БЕГСТВО ОТ СУФФИКСОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

БЕГСТВО ОТ СУФФИКСОВ

Спору нет, Полагутину было трудно. А разве другим легче? Я, как и многие мои однокурсники, был не в ладах с грамматикой. Первая моя письменная работа была вся испещрена красным карандашом. В ней было семьдесят пять орфографических и пунктуационных ошибок.

Я схватился за голову. И в деревне Жестелеве, и в станице Шкуринской меня считали человеком грамотным, начитанным.

О том, какой я был грамотей, показала письменная работа.

С малых лет чтение было моим главным учением. Я не глотал книги, а стремился читать их с толком, с понятием, любил обдумывать каждую прочитанную строку. Помню волнение, какое вызвал во мне роман «Как закалялась сталь» Николая Островского. Я представил себе мужественного Павла Корчагина, его преданность долгу, его веру в революцию, самоотверженное служение великим идеям.

Перечитывая свой диктант, я подумал: «Если ослепший, прикованный к постели Николай Островский смог победить своё бессилие, создать замечательную книгу, то неужели я, здоровый, сильный человек, не одолею, грамматику, не научусь правильно писать?»

На уроке русского языка я больше всего опасался, что преподаватель развернёт мою разрисованную работу и продемонстрирует её в группе как самую безграмотную.

Но Алексей Андрианович не собирался этого делать. Наоборот, во время урока он подошёл ко мне и сочувственно сказал:

— Не опускайте крылья, молодой человек! Помните, корень учения горек, зато плод его сладок. Однако знайте: чтобы вкусить этот плод, придётся недосыпать, прочно засесть за учебник грамматики и весь его пройти с начала до конца.

Если слесарь видит результаты своего труда, не отходя от станка, земледелец — через несколько месяцев после посева, забойщик — как только притронется к горной породе, к пласту, то тем, кто нас учил, потребовался не один месяц и не один год, чтобы «снять свой урожай».

Алексей Андрианович помог мне сблизиться с грамматикой, познать и полюбить русский язык.

Только один Полагутин оставался по-прежнему равнодушным к грамматике. Семён возненавидел суффиксы и в конце концов сбежал от них.

Находясь в Тимирязевке, я знал, что Лида тоже готовится: днём работает в МТС, а вечерами берёт уроки у преподавателя. Но я никак не представлял, что через год после моего отъезда Лида поступит на подготовительные курсы при сельскохозяйственной академии.

Правда, накануне я получил из станицы большое письмо. В нём много раз повторялось слово «надо».

«Помнишь, — писала Лида, — когда в Жестелеве строилась новая жизнь, ты сказал: «Надо нам вступить в колхоз». Я колебалась, не сразу сказала «да», но всё же пошла за тобой по малоизведанной дороге и не жалею, наоборот — горжусь, что была среди первых женщин-коллективисток. А когда началось переселение на Кубань, ты опять настоял на своём: «Надо, Лида, переезжать на новые земли». Скрепя сердце я оставила родное гнездо. Не жалею, что так поступила. Трудолюбам везде хорошо. Теперь твоё «надо» стало моим «надо».

Сначала в учебной части академии к Лидиному за— явлению отнеслись с холодком.

Жене объяснили, что подготовительные курсы созданы для передовиков сельского хозяйства — орденоносцев.

— А разве я сижу сложа руки? — ответила Лида. — Разве я с мужем-орденоносцем рядом на комбайне не работала?

— Работали, но.,

Лида не признавала никаких «но». В один день она написала два письма: одно — секретарю Азово-Черноморского крайкома партии, второе — наркому земледелия СССР.

Её просьбу уважили.