Роковая встреча
Роковая встреча
Crimen amoris[49]
Средь золотых шелков палаты Экбатанской,
Сияя юностью, на пир они сошлись
И всем семи грехам забвенно предались,
Безумной музыке покорны мусульманской.
То были демоны, и ласковых огней
Всю ночь желания в их лицах не гасили,
Соблазны гибкие с улыбками алмей
Им пены розовой бокалы разносили. (…)
И был там юноша. Он шумному веселью,
Увит левкоями, отдаться не хотел;
Он руки белые скрестил по ожерелью,
И взор задумчивый слезою пламенел.
И всё безумнее, всё радостней сверкали
Глаза, и золото, и розовый бокал,
Но брат печального напрасно окликал,
И сестры нежные напрасно увлекали.
Он безучастен был к кошачьим ласкам их,
Там черной бабочкой меж камней дорогих
Тоска бессмертная чело ему одела,
И сердцем демона с тех пор она владела.[50] (…)
Когда в конце августа 1871 года Поль Верлен вернулся в Париж из Артуа, в конторе издателя Альфонса Лемера его уже несколько дней ожидали два письма из маленького провинциального городка Шарлевиля. Незнакомый юноша по имени Артюр Рембо умолял "именем всех муз" спасти его от прозябания в глуши. К письмам были приложены стихи, поразившие Верлена: они несли на себе печать гения. Заочное знакомство состоялось, когда старшему из поэтов было двадцать семь лет, а младшему — неполных семнадцать. Первому казалось, что он уже построил свою жизнь, а второй стремился в Париж, чтобы ее создать.
Верлен отправился на Восточный вокзал вместе с Шарлем Кро, но не смог опознать юного провинциала в толпе прибывших. Вернувшись на улицу Николе, он обнаружил, что Рембо уже устроился здесь, как у себя дома. Матильда и ее мать пытались завязать разговор с неожиданным гостем, но тот отвечал крайне лаконично и словно сквозь зубы.
"Он приехал без всякого багажа, без единого чемодана, имея лишь ту одежду и белье, что было на нем", — с нескрываемым ужасом писала позднее Матильда.
Разумеется, Верлена это не смущало, но он был удивлен внешностью юноши, который выглядел совершенным провинциалом: дурно одетый (невзирая на новый костюм!), с большими красными руками и неловкими движениями. На склоне жизни Верлен описал свои первые впечатления:
"Сам не знаю почему, но я представлял поэта иначе. Тогда он выглядел сущим ребенком с пухлыми и румяными щеками, был костляв и угловат, как подросток, который еще растет, у него был ярко выраженный арденнский, почти диалектный выговор, а в меняющемся голосе чередовались басовые и альтовые ноты".
Малларме впоследствии писал, что в Рембо было "нечто, делавшее его похожим на девушку из народа". О простонародном облике юного поэта говорит и Матильда:
"Это был рослый и крепкий парень с красноватым лицом, в общем, крестьянин… У него были голубые и довольно красивые, но при этом лживые глаза…"
Что касается Лепелетье, то Рембо показался ему похожим на "беглеца из исправительной тюрьмы" — этот эпитет добрый Эдмон повторил дважды.
Первый обед на улице Николе завершился более или менее благополучно. К счастью, г-н Мотэ в это время отсутствовал, приняв приглашение поохотиться в деревне. Рембо ел с жадностью, не говоря ни слова и время от времени оглядывая всех враждебным, недоверчивым взором. Женщины пытались завязать с ним разговор, Шарль Кро также задал юному поэту несколько вопросов по поводу его стихов, однако тот упорно молчал и курил трубку, а затем без лишних церемоний удалился в свою комнату. Конечно, поведение Рембо во многом объяснялось тем, что он пытался скрыть свою безмерную робость — застенчивые люди в незнакомом окружении, становятся грубыми из-за комплекса неполноценности. Накануне отъезда Артюр говорил Делаэ:
"Этот мир литераторов, художников! Салоны, элегантные манеры! Я не умею держаться, я неловок, неуклюж, не умею говорить… о, что касается ума, тут мне никто не страшен, но… Что я буду там делать?"
Оба поэта при первой встрече испытали некоторое разочарование. Верлен ожидал увидеть утонченного любимца муз, а Рембо был неприятно поражен "буржуазной" обстановкой дома. Ему казалось, будто он вновь попал в Шарлевиль, откуда так стремился вырваться. Поэты должны жить иначе! К Матильде же он сразу ощутил инстинктивную неприязнь, быстро переросшую в глубокое презрение и одновременно ревность. Ибо в предстоящей борьба за Верлена именно она была главной соперницей.