Глава 14. ТИБЕТ ГОТОВИТСЯ К НЕПРИЯТНОСТЯМ

Глава 14. ТИБЕТ ГОТОВИТСЯ К НЕПРИЯТНОСТЯМ

Далай–лама узнал от своего брата о наших занятиях новым спортом, но, к сожалению, катка не было видно с крыши Поталы. Бог-Король очень хотел сам посмотреть на конькобежцев, по не мог. Он послал мне свою кинокамеру с просьбой запечатлеть их. Мне никогда раньше не доводилось работать оператором. Пришлось предварительно тщательно изучить аппаратуру и инструкции. Отсняв пленку, я отправил ее на проявку в Индию через министерство иностранных дел. Спустя два месяца мое кино уже смотрел далай-лама. Получилось оно довольно хорошо. Благодаря ему я впервые лично познакомился с молодым правителем Тибета, фильм послужил отправной точкой наших отношений, в конце концов переросших в крепкую дружбу вопреки предрассудкам.

Вскоре Лобсанг Самтен попросил меня от имени брата отснять различные церемонии и празднества. Удивительно, насколько сильно далай-лама интересовался этими фильмами. Через Лобсанга Самтена он всегда давал мне подробные инструкции, устные или письменные, советовал, как лучше использовать свет с определенных позиций, оповещал о сроке начала той или иной церемонии. Я же посылал ему сообщения, в какой момент процессии нужно смотреть в сторону камеры.

Естественно, я всегда старался держаться незаметно. Бог-Король тоже считал это весьма важным, инструктировал меня находиться поодаль, а если невозможно – вообще отказаться от съемки. Конечно, люди замечали мои действия, но, узнав, что я выполняю просьбу его святейшества, мешать перестали. Бывало даже, воинственные члены Доб-Добз оттесняли загораживавшую мне перспективу толпу в сторону. Раз я попросил их попозировать, и они, словно овцы, покорно согласились. Таким образом удалось сделать много уникальных фотографий различных религиозных церемоний. Кроме кинокамеры, я всегда носил с собой «лейку» и снимал разные необычные сцены для себя лично.

Я сделал несколько прекрасных карточек дворца под названием Цуг-Лаг-Кханг. В нем, построенном в VII веке, хранилась самая ценная статуя Будды в Тибете. Дворец возвели во времена знаменитого короля Сронгцена Гампо. Обе его жены были принцессами и исповедовали буддизм. Одна прибыла из Непала и основала второй великий храм Лхасы – Рамоче. Другая – китаянка – привезла с собой из Китая золотого идола. Короля, исповедовавшего древнюю религию, жены обратили в буддизм, ставший впоследствии государственной религией. Сронгцен приказал специально для этого идола построить храм. У него имелся тот же дефект, что и у Поталы: внешне большой и впечатляющий, внутри он напоминал темный, неуютный каземат с множеством коридоров, набитый сокровищами, ежедневно пополнявшимися свежими подношениями, ибо каждый вновь назначенный министр покупал для храма новые украшенные костюмы статуям святых и плошку для масла из чистого золота. В лампах постоянно горело масло, летом и зимой воздух пропитывал его прогорклый запах. Мыши, тысячами лазавшие вверх-вниз по тяжелым шторам, пожирали цампу и масло из широких чанов. В храм никогда не проникал дневной свет, только лампы мерцали на алтаре. Вход в святая святых обычно закрывала тяжелая железная дверь. Ее поднимали лишь в установленные часы.

В темном узком проходе я нашел свисавший с потолка колокол и не поверил своим глазам, прочитав надпись на нем: «Те Deum Laudamus». Возможно, он попал сюда из церкви, построенной в Лхасе много веков назад католическими миссионерами. Им не удалось прижиться в Тибете, и они покинули страну. Наверное, колокол сохранился благодаря уважению, питаемому тибетцами к любой религии. От здания же иезуитского костела не осталось никаких следов.

Вечером Цуг-Лаг-Кханг наполнялся верующими. Занавес поднимался, и длинная очередь выстраивалась перед алтарем Будды. Каждый прикасался к статуе лбом и оставлял подношение. Монах наливал в ладонь посетителю святую воду, подкрашенную шафраном. Человек отпивал часть воды, а остальной окроплял себе голову. Многие монахи проводили в храме всю жизнь, охраняя сокровища и доливая масло в лампы.

Однажды предпринималась попытка провести в храм электричество, однако из-за короткого замыкания произошел пожар. Всех, кто участвовал в проекте, уволили. Потом никто больше не заикался об искусственном освещении.

Перед храмом террасой располагались каменные плиты, за тысячу лет отполированные до блеска верующими, падавшими на них ниц. Видя углубления в камнях, протертые телами молящихся, легко понять, почему христианская миссия в Лхасе провалилась. Лама из Дребунга, приехав в Рим обращать католиков в свою веру и увидев ступени святой лестницы, отполированные коленями многочисленных паломников, тоже сразу понял бы тщетность своих усилий и покинул Ватикан. Между христианством и буддизмом всегда имелось много общего: вера в счастливый загробный мир, пропаганда смирения. Однако тибетца не мучили с утра до вечера «прелести» цивилизации, он находил время подумать о душе, посвящая религии основную часть жизни, как на Западе в Средние века.

Нищие занимали свои места у дверей храма. Они прекрасно знали: в присутствии Бога человек становится внимательным и щедрым. В Тибете, как и в большинстве других стран, нищих считали напастью. К строительству моей дамбы правительство решило привлечь здоровых нищих. Чиновники осмотрели тысячу их в Лхасе, отобрали семьсот мужчин, вполне здоровых, и заставили трудиться, обеспечив питанием и зарплатой. На следующий день на стройку явилась "только половина отобранных. А через некоторое время они все испарились. Попрошайничали такие люди не из-за отсутствия работы, не из-за телесных увечий, а просто из лени. В Тибете, где никто не гнал их с порога, нищие жили довольно сносно. Получая только цампу и пенни с каждого «клиента», за двухчасовую «смену» побирушки обеспечивали себя на целый день, после чего сидели где-нибудь у стены и мирно дремали на солнышке. Многие из них страдали от вызывавших сочувствие страшных болезней, но использовали недуги, чтобы разжалобить прохожих.

Одной из наиболее интересных черт тибетской жизни являлся обычай встречать и провожать друзей. Если кто-либо собирался уезжать, знакомые разбивали палатку на его дороге в нескольких милях от Лхасы и поджидали с угощением. Отъезжающему не давали уйти, не завалив прежде белыми шарфами и хорошими пожеланиями. При возвращении церемония повторялась. Иногда по пути домой человека приветствовали в нескольких местах. Он мог утром увидеть вдалеке Поталу, но, задерживаясь то в одной, то в другой палатке друзей, прибыть в Лхасу вечером. Скромный караваи прибывшего увеличивался до огромных размеров, вбирая в себя приятелей и их слуг. Путник возвращался домой счастливым: здесь его не забыли!

Приезжавших иностранцев встречал чиновник министерства иностранных дел, передавал приветствие от министра, устраивал на постой и развлекал. Новых послов принимали с военными почестями и одаривали шелковыми шарфами представители кабинета. В Лхасе для таких гостей выделялся целый квартал, где они могли расположиться со слугам и животными и где по прибытии их ожидали подарки. Надо признаться, больше ни в одной стране мира путешественников не окружали таким вниманием и заботой.

Во время войны самолеты по пути из Индии в Китай часто теряли ориентацию. Перелет через Гималаи – самый сложный воздушный путь в мире, трудное испытание даже для опытных пилотов. Потеряв направление, они не могли его найти из-за неточностей тибетских карт.

Однажды ночью над Священным городом раздался шум моторов, переполошивший все население. Через два дня из Самье сообщили: там на парашютах приземлились пятеро американцев. Правительство пригласило обратном пути в Индию. Летчики изумлялись, когда их встречали в шатрах за городом, радушно приветствовали, дарили шарфы и угощали масляным чаем. В Лхасе янки рассказали: полностью потеряв ориентацию и чуть не задев крылом снежные склоны Ньенчентанглы, они повернули назад, но для возвращения в Индию горючего не хватило. Им пришлось оставить самолет и выпрыгнуть с парашютами, отделавшись только разбитыми коленками; правда, один сломал руку. После кратковременного отдыха американцев в Лхасе правительство предоставило им все необходимое, чтобы с комфортом добраться до индийской границы.

Другим пилотам, вынужденно приземлявшимся в Тибете во время войны, везло гораздо меньше. В Восточном Тибете нашли остатки двух разбившихся самолетов. Их экипажи погибли. Еще один самолет, вероятно, упал к югу от Гималаев, в провинции, населенной лесными дикарями. Не будучи буддистами, эти люди разгуливали нагишом и, как рассказывали, пользовались отравленными стрелами. Время от времени они выходили из лесов обменять шкуры и мускус па соль и бобы. Однажды дикари предложили на обмен предметы, которые могли взять только с американского самолета. Об этом инциденте больше никто ничего не слышал. Я с удовольствием отправился бы на поиски упавшей машины, но расстояние было слишком велико.

Политическая ситуация в Тибете постепенно ухудшалась. В Пекине уже торжественно объявили о намерении «освободить» Тибет. Даже в Лхасе люди не питали никаких иллюзий. В Китае красные уже провели свои реформы.

Тибетское правительство стало лихорадочно перестраивать армию под руководством министра кабинета. В Тибете обычно проводился рекрутский набор в армию; каждый район поставлял военным определенное число рекрутов, зависящее от численности населения. Подобная модель обязательной военной службы отличается от нашей тем, что государство интересовала только численность, но никак не подготовка солдат. Призванный в армию мог купить себе замену. Часто такие «замены» оставались служить на всю жизнь.

Обученные в Индии военные инструкторы знали, как пользоваться современным вооружением. Команды отдавались на смеси тибетского, урду и английского. Первый указ нового министра обороны гласил: теперь все приказы должны звучать только на тибетском. Вместо «Боже, храни королеву» сочинили новый национальный гимн; его мелодия звучала только на важных военных парадах. Текст восхвалял независимость Тибета и отдавал должное его блистательному правителю, далай-ламе.

Равнинные пастбища вокруг Лхасы преобразовали в полигоны для подготовки войск. Формировались новые полки, и Национальная ассамблея обратилась к зажиточному классу с призывом собрать и экипировать еще тысячу человек. Им предоставили право решать, записаться ли в армию самим или найти себе замену. Для подготовки офицеров из монахов и гражданских служащих организовали специальные курсы. Всех охватил патриотический энтузиазм.

В прошлом людей не очень волновало состояние армии. Районы поставляли рекрутов, провизию и средства на содержание солдат. Теперь же власти поняли важность стабильной организации военной службы и установили фиксированное довольствие для офицеров и рядовых.

Сначала возникли сложности с обеспечением потребностей новой армии. Транспортная система подводила. Часто необходимое зерно приходилось доставлять с далеких складов. Огромные каменные хранилища без окон, где большие запасы зерна проветривались с помощью дыр в стенах, размещались беспорядочно по всей стране. Благодаря сухости воздуха зерно, не портясь, хранилось в них десятилетиями. Но теперь они быстро иссякли: провиант переместили поближе к линии фронта на случай войны. Нехватка продуктов стране не угрожала. Даже будь Тибет огорожен глухой стеной, никто не страдал бы от голода и холода, поскольку здесь в той или иной форме имелось все необходимое для удовлетворения нужд трехмиллионного населения. Военные кухни готовили достаточно провизии, а солдаты получали достаточно денег, чтобы купить сигареты и чат, войска оставались довольны.

В тибетской армии офицер отличался от солдата наличием золотых украшений на одежде, количество которых зависело от звания. Униформы просто не существовало. Однажды я встретил генерала, носившего, кроме золотых эполет, множество приколотых к груди блестящих предметов. Вероятно, он любил рассматривать иностранные иллюстрированные издания и украсил себя соответствующим образом. В Тибете не существовало и военных медалей. Вместо наград и званий тибетский солдат получал повышение зарплаты. В случае победы ему полагалась часть трофеев; мародерство поощрялось, однако боец обязательно сдавал захваченное оружие. Особенно эффективно подобная система действовала при борьбе с кхампами. Местные бонпо обращались к правительству за помощью, если сами не могли справиться с грабителями. Тогда к ним направляли небольшое военное подразделение. Хотя бандиты всегда отчаянно сопротивлялись, служба в карательных командах пользовалась большой популярностью. Чуя запах добычи, солдаты забывали об опасности. Их право на получение части трофеев часто становилось причиной серьезных неприятностей. Однажды произошел случай, стоивший жизни нескольким людям.

Когда коммунисты захватили Туркестан, американский консул Мачиерман с молодым студентом по имени Бессак и тремя русскими белогвардейцами бежал в Тибет, предварительно попросив посольство США в Индии обратиться к тибетскому правительству с просьбой обеспечить его переезд. Порученцев из Лхасы послали по всем направлениям с инструкциями для пограничных постов не препятствовать беглецам. Группа Мачиермана с небольшим караваном перешла через горы Куен-Лун. Их верблюды хорошо переносили дорогу, а люди, отстреливая диких ослов, добывали мясо. Но им не повезло. Правительственный посланник добрался к месту, где они переходили границу, с опозданием. Не спросив, кто приближается, пограничники, польстившись на дюжину тяжело груженных верблюдов, открыли огонь, застрелив на месте американского консула и двух русских. Третьего русского ранили, и только Бессак не пострадал. Его вместе с раненым доставили к районному правителю. По дороге тибетцы осыпали пленных угрозами и оскорблениями, предварительно поделив между собой трофеи. Они ликовали, обнаружив в багаже много ценных вещей, в том числе полевые бинокли и камеры. Но вот прибыл правительственный гонец со своим эскортом и приказом относиться к американцам как к гостям правительства. Тут же солдаты рассыпались перед арестованными в выражениях почтительности, но нанесенный ущерб уже невозможно было ничем восполнить. Губернатор отправил сообщение в Лхасу, и власти, ужаснувшись, полезли из кожи вон, всячески выражая сожаление по поводу случившегося. Прошедший подготовку в Индии фельдшер поехал с подарками к Бессаку и его раненому спутнику. Их пригласили остановиться в Лхасе и стать свидетелями наказания пограничников. Высокий чиновник, говоривший немного по-английски, отправился встречать путешественников. Я присоединился к нему в надежде, что молодому американцу будет приятно поговорить с белым человеком. Еще я хотел убедить его: правительство не виновато в инциденте и очень сожалеет о нем. Встретились мы под проливным дождем. Бессак, длинный как столб, верхом на маленьком тибетском пони смотрелся весьма потешно. Но чувства его читались на лице. Их караван шел несколько месяцев, преодолевая трудности и скрываясь от врагов, а первая лее встреча с людьми, в чьей стране беглецы надеялись найти убежище, стоила жизни трем из них.

В придорожной палатке гостям приготовили одежду и ботинки, а в Лхасе их разместили в садовом домике и предоставили повара и слугу. К счастью, русский, Васильев, был ранен легко и вскоре уже мог передвигаться по саду на костылях. Около месяца Васильев и Бессак прожили в Лхасе. Я успел подружиться с последним. Он не держал зла на страну, поначалу встретившего его так враждебно, только просил наказать солдат, грубо обращавшихся с ним по дороге к губернатору. Бессака пригласили присутствовать при исполнении приговора и лично убедиться в отсутствии какого-либо обмана. Когда янки увидел наказание кнутом, то попросил сократить число ударов. Он сделал несколько фотографий, впоследствии появившихся в «Лайфе» как свидетельство справедливости тибетского правительства. Погибшим отдали последние почести в соответствии с западными правилами. И теперь в Чангтанге над их могилами стоят три деревянных креста. Бессака принял далай-лама, после чего тот отправился в Сикким, где его встретили сограждане.

В смутные времена в Тибет бежали многие, но столь печальных случаев больше не происходило. Другой караван верблюдов, прошедший через Чанг-танг, принадлежал монгольскому принцу, привезшему с собой двух жен, польку и монголку. Я восторгался этими женщинами, совершившими такое нелегкое путешествие, и еще больше удивился, увидев их двух очаровательных детей, также хорошо перенесших трудности пути.

В тяжелое время правительство старалось мобилизовать не только материальные ресурсы страны, но и духовную силу парода – через религию, самую мощную силу в жизни Тибета. В осуществлении подобной политики участвовали новые церковные и гражданские чиновники. Им предоставили достаточные денежные средства и полную свободу в проведении кампании. Всем монахам приказали присутствовать на общественных службах, где вслух читали Канджур, тибетскую Библию, Повсюду выставляли новые молитвенные флаги и колеса. Из старых сундуков достали редкие и могущественные амулеты. Подношения удвоились. На вершинах гор горели благовония, а ветры, вращая молитвенные колеса, разносили просьбы молящихся божествам-защитникам во все уголки небесного царства. Люди упорно верили: религия защитит их независимость. Между тем пекинское радио уже обещало на тибетском языке скорейшее освобождение Тибета. Множество людей устремлялись на религиозные празднества, которые в начале пятидесятых годов превосходили по своей напыщенности все, что я видел прежде. Казалось, переполненное энтузиазмом население Тибета целиком высыпало на узкие улицы Лхасы. Но я чувствовал: трогательная вера тибетцев не разжалобила золотых богов. Если извне не поступит никакой помощи, стране скоро придется резко очнуться от своей мирной дремоты.

Далай– лама снова поручил мне съемку празднеств, предоставив возможность наблюдать за происходящим с удобного места. Через четыре недели после «великого» празднества Нового года проводится «малый» молитвенный праздник, продолжавшийся только десять дней, но по своей пышности превосходивший «великий». Появилась первая разбуженная весной зелень, и в городе происходили незабываемые события. Особенно радовались жители квартала Шо. В течение двух часов в этом квартале в Потале висел огромный транспарант, вероятно самый большой в мире. Чтобы отнести его на место и развернуть, потребовались усилия пятидесяти монахов. Транспарант сделали из отличного тяжелого шелка и украсили ярко разрисованными изображениями богов. Он свешивался с Поталы, а веселая процессия проходила в Шо из Цуг-Лаг-Кханга и там после торжественных церемоний разбредалась. Я стал свидетелем любопытного ритуала. Группы монахов исполняли примитивные

танцы, медленно кружась под дробь барабанов. Натанцорах были маски и редкие украшения, вырезанные из кости. Люди завороженно наблюдали за странными движениями. Иногда в толпе раздавался шепот, кому-то казалось, что он увидел далай-ламу, наблюдавшего за происходящим через свой телескоп с крыши Поталы в трехстах футах над землей. Шо располагался у основания Поталы. Там находилась государственная типография. Из ее высокого темного здания никогда не исходило ни звука. Не слышалось шума машин, только голоса монахов эхом отдавались в залах. На длинных полках стопками лежали деревянные таблички. Подготовка новой книги занимала уйму времени. Механическая пила отсутствовала, и монахам приходилось вручную распиливать березовые дощечки, а затем одну задругой вырезать на них замысловатые буквы. По мере изготовления таблички аккуратно складывались на полки. Вместо печатной краски использовалась зола сожженного помета яков. В процессе работы большинство монахов пачкались с головы до ног. Отдельные таблички отпечатывали на изготовленной вручную тибетской бумаге. Книги не переплетали. Они состояли из разрозненных листков, покрытых текстом с обеих сторон и помещенных в две деревянные обложки. Книги приобретались прямо у печатников или покупались в книжном магазине Паркхора. Читатели обычно заворачивали тома в шелк и очень берегли. Поскольку содержание фолиантов носило религиозный характер, они размещались на домашнем алтаре. В каждом зажиточном доме обязательно имелась местная Библия, а также до двухсот сборников ее толкований. К ним относились настолько почтительно, что никому и в голову не приходило положить их на стул. С другой стороны, на литературу, интересную для нас, обращали мало внимания. Однажды я обнаружил ценное сочинение о тибетском языке в совершенно неподобающем месте. Первые страницы вообще отсутствовали. Обрадовавшись находке, я забрал ее себе и переписал недостающие страницы из другого издания.

Цена тибетских книг зависела от качества бумаги. Буддистская Библия с комментариями стоила столько же, сколько хороший дом или дюжина яков.

Другая типография располагалась в Нартханге, недалеко от Шигаце, и почти каждый монастырь владел машинами для печатания книг о местных святых и своей истории.

Религия пронизывала всю культуру Тибета. Ситуация напоминала ранние дни западной цивилизации. Шедевры архитектуры и ваяния, поэзии и живописи прославляли веру, поддерживая мощь и репутацию церкви. Конфликт между религией и наукой отсутствовал, соответственно содержание многих фолиантов представляло собой смесь религиозных законов, философских знаний и накопленного опыта. Поэмы и песни существовали в форме манускриптов, написанных на разрозненных листках и не соединенных в сборники. Исключением являлись поэмы шестого далай-ламы, изданные в виде книги. Я приобрел томик на базаре и часто перечитывал. В стихах сквозило стремление автора к любви. Не одному мне они нравились, многим тибетцам приходились по душе. Шестой далай-лама являлся весьма оригинальной фигурой. Он любил женщин и часто, переодевшись, тайком уходил в город, чтобы встретиться с ними. Народ не укорял его за стремление удовлетворить потребности своей поэтической души.

Манускрипты копировали обученные монахи. Цена таких копий зачастую превышала цену книг. Тематика рукописей не отличалась претенциозностью. Наиболее прославился сборник анекдотов, составленный знаменитым тибетским юмористом Агу Тонпа, в сатирической форме рассказавшим о политической и религиозной жизни своего времени. Сборник пользовался исключительной популярностью. На каждом; приеме кто-нибудь все гда вспоминал одну из историй оттуда, чтобы повеселить гостей. Любовь тибетцев к юмору и комическим ситуациям сделала из Агу Тонна классика. Пока я жил в Лхасе, этот титул за ним сохранялся.

Каждой осенью все частные дома и храмы (включая Поталу) прибирали и красили. Выкрасить вертикальные стены Поталы – труд опасный. Выполнить его каждый год приглашались одни и те же рабочие. Они висели на веревках из шерсти яков и поливали стены краской из небольших глиняных кувшинов, в акробатических позах сидели на орнаменте или карнизах, стараясь придать им новый блеск. Во многих местах, где дождь не смывал краску, образовывалась толстая корка побелки. Ослепительно белые стены Потала, возвышавшиеся над Лхасой, производили потрясающее впечатление.

Я очень обрадовался, когда далай-лама попросил заснять эту работу. У меня появился шанс запечатлеть одно из уникальнейших событий в мире. Ранним утром я взбирался на высокую каменную лестницу вместе с толпой женщин, несущих сосуды с побелкой из Шо. Сотня кули трудились четырнадцать дней, покрывая стены дворца слоем свежей краски. Мне хватало времени для съемки и поисков наиболее эффектных ракурсов, а особенно нравилось снимать рабочих, раскачивающихся на веревках между небом и землей. Я получил разрешение входить в любую комнату дворца. Во многих из них было темно, как ночью. Окна, заваленные накопившимися за столетия грудами хлама, света не давали, и мне с трудом удавалось расчистить мусор. Однако усилия оправдались. Я нашел старые забытые статуи Будды, а также скрытые под толстым слоем пыли великолепные танкас. Многие музеи мира заплатили бы любые деньги за сокровища, превращавшиеся здесь в прах. В подвале дворца гид показал мне еще одну достопримечательность. Под колонны, поддерживающие крышу, были вбиты клинья. За многие века высокое здание просело, но квалифицированным мастерам Лхасы удалось приподнять его до прежнего уровня. Впечатляющий пример возможностей людей, не располагавших современной техникой. У меня получились отличные снимки работ по покраске Поталы, и я отправил пленку в Индию для проявки.

Однажды Лобсанг Самтен неожиданно предложил мне оборудовать просмотровый зал для показа кинофильмов. Его брат хотел, чтобы этим занялся именно я. Жизнь в Лхасе научила меня никогда не говорить «нет», даже если ты абсолютно незнаком с предстоящим делом. Нас с Ауфшнайтером называли мастерами на все руки, ведь нам удалось решить уже множество проблем. Определив, сколько энергии потребляет проектор далай-ламы и на каком расстоянии от экрана он должен находиться, я выразил готовность начинать, после чего настоятели-опекуны далай-ламы официально поручили мне выполнение этой работы. Теперь ворота Внутреннего сада в Норбулингка никогда передо мной не закрывались. Я приступил к труду зимой 1949/50 года, когда молодой король уже вернулся в Поталу. Осмотрев все здания и выбрав один заброшенный дом, расположенный с внутренней стороны стены сада, я взялся переоборудовать строение в кинотеатр. В мое распоряжение поступили лучшие мастера Лхасы, солдаты и телохранители. Привлекать к работе женщин запрещалось, дабы не осквернить святое место. Избавляясь от традиционных колонн, я использовал для поддержки потолка балочные фермы, свинченные из коротких металлических полос. Для проектора пришлось сооружать платформу. Зал получился шестидесяти футов в длину. Туда можно было попасть как из дома, так и из сада. На некотором расстоянии от кинотеатра пришлось выстроить электростанцию, где располагались мотор и генератор: так пожелал сам далай-лама, не хотевший расстраивать регента шумом мотора в зале (создание кинотеатра в Норбулингка и без того достаточно потрясало устои). Благодаря моей идее – отдельной комнате для выхлопных труб – уровень шума еще больше снизился. Поскольку старый бензиновый мотор достаточно износился, я предложил использовать мотор джипа для запуска генератора в случае необходимости. Далай-лама одобрил мою мысль, а поскольку его слово было законом, джип быстро приспособили для новых функций. Правда, мы столкнулись с некоторыми трудностями: в слишком узкие ворота сада не проходил джип. Тогда молодой правитель приказал их расширить, плюнув на предрассудки. Ворота заменили на другие, незамедлительно ликвидировав все следы операции, чтобы не вызвать порицания со стороны реакционных сил. Юный далай-лама умел добиваться своего, не задевая чувств окружавших его людей.

Таким образом, джип оказался в доме и часто выручал нас, когда старый мотор барахлил. Шофер тринадцатого далай-ламы помог мне провести проводку, и вскоре весь механизм заработал как часы. Я тщательно ликвидировал в саду следы строительства, разбил новые клумбы, проложил дорожки в вытоптанных местах и, естественно, тщательно исследовал Запретный сад, опасаясь в будущем посещать его только в качестве гостя.

Весной Норбулингка представлял собой прекрасную картину. Пышно цвели персиковые и грушевые деревья. По лужайкам гордо расхаживали павлины, и сотни редких растений в горшках стояли на солнце. В одном из уголков сада располагался маленький зоопарк, но большинство вольеров пустовало: раньше там жили пантеры и медведи, но они быстро погибли в тесных клетках. Осталось несколько диких кошек и рысей. Далай-лама часто получал в подарок животных, иногда раненых. Они находили безопасное пристанище в его зверинце.

Кроме храмов в саду располагалось много небольших домиков, разбросанных среди деревьев. Каждый имел свое назначение – один для медитации, другой для чтения и учебы, остальные служили местом встреч монахов. Самое крупное здание в несколько этажей стояло в центре сада – наполовину храм, наполовину резиденция его святейшества, со слишком маленькими, на мой вкус, окнами. Думаю, называть этот обыкновенный дом дворцом означало бы преувеличивать. Как резиденция он намного превосходил по удобству Поталу, напоминавшую скорее тюрьму, но тоже производил мрачноватое впечатление. Как, кстати, и сад. Деревья в нем бесконтрольно росли многие годы и местами образовывали непроходимые джунгли. Никто никогда не пытался расчистить их. Садовники жаловались, что цветы и фрукты плохо расцветали в такой тени. Я с удовольствием реорганизовал бы Внутренний сад. В округе множество садов страдало отсутствием стиля. Мне удалось убедить высокого гофмейстера в необходимости спилить некоторые деревья. Я же и возглавил эту работу: садовники слабо в ней разбирались, занимаясь главным образом выращиванием цветов в горшках, днем выставлявшихся на свежий воздух, а ночью убиравшихся в помещения.

Одна из дверей Внутреннего сада вела непосредственно к конюшням, где держали любимых лошадей далай-ламы и подаренного ему дикого осла – онагра. Животные тихо и спокойно существовали под присмотром многочисленных конюхов, объедались и толстели: хозяин на них не ездил и никогда не запрягал.

Учителя и личные слуги далай-ламы размещались за пределами желтой стены в парке Норбулингка. Они и пятьсот крепких телохранителей обитали в комфортабельных (по тибетским меркам) и исключительно чистых домах. Тринадцатый далай-лама уделял много внимания своей страже. Он одел охранников в форму европейского покроя и сам наблюдал за их занятиями из одного павильона. Меня поразила западная стрижка бойцов – остальные тибетцы причесывались иначе. Вероятно, в Индии вид английских и индийских военных произвел на тринадцатого далай-ламу хорошее впечатление, и он преобразил своих телохранителей соответствующим образом. Офицеры жили в красивых маленьких бунгало, окруженных цветочными клумбами. Служба стражников не отличалась сложностью. Они составляли конный эскорт далай-ламы и ходили маршем во время праздничных процессий.

Я закончил строительство задолго до того, как далай-лама переехал в летнюю резиденцию. Мне было интересно, понравится ли ему кинотеатр? Я надеялся узнать его мнение от Лобсанга Сам-тена, который должен присутствовать на первом просмотре. Вероятно, для управления аппаратурой далай-лама собирался пригласить киномеханика из Индийского представительства. Там часто показывали индийские и английские фильмы, ублажая гостей на приемах. Меня забавляло, какой энтузиазм проявляли тибетцы при просмотре разных кинолент, особенно о далеких странах. Интересовала и реакция молодого правителя на кино.

Я наблюдал за процессией, направлявшейся из Поталы в Норбулингка, с кинокамерой в руках. Как обычно, мне казалось проблемой найти подходящее место для съемок церемонии, но мой помощник, гигант с рябым лицом, решил ее за меня. Он нес камеры, и толпа расступалась. Парень выглядел устрашающе, хотя на самом деле отличался добротой, тактом и храбростью. Дальнейшие события охарактеризовали его с самой лучшей стороны.

Иногда в сады Лхасы заходили леопарды. Люди их не убивали, а заманивали в различные ловушки. Однажды и в Драгоценный сад забрел леопард. Окруженный, раненный пулей в ногу, он забился в угол и рычал на всех, кто осмеливался приблизиться к нему. Неожиданно мой помощник бросился на зверя и голыми руками держал его, пока не подоспели солдаты и не затолкали леопарда в мешок. Рябой гигант получил серьезные царапины, а леопарда поместили в местный зоопарк, где он вскоре сдох.

Когда в кедровом паланкине далай-ламу проносили мимо меня, он улыбнулся, завидев кинокамеру в моих руках. Мне показалось, Живой Будда доволен обретением собственного маленького кинотеатра. Да и как иначе мог воспринять подобное событие подросток его возраста? Однако, взглянув на торжественное и восхищенное лицо своего помощника, я вдруг осознал: для всех, кроме меня, этот мальчик – бог, а не четырнадцатилетний юнец.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.