Глава 23. ГОТОВИТСЯ ВОССТАНИЕ
Глава 23. ГОТОВИТСЯ ВОССТАНИЕ
В начале августа 1957 года Хорхе позвонил мне по телефону и, отбросив всякие формальности, сказал, что нам надо встретиться на следующий день. Я понял, что случилось что-то очень важное. Когда мы встретились, он сообщил, что готовится срочное совещание, на котором я должен обязательно присутствовать, и дал мне адрес, куда я должен был прибыть: городок Ямайка, неподалеку от Гаваны, Центральное шоссе. На въезде в городок, в кафе, меня должны были встретить в 2 часа дня. Пароль: «Не угостите ли вы меня сигаретой? Я курю с фильтром». Отзыв: «А я курю «Партагас».
Мощный «бьюик» мчался по шоссе, обсаженному высокими деревьями, кроны которых смыкались, образуя зеленую галерею. Время от времени я посматривал в зеркало заднего вида, нет ли преследования. Рядом со мной сидела моя двоюродная сестра. Она не расспрашивала, куда и зачем мы едем, только поглядывала на меня с любопытством. Еще до отъезда она поняла, что мы подвергаем себя риску, так как я намекнул ей, что наша поездка связана с моей подпольной работой.
Рассчитав, что мы уже приближаемся к месту назначения, я сбавил скорость: надо было быть внимательным, ведь меня могли ждать вовсе не те, к кому я ехал… Но вот уже и въезд в городок Ямайка, и кафе в первом же домике у шоссе…
Сестра надела темные очки и положила мне на плечо левую руку. Я остановил машину, проехав кафе. Внимательно осмотрелся, пытаясь заметить что-нибудь подозрительное. Нарочито рассеянно разговаривая с сестрой и закуривая сигарету, я оглядывал кафе в зеркало заднего вида. Состояние было такое, как перед выруливанием на старт: время для раздумий кончилось… Собрание в удаленном от Гаваны городке - неплохая мера предосторожности, и военная разведка дорого бы заплатила за то, чтобы схватить здесь всех участников этого собрания.
Мы с сестрой вошли в кафе. Это было маленькое, скромное заведение с дюжиной деревянных столов, пропахших пивом, да почерневшей от времени длинной стойкой, за которой обычно сидело много всякого люда. Неожиданно я вздрогнул, будто от удара электрического тока, пронзившего меня с головы до ног, и опустил руку к кобуре с пистолетом. Какой-то мрачный тип у стойки уставился на меня сквозь свои дымчатые очки. Вот он отошел от стойки и направился в пашу сторону. Неужели он знает меня? Не может быть, чтобы здесь, вдали от Гаваны, мне встретился кто-нибудь из знакомых. И тут мне показалось, что все копчено, что мы в руках шпиков. Наверное, остальных уже арестовали, а теперь очередь за мной. Я чувствовал, как нестерпимый жар поднимается ко лбу, а затем разливается по рукам. Каждый шаг этого типа отдавался в моей голове, и я увидел, как побледнела сестра.
– Не угостите ли вы меня сигаретой? - спросил незнакомец.
Все мои мускулы напряглись, я не сводил с него глаз. Вытащил пачку сигарет «Партагас» и протянул ему.
Он взглянул на меня осторожно и серьезным тоном сказал:
– Я курю с фильтром.
«Что за дьявольщина? Он пытается меня спровоцировать! Но я же в армейской форме, слепой он, что ли…» И тут словно молния пронзила мою голову: ведь это пароль! Пароль!… «Я забыл все указания, ну и олух же я!» Выругав себя самыми последними словами, я сразу же вспомнил, что должен сказать в ответ:
– А я курю «Партагас»…
– Разрешите мне присесть? - спросил он с улыбкой. - Лейтенант, вы не возражаете, если ваша девушка пойдет с моей сестрой, - повернул он голову в сторону немолодой женщины, приближавшейся к нам, - а мы пока с вами поработаем?
Дом, в который мы пошли, стоял рядом с кафе. Это было одноэтажное здание современной постройки. Мне хотелось поскорее исчезнуть в нем, потому что моя форма привлекала внимание жителей этого маленького городка. Но в то же время я подумал, что вряд ли кому придет в голову, что я приехал на собрание конспираторов, которые готовятся свергнуть правительство. Но сюрпризы еще не кончились. На мое счастье, первым в дом вошел мой спутник. Он открыл дверь и шагнул за порог, но не успел я войти вслед за ним в дом, как сидевшие там люди вскочили на ноги, и перед моим носом засверкал пистолет…
– Вы что, рехнулись? Что с вами?! - воскликнул мой спутник.
Вот что наделала моя военная форма! Но зачем здесь столько людей? Они увидели меня и наверняка запомнили. А вдруг они попадут в лапы полиции? Это была явная небрежность… Я подумал, что гражданские люди бывают иногда неорганизованными и необязательными.
Когда смущение улеглось, я огляделся по сторонам.
В доме был длинный коридор, из которого можно было попасть в две комнаты, за которыми находилась большая, вместительная гостиная, полная людей. Они говорили, смеялись, курили. Их было достаточно много. Вот он «революционный подпольный центр», и я, офицер военно-воздушных сил в мундире с золочеными пуговицами, свалился на них так неожиданно. Огромным усилием воли я изобразил на лице полное спокойствие и поздоровался с присутствующими. Затем Хорхе, похлопав меня по плечу, сказал:
– Перед вами лейтенант Альваро Прендес, наш представитель в военно-воздушных силах.
Наступило молчание. Все старались разглядеть меня получше.
Наконец человек, сидевший во главе длинного стола, сказал:
– Сеньоры, давайте будем курить поменьше, трудно дышать!
Я тоже пристально вглядывался в лица и приметил Рене Родригеса, одного из руководителей подполья и участника высадки с «Гранмы», а также младшего лейтенанта Орландо Фернандеса Саборита и уволенных из армии офицеров Миранду, Пепина Круса, Родригеса де ла Торре и Днонисио Сан-Романа. Затем хозяин дома Пепин Крус принес кофе, и все начали опять курить, и я наконец почувствовал себя среди своих и закурил сигару.
Слово взял один из присутствующих.
– Сеньоры, мы собрались здесь, чтобы принять окончательное решение. Восстание должно начаться как можно раньше. Здесь, на совещании, находятся представители Движения 26 июля, военно-морских, военно-воздушных и сухопутных сил. Об этом знает Фидель в Сьерра-Маэстре. Информация к нему поступает от Рене Рамома Латура, от товарища Аиде, координатора Движения в Гаване, и от Армандо Харта… Я думаю, нужно выслушать, что скажут по этому вопросу представители каждого сектора. Пусть они выступят с отчетом о проделанной работе. Мы должны знать, какими средствами оня располагают.
Пока он говорил, в гостиной стояла тишина. Я разглядывал лица, окутанные голубоватым табачным дымом. Люди были сосредоточенны, и только скрип стульев слышался в тишине.
Первым взял слово Саборит, представитель военно-морского флота, худой, высокий, с густой бородой, еще довольно молодой человек, совсем недавно окончивши! военно-морское училище. Он рассказал, что во флоте есть много людей, которые нас поддерживают, в особенности среди молодых офицеров…
Слушая его, я понял, что количество офицеров ВМФ, присоединившихся к Движению 26 июля, намного выросло. Оказывается, мы имеем наших людей на боевых кораблях, например на «Карибе». Это младший лейтенант Роландо Гонсалес Карминате и лейтенанты Тирсо Виргос, Хосе Ольярсабал и Ласо Эрнандес. На фрегате «Марти» - лейтенант Эмигдио Базе Виго. На «Сибонее» - Дуке де Эстрада, на крейсере «Куба» - Хосо Сальват Ромагера, лейтенант Исидро Контрерас и другие.
К Движению также присоединились офицеры из военно-морского училища лейтенанты Миранда, Эрмес Карабальо, Каиньяс Сьерра. Из числа уволенных в отставку офицеров ВМФ активно работает в Движении Кастиньейрас, а из офицеров сухопутных сил - уволенные из армии лейтенанты Отто Петерсон Лин, Кабальеро, Фумеро и другие.
После Саборита выступили другие участники собрания. Постепенно стало ясно, какими средствами мы располагаем. Был намечен план действий.
Когда я думал об этом собрании много времени спустя и анализировал события 5 сентября, я представил себе такую картину: бывший лейтенант Сотолонго проделал в армии очень большую работу, бывший лейтенант Родригес де ла Торре подготовил крепкую группу в крепости Ла-Кабанья, где был расквартирован батальон легких танков. Вальдес Миранда, используя свою дружбу с бывшим лейтенатом Кросом Кинтаной, завербовал его брата лейтенанта Мануэля Кроса, служившего на базе ВВС в Сан-Антопио-де-лос-Баньос, в пятидесяти километрах к юго-западу от Гаваны, а тот, в свою очередь, группу солдат. В городе Пииар-дель-Рио были вовлечены в подпольную деятельность лейтенанты Хосе Саа и Моралес Паула.
С помощью лейтенанта Переса Диаса удалось привлечь к нашему делу его брата, полковника, командира танкового полка.
В полиции, в первую очередь в моторизованной, действовали братья Дебеса и еще некоторые другие офицеры, занимавшие ответственные посты.
Деятельность Движения 26 июля распространилась почти по всей территории страны. Движение имело своих людей в основных министерствах. В городах действовали диверсионные группы, располагавшие нелегальными квартирами, автомобилями, оружием и боеприпасами. Но, разумеется, гарантией успеха общенациональной борьбы были действия повстанческих формирований в горах Сьерра-Маэстры, которыми, как и всем движением, руководил Фидель Кастро. И вот тогда, на этом первом для меня подпольном собрании, я понял, что без Фиделя Кастро мы потерпели бы поражение. Его воля и идейная убежденность объединяли все революционные силы.
Одновременно с общим планом восстания давно разрабатывался план мятежа в городе Сьенфуэгосе. Он предполагал захват города со стотысячным населением и штаба Южного военно-морского района. Руководитель Движения 26 июля в Гаване Фаустино Перес назначил Камачо и Сан-Романа ответственными за эту операцию. Ее ядром стала группа революционно настроенных военных моряков во главе с Педро Сантьяго Риосом, координировавшим подготовку с организацией Движения в Сьенфуэгосе. Я узнал, что создателем группы был Ригоберто Флорес Гарсиа. В других местах Кубы также сколачивались подпольные группы для поддержки мятежа. Так, в городе Сантьяго-де-Куба сформировалась организация из 11 офицеров флота во главе с Орландо Саборитом и Тимом Наваррете.
В случае успеха восстание в Сьенфуэгосе должно было распространиться в соседний горный район Эскамбрай, а там предстояло развернуть новый повстанческий фронт.
Истоки объединения молодых офицеров военно-морского флота и военно-воздушных сил с Движением 26 июля уходят к началу 1957 года, когда руководство диверсионными группами в Гаване вошло в контакт с офицерами Эдуарде Сотолонго, Гонсало Мирандой и Кастипьейрасом. Надо иметь в виду, что некоторые офицеры, как, например, лейтенант авиации Митчелл Ябор и младший лейтенант военно-морского флота Гонсало Миранда, были известны своими антибатистовскими настроениями после переворота 10 марта 1952 года. После штурма казармы Монкада эти офицеры попытались создать подпольную организацию среди молодых офицеров, однако она не смогла перейти к активным действиям, так как все ее участники были арестованы и просидели в тюрьме до амнистии в 1955 году. В дальнейшем, уже в середине 1957 года, эти офицеры вошли в организацию, готовившую восстание в Сьенфуэгосе (5 сентября 1957 года) под руководством офицеров ВМФ Орландо Саборита и Кастиньераса, поддерживавших прямые контакты с Франком Паисом, тогдашним руководителем Движения 26 июля на Кубе, до самой его гибели. Готовясь к этому мятежу, подпольщики доставили партию оружия на самолете, пилотируемом Митчеллом Кросом и Ньято Васкесом. Полет был ночным, и они совершили посадку прямо на автостраде Монументаль, откуда весь груз был переправлен в дом, где проходило наше собрание.
Моя информация носила общий характер.
– После того как Хорхе в мае впервые побеседовал со мной, я переговорил с некоторыми летчиками, и они обещали мне в начале восстания вести себя нейтрально, но, если оно станет развиваться успешно, они присоединятся к нам. Эта группа летчиков не отличается высокой летной подготовкой, да и самолеты, на которых они летают, в плохом состоянии. Однако летчики все-таки могли бы принести нам пользу. Но главное - мне удалось после долгой подготовки привлечь в наши ряды группу молодых пилотов, которые летают на самолетах «Тандерболт». Эта машина вооружена восемью реактивными снарядами, восемью пулеметами, и к ней подвешивают две бомбы. Продолжительность ее полета приблизительно три часа. Подразделения «Тандерболтов» в батистовской армии считаются ударными…
Далеко не со всеми офицерами я смог откровенно поговорить о нашей прямой причастности к Движению 26 июля. Но некоторым я выложил все начистоту. Например, Каррерасу я сказал все без обиняков. Он, как и некоторые другие летчики, дал мне слово выступить в нужный момент на стороне восстания. Это люди честные и мужественные. Среди них - лейтенанты Маринья, Лейро, Косио, Мартин Клейн и Иглесиас де ла Торре. Однако, и это я подчеркнул особо, я считаю своей самой большой удачей вербовку майора Энрике Каррераса Ро-хаса, командира авиагруппы истребителей-перехватчиков. Он человек молодой, решительный и смелый, и, что особенно интересно, он - доверенное лицо Батисты и Табернильи. С Каррерасом я вынужден был говорить в открытую с самого начала. Это был трудный и откровенный разговор, и он его принял. Правда, он отказался приехать на наше собрание, сказав, что в заговорах чины и должности не имеют значения, поэтому я должен ехать, а потом все ему рассказать,
В своем выступлении я не сказал о своем намерения поехать в Сьерра-Маэстру, чтобы попытаться завербовать там некоторых офицеров.
На собрании был выработан окончательный вариант плана восстания 5 сентября. Были уточнены детали и названы имена новых участников.
В определенный час, который пока еще не был назван окончательно, по всей стране начнет действовать сложный, огромный, но, как мне показалось, не очень точный механизм восстания.
В этот час несколько кораблей военно-морского флота под командованием молодых офицеров, участников Движения 26 июля, захотят того их командиры или нет, выведут корабли из Гаванской бухты и поставят их напротив военного городка Колумбия и президентского дворца., Первым был назван «Карибе», самый быстроходный корабль, на котором служили наиболее надежные офицеры - Карминате, Виргос, Ласо Эрнандес и другие. Мы также избрали фрегат «Марти», имевший на вооружении пятидюймовые орудия. На нем проходил службу отважный и решительный офицер Эмигдио Баэс Виго.
Разумеется, были отобраны и корабли меньшего водоизмещения. Выход кораблей по боевой тревоге из Гаванской бухты должна была обеспечить группа сержантов и офицеров из танкового батальона, дислоцированного в крепости Ла-Кабанья, под командованием лейтенанта Родригеса де ла Торре.
Мятежным кораблям предстояло с заданных позиций открыть огонь по президентскому дворцу и штабу армии в военном городке Колумбия, где в тот момент мог оказаться Батиста. Грохот артиллерийского обстрела разбудит ранним утром спящую Гавану и станет сигналом ко всеобщему восстанию. Так планировался первый этап восстания, после которого предполагалось, что народ придет нам на помощь, а в городке Колумбия начнется паника, и прежде всего среди батистовских офицеров. С полной уверенностью можно сказать, что сразу же будет отдан приказ авиации бомбить мятежные корабли. К 6 часам утра все участвующие в заговоре летчики должны быть готовы к этому боевому вылету. Получив приказ, майор Каррерас выделит эскадрилью, которая будет состоять из участников заговора. Их имена я заранее сообщу майору. Поднявшись в воздух, мы должны атаковать президентский дворец и военный городок Колумбия, что, па нашему убеждению, вынудит Батисту капитулировать. Если он этого не сделает, его надлежит вывезти на один из кораблей.
Второй этап плана должен был развиваться так. С началом артобстрела с кораблей все бойцы милиции и Движения 26 июля, диверсионные группы под командованием Фонтаны, Васкеса и других командиров, а также ударная группа во главе с Рене Родрйгесом и Альдо Верой, в задачу которой входил захват управления патрульной службы полиции и ряда полицейских участков, захватят здания основных министерств с помощью наших людей, работавших в них, а также две радиостанции, чтобы вести передачи и призывать народ к активным действиям. Руководителем всей операции был назначен Фаустино Перес.
На собрании обсуждались перипетии возможных действий армии в ответ на восстание. Наверняка танковые части и некоторые специальные подразделения, за исключением тех, которые останутся охранять батистовских главарей, будут брошены против мятежников. Однако мы предполагали, что к этому моменту уже будем иметь преимущество - захватим важнейшие опорные пункты и сумеем вооружить народ захваченным у врага оружием. В это время группа солдат и сержантов под началом бывшего лейтенанта де ла Торре вольется в общий повстанческий поток. Что касается танкового полка, дислоцированного в военном городке Колумбия, та там лейтенант Перес Диас с помощью своего брата нейтрализует охрану у поста номер 6 и таким образом даст возможность проникнуть в городок группе армейских офицеров под руководством Петтерсона Лина, Кабальеро, Фумеро и других.
Одновременно в Пинар-дель-Рио и в других местах страны офицеры, участники заговора, начнут активные действия для поддержки восстания в столице.
Мятежные «Тандерболты» после бомбежки президентского дворца и военного городка Колумбия уйдут на аэродром военно-морской базы в городе Мариеле, в семидесяти километрах к западу от Гаваны. В Мариеле им должны помочь офицеры военно-морского училища, участники заговора. Там самолеты заправятся горючим, пополнят запас боеприпасов, но бомб там нет, так как по приказу Батисты бомбы складируются только в военном городке Колумбия и в Сан-Антонио-де-лос-Баньос. Затем «Тандерболты» вновь полетят на поддержку восставших. Если ничего не получится с посадкой в Мариеле, мятежные летчики должны уйти в Майами, попросить там политического убежища, а затем как можно скорее вернуться, чтобы принять участие в борьбе.
Третий этап восстания. В 6 часов 45 минут утра одновременно с артобстрелом с фрегата восставшие под руководством Качачо, Мерино, Сан-Романа и других офицеров совместно с большой группой революционных моряков должны будут захватить военно-морскую базу и штаб Южного военно-морского района на острове Кайо-Локо (бухта Сьенфуэгос). Для выполнения этой задачи Камачо и другие товарищи должны накануне ночью прибыть на автомобилях в Сьенфуэгос и быть наготове до утра. Захватив базу, Сан-Роман сразу же должен издать приказ о раздаче оружия участникам Движения и жителям города, чтобы затем захватить также и сам город. Повстанцам предстояло наладить связь с главным штабом военно-морских сил в Гаване, чтобы быть в курсе происходящих событий.
Пока шла дискуссия, я размышлял о том, что, хотя Фидель Кастро и находился в Сьерра-Маэстре, он оставался единым руководителем общенациональной борьбы, без которого уже на этом этапе борьбы нам не добиться успеха. Как военный, я привык к дисциплине, к холодному аналитическому мышлению, поэтому испытывал некоторое беспокойство, озабоченность, которые не решался проявлять. Временами это чувство уравновешивалось верой в успех, поднимался энтузиазм от сознания того, что приближаются серьезные испытания, только преодолев которые, мы сможем расправиться с тиранией. Мы, военные, слишком холодны и рациональны, поэтому в нас заглушена всякая инициатива и мы пассивны. Гражданские же - наоборот: неорганизованные и безрассудные, но смелые и не боятся риска. Наверное, надо найти нечто среднее или просто не бояться быть таким, как все эти молодые революционеры.
Мы понимали, что этот план может быть осуществлен только благодаря наличию революционной ситуации в стране и развертыванию повстанческого движения в Сьерра-Маэстре под руководством Фиделя Кастро, Коммунистической партии, которая вела борьбу вот уже более тридцати лет.
Можно только предположить, каким гигантским детонатором станет наше восстание, которое поднимет народ против батистовского режима. И от того, какие масштабы оно обретет, будет зависеть его окончательный триумф. Если успеха не будет, то наш заговор останется просто еще одним заговором, потопленным в море крови.
Последним выступил Сан-Роман. Он был молод, невысок, крепкого телосложения, сразу видно - человек решительный и смелый. Он сказал всего несколько слов:
– Если мы будем продолжать выжидать, даю вам слово, что нас всех схватят. Пора действовать!
Горячий ветер влетел в машину и закрутил, завертел какие-то листки на заднем сиденье. Узкое Центральное шоссе блестело под горячими лучами летнего солнца.
В голове у меня проносились тысячи мыслей. И не все из них были отрадные. Мне казалось, что мой час пробил, что мне грозит опасность. Во что я влез? Кто толкнул меня на это? Какая таинственная сила заставила меня идти против здравого смысла? Наверняка во многом я действовал интуитивно, но иногда все же подчинялся голосу разума. То, что происходило теперь, должно было произойти, несмотря на кажущуюся отдаленность во времени и обманчивую нереальность. Я решил, что с сегодняшнего дня буду поступать осмотрительнее и действовать осторожнее. Постараюсь не рисковать понапрасну, а может быть, вообще выброшу все из головы и вернусь к прошлой жизни. Но нет! Мосты были сожжены. Возврата к прошлому не было, оставался разве только побег… Но я прекрасно понимал, что побега не будет.
Старый дом с высокой башенкой, крытой зеленой черепицей, на 17-й улице показался мне прибежищем тишины и спокойствия. Войдя в него, я ощутил, что вошел в мир тяжелой мебели и громадных, никогда не колеблемых ветром занавесей. Я шел из мира солнца и борьбы и вдруг попал в мир ночи и тишины. Я посмотрел на часы: почти шесть вечера. Кармен и старый Фельо спустились вниз и пригласили меня поужинать с ними, но я, извинившись, отказался, так как хотел поскорее поехать в офицерский клуб. Выпив чашку кофе, я распрощался и уехал.
Я поехал в сторону 23-й улицы, а затем повернул на 42-ю и далее по 84-й доехал до главных ворот военного городка Колумбия. В тот вечер дежурил сержант Мольинедо. Увидев меня проезжающим через ворота, он четко откозырял мне, как и положено по уставу.
Я поднялся по беломраморной лестнице. В гостиной клуба народу было мало. Какие-то незнакомые, странные, чужие люди, все в штатском. Несколько офицеров миссии ВВС США тихо разговаривали с американцами в штатском. Рядом с бильярдом сидели Сомоано, де Кастро и офицеры, окончившие училище после меня. Я чувствовал себя не очень уютно. Официант Бенигио склонился передо мной с улыбкой и проговорил:
– Извините, лейтенант, сеньорита Лаурача много раз звонила вам после обеда.
Я вернулся в гостиную, и в лицо мне ударила волна горячего воздуха. Громче обычного гремел откуда-то из угла телевизор. Слышались голоса летчиков, ведущих беседу, и время от времени раздавались взрывы смеха, а к потолку поднимались бесчисленные струйки табачного дыма.
Неожиданно в клубе появились какие-то люди. Они вошли через разные двери. Одни были в военном, другие в штатском. У всех в руках я увидел черные скрипичные футляры, и это поразило меня. Лица вошедших выражали решимость, презрение и чувство превосходства. Кто они, эти люди? Может быть, они из военной разведки? Но обстановка в стране в последние дни вроде бы нормализовалась. Кроме того, разведка теперь применяла новую тактику: посылала к нам своих агентов, переодетых в форму офицеров других родов войск.
Мы смотрели на незнакомцев, они разглядывали нас. И тут я догадался, что это наверняка свита какой-нибудь важной персоны, и не просто важной, а очень важной…
– Если не ошибаюсь, - негромко проговорил сидящий рядом со мной летчик, - это Батиста…
Ах вот как! Сюда пожаловал сам генерал, диктатор… Человек, о котором мы говорили на собрании нашей организации каких-нибудь два часа назад. Тот самый, из-за которого гибнут тысячи кубинцев. Это его несколько раз пытались уничтожить революционеры-подпольщики. Мне почудилось, что я ощутил в руке холодный металл своего «кольта»… Затем мне стало стыдно, я понял, что не смогу сейчас убить его… И вдруг меня охватил панический страх, стоило мне подумать о том, что кто-то отгадает мои мысли.
Прибывшие в клуб люди были одеты в костюмы из дриля высшего качества. Приехали они на трех черных «кадиллаках» последней модели. В их черных «скрипичных» футлярах хранились автоматы. У каждого на руке красовался перстень с аметистом - знак особого доверия Батисты. Если бы они не были так откормлены и не носили усов и баков, а главное - если бы не выражение их лиц, прибывших вполне можно было бы принять за музыкантов камерного оркестра.
И тут появилась еще одна фигура - приземистый, крепкого телосложения человек, в прекрасно сидящем костюме из дриля, в галстуке жемчужного цвета с искоркой. Волосы его сверкали от брильянтина. Человек этот высокомерно посматривал влево и вправо, поворачивая при этом весь корпус. Это был он - Батиста. За генералом шли полковники, адъютанты и сержанты.
Он шел решительным шагом, сопровождаемый приближенными, которые изо всех сил старались доказать ему свое исключительное почтение. Рядом с ним я увидел командующего ВВС, который, хотя и был выше Батисты, еле поспевал за ним, к тому же он слишком старался обратить внимание генерала на свою персону. Полковник Табернилья подобострастно улыбался и что-то говорил генералу, показывая на нас. Наконец Батиста, вняв ему, обратил на нас взгляд своих маленьких блестящих глазок. Большие ноздри носа на огромном его лице нервно вздрагивали. Решительными шагами Батиста приблизился к нам.
– Господин президент, это новые офицеры наших военно-воздушных сил, многие из них учились в Соединенных Штатах, - сказал полковник Табернилья с гордостью.
Батиста ответил не улыбкой, а хорошо отрепетированной гримасой. В нос ударил тяжелый и сладкий запах одеколона «Герлейн». Во взгляде Батисты читалось беспокойство. Это был уже не высокомерный и злой взгляд, а любопытный и недоверчивый. Он словно хотел проникнуть в наши души. Батиста заговорил быстро, отрывисто:
– Сеньоры офицеры, для меня честь пожать руку будущим генералам, которые станут защитниками порядка, мира и спокойствия кубинских семей. Ваши знания и ваше мастерство, приобретенные в великой стране американской демократии, станут неприступным бастионом, охраняющим наши институты. Мы гордимся вами. - Рука с огромным аметистом на перстне протянулась к нам для рукопожатия. И, резко повернувшись к полковнику Табернилье, Батиста спросил: - Полковник, машина готова? - Затем он взмахнул правой рукой не то в воинском приветствии, не то как на митинге и воскликнул: - Привет! Привет! - Когда он удалялся, до нас донесся его голос: - Смотри, полковник, эти ребята крепкие орешки, за ними нужен глаз да глаз…
Самолет командующего взлетел и взял курс на Варадеро.
Я лечу вторым пилотом с капитаном Гутьерресом, по прозвищу Жандарм, на старом транспортном С-47 в Сьерра-Маэстру, где идут бои с повстанческой армией. Самолет, натужно ревя моторами, медленно набирает высоту. Это старая заслуженная машина, которая отвоевала свое, наверное, еще где-нибудь в Африке или Европе.
Неожиданно в голову приходит мысль, что в воздухе только мы трое: Жандарм, я и самолет. В кабине становится темно, словно мы проходим сквозь грозовые облака. Я включаю освещение. Через несколько секунд кабина начинает наполняться синеватым светом, цифры и стрелки на приборах блестят, словно радиоактивные муравьи. Я уменьшаю интенсивность освещения. К югу от Камагуэя под нами мерцают огоньки городов и поселков, а вдали темнеет мрачная громада гор, словно неприступная крепость. Это Сьерра-Маэстра. Через сорок минут мы приземлимся в Баямо, а затем вылетим на аэродром в Эстрада-Пальму, где базируется авиация, поддерживающая операции армии против повстанцев.
С нами летят офицеры на смену, мы пробудем там сутки, а затем вернемся в Гавану. Я давно искал случая, чтобы слетать туда, и вот мне повезло.
– Готовность к посадке, лейтенант!
Голос капитана выводит меня из раздумий.
– Да, сеньор!
Я начинаю выкрикивать порядок действий перед посадкой и смотрю на Жандарма. Ведь я знаю, для чего он затеял эту проверку. Просто он трус и боится летать. Сейчас он в моих руках и так старается, что даже вспотел. От напряжения он скорчил гримасу, но я не скрываю своего удовлетворения и смотрю на него без всякого волнения. Пока мы снижаемся, он неуклюже и неуверенно хватается за ручки управления. Правая рука его резко передвигает рукоятку, регулирующую мощность моторов, и они в ответ ревут, словно протестуя, на самой высокой ноте.
Скосив глаз, я наблюдаю за ним и думаю… Он уже не такой высокомерный, как в начале полета, сейчас он - сама учтивость и даже пытается завоевать мою симпатию шутками. Он явно не уверен в своем летном мастерстве и наверняка так трусит, что не сможет обойтись во время посадки без помощи второго пилота.
Я понимаю, что надо помочь ему, надо поддержать его, чтобы он преодолел в себе страх, который бросает человека в холодный пот и расслабляет мышцы. Сейчас этот страх сковал Жандарма.
Посадочная полоса имеет довольно ограниченные размеры, да к тому же дует резкий боковой ветер. Надо делать большую поправку на снос у земли.
Я обращаюсь к капитану в шутливом тоне, сделав вид, будто все его действия правильны.
– Капитан, ну и ветерок сегодня, так и тянет нас в сторону… Но вы сделали правильную поправку на снос. - Я-то прекрасно знаю, что никакой поправки он не сделал. - Этот проклятый самолет не любит бокового ветра!
С большим трудом, напрягаясь, Жандарм удерживает машину и при этом умудряется делать вид, что все происходит по его собственной инициативе.
– Видал, парень, как я его взнуздал?! Слушается! Смотри и набирайся ума-разума. С этими сволочугами нельзя обходиться ласково… Долбанешь его разок-другой, чтобы знал, кто здесь хозяин… Да, немало пришлось полетать…
Я отвечаю ему смеясь:
– Капитан, вы прекрасно его знаете, и он вас слушается по-настоящему! - стараюсь я перекричать рокот моторов. - Это потому, что вы заходите на посадку с большой высоты, чтобы иметь возможность для маневра…
В конце концов мне было наплевать на дешевое позерство капитана, лишь бы он на посадке не расколотил самолет вместе с моей головой.
Земля неслась на нас со стремительной быстротой… И вот она уже под нами… Мощный удар о бетон, машина подскакивает, еще удар, еще скачок… Слегка вздрагивая, самолет несется по посадочной полосе, в самом ее конце он замирает на месте, будто выбившись из сил.
Командующий войсками в этом районе боевых действий полковник Баррерас Перес, высокий, крепко сбитый светлокожий мулат, встретил нас в окружении своих офицеров, безмятежно улыбаясь:
– Ребята, обстановку контролируем мы!…
Полковник был человеком немолодым, у него уже вырос животик, мягкий, желатиноподобный, и он пытался скрыть его за туго затянутым широким офицерским поясом. На боку у полковника болтался пистолет в богатой мексиканской кобуре, инкрустированной золотом и серебром. На запястье правой руки я увидел тяжелый золотой браслет с инициалами владельца.
В молодые годы Баррерас Перес выглядел настоящий атлетом, но за годы «воинских трудов», пока добывались полковничьи погоны, уж слишком привычными стали обильные застолья и возлияния, увлечение бизнесом. Все это заставило Переса забыть страстные порывы молодости, и могучая натура утратила свои былые достоинства. Он попросту превратился в немолодого сельского жандарма, погрязшего в болоте деревенского быта.
Старый деревянный дом служил полковпику штабом. В нем была комната оперативного отдела, на одной стене в которой висели карты и схемы. На них красными булавками были обозначены позиции противника. Я незаметно улыбнулся: «Все ясно. Расположение противника известно, но с самого начала боевых действий правительственные войска ни разу не добились успеха».
Нечего было и говорить о «контроле над обстановкой». В Гаване военный городок Колумбия, точнее - его аэродром был пунктом отправки офицеров в район боевых действий против повстанческой армии. С некоторыми из них я был близко знаком, и они не раз откровенно делились со мной своими мыслями.
Я искренне удивился, когда узнал, что нравственное падение полковника ни для кого не секрет, да и сем он, кажется, не отрицал своего пристрастия к бизнесу. Как и другие офицеры, он не гнушался даже красть ботинки у своих солдат. Полковник не подавал рапортов о гибели солдат и прикарманивал жалованье, шедшее на их имя. Он приторговывал всем, что попадалось под руку. Эти махинации обеспечивали ему и его офицерам обильные пиршества и посещения публичных домов, процветавших в зоне. Дело дошло до того, что батистовский генеральный штаб освободил полковника от занимаемой должности и послал в почетную «ссылку» военным атташе при кубинском посольстве в Венесуэле. Но судьба уготовила Баррерасу Пересу окончательный удар: на Кубе победила революция, и он был вынужден оставить посольство в Каракасе. Полковник Баррерас был типичным представителем батистовского режима.
Когда я еще служил солдатом в военном городке Колумбия, о нем ходили слухи как о сильном и смелом офицере, который играл в футбол и прыгал с парашютом.
Спустя несколько лет после победы революции один журналист рассказал мне о встрече с Баррерасом. Это произошло в районе боевых действий. Там он разоткровенничался с журналистом:
– Фидель наверху, в горах, а я внизу. Пока оя не наступает на меня, я не наступаю на него!… - Свои рассуждения Баррерас сопровождал театральными жестами. - Мои хулители не знают, что истинные виновники сложившейся обстановки - это семейство Табернилья. Ненасытные люди! Они крадут жалованье погибших, богатеют на армейских продуктах и солдатских ботинках… - К удивлению журналиста, голос полковника эадрожал, и он закончил патетически: - Знаешь, если бы Батиста не был крестным одного из моих сыновей, я бы давно ушел к Фиделю!… Вот посмотри, что я тебе покажу… - В руках полковника появилось семь ассигнаций по сто песо каждая. - Батиста по случаю каждого праздника дарит всем полковникам по тысячу песо. Однако Силито, который рассылает эти деньги, из каждой тысячи изымает в свой карман триста. Пораскинь мозгами и увидишь, какой куш он срывает! Пятьдесят или шестьдесят полковников по триста песо, получается восемнадцать тысяч песо за один раз. А таких случаев в году не менее четырех, плюс рождество. Вот и выходит, что в год он получает сто тысяч только на этой махинации… Для него закон не писан!…
Этот журналист поведал мне и другой случай из жизни полковника. Однажды, уже после того, как он был уволен из армии, журналист приехал по своим делам в военный городок Колумбия и увидел Баррераса сидящим в патио. Выйдя из автомобиля, журналист подошел к нему и спросил, что случилось, почему он сидит дома. Отстраненный от дел, бывший полковник с обидой рассказал, что как-то генеральный штаб потребовал у него отчет о боевых действиях. И вот в докладной записке среди всего прочего полковник возьми да напиши, что для того, чтобы покончить с Фиделем, надо прокладывать новые дороги, строить школы, больницы, к тому же было бы неплохо привозить в эти забытые богом места артистов из столичного кабаре «Тропикана»… Откровение полковника обошлось ему дорого. Его попытались отправить военным атташе в Доминиканскую республику, но он заявил, что даже под угрозой смерти туда не поедет.
Жаркое полуденное солнце стояло над нашими головами, когда мы прибыли в штаб в Эстрада-Пальме. Мы прилетели утром, но мне казалось, что мы уже несколько дней находимся среди этих монотонно суетящихся людей в желтой форме. Они сновали повсюду, казалось, что они заполнили весь поселок.
Нас угощали прекрасным завтраком. А обед был настоящим пиршеством: поросенок на вертеле и поросенок жареный, ломтики поджаренных бананов, черная фасоль, зелень и салаты, свиные отбивные с жареным картофелем, пиво и ром. А на десерт - охлажденные взбитые сливки, кофе и хорошая сигара.
Я подумал: «Без сомнения, так воевать можно…».
Мой Жандарм не испробовал ни рому, ни даже пива. Развалясь в большом кресле, он предавался размышлениям. Как всегда, на губах его застыла горькая улыбка.
К штабу подходили солдаты батальона полковника Санчеса Москеры. По их внешнему виду было видно, что они уже не новички в Сьерра-Маэстре. Они пристроились на поселковой площади, поросшей жиденькой травкой. Я подумал, что во главе взводов наверняка стоят молодые офицеры, с которыми мы вместе учились… Хорошо бы поговорить с ними. Времени у меня было мало, ведь завтра на рассвете мы уже должны возвратиться в Гавану.
Солдаты стояли в полевой форме, многие были перепачканы землей. На правом фланге замерли молодые офицеры, лица некоторых из них мне были знакомы. Полковник Санчес Москера передал командование одному из них, а сам на время отлучился. Я заметил, что эти офицеры вовсе не так веселы и оптимистичны, как те, которых я видел в штабе полковника Баррераса.
Санчес Москера преподавал в военном училище тактику, стрельбу и весь курс строевой подготовки. Правда, тогда я не знал степени нравственного падения этого офицера, степени его моральной деградации, что было самым страшным в этом жестоком человеке.
Я знал одного летчика, который служил с ним в Сьерра-Маэстре. Он рассказал мне о метаморфозах, которые произошли с Москерой. Этот человек, начав с лейтенанта, за два года боевых действий дослужился до полковника. Будучи командиром батальона, Москера пользовался высоким авторитетом среди подчиненных. Он голодал вместе со своими солдатами, как и повстанцы Фиделя Кастро, отпустил бороду, а в борьбе против них применял их же тактику партизанской войны. В самые трудные моменты боя Москера шел впереди батальона и был беспощаден с трусами. Он никогда не вел свой батальон по дороге или тропинке, а шел через лесную чащу, прорубая себе дорогу среди едва проходимых варослей. Во время привала он ел только солдатскую пищу, и причем последним. Кроме того, он, как правило, приказывал во время похода раздавать солдатам ром, и особенно перед боем. Его батальон по его же просьбе в основном был сформирован из наркоманов, жуликов, воров и убийц.
Однажды со своим батальоном он занял небольшой сельский район, жители которого, по его предположениям, помогали повстанческой армии. Исходя из своей концепции тотальной войны, Москера, этот убийца и садист, уничтожил все население района, затем послал в генеральный штаб такое донесение: «В одном из боев мы уничтожили более сорока врагов…»
Однако нашлись офицеры, завидовавшие его быстрому восхождению по служебной лестнице и высказавшие сомнения по поводу истинности его докладной. Тогда генерал Табернилья приказал Москере представить доказательства своей победы. Ответ Санчоса Москеры был страшным…
Он вернулся в те места, где уничтожил крестьян, и приказал солдатам выкопать трупы, отрубить у них руки и сложить в мешки, а на мешки наклеить этикетки: «Секретная боевая техника, захваченная у врага». А затем этот груз послал в генеральный штаб в Гавану.
Офицеры генштаба были потрясены, когда вскрыли мешки и оттуда вместе с отрубленными руками извлекли конверт, содержавший следующее донесение:
«Во исполнение приказа генерального штаба представить доказательства потерь, понесенных бандитами, я посчитал за честь выслать вам эти доказательства: руки, отрубленные у убитых.
Полковник Санчес Москера».
28 октября 1981 года в моем доме зазвонил телефон. Было два часа дня, и через полуоткрытые окна моей библиотеки доносились голоса ребятишек, игравших в соседнем саду.
– Слушаю!
Вместо ответа до меня донесся смех, словно на том конце провода находился человек, которого я знал с давних времен.
– Кто это говорит? Голос произнес:
– Слушай, 63-й, с тобой говорит Сурок…
И в трубке снова послышался смех, тот самый смех, который не прекращался даже в самые трудные минуты жизни в училище.
– 59-й, курсант де ла Торре, Сурок! - закричал я и захохотал, заразившись его смехом.
– Слушай, я узнал твой телефон, а теперь ты дай мне твой адрес - я забегу к тебе. Если ты не против, в четверг в четыре часа дня…
Солнце сверкающим золотом разливалось по книгам моей библиотеки. Ребятишки угомонились и не кричали, только издалека доносились редкие автомобильные сигналы, да горланила стайка птиц, сидящих на мастиковом дереве.
Я курил, погрузившись в свое старое красное кресло-качалку. Неужели через несколько минут здесь появится Сурок, которого я не видел более двадцати лет?… Воспоминания захватили меня, и события молодости вихрем пронеслись у меня в голове. С кухни донеслась трель электрического звонка. Я посмотрел на кварцевые часы: 4 часа 4 секунды. Неплохо. Но для курсанта военного училища это было непростительным опозданием. Я спустился в холл. По обеим сторонам входной двери, несмотря на протесты жены, я повесил американский летный скафандр с кислородной маской и советский с системой обогрева для полетов на больших высотах. Недалеко от них на стене красовалась картина неизвестного художника в тяжелой раме из черного полированного дерева. Две офицерские сабли из толедской стали, две итальянские рапиры. Тяжеленный герб Кубы времен республики, отлитый из бронзы, большая картина Проэнсы и семь рисунков художника Угальде из журнала «Кайман барбудо»…
Казалось, прошедшие двадцать лет совсем не отразились на внешности Сурка, разве что поседела голова. Он смотрел на меня с нескрываемым нетерпением, и улыбка не сходила с его лица. И вот, уже сидя в библиотеке, после того как я задал ему множество вопросов и он успел рассказать историю своей жизни с того дня, как мы расстались, а я рассеянно просмотрел старые фотографии из его семейного альбома, которые он принес, я вновь незаметно для себя погрузился в воспоминания…
Я будто снова побывал с ним на вечеринке в загородном клубе Гуинеса… Тогда я был курсантом и пришел туда с очень красивой девушкой. Спустя год она, устав ждать меня, вышла замуж и уехала во Францию. Так с тех пор я ее и не видел. Та ночь стала нашей прощальной ночью…
В 1959 году после смерти отца Сурок передал усадьбу государству, а себе оставил всего около сорока гектаров и принялся обрабатывать их от зари до зари. А сейчас, когда ему исполнилось 49 лет, он был студентом третьего курса университета, готовясь стать инженером-мелиоратором.
Казалось, мы уже обо всем переговорили, и вдруг он вспомнил о Сапчесе Москере, о страшном и ненавистном полковнике Санчесе Москере.
– Прендес, ты себе и представить не можешь, какова была обстановка в армии в то время, когда ты сидел в тюрьме… - При этих воспоминаниях глаза Сурка сделались грустными-грустными. - Тогда я уже был лейтенантом, и меня послали на командный пункт в провинции Орьенте. В тот год никто из нас не мог бы и вообразить, что такое может быть наяву. Тогда я понял, какими послушными орудиями мы были в руках преступников. Представь себе открытую, довольно просторную площадку, огороженную колючей проволокой. Своего рода концентрационный лагерь, в котором заперто около 800 солдат. Их форма от дождей и солнца превратилась в лохмотья, ютились они в самодельных конурах, сооруженных из птичьего помета и глины. Вокруг стоял такой жуткий запах, что я не смог к ним приблизиться, чтобы посмотреть, чем их кормят. Еду им приносили в ведрах, а потом ее вываливали в большие тазы. Все эти солдаты были сопливые мальчишки, которых вербовали за 33 песо, несколько недель натаскивали, а затем отправляли в бой, а в это время батистовские офицеры обворовывали их, даже ботинки у них крали. Там я узнал, что в этом лагере, правда еще не опознанный, находится убийца лейтенанта. Отаньо. Ты помнишь курсанта Отаньо? Это тот самый негр, который был словно горячий конь… Так вот, во время боя, когда он повел свою роту в атаку, его убили выстрелом в затылок. Пуля прошла через голову навылет.
Слушая товарища, я не переставал думать о прошлом и не прерывал его рассказ.
– Вскоре после этого случая меня выгнали из армии за участие в заговоре, и я отправился в отцовскую усадьбу, где меня и застала победа революции. Но в самом конце 1958 года я узнал, что полковник Москера лежит раненый в военном госпитале. Мне захотелось посмотреть, что с ним стало. Когда я вошел в палату, то опешил от неожиданности - от него осталась одна тень. Куда делись его выправка, голос, который заставлял нас, курсантов, дрожать? Пуля попала ему в голову и, проникнув в мозг, раздробила черепную кость. Много километров солдаты несли его на руках, так как не было самолета, чтобы отправить его побыстрее в Гавану. Ведь самолеты были заняты ввозом контрабандных товаров из Майами для семейства Табернилья и его приспешников. Из-за этого многим тяжелораненым, которых не успевала вывозить в столицу, прямо на месте боя ампутировали, руки и ноги… Так вот я, когда вошел в палату, по-военному поприветствовал полковника. Он смотрел на меня и явно не узнавал. Это был не тот динамичный человек, каким все его знали в прошлом. Прендес, это было жалкое существо… Худющий, сгорбленный, полнейшая развалина… Наконец он узнал меня и медленно приблизился. Некоторое время он смотрел на меня затуманенным взором, эатем, издав странный гортанный звук, протянул мне дрожащую руку…
Всю вторую половину дня я разыскивал лейтенанта Карола. Когда уже вечерело, наша встреча наконец состоялась. В составе батальона Москеры он участвовал в боях, а когда вернулся и узнал, что я его ищу, сам отправился мне навстречу.
Он почти не изменился: как и прежде, с лица его не сходила улыбка, а в руках была любимая гитара. После обычных приветствий Карол спросил меня, что я делаю в этих местах. Я ответил, что привез офицеров на смену и что хотел бы поговорить с ним… Он продолжал улыбаться, но в его небольших серых глазах появилась настороженность…