ГЛАВА 26

ГЛАВА 26

В Боровом. — Правительственная награда. — Тяжелые утраты. — Снова в строю. — В защиту мира.

Трагическое утро 22 июня 1941 года. Второй раз при жизни Зелинского Германия развязывала мировую войну.

Химику были памятны газовые атаки, последствия этих атак, его собственная работа над противогазом, спасшая десятки тысяч жизней.

Двадцать четыре года его лаборатория, как и вся страна, работала над мирной продукцией. Что будет теперь с планами дальнейших работ? С людьми, выполняющими эти планы?

Все изменилось очень скоро. Москва услышала залпы зенитных орудий, отражающих налеты вражеской авиации. По радио стали объявлять воздушные тревоги. Враг интенсивно наступал…

Академик Зелинский с семьей эвакуировался из Москвы. Эшелон шел на восток.

Позади оставалась Москва, где прошла большая часть жизни ученого. Что же это значит: университет, академия, химические институты и лаборатории, научные общества, ученики, сотрудники, друзья все это уходило в прошлое?

Нет, не так! Оставалось на своих местах, только меняло адрес. Университет частью переводился в Свердловск, часть его оставалась в Москве. Лаборатория Зелинского временно передавалась в руки Петра Павловича Борисова. Разве не случалось Зелинскому и раньше уезжать в долгие командировки? Так надо было смотреть и на этот отъезд.

Одна группа академиков уезжала в Казань, других эвакуировали в Казахстан. Николай Дмитриевич ехал именно туда. С Николаем Дмитриевичем выехала его семья: Нина Евгеньевна и оба сына. Среди эвакуированных академиков был и Владимир Иванович Вернадский с женой.

Зелинский легко переносил неудобства и трудности пути. Его ум был занят большими вопросами, широкими и острыми проблемами, и мелочи, как всегда, не трогали его.

Поезд дошел до Омска. Сибиряки встретили москвичей расспросами, радушно приглашали в дома. На улицах было много военных. Клиники и больницы готовились принять раненых, при школах открывались интернаты для детей Москвы, Ленинграда. Здесь тоже чувствовалась война.

В Омске были химики, ученики Зелинского. Они искали встречи со своим учителем.

Из Омска поезд отправился в Боровое. За окнами потянулась цепь горных кряжей Кокчетау с причудливой формой скал, глубокими обрывами, густым сосновым лесом. У подножия Кокчетау залегли два озера-близнёца, носящие общее название — Чебачье, текла река Сарыбулак.

В Боровом, курорте Наркомздрава РСФСР, в корпусах и отдельных дачках, куда раньше приезжали отдыхать и лечиться, теперь разместили эвакуированных ученых и их семьи. В главном корпусе санатория получили комнаты Зелинские.

Пульсом жизни для всех стали радиопередачи из Москвы. Их ждали, слушали, о них говорили. Передачи определяли настроение людей.

Но не всегда радио было только голосом войны. В 1942 году оно принесло известие, что труды Николая Дмитриевича получили признание страны: ему присуждена Государственная премия I степени.

Николай Дмитриевич был глубоко тронут этой наградой и писал коллективу института органической химии:

«Весьма страдаю от невозможности быть в данное время с вами и работать на благо Родины. Но весь преисполнен самых горячих стремлений работать снова с дружным моим коллективом, который всегда всемерно помогал мне в моих достижениях. Высокая награда, которую присудило мне правительство, наполняет сердце радостью, гордостью, благодарностью нашему правительству.

Но эта высокая награда вызывает, кроме того, во мне чувство, обязывающее меня приложить все свои силы, отдать все свои знания и опыт в работе на общее благо — разгром фашизма и полное освобождение нашей великой священной Родины от немецких захватчиков. С вами, друзья мои, надеюсь еще много и плодотворно потрудиться».

Николай Дмитриевич вел в те дни большую переписку.

Однажды из Москвы пришло известие: бомба пробила крышу университета. Враг обстрелял старейшее русское учебное заведение. Зелинский написал сейчас же ректору В. П. Орлову, просил принять срочные меры, обезопасить библиотечный фонд, ценнейшее культурное наследие.

Он писал в учреждения, где — проводились в это время важные работы оборонного значения, которыми он заочно руководил. Писал в Москву, в Свердловск, на фронт. И во всех письмах звучит его глубокая вера в непреодолимую силу нашего народа, в победу над врагом.

«Я глубоко и искренне верю, что скоро начнется разгром немецких армий и что этот разгром начнется на подступах к нашей любимой столице Москве», — таков лейтмотив всех его писем друзьям.

В 1943 году Зелинский писал своему бывшему ученику Н. А. Орлову. Тот рассказывал потом об этом письме: «Весной 1943 года под Сталинградом время было настолько тяжелое, что мы не знали покоя ни день, ни ночь. И вдруг в это самое время, когда мы даже носа не могли из блиндажа высунуть, мне приносят письмо Зелинского. Письмо, полное сердечности, бодрости, веры в победу».

Эту веру разделял и Владимир Иванович Вернадский. Они постоянно встречались, обсуждали сведения с фронта, заглядывали в будущее. И хотя одному из них было за семьдесят, а другому восемьдесят лет, они верили, что дождутся победы.

Вернадский составлял записку — проект реконструкции страны после окончания войны, писал свою биогеохимию.

К Зелинскому наезжали многие его ученики, приезжали химики в военной форме. И академик Зелинский помогал фронту, так же как профессор Зелинский помогал в 1915 и в 1918 годах. Созданное им синтетическое топливо давало возможность увеличивать скорость и мощь самолетов. Николай Дмитриевич огорчался невозможностью лично руководить работами своих учеников. Он неоднократно обращался в президиум академии с просьбой разрешить вернуться в Москву.

Но все же сказывалось перенапряжение нервной системы, влияли на здоровье вести с фронта. Оба друга — Зелинский и Вернадский — болели, не всегда могли даже одолеть то небольшое расстояние, которое их разделяло в Боровом. Тогда они переписывались.

«15. IV.42 г. Дорогой, горячо любимый старый друг Николай Дмитриевич! Очень жалею, что не могу быть сегодня, но я еще не доверяю своему сердцу и не хочу рисковать. Надеюсь, на днях мое состояние так улучшится, что смогу к вам прийти…»

В 1943 году умерла жена Вернадского Наталья Егоровна. Зелинский остался для Вернадского тем человеком, с кем он делился своей безысходной печалью. В этой переписке он черпал для себя силы.

«15. IV.43 г. Дорогой Николай Дмитриевич!

Вот мы дожили до того, что можем только переписываться. Получил от вас дорогое для меня письмо.

Так же, как и вы, мы оба не можем добраться друг до друга.

Я хочу закончить свою научную работу, и, как прежде Наталья Егоровна, так теперь и я сам держу себя в строгих рамках. Еще несколько месяцев, и, если все пойдет так, как теперь, то я ее закончу.

Тогда останутся для старика мои дети и внучка особенно, и буду писать «Пережитое и передуманное».

То, что самое дорогое в науке — творческая мысль, — как показывает история, не выходит за восьмидесятилетний возраст.

Наталья Егоровна как раз работала, еще до 1 февраля, над хронологией нашей жизни. Ее воспоминания детства и юности прервались на неоконченной фразе. Никто теперь не может этого восстановить».

Год, который принес радость победы над фашизмом, для многих был годом больших утрат.

Еще за полгода до этого умер Владимир Иванович Вернадский, так и не увидев московского салюта. Президент Академии наук Владимир Леонтьевич Комаров, узнав о смерти Вернадского, сказал: «Есть люди, чья смерть производит впечатление безвременной утраты, независимо от их возраста».

И другая безвременная утрата постигла советскую науку: умер Александр Евгеньевич Ферсман, ученик и друг Вернадского, переживший своего учителя на четыре с половиной месяца.

Николай Дмитриевич тяжело перенес эти потери.

Зелинский вернулся в Москву еще до заключения мира и сразу же с прежней энергией включился в работу по восстановлению страны, в шумную многообразную жизнь университета.

Опять, как в 20-е годы, в рабочий кабинет Николая Дмитриевича приходили за советом работники заводов, приезжали специалисты из министерств.

Сам Николай Дмитриевич ездил и на заводы и на совещание в Госплан, в министерство. Н. И. Шуйкин вспоминал, как был в ту пору с Николаем Дмитриевичем в министерстве: лифт не работал, и его учитель легко поднимался на 4-й этаж, далеко опережая своего более-молодого друга. Выезжал он и на московские заводы и неутомимо ходил из цеха в цех, всегда подмечая что-нибудь нужное, давая конкретные, деловые советы. Сам Николай Дмитриевич писал в ту пору: «Хотя я на пороге 90-летия моей жизни, но ощущаю всей душой молодость моей Родины, счастливое будущее, ее величие и красоту»,

Лекции Николай Дмитриевич теперь уже почти не читал, но по-прежнему ежедневно бывал он в лабораториях, по-прежнему внимательно следил за ростом молодых ученых. Доцент Л. Н. Акимова рассказывала: когда была защита ее диссертации, Николай Дмитриевич хворал, и его не ждали, вдруг входит он, закутанный, в валенках, горло завязано; сел за стол и тихо шепчет: «Удрал». После защиты Николай Дмитриевич подарил ей книгу с надписью «Моей внучке по науке».

Николай Дмитриевич не только заботился о своих новых учениках, помнил он хорошо и старых своих питомцев, помнил и следил за их жизнью. Член-корреспондент АН СССР К. П. Лавровский вспоминал:

«Произошло это через много лет после окончания мною университета. Я уже давно работал самостоятельно в Нефтяном институте и с Зелинским встречался изредка. Неожиданно на меня обрушилась страшная болезнь — туберкулез горла и обоих легких, а тут еще отказали и почки. Спасти меня могло лишь дорогое лекарство, которого у нас в стране тогда не было.

Однажды вижу: в палату, запыхавшись, входит Николай Дмитриевич. Я лежал в палате на третьем этаже, а лифта в больнице не было.

— Вот вам, друг мой… — и ставит на тумбочку лекарство.

Оказывается, Зелинский просил наркома нефтяной промышленности выписать его для меня из-за границы. И сам поторопился доставить его в больницу, хотя было ему тогда лет 85…»

По-прежнему Николай Дмитриевич принимает активное участие в общественной жизни.

В июне 1944 года он делает доклад на научной конференции, проходящей под девизом «Роль русской науки в развитии мировой жизни и культуры».

«Созыв этой конференции знаменателен, — писала газета «Правда», — она рождена победами Красной Армии… Русский народ ощутил свою силу, свое единство, свои глубочайшие связи со всем славным своим прошлым, свою великую роль в советском государственном строительстве».

В том же году Николай Дмитриевич принимает участие в организации Ломоносовских чтений, представлявших большой общественный интерес.

С особенным вниманием относится Николай Дмитриевич ко всему новому, что происходит в стране, и всегда первый узнает о нем, первый является агитатором и организатором внедрения этого нового.

В июне 1945 года состоялось празднование 220-летия Академии наук. В Колонном зале Дома союзов Николай Дмитриевич сделал доклад о значении работ Академии наук в области органической химии.

На другой день он председательствовал на заседании отделения химических наук. А на праздничном банкете старейший ученый предложил тост:

«За незримые знамена правды и справедливости, которые победили и в будущем будут побеждать без пушек, без оружия, благодаря благородным целям, воплощенным в нашем государстве».

В связи с 220-летием Академии наук академику Николаю Дмитриевичу Зелинскому был вручен орден Ленина, Указом Верховного Совета СССР ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. Одновременно он получил золотую медаль «Серп и Молот» за выдающиеся научные достижения в области органической химии, в частности за исследования контактно-каталитических процессов, и за крупнейшие заслуги в подготовке высококвалифицированных химиков.

Советское государство, в долгой, тяжелой войне победившее фашизм, возглавило во всем мире борьбу за мир. В этой борьбе приняли участие все трудящиеся нашей страны. Громко прозвучали и голоса ученых.

Делегат Первой Всесоюзной конференции сторонников мира, старейший советский ученый Николай Дмитриевич Зелинский говорил:

«Не могу молчать в это напряженное время, когда каждый день приносит нам новые доказательства роста опасности войны.

Я хочу присоединить свой голос к сотням миллионов голосов честных людей нашей планеты, понявших, что просто желать мира мало, что необходимо деятельно и страстно бороться за мир и спокойствие на земле. Мне скоро исполнится 90 лет, я отдал науке две трети этого века. Это дает мне право требовать от моих коллег по труду — советских и зарубежных — прислушаться к голосу старого ученого, хорошо знающего цену миру и войне.

Мы, ученые, не можем оставаться в стороне и безучастно наблюдать, как варвары XX века готовятся зажечь новый всемирный пожар, засыпать города атомными и другими бомбами, дабы достигнуть своей безумной, фантастической цели — мирового господства. Эти люди будут расплачиваться перед народом и историей за свой злодейский заговор против человечества.

Мы являемся тружениками науки, той науки, которая служит интересам народа. И мы обязаны идти в ногу с народом, заодно с ним бороться против новой катастрофы.

Теперь идет борьба за мир, и я горжусь тем, что наша страна вновь в первых рядах. Как и в Отечественной войне, мы снова боремся за интересы всех народов, населяющих землю. Силы наши — материальные и духовные — грандиозны, неисчислимы. Мы способны отстоять мир. Да с нами лучшая часть человечества. Мы, деятели науки, обязаны разоблачить и развеять ложный тезис о неизбежности новой войны. Земной шар может прекрасно существовать без всяких войн. Наша великая Родина стоит во главе международного лагеря мира. Расцвет нашей науки, культуры, техники — мощная база прочного мира».

6 февраля 1951 года в Доме ученых назначено объединенное торжественное заседание Академии наук, Московского государственного университета, Общества испытателей природы и Всесоюзного химического общества имени Менделеева. Заседание посвящено 90-летию со дня рождения и 60-летию научной деятельности Героя Социалистического Труда академика Н. Д. Зелинского. Приветствовать юбиляра собрались ученые страны, руководители партии и правительства, представители различных организаций.

Заседание открыл академик В. П. Волгин. 90-летие химика Зелинского он назвал знаменательной датой в истории советской науки, а юбиляра — родоначальником мощной советской научной школы химиков-органиков, ученым-новатором.

«Академик Зелинский — создатель, воспитатель и учитель кадров для научных учреждений и промышленности. Николай Дмитриевич — слава страны, потому что он никогда не был отторгнут от народа и всегда все совершал во имя его и с ним», — закончил Волгин свое выступление.

На кафедру вышел академик Борис Александрович Казанский. Он рассказал биографию своего учителя, перечислил учеников. Их было много, много имен больших ученых, которых знала вся страна. Каждому из них отдал Николай Дмитриевич частицу своего ума и сердца, но и они, его «дети от науки», возвращали ему принятое. Это и дало ему силы и работать и жить.

Казанский кончил свое выступление словами: «Мы гордимся своей принадлежностью к славной химической школе Зелинского».

Академик Топчиев зачитывает Указ Президиума Верховного Совета: Николаю Дмитриевичу Зелинскому присуждается высшая награда — орден Ленина. Имя Зелинского присваивается 110-й школе Краснопресненского района.

Николай Дмитриевич встал, и все в зале встали. Его речь заслушали стоя.

«Дорогие товарищи! Вы понимаете, насколько я взволнован и как я переживаю эти минуты и часы.

Мне хочется сказать, что в долгом веке моем я наиболее счастливо прожил и проработал после социалистической революции.

Радостно сознавать, что каждая мысль, каждая работа связаны с улучшением жизни и труда нашего многомиллионного народа.

Радость и счастье, что судьба довела меня до тех лет, когда я увидел, что мои мечты с молодых лет с. тали реальностью.

Вот уже свыше тридцати лет, как я понял, куда ведет народ и государство наша великая Коммунистическая партия, против которой озлился весь мир фашистских разбойников, которые мечтали во что бы то ни стало уничтожить нас. Но, товарищи, этому не быть!

Мы должны идти дальше по пути социалистического строительства, ведущего к коммунизму.

Спасибо… спасибо… и спасибо за внимание, за любовь к вашему… старику».

А те, кого не вместил в эти дни зал Дома ученых, слушали по радио историю долгой жизни, отданной народу, историю замечательных открытий.

Н. Д. Зелинский явился одним из основоположников целого ряда новых отраслей химической науки: химии нефти, химии циклопарафинов, химии белка, органического катализа, химии сверхвысоких давлений. Им созданы десятки лабораторий, обучены тысячи химиков.

Более сотни учеников Николая Дмитриевича стали профессорами и академиками, возглавили сами новые химические школы. Нет, вероятно, ни одного химического учреждения в нашей стране, где бы не трудились его ученики или ученики его учеников.

Академик Арбузов писал: «Зелинского правильно отнести к химикам-романтикам», к той категории ученых, которые не ограничиваются какой-нибудь одной, хотя бы и важной областью, а захватывают целый ряд вопросов или даже проблем, часто не имеющих между собой непосредственной связи. Их беспокойный ум не может выбрать, как это делают ученые-классики, прямую дальнюю дорогу, а жаждет все новых и новых путей, жаждет познать тайны многих неизвестных областей».

Но точнее было бы сказать, что Зелинский был одновременно и романтиком и классиком, он выбрал не одну, а несколько дорог и на каждой из них проложил путь, по которому идут его ученики.

Н. Д. Зелинский обогатил химическую науку блестящими открытиями, громадным количеством исследований, широкими теоретическими обобщениями. Ему принадлежит около 600 научных трудов. Работы Н. Д. Зелинского и созданной им школы ученых сделали химию наукой, дающей возможность человеку преобразовывать природу по своей воле.

В отечественной истории развития органической химии после Бутлерова нельзя назвать имени другого ученого, чье влияние было бы столь сильным, всесторонним, длительным и плодотворным, как влияние Н. Д. Зелинского.

Великий русский химик Д. И. Менделеев много лет тому назад писал о трех службах ученого Родине: первая служба — научный подвиг, вторая — на педагогическом поприще, третья — способствовать росту отечественной промышленности.

О Николае Дмитриевиче Зелинском можно сказать, что он выполнил все эти три службы Родине.

31 июля 1953 года по всем городам и селам Советского Союза радио передало скорбную весть: умер Николай Дмитриевич Зелинский… Умер ученый с мировым именем, чьи блестящие открытия обогатили химическую науку, помогли созданию передовой химической промышленности. Умер человек, чье большое сердце помогало жить многим знавшим и любившим его. Но остались его труды — громадный вклад в золотой фонд науки. Остались продолжатели его дела, которые, «как рукава полноводной реки, разнесли по всей стране его передовые научные идеи, его методы работы, его страстную любовь к науке и требовательность к себе» (А. Н. Несмеянов). И этот живой памятник большому ученому и человеку — самое дорогое, что он оставил потомкам.