Женитьба
Женитьба
Весной 1834 г. жизненный путь Ивана Васильевича внезапно изменился самым счастливым образом. Он вновь просил руки Наталии Петровны Арбеневой[59] и получил наконец согласие. «Милый брат, благословите Ивана и Наташу, — сообщала об этом событии А.П. Елагина В.А.Жуковскому 6 марта 1834 года. — Весь пятилетний оплот недоразумений, разлуки, благоразумия и пр. распался от одного взгляда. Первого марта после пяти лет разлуки он увидел ее в первый раз; часа два глядел издали, окруженный чужими гостями, и, как она встала ехать, повлекся какой-то невидимой силой, и на крыльце объяснились одним словом, одним взглядом. На другое утро привел мне благословить дочь»[60].
В Долбино за родительским благословением к А.А. Елагину полетело письмо: «Милый друг Папинька, я так полон чувств и мыслей, которые бы хотел передать Вам, что не знаю, с чего начать письмо. Я видел Наталью Петровну — мы объяснились с нею, Маминька согласна, и для нашего счастья недостает теперь только Вашего благословения. Ради Бога, пришлите его скорее, и такое сердечное, отеческое, дружеское, какого я ожидаю от Вас и которое необходимо мне как одно из первых условий счастья. Счастье! Это слово, от которого я было отвык и которое вдруг воскресло для меня с полным, глубоким смыслом. Разделите его со мною Вашим сочувствием»[61]. Двадцать девятого апреля 1834 г. состоялось венчание Ивана Васильевича Киреевского и Наталии Петровны Арбеневой. Начало семейной жизни стало для Ивана Васильевича и началом преображения его внутреннего мира, началом выхода из того тупика, в который завело его прежнее рационалистическое мировоззрение. Разность всего строя жизни Натальи Петровны, воспитанной в правилах строгого благочестия, и Ивана Васильевича, проводившего дни и ночи в табачном дыму за чтением и обсуждением новейших философских сочинений, не могла не ранить обоих.
«В первые времена после свадьбы исполнение ею наших церковных обрядов и обычаев неприятно его поражало, но по свойственной ему терпимости и деликатности он ей в том нимало не препятствовал. Она, с своей стороны, была еще скорбнее поражена отсутствием в нем веры и полным пренебрежением всех обычаев Православной Церкви, — читаем в записке, написанной А.И. Кошелевым со слов Н.П. Киреевской и озаглавленной «История обращения Ивана Васильевича»[62].— Были между ними разговоры, которые оканчивались тем, что положено было ему не мешать ей в исполнении ее обязанностей, а ему быть свободным в своих действиях, но он обещал при ней не кощунствовать и даже всячески прекращать неприятные для нее разговоры его друзей. На второй год после женитьбы он попросил жену свою прочесть Кузена. Она охотно это исполнила, но когда он стал спрашивать ее мнения об этой книге, то она сказала, что много в ней хорошего, но что нового там не нашла ничего, ибо в творениях святых отцов все это изложено гораздо глубже и удовлетворительнее. Он усмехнулся и замолчал. Он стал просить жену почитать с ним Вольтера. Она объявила ему, что готова читать всякую серьезную книгу, которую он ей предложит, но насмешки и всякое кощунство ей противны и она их не может ни слышать, ни читать. Тогда они после некоторого времени начали вместе читать Шеллинга, и когда великие, светлые мысли их останавливали и И.В. Киреевский требовал удивления от жены своей, то она сначала ему отвечала, что эти мысли ей известны из творений святых отцов. Неоднократно она ему их показывала в книгах святых отцов, что заставляло Ивана Васильевича иногда прочитывать целые страницы. Неприятно было ему сознавать, что, действительно, в святых отцах — многое, чем он восхищался в Шеллинге. Он не любил в этом сознаваться, но тайком брал у жены книги и читал их с увлечением»[63].
В то время святоотеческие творения в России почти не издавались, любители духовной литературы переписывали их сами или за немалые деньги заказывали переписчикам. Наталья Петровна делала списки с тех книг, которые ей давал читать ее духовник иеромонах Филарет (Пуляшкин). В свое время он много потрудился при подготовке к изданию славянского «Добротолюбия» — собранных преподобным Паисием Величковским творений святых отцов, содержащих наставления об умном делании, т. е. об очищении души от страстей, о средствах и способах к этому и — в особенности — о соединении ума и сердца в молитве Иисусовой. В 1836 г. Иван Васильевич впервые прочел творения преподобного Исаака Сирина, которого называют учителем безмолвия. Так философ прикоснулся к неизвестному ему ранее многовековому православному просвещению, которое всегда свидетельствует об Истинном Свете, Господе нашем Иисусе Христе.
«Знакомство с Новоспасским иноком Филаретом, беседы со святым старцем, чтение разных творений святых отцов услаждали его и увлекали на сторону благочестия. Он ездил к о. Филарету, но всякий раз как бы по принуждению. Видно было, что ему хочется к нему ехать, но всегда нужно было какое-то принуждение»[64].
Так продолжалось до тех пор, пока по Промыслу Божию, благодаря прозорливости старца Филарета и его знанию души человека, не произошло поистине чудесное событие: «И.В. Киреевский никогда прежде не носил на себе креста. Жена его не раз его о том просила, но Иван Васильевич отмалчивался. Наконец однажды он сказал ей, что наденет крест, если он будет ему прислан от о. Филарета, которого ум и благочестие он уже душевно уважал. Наталья Петровна поехала к о. Филарету и сообщила ему это. Старец, перекрестившись, снял с себя крест и, давая, сказал Наталье Петровне: «Да будет он Ивану Васильевичу во спасение».
Когда Наталья Петровна приехала домой, то Иван Васильевич, встречая ее, спросил: «Ну, что сказал о. Филарет?» Она вынимает крест и отдает его Ивану Васильевичу. Иван Васильевич спрашивает ее: «Какой это крест?» Наталья Петровна говорит ему, что о. Филарет снял его с себя и сказал, что да будет он ему во спасение. Иван Васильевич пал на колени и говорит: «Ну, теперь чаю спасения для души моей, ибо я в уме своем положил: если о. Филарет снимет с себя крест и мне его пришлет, то явно будет, что Бог призывает меня ко спасению». С этой минуты заметен был решительный поворот в мыслях и чувствах Ивана Васильевича»[65]. Так действием благодати Божией распахнулись наконец двери сердца Ивана Васильевича в сретение Христа Спасителя.
Описываемое чудесное событие произошло между 1836-м и 1838 годами. Удивительна, непостижима для разума таинственная жизнь души человека, и тем более — действие на нее благодати Божией.
Знаем только, что столь стремительной, почти мгновенной перемене в жизни Киреевского предшествовали многие годы постоянного вопрошания о смысле бытия человека и родного народа в их отношении к истории и к вечности. Вопросы эти не были праздными для Ивана Васильевича, он искал ответа и обрел его, по слову Евангелия: Ищите, и обрящете: толцыте, и отверзется вам: всяк бо просяй приемлет, и ищяй обретает, и толкущему отверзется (Лк. 11, 9-10).
Пока московские и петербургские друзья философа продвигались по служебной лестнице, пока занимались преподавательской и издательской деятельностью, литературным творчеством и историческими исследованиями, Иван Васильевич все пребывал в состоянии некоего творческого безмолвия. И однако же, этот период в жизни Ивана Васильевича явился для него временем вхождения в церковную жизнь, временем ее углубленного изучения, а также временем пересмотра всего своего мировоззрения. Киреевский опять стал «прилежным студентом», но теперь уже духовных «профессоров»: укрепляясь и возрастая в регулярном посещении богослужений, в исповедях и беседах со старцем Филаретом, в чтении духовной литературы.
Иеромонах Филарет был приглашен в крестные отцы старшему сыну Киреевских, Василию[66].
Его поздравления в связи с рождением детей, написанные на маленьких кусочках бумаги, бережно сохранялись родителями: «Слава Господу Богу — слава Господу — слава Господу Богу! Поздравляю вас усерднейше, почтеннейших во Господе родителей, с богодарованным вам сыном! Да подаст Господь сугубое здравие матери и новорожденному младенцу и Вам — усердному родителю. Молю о вас, да будет со всеми благословение Божие. Душою вас почитающий недостойный иеромонах Филарет. Марта 9-го»[67]. «Всеусерднейше поздравляю. Благодарение Господу Богу о матери и о невинном младенце, да удостоит Господь Бог Святого Крещения и Святого Миропомазания. Молю недостойный иеромонах Филарет»[68].
Жизнь молодой супружеской четы протекала так, как было принято в среде московского дворянства: холодное время года проводили в Москве, на лето уезжали в Долбино. В 1836 г. произошел раздел имения между старшими детьми и А.П. Елагиной, по которому Ивану Васильевичу досталось село Долбино и еще семь деревень с без малого пятьюстами душами крепостных. Та самая деревня Ретюнь, которую по просьбе ее крестьян купил некогда В.И. Киреевский, также отошла старшему сыну. О многосложности помещичьего бытия мы узнаем из переписки и хозяйственных бумаг, оставшихся в архиве: барин был для своих крестьян и агрономом, и банкиром, и судьей, и посредником. Иван Васильевич заботился не только о материальном благополучии крепостных людей, но и нес некую нравственную ответственность за их судьбу: он решал, кого отдать в рекруты, кого наказать, кого помиловать и т. п. Многие годы отеческого отношения к крепостным сформировали у Киреевского особый взгляд на освобождение крестьян. Для долбинского барина крестьянский вопрос стоял так: с кем в настоящее время крестьянам легче иметь дело — с одним хозяином или сотней чиновников, в лучшем случае равнодушных, а в худшем корыстолюбивых?
В сорока верстах от Долбина, на берегу реки Жиздры, стояла Козельская Введенская Оптина пустынь. В 1836 г. Киреевские, вероятно по рекомендации своего духовника, отца Филарета, познакомились с иеромонахом Макарием (Ивановым), исполнявшим послушание братского духовника. С тех пор Киреевские всегда пользовались его духовными советами, а после кончины старца Филарета (возможно, и по его благословению) стали духовными чадами иеромонаха Макария, будущего святого преподобного старца Оптиной пустыни.
В конце августа 1842 г. наступили последние дни земной жизни старца Новоспасского монастыря, иеромонаха Филарета.
Пятнадцатого августа, на праздник Успения Пресвятой Богородицы, рано утром Иван Васильевич и Наталья Петровна были приглашены к старцу и «застали его стоящего на коленях, утомленного ночным страданием, и употребили всё старание к облегчению его тяжкой болезни»[69]. Во все это время Иван Васильевич старался быть у постели праведника, чья блаженная кончина, последовавшая 28 августа, отпевание, совершенное 31 августа митрополитом Филаретом (Дроздовым), и погребение окончательно утвердили философа на пути благочестия. Об особенной любви старца к супругам Киреевским и, не будет ошибкой сказать, о провидении дальнейшей их деятельности на благо духовного просвещения свидетельствует тот факт, что старец завещал супругам деревянный крест со святыми мощами и несколько рукописных списков святоотеческих творений.