинуть самолет. Я спросил, что случилось.

— Да ничего, — ответил он. — Просто никто из нас раньше не прыгал с парашютом.

— Как же это вас пустили так, без тренировок?

— Мы сами решили совместить тренировку с прыжком в тыл к фашистам.

— Но ведь это опасно.

— Небезопасно было и Зимний брать в семнадцатом, — сказал партизан.

Мы объяснили, как покидать самолет, предупредили, что прыгать необходимо дружно, а парашюты раскрываются автоматически. Поэтому бояться нечего…

— Вот это другое дело. — Партизан кивнул в сторону своих товарищей. — У нас в группе три коммуниста, четыре комсомольца и двое беспартийных. В таком порядке и прыгать будем: первыми коммунисты».

Так и сделали, доложил нам потом летчик.

Дней через пять мы спросили представителя партизанского штаба, что известно о выброшенных 11 августа.

— Все благополучно, — ответил тот. — По радио донесли, что приступили к выполнению задания, организуют партизанский отряд.

В тот же день экипаж Степана Васильченко со штурманом Булановым выбросил группу партизан в район Осовец, юго-западнее Могилева. 13 августа группу партизан и боеприпасы доставил в район Козловичи, юго-западнее Бобруйска, экипаж Григория Иншакова со штурманом Фаустовым. При полете к цели самолет сильно уклонился в сторону Бобруйска. Там в это время гитлеровские летчики тренировались для вылета на ночной разбой. Самолет ЛИ-2 заметили, и один фашистский истребитель атаковал его, но безуспешно: стрелки своевременно заметили Ме-109 и отогнали его дружным огнем. Иншаков скрылся в облаках, но вскоре вышел из них. Фаустов отыскал место выброски. Десант был доставлен в условленное место, и экипаж благополучно вернулся на свой аэродром. А ведь Г. К. Иншакову, первоклассному летчику, наполовину потерявшему зрение, по заключению врачей не положено было не только летать, но и на земле воевать. Обратившись к лучшим окулистам, летчик-патриот достал где-то замысловатые очки и настоял на своем: ему разрешили летать. Но врачи не оставили его в покое: в 1943 году они добились перевода летчика Григория Кузьмича Иншакова в дневную транспортную авиацию.

Рассказывая о подвигах летчиков, мы часто забываем тех, кто готовит им боевую машину, — техников, механиков, мотористов и многих других скромных тружеников аэродрома. Обеспечить два вылета в ночь к брянским партизанам или рейс в глубокий тыл противника требовались и знания, и опыт, и большое трудолюбие. Именно таким и был наш технический состав. Однажды груженный взрывчаткой самолет загорелся при дозарядке бензином. Известно, что при движении бензина в шланге образуется статическое электричество. И если самолет и бензозаправщик не заземлены, то между пистолетом шланга и горловиной бака проскакивает электрическая искра. Тогда пары бензина воспламеняются и возникает пожар. Так, видимо, случилось и на этом самолете.

Огонь распространился быстро, взрыв бензобаков и боеприпасов был неминуем. Первыми бросились спасать горящий самолет парторг полка Борис Николаевич Дьячков, инженер по ремонту Николай Иосифович Матросов и комсорг эскадрильи сержант Сивоконь. За ними последовали человек десять мотористов. Чтобы не подвергать опасности людей, инженер полка Николай Иванович Милованов приказал никого больше не подпускать к самолету.

Комсомолец Сивоконь бросился к пылающему отверстию бензобака и закрыл его своим телом. Люди действовали с таким упорством и смелостью, что неодолимая, казалось, стихия была побеждена. Пока тревога дошла до командного пункта, поврежденный огнем самолет уже отбуксировали на ремонтную площадку.

Через три дня машина была восстановлена. Сержанта Анатолия Макаровича Сивоконя наградили орденом Отечественной войны II степени.