13. Русские эмигранты в Маньчжурии

13. Русские эмигранты в Маньчжурии

В своей агрессивной внешней политике Япония рассчитывала активно использовать российских граждан, проживающих на Северо-Востоке Китая. Сколько же российских граждан, включая и русских, было на территории Маньчжоу-Го, какие слои и классы они представляли?

Отличительной особенностью русского дальневосточного зарубежья, включая и Маньчжурию, являлась «двуслойность» его происхождения: первая группа – это эмигрантская диаспора образовалась на основе дореволюционного населения полосы отчуждения КВЖД, вторая группа – из прибывших сюда во время гражданской войны бывших подданных Российской империи.

Таким образом, основную массу первых российских жителей полосы отчуждения накануне 1917 г. составляли следующие категории: железнодорожники и их семьи; гражданское население, занятое торговлей, образованием, здравоохранением и т.п.; члены Заамурского округа, вернувшихся с фронтов Первой мировой войны, семьи казаков, кочевавшие на лето из Забайкалья и т.п.

Далее событиями октябрьского переворота в России 1917 г. и гражданской войны в Маньчжурию оказались выброшенными представители различных категорий российского населения: от городских обывателей и мелких торговцев, чиновников и учителей, врачей, инженеров и техников, до крестьян из приграничных районов и рабочих, политических деятелей и членов различных «временных» правительств, университетских и институтских преподавателей и профессоров, различных журналистов и литераторов.

Ко второму слою российской диаспоры в Китае можно отнести лиц, изгнанных из России грозными событиями гражданской войны. Среди них были (хотя и не много) государственные политические и общественные деятели (Д.Л.Хорват, Н.Л.Гондатти, Н.В.Устрялов и др.); военные руководители белого движения (Г.М.Семенов, М.К.Дитерихс, Б.В.Аненков и др.); одной из самых больших групп эмигрантов в Китае после окончания гражданской войны в России и ставших основной для создания многочисленных белых военных организаций стали члены военных формирований Г.М.Семенова, И.М. Калмыкова, Р.Ф.Унгерна, В.О. Каппеля и т.п. Последняя категория людей ела активную борьбу с советской властью более тридцати лет: с начала гражданской войны и до конца Второй мировой войны. И, наконец, третья категория диаспоры Маньчжурии – рядовые беженцы из России. Они бежали по различным причинам, к примеру, в 1931 г. много русских крестьян бежало из Сибири и Забайкалья, спасаясь от насильственной коллективизации, они получили даже от белых русских в Маньчжурии прозвище «тридцатинки». Один из таких беженцев, А.Кузнецов, позже вспоминал, что в 1931 г. жители деревни Соловьево из-под Зыряновска перебрались в Маньчжурию практически «всем колхозом» (250 домов) [123].

Таким образом, события октябрьского переворота 1917 года и гражданской войны вызвали массовый исход русских беженцев в Маньчжурию 1918 –1923 гг. – годы формирования белой эмиграции в Китае и на Дальнем Востоке в целом. На протяжении 20-х годов численность русской колонии колебалось, так как политические события на КВЖД, прежде всего советско-китайское соглашение 1924 г., вызвали значительные миграции русского населения. Возникла серьезная проблема гражданства: брать гражданство какой страны – советское или китайское? Наиболее часто встречаемая в эмигрантских изданиях цифра русских белых в Китае в те годы 200 тыс. человек. Справочник «Весь Харбин на 1923 год», ссылаясь на Земельный отдел КВЖД, называет число русских жителей Харбина – 165857 человек, это половина или чуть больше половины от всего населения Харбина составлявшего 300-350 тыс. человек [124]. Выпускник Харбинского политехнического института П.Фиалковский в 1990 г. вспоминал, что в 1924 г. в Харбине было около 250 тыс. русских [125]. Очевидно он несколько преувеличивал число русских, так как по данным Земельного отдела КВЖД в 1923 г. русских в Харбине насчитывалось 165857 [126]. Известно, что в те годы статистические исследования на КВЖД были всегда организованы на самом высоком уровне. Дорога функционировала по старым, еще царским правилам, порядкам, все должности занимали опытные и хорошо подготовленные кадры, поэтому земельный отдел публиковал максимально приближенные к истине данные.

По данным на 1930 год, которыми располагал Особый район Восточных провинций, у которого дела со статистикой подсчета русских стали несколько лучше после введения Полицейским управлением в 1928 году паспортной системы, в Маньчжурии было 110 тыс. русских, из них: в Харбине и на КВЖД 96 тыс., в Мукдене – 2тыс [127]. Однако не все они могут быть отнесены к собственно белой эмиграции, так как после советско-китайского соглашения 1924 г. многие бывшие российские подданные, особенно железнодорожники, вынуждены были принять советское гражданство, чтобы не потерять работу.

Из общего числа «русских» в Маньчжурии приблизительно 50 тыс. человек являлись гражданами СССР, а остальные 60 тыс. – эмигрантами. В Харбине в 1929 г. насчитывалось 36 752 советских гражданина, 30 362 эмигранта. Мы видим, что почти все советские граждане, за небольшим исключением, жили в Харбине и полосе отчуждения.

Продажа советским правительством своих прав на КВЖД правительству Маньчжоу-Го в 1935 г. вызвала массовый отъезд русских, теперь уже советских подданных на Родину. Как отмечает историк Л. Чугуевский, вскоре после официальной передачи дороги правительству Маньчжоу-Го в конце марта 1935 г. на станции Харбин-Центральный не стало хватать места для эшелонов отъезжающих [128]. По данным Ван Чжичэна в связи с передачей КВЖД в 1935 г. в Шанхай из Харбина перебрались 2285 эмигрантов и 204 советских гражданина. Всего с Шанхае в тот период находилось примерно 16 тыс. русских. Таким образом, к концу 30-х годов в Маньчжурии оставались, в основном, русские с китайскими или нансеновскими паспортами, а советских граждан в Харбине остались единицы. Поэтому можно сказать, что со второй половины 1930-х годов в Маньчжурии понятие «русский» было почти тождественно понятию «эмигрант».

Белоэмигрантов в 1930 г. в Китае насчитывалось примерно 75 тыс. человек (60 тыс. в Маньчжурии и 15 тыс. – в Шанхае) [129]. Сюда включались не только русские, но все бывшие подданные Российской империи. По данным 20-х годов, здесь были представлены 28 национальностей бывшей Российской империи, многие из которых объединялись по этническому признаку.

Одной из самых крупных и богатых в городе была Харбинская еврейская духовная община, ее численность а концу 1930-х годов составляла примерно 2500 человек. С конца 1920 г. по 1942 г. в Харбине издавался общественно-литературный журнал «Еврейская жизнь». Еврейскую общину в Харбине долгое время возглавлял известный общественный деятель и глава еврейской общины Востока и Азии А.И. Кауфман.

Довольно крупной организацией было общество украинцев «Просвита», которое являлось не только национальным объединением украинцев, но и крупным антикоммунистическим центром, поэтому по настоянию советского правительства оно было закрыто в 1926 г. Но после японской оккупации Маньчжурии вновь возобновило свою деятельность, и к 1944 г. насчитывало 2037 членов. Председателем «Просвиты» был известный харбинский общественный деятель профессор В.А.Кулябко-Корецкий. С 1933 г. в Маньчжоу-Го существовала крайняя националистическая украинская организация «Громада» (руководитель А.С.Витковский) [130].

Существовали и другие этнические организации: армяне, грузины, белорусы, татары и т.д., но количественный состав их был небольшой. Итак, мы видим, что этнический состав белой эмиграции был очень пестрым. «Поскольку Д.Л. Хорват с самого начала проводил разумную политику, выделяя бесплатные земельные участки для строительства национальных домов и церквей, препятствовал любым проявлением нетерпимости, тем самым, способствуя возникновению национальных объединений в Маньчжурии, – пишет исследователь эмиграции в Китае и истории КВЖД Н.Е Аблова, – то беженцы из России впоследствии смогли найти в ОРВП (Особый район Восточных провинций – В.У.) не только кров и работу, но и очаг родной культуры. Для большинства бывших российских граждан в Харбине и на линии характерно также чувство общей родины – России, активное участие в культурной и духовной жизни русской общественности полосы отчуждения» [131].

Следует отметить, что к концу 20-х годов по капиталовложениям в экономику Маньчжурии российские эмигранты занимали второе – после японцев – место. Каждый русский эмигрант располагал капиталом почти в 10 раз больше капитала среднего статистического китайца.

Так, капитал белых русских составлял во второй половине 1920-х годов 158 млн. золотых рублей: на одного человека в среднем 2 633 рубля, для сравнения, на одного китайца – примерно 280 золотых рублей.

То уже в 30-40-е годы, прежде всего из-за политики сначала китайских, а затем японских властей, капиталы и предпринимательская деятельность российских эмигрантов постоянно сокращалась, эмиграция беднела и к началу 1940-х гг. материальное положение белых русских было очень тяжелым.

Так, в 1943 г. из 657 русских семей, предназначенных к переселению в Тоогенский район, имущих было – 66, малоимущих – 96, неимущих – 505 семей, то есть примерно 77% [132].

Наиболее точные статистические данные в отношении русской эмиграции относятся к периоду Маньчжоу-Го – 1932-1945 гг. Это объясняется существованием четкой системы органов управления страной, введенной японцами. Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии, созданное в 1934 г. специально по заданию японцев провело точные статистические обследования российской колонии в Маньчжурии. По их данным, к марту 1944 г. только русских по национальности в Харбине насчитывалось 25 441 человек; на линии – 37 086; всего 65 537 человек [133]. В Маньчжурии же всех бывших российских граждан, включая численность украинской, грузинской, еврейской и других национальных общин, насчитывалось 68 877 человек.

Японские власти взяли на учет белых эмигрантов, способных носить оружие. К концу тридцатых годов появились учебные команды и военные школы, укомплектованные эмигрантами.

В 1932 году в Харбине были открыты специальные курсы для эмигрантов, предназначенных для забрасывания в качестве агентов в Советский Союз. На этих курсах будущие агенты кроме таких специальностей как шофер, радист, механик, изучали приемы разведывательной работы под руководством японских офицеров разведки.

В виду того, что испытывалась явная нехватка добровольцев на эти шпионские курсы, нередко японская разведка прибегала к форсированному и отработанному способу вербовки в агенты лиц, не желавших добровольно идти на эту работу. Устраивались аресты, длительное подследственное заключение, во время которого применялись угрозы, издевательства и пытки, включая такие, как вливание из чайника через нос воды, смешанной с керосином, обливание ледяной водой, пропускание электрического тока и т.д. Причем мастерами таких пыток были как японцы, так и корейцы.

На основании данных 1944 года на территории Маньчжоу-Го насчитывалось около 130 различных тюрем.

Намеченные японским командованием для выполнения особо серьезных заданий агенты обучались в строго законспирированных секретных школах. Другие проходили особые курсы при обществе Кеовакай в Харбине, где преподавателями были такие специалисты по русским делам и ведению разведки, как японский генерал Кисабуро Агдо. Из русских преподавателей в школе был генерал от кавалерии В.В. Кислицын [134], занимавший с 1938 по 1944 гг. пост начальника Бюро по делам Российских эмигрантов.

Во многих городах Китая и Маньчжурии существовали также японские школы, готовившиеся кадры агентов из среды иностранцев. Обычно они скрывались под видом школ изучения японского языка и культуры. Наиболее известными из них были японский колледж Дунвэнь в Шанхае и «общество по изучению японского языка» в Тунчжоу.

Помимо этих школ и центров существовала специальная школа Накадо в столице Японии Токио, которая готовила сотрудников агентурно-разведывательной работы при японских военных миссиях за рубежом. В школе имелись русское, китайское и английское отделения. Кроме изучения языков изучалась география, экономика и политика соответствующих стран. Основным же предметом было подробное знакомство с методами работы иностранных разведывательных органов, главным образом советских, американских, английских и китайских. Одним из дополнительных курсов было изучение различных способов вербовки белых эмигрантов и китайцев для разведывательной работы.

Незадолго до начала войны японские власти в Маньчжурии ввели повсеместное обучение школьной молодежи военному делу. Военно-воспитательная подготовка была введена в таких эмигрантских учебных заведениях, как Железнодорожный институт, Русский техникум, колледж и институт Христианского Союза Молодых Людей, гимназия при Бюро по делам Российских эмигрантов, Школа языковедения, Лицей св. Николая, и даже духовная семинария.

15 апреля 1940 г. в Маньчжоу-Го был обнародован «Закон об обязательной воинской повинности» (до этого в государстве действовала система добровольчества). Еще в декабре 1938 г. для выработки этого нового закона был образован особый комитет. Состоялось более 200 заседаний специальной комиссии комитета, на котором обсуждались вопросы воинской реформы. Через год и три месяца проект указанной реформы был составлен. Согласно новому закону, все молодые люди, достигшие полных 19 лет, обязаны отбывать военную службу в рядах императорской армии Маньчжоу Ди-Го. Ежегодный призыв к военной службе производился первого апреля. Срок воинской службы составлял три года [135].

Однако в отношениях молодых русских юношей с японскими властями год от года нарастала напряженность. Русская молодежь не желала и старалась не участвовать в непосредственных военных действиях, но ее привлекали в «добровольно-принудительном» порядке служить в русском отряде Маньчжоу-Го, размещавшемся на станции Сунгари-П.

Первый отряд из русских белогвардейцев, по данным А.Кайгородова, был сформирован японцами в 1937 году. Располагался он в старых казармах русской (царской) Маньчжурскеой армии на станции «2-я Сунгари», недалеко от Харбина. Во главе стоял японский полковник Асано. Отряд так и называли «Асано», а тех, кто служил в нем, – асановцами. С 1944 года полковник Асано пошел на повышение в Харбин. Его сменил русский полковник Смирнов, его заместителем стал майор Михайлов, из казаков. В штабе Смирнова был еще один майор по фамилии Наголен. Но все равно, тех, кто служил в отряде, по привычке продолжали называть «асановцами». Каждый призыв в отряд состоял из 450-500 новобранцев, преимущественно из харбинцев, с восточной ветки КВЖД. Уже в 1938 г. отряд использовался японцами в боях против корейских партизан.

В 1939 г. часть отряда, примерно 250 человек, главным образом из трехреченских [136] казаков, перебросили в район боевых действий на реке Халхин-Гол. Командовал русским эскадроном тогда забайкальский казак В.В.Тырсин.

Русских кавалеристов (причем, явно с опаской) японцы использовали на Халхин-Голе исключительно в разведке, а в бою они были всего один раз. В голой степи на рассвете отряд из 60-70 асановцев столкнулся примерно с таким же по численности монгольским (МНР) разъездом, которые приняли их за своих. Затем произошла короткая, но жестокая схватка. Казаки вырубили монголов едва не до последнего цирика. Одного офицера живьем доставили в расположение японской части, двое или трое спаслись бегством. Сами казаки в том бою потеряли одного убитым (подпоручик Натаров) и восьмерых ранеными. Вскоре отряд неожиданно отозвали в Хайлар.

Второй русский отряд сформировали в Хайларе в 1939-1940 гг., во главе его стоял казачий полковник И.А.Пешков. Отряд поэтому называли «Пешковский», а тех, кто служил в нем – «пешковцами». Призыв состоял примерно из 250 новобранцев, преимущественно из Трехречья, Хайлара и других районов по западной ветке КВЖД [137].

Эти «добровольно-принудительные» меры вынуждали многих покидать Маньчжоу-Го. Начался «отток» русской молодежи из Харбина, сначала в основном в Шанхай, где были французская концессия и международный сеттльмент, стояли иностранные войска, где можно было укрыться от японцев, а также в другие города Китая, где японский прессинг был менее ощутим [138].

Русская колония в Маньчжоу-Го представляла для оккупационных властей, учитывая их дальнейшие планы по захвату СССР, особый интерес. В отношении эмигрантов японцы ставили вполне конкретные задачи: 1) Обеспечить в лице русских эмигрантов надежного союзника в возможной войне с СССР. 2) Использовать русские военизированные формирования в случае столкновения с СССР, а после победы задействовать эмигрантов во властных структурах на оккупированной территории. 3)Опираясь на антикоммунистические и антисоветские настроения у части эмиграции, вовлечь ее в идеологическую войну с мировым коммунизмом.

Вся политическая и общественная жизнь российской колонии в Маньчжоу-Го была под жестким контролем японских военных властей, создавших идеологическую и политическую организацию, регламентирующую буквально все стороны эмигрантского существования.

25 июля 1932 г. в Маньчжурии было организовано общество Кио-Ва-Кай (Се-Хэ-Хуй – японское и китайское произношение иероглифов) – «Общество мирного сотрудничества народов маньчжурской империи», главной целью которого провозглашалась «помощь Ниппон в борьбе с англо-саксонским миром и агрессией Коминтерна» [139]. То есть сразу же было заявлено, что одним из главных направлений работы общества является антикоммунистическая деятельность. Кио-Ва-Кай, можно сказать, была своеобразной государственной партией, по организации, содержанию и методам работы напоминавшая фашистскую партию в Италии или Германии.

«Однажды, спустя примерно месяц после моего назначения, – вспоминал позднее Пу И, – …Квантунская армия решила создать политическую партию под названием «партия сотрудничества», в задачи которой входило «мобилизовать народные массы для сотрудничества в деле строительства государства», воспитывать народные массы в духе «уважения к этикету и послушания»» [140].

Пу И выступал против слова «партия», считая, что ничего хорошего в ней нет. Синьхайскую революцию, после которой он лишился трона, тоже начала «партия». При этом в своих аргументах он ссылался на Конфуция, который говорил, что «благородный человек полагается на судьбу, а народ не объединяется в группировки» [141]. И когда ему доложили, что новую организацию назвали Обществом, он был доволен, что, наконец, одержал победу над японцами.

Общество Кио-Ва-Кай сразу же получило напутствие от верховной власти:

«Мы искренне приветствуем создание организации Се-Хэ-Хуй, –говорилось в нем, – и желаем, чтобы в стране не было других партий, дабы не было пагубных для государства трений между ними. Организации желаем единую веру, единое стремление к истине и глубокую веру в мощь создаваемой страны» [142].

25 июля 1932 года была обнародована инструктивная речь Верховного правителя Маньчжоу-Го Пу И по поводу создания общества. Он заявил:

«Народ составляет основу всякого государства. Если народ в государстве единодушен, представляет собой единый прочный национальный монолит, то государство сильно и мощно.

Если же, наоборот, народ в государстве не единодушен, разделен и живет на принципах индивидуализма, то в таком государстве господствуют беспорядок и хаос, такое государство слабое и не имеет мощи.

Об этом говорит история многих народов. С древних времен наше государство – Маньчжоу-Го обладает обширной территорией, природа его богата.

Нашему государству не нужен парламент, для его процветания необходимо народное общество. Такое общество было создано, им является Кио-Ва-Кай.

Общество Кио-Ва-Кай в своей деятельности стремится проводить начала мирного сотрудничества всех групп населения, всего народа государства.

Поэтому Мы преисполнены большой радостью и искренне желаем, чтобы в нашей стране не было никаких других партий, разделений, и весь народ государства был бы единым, воодушевлен единой идеей и глубокой верой в создание мощи и процветания Маньчжоу-Го» [143].

В первое время общество имело штат чиновников в размере 197 человек, семь районных бюро (в Харбине, Цицикаре, Мукдене, Гирине, Жэхе и Канто), насчитывало 962 отделения и 275701 члена общества [144].

По распоряжению властей, в общество Кео-Ва-Кай были включены все служащие государственных и общественных учреждений, чины армии и флота, правительственные чиновники, служащие муниципальных учреждений, чины полиции и т.д. Общество практически должно было включать все мужское, начиная с 20 лет и женское население (последние объединялись в Организацию женщин), а также молодежь от 15 до 20 лет (они считались членами Союза молодежи Кио-Ва) и подростков от 10 до 15 лет (входили в состав детской организвции Кио-Ва) [145].

Кио-Ва-Кай некоторые жители Северо-Восточного Китая называли «глазами и ушами Маньчжоу-Го».

Подводя итоги и оценивая значение общества через пять лет после его создания, командующий Квантунской армией в своей директиве отмечал следующее: «Кио-Ва-Кай, родившийся одновременно с основанием Маньчжоу-Диго, является обществом, учреждением, как государственная организация, которая неизменно охраняет дух основания государства, воспитывает народ и является единственной идеологической, культурной и политической, действующей практической организацией, осуществляющей дух и идеи основания государства. …Кио-Ва-Кай есть духовный фундамент правительства» [146].

В декабре 1936 г. была опубликована «Декларация Кио-Ва-Кай о борьбе с Коминтерном», согласно которой проводились регулярные мероприятия: конкурсы антикоммунистических лозунгов и плакатов, всевозможные собрания протеста против деятельности Коминтерна, недели разоблачения коммунизма и т.п.

Японская военная миссия в Харбине считала, что перед белой эмиграцией стоят особые задачи, которые она должна решать через организацию Кио-Ва-Кай: во-первых, политический характер российской эмиграции определялся ее антикоммунистической платформой, во-вторых, историческая миссия этой эмиграции в Восточной Азии заключалась в «установлении духовной и действительной связи между ее народами и народами Великой Восточно-Азиатской сферы совместного процветания и благополучия» [147]. Однако, несмотря на все усилия японских военных властей, эти идеи находили довольно слабую поддержку среди российского населения Маньчжурии.

Для практической работы среди эмиграции в Кио-Ва-Кай был создан Особый отдел с русскими сотрудниками, который занялся внедрением идей общества «в толщу эмигрантских масс» [148]. Главой отдела был японец Като, совмещавший одновременно должность «советника» Бюро по делам российских эмигрантов. Помощником Като был генерал Л.Ф.Власьевский [149]. Только в 1936 г. первые русские эмигранты вступили в члены Кио-Ва-Кай. В 1939 г. для работы с русской молодежью, чему японское военное командование придавало особое значение, учреждается Российская эмигрантская организация молодежи Кио-Ва. В июле 1940 г. были открыты Высшие курсы Кио-Ва-Кай для русской молодежи, специальное решение об этом было принято японской военной миссией в Маньчжоу-Го. Для воспитания в нужном японскому военному командованию русле русских юношей и девушек в мае 1941 г. был торжественно открыт в Харбине «Дом молодежи», затем были созданы русские отряды Кио-Ва-Кай [150].

Император Пу И «даровал» возможность для русских служить в специальных воинских формированиях, называвшихся «русскими воинскими отрядами армии Маньчжоу-диго» (измененное название империи, после провозглашения Пу И императором с 1 марта 1934 года – В.У.).

В конце 1934 года был создан общеэмигрантский центр – Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи – все это подчеркивало «особый» интерес оккупационных властей к российским гражданам на территории Маньчжурии.

История создания Бюро такова. Японские власти определенное время присматривались к эмигрантским организациям, через которые они могли бы контролировать русское население Маньчжурии. Их выбор останавливался то на Обществе Домовладельцев, то на Русской Фашисткой партии, но они не могли включить в свой состав всех эмигрантов, одних по убеждениях, других по имущественному цензу. Атаман Семенов предложил создать особое общество, в которое вошли бы все эмигрантские организации без различия. Вопрос о создании все-эмигрантской организации был представлен на рассмотрение японских военных кругов теми деятелями русской эмиграции, которые уже заранее решили, на кого им делать ставку.

В декабре 1934 года Фашистскому Союзу было предложено созвать представителей всех эмигрантских организаций в Харбине и окрестностях на обязательное собрание. В пригласительных повестках информировалось, что целью собрания является японское предложение создать большую русскую библиотеку. На собрание с безобидной повесткой дня прибыли представители почти всех эмигрантских организаций, а также городские власти Харбина, представители Министерства Иностранных Дел, представители прессы и высшие чины полиции.

Собравшихся встретил майор Акикуса, ведавший русским отделом в японской военной миссии, такими словами на русском языке:

«Господа, я пригласил вас сюда, чтобы объявить вам о необходимости сплотить всю русскую эмиграцию, преданную своей родине и ненавидящую большевиков. Я объявляю о создании в Харбине центральной для всей эмиграции в Маньчжоу-диго организации «Бюро по делам Российских Эмигрантов». В эту организацию должны войти все члены существующих общественных, политических, религиозных и других организаций и все частные лица, вне зависимости от политических убеждений. Я призываю вас провести это дело без шума и без каких-либо оппозиционных выступлений. Организации остаются теми же, какими они были, и в них остается прежнее руководство. Бюро же эмигрантов будет надпартийной организацией. При нем будет библиотека, а в дальнейшем – амбулатория, столовые, школы. Никакого партийного руководства в нем допущено не будет. Бюро, хотя и русское дело, но так как вы не можете объединиться сами, то мы хотим вам помочь. Наем помещения, распределение работ – ваше дело. Первое руководство уже намечено, и я объявлю его вам, но прежде я хочу сказать несколько слов начальствующим лицам» [151].

Далее японский майор перешел на японский язык, объяснив японским и китайским лицам цель собрания и, прося власти оказывать содействие новой организации.

Первым начальником Бюро по делам Российских Эмигрантов был назначен генерал В.В.Рычков [152].

Таким образом, Бюро было основано только на третий год по прибытии японских войск в Харбин и на второй после создания марионеточного правительства Маньчжоу-Го. В официально сообщении было сказано, что Бюро «учреждено надлежащими властями» и что оно «должно работать и сотрудничать в полном контакте с правительством».

Бюро по делам российских эмигрантов стало своеобразным эмигрантским правительством и в этом смысле, видимо, не имело аналогов в других странах. С первых дней своего существования оно взяло на себя решение всех проблем, связанных с обеспечением жизнедеятельности русской колонии. Бюро служило также орудием контроля властей над эмигрантами, вело учет численности русской диаспоры, обеспечивало набор новобранцев в воинские формирования, одновременно проводя прояпонскую агитацию. Одновременно Бюро по делам российских эмигрантов стремилось сохранить национальную культурную самобытность русской диаспоры, обеспечивая жизнеспособность островка дореволюционной России на маньчжурской земле.

В феврале 1941 г. представители россиян были приглашены на Всеманьчжурский съезд Кио-Ва-Кай, где в присутствии императора Пу И получили возможность говорить о своих проблемах. В связи с этим событием русских эмигрантов стали называть в официальной печати «полноправными гражданами великой страны» среди пяти «основных» групп населения, наряду с японцами, корейцами, маньчжурами и монголами [153].

Одной из существенных особенностей российского дальневосточного зарубежья явилось наличие хорошо организованной и активно действующей фашисткой партии. Возникновение первых фашистских организаций в Харбине большинство историков относит к середине 20-х годов ХХ века. В эти годы в Маньчжурии в среде российских эмигрантов, сохранявших антисоветские настроения и глубокую обиду на русских большевиков, лихорадочно искались новые организационные формы борьбы с советской властью Активными пропагандистами фашистских идей в Харбине в конце 20-х годов были белые генералы В.Д.Косьмин, В.В.Рычков и бывший министр приморского правительства братьев Меркуловых В.Ф. Иванов. Особенно много сторонников фашисткой идеологии было среди студентов Юридического факультета (А.Н.Покровский, Е.В.Кораблев, К.В.Роздаевский, Б.С.Румынцев и др.) На Юридическом факультете была создана Российская фашистская организация (РФО), которая в 1926-1927 гг. обнародовала программные документы «Наши требования» и «Тезисы русского фашизма». Однако заметной роли среди множества эмигрантских организаций она не сыграла.

В мае 1931 г. в Харбине была создана Русская фашистская партия, генеральным секретарем и бессменным руководителем которой стал К.В. Родзаевский [154]. Прекрасно образованный, обладавший несомненными организаторскими способностями, отличный оратор, он сыграл главную роль в превращении фашисткой организации в крупную политическую партию. Эмигрантские фашистские группировки и организации существовали во многих странах Европы, Латинской Америки, США и на Дальнем Востоке. Они возникали в среде российской эмиграции как реакция на поражение белого движения в России, и как попытка найти способы борьбы как с коммунистической идеологией в Советском Союзе, так и коминтерновскими идеями и действиями за его пределами. Многие представители этого движения рассматривали фашизм как благо для России. Эмигрантский фашизм носил больше подражательный характер и не был результатом эволюции русского правого радикализма. На идеологию русского фашизма в Маньчжурии сильное воздействие оказал итальянский фашизм и его лидер Бенито Муссолини, под влиянием личности которого долгое время находился Родзаевский [155]. В конце 1933 г. Родзаевский выдвинул идею объединения всех эмигрантских фашистских организации, в чем нашел поддержку у А.А.Вонсяцкого [156], русского эмигранта и американского гражданина, создателя Всероссийской фашисткой организации в США. На встрече в конце февраля – начале марта 1934 г. в Японии они договорились о создании объединенной фашистской партии с центром в Харбине. Вонсяцкий был объявлен председателем, Родзаевский – генеральным секретарем центрального исполнительного комитета этой партии [157]. В конце апреля того же года Вонсяцкий участвовал во 2-м съезде РФП, провозгласившем создание Всероссийской фашисткой партии. Однако единение фашистских лидеров было недолгим – уже в декабре 1934 г. произошел полный разрыв отношений. Это было вызвано тем, что лидер русских фашистов в США считал неприемлемым крайнее юдофобство Родзаевского и его единомышленников, а также выступал против сотрудничества с атаманом Г.М. Семеновым как личностью, глубоко дискредитировавшей себя еще во время гражданской войны и открыто поддерживающей Японию. Вонсяцкий переименовал свою партию во Всероссийскую национал-революционную партию и даже в дальнейшем стал противником дальневосточных фашистов. А в Харбине летом 1935 г. под почетным председательством командующего Квантунской армии генерала Минами и начальника японской военной миссии в Харбине полковника Андо состоялся 2-й съезд Всероссийской фашистской партии, одобривший исключение из партии Вонсяцкого. Съезд избрал 104 делегата от русских фашистских организаций Маньчжурии, Японии, Китая, Сирии, Марокко, Болгарии, Польши, Филиппин и Германии. Главой партии был провозглашен К.В.Родзаевский [158].

Основой идеологии и деятельности русских фашистов в Маньчжурии были антикоммунизм, антисоветизм и антисемитизм. Главные задачи партии заключались в осуществлении национальной революции в России, свержении советской власти, установлении фашисткой диктатуры. Они были изложены в программных документах, принадлежащих перу Родзаевского: «Монархия или республика», «Наше оружие», «Формы борьбы», «Фашистское мировоззрение», «Тактика В.Ф.П.», «Лицом к России», «Государство российской нации» и др. [159] В 1933 г. Российская фашистская партия определила своей целью «подготовку русской эмиграции к реальной национальной революционной работе – к проникновению в Россию».

В программе, одобренной 3-м съездом партии в июле 1935 г. было провозглашено «освобождение Родины от еврейского коммунизма любой ценой».

Фашисты придавали важное значение решению национальных вопросов. Они не принимали «интернационализм коммунизма», понимаемый ими «как презрение к России и русским, отрицание русского народа». Родзаевским было выдвинуто собственное определение «российская нация», включающая «все народы, живущие на территории России и единством исторической судьбы, а также экономической взаимозависимостью связанные в единую российскую нацию».

Российский эмигрантский фашизм имел свои периодические издания: ежедневную газету «Наш путь» (Харбин), ежемесячный журнал «Нация» (Шанхай), еженедельное приложение к газете «Возрождение Азии» (Тяньцзинь), ежедневную «Русскую газету» (Сан-Пауло, Бразилия), ежемесячную газету «Русь» (София).

Руководители русских фашистов в Маньчжурии уделяли большое внимание работе среди всех слоев эмиграции. По инициативе Родзаевского в 1932 г. было создано «Российское женское фашистское движение» [160].В 1934 г. были сформированы детские и юношеские организации: союз юных фашистов «Авангард» (мальчики от 10 до 16 лет), союз юных фашисток-авангардисток (девочки от 10 до 16 лет), союз фашистских крошек (дети от 5 до 10 лет) и Национальное объединение русской молодежи (от 16 до 25 лет) [161]. В 1934 г. в Харбине начала функционировать Высшая партийная школа – для подготовки руководящих кадров, организаторов и агитаторов, «будущих строителей Русского фашистского здания». Хотя нет точного количества членов Всероссийской фашисткой партии тех лет (цифры варьируются от 20 до 4 тысяч человек), однако и примерная численность говорит о ее значительности.

Главные направления антисоветской деятельности были определены программными документами этой партии, они включали доставку фашисткой литературы в СССР, устройство террористических актов, вредительство и повстанчество. Деятельность русских фашистов в Маньчжоу-Го полностью контролировалась японскими военными властями. Так, в 1936 г. под руководством японского офицера Судзуки был организован «Первый фашистский отряд спасения Родины», во главе которого стоял бывший телохранитель Родзаевского В.П.Маслаков. Переброской отряда в СССР занимались японцы. Но вскоре он был уничтожен частями НКВД в районе станции Амазар [162]. В 1937 г. в Харбине была создана особая секретная «школа организаторов», готовившая руководителей подрывной работы на территории СССР. Начальником школы был Родзаевский, его помощником – Л.П.Охотин [163]. Несмотря на то, что у большей части российской эмиграции в Харбине отношение к фашистам и их организациям было весьма прохладным, они все же находили сторонников прежде всего среди русской эмигрантской молодежи. Некоторые из молодых людей думали, что «белое движение не сумело противопоставить большевистским лозунгам собственных позитивных лозунгов» и «поверили в обещания Родзаевского возродить великую, единую, неделимую Россию, Россию русской нации».